Глава 18

Феодора потеряла счет времени. Казалось, она попала из мира привычного, пусть шумного, бестолкового и утомительного, не дающего ей той отрады, о которой она мечтала, в мир иррациональный, хотя и обеспеченный с точки зрения материальных благ. Да, она теперь, будучи женой Владимира, не имела нужды в деньгах, не должна была работать и заботиться о еде и одежде. Домашнее хозяйство вела Матильда; шофер возил Корнеевых, куда им требовалось; тихая природа Подмосковья, чистый воздух, умиротворяющий шелест сада создавали атмосферу отдыха и покоя. Но ни того, ни другого не ощущала Феодора. Сам дом с красными шторами и черной мебелью, полный свечной копоти, запаха лаванды и курений, наводил на нее суеверный страх. Глухонемая домработница, тенью скользившая по комнатам, молчаливый водитель и угрюмый охранник - вот и все окружение, не считая то взбудораженного, то погруженного в себя мужа.

Перепады настроения Владимира происходили на каждом шагу: любая мелочь - телефонный звонок, неловкое движение Матильды или неуместный вопрос жены могли выбить его из колеи на целый день. Ночами он не спал, возмещая это дневной дремой, и не дай бог, что-нибудь стукнет, загремит посуда или чуть громче заиграет музыка - все словно вымирало. Невольно Федоре приходило на ум сравнение дома в Рябинках со склепом. Надо было что-то предпринимать, но она сама словно впала в спячку, существуя на зыбкой грани между действительностью и мрачной игрой воображения.

Раз в неделю Владимир уезжал повидаться с родителями, переехавшими из подмосковного дома в городскую квартиру. Его мать сильно болела: сдавало сердце, измотанное обидой на жизнь и болью за единственного сына. Вот незадача! - все дала Корнеевым судьба: достаток, комфорт, благополучие, красивого ребенка. А со счастьем не сложилось - Петр Данилович постоянно в делах, а сын смолоду сломал себе жизнь, разрушил материнскую мечту о достойной невестке, о внуках: взял в жены стареющую искательницу чужого богатства. Все глаза выплакала Александра Гавриловна, да разве этим поможешь? Вспоминала и своего умершего первенца, рвала сердце на части, думала, второму сыночку повезет, а он будто порченый стал, после брака окончательно похоронил себя в Рябинках. Ни карьеры не сделал, ни подруги себе равной не выбрал, ни детей на свет не произвел…

- Мальчик мой несчастный! - захлебывалась рыданиями госпожа Корнеева. - Дитятко неприкаянное! На кого я тебя покину?

Петр Данилович только вздыхал раздраженно, молчал, сжав зубы. Врачей возил к слабеющей супруге безотказно, лекарства покупал самые дорогие, цветы, деликатесы разные. Пусть хоть этим утешится убитая горем женщина. Господин Корнеев жене не перечил, но не разделял ее взглядов на воспитание сына, на жизненные ценности, на семейный уклад. Удивлялся, как незаметно превратилась скромная, работящая девушка Саша в капризную, кичливую и высокомерную даму, забывшую в своем снобизме о простоте чувств, которые не измеряются деньгами и положением в обществе.

В отличие от Александры Гавриловны, он полюбил невестку, но любовь эта, казавшаяся ему на первых порах отцовской, начинала его волновать совсем не по-родительски. Чем старательнее он загонял в глубь своей души некстати проснувшееся влечение к Феодоре, тем упрямее оно вылезало наружу, не желая прятаться. Редкие встречи с невесткой стали вдруг смыслом идущей к закату жизни господина Корнеева.

Приезжая к родителям, Владимир жену с собой не брал, не хотел расстраивать больную мать. Сидел у постели, не зная, о чем говорить. Молча целовал родительницу в бледную щеку, прощался до следующего раза.

- Брось ты ее! - смаргивая слезы, просила Александра Гавриловна. - Дай мне умереть спокойно. Найди себе нормальную девочку, женись, деток заведите, я хоть с того света порадуюсь, на вас глядя! Неужто ты любишь свою… эту…

Слово «жену» губы матери отказывались произносить.

Сын упрямо сдвигал брови, бледнел, качал головой. Не будет, мол, этого, не жди.

Мать отворачивалась, плакала. Больно ей было смотреть, какого парня она вырастила для этой перезревшей хищной бабенки. Господи-и-ии-и! За что ж караешь так жестоко?

Из города Владимир приезжал притихшим и каким-то присмиревшим. С Феодорой они встречались за столом, когда им доводилось вместе обедать или ужинать.

- У тебя все в порядке? - задавала она дежурный вопрос.

- Угу, - односложно отвечал супруг, продолжая витать в своих грезах.

- Как мама?

- Вряд ли она выздоровеет, - вздыхал Владимир.

Было видно, что его занимало нечто гораздо более важное, чем болезнь матери. Он словно постоянно решал какую-то трудную задачу, все меньше и меньше уделяя внимание текущей жизни.

- Ты когда-нибудь плутала в лесу? - однажды спросил Владимир. - Когда ходишь, ходишь и все возвращаешься на то же место?

- Не приходилось. Наверное, заблудиться не очень приятно.

- Это ужасное чувство, - признался он. - Оказаться оторванным от всего, чем жил раньше, словно выброшенным с корабля посреди океана. И найти дорогу назад невозможно. Пробуешь вернуться - не получается.

- О чем ты говоришь? - растерялась Феодора. - Куда вернуться?

- Надо все повторить! - не слушая, воскликнул муж. - Чтобы повернуть события вспять, надо помешать им свершиться… все переделать! Понимаешь? Переделать по-своему! Мне один экстрасенс говорил, что если тебе не нравится сон, надо вернуться в него и придумать такую концовку, которая тебе подходит. Тогда все встанет на свои места.

- Тебе приснился кошмар?

Владимир сверкнул на нее глазами, в зрачках мелькнуло безумие и скрылось за занавесом человеческого взгляда.

- Если бы! Явь бывает гораздо страшнее и непоправимее. А впрочем, ты права: я уснул и никак не проснусь. Наверное, есть только один способ… - Он вскочил и прошелся вокруг стола, делая странные жесты руками. - Только один! Ты выведешь меня из лабиринта, моя Ариадна? - Владимир опустился на колени перед Феодорой, обнял ее ноги. - Прости! Прости меня.

Она попыталась освободиться, но руки супруга крепко держали ее, словно железные клещи.

- Мне надо повернуть все назад, не позволить свершиться… - бормотал Владимир, не видя Феодоры. Он смотрел в зеркало, висевшее на стене в широкой золоченой раме, и зрачки его разгорались жутким огнем. - Дай мне нить! Дай…

«У него в кабинете хранится тот клубок, который я ему подарила, - подумала она. - Нить Ариадны! Что он несет? Рехнулся совсем!»

Владимир, казалось, уловил ее мысли: поднялся и сел за стол как ни в чем не бывало. На его лице не осталось и следа лихорадочного волнения. Как рукой сняло.

- Опять кофе без молока? - возмутился он в своей обычной манере. - Сколько раз можно повторять Матильде, чтобы подавала молоко?!

Он занялся едой, а Феодоре кусок не лез в горло. Владимир больше не замечал ее и не заговаривал с ней. Он перешел к сладкому и поглощал пирожные «наполеон» с завидным аппетитом, запивая их черным кофе. Потом вытер губы салфеткой, встал и отправился к себе.

Отчего-то Феодора вспомнила тот волосок, который она недавно прикрепила к двери в цокольном этаже. А что, если поговорить с местными жителями? Кто-нибудь в Рябинках должен знать историю своего поселения, окрестностей. Люди, которые всюду суют свой нос, есть везде.

«Не стоит откладывать беседу со старожилами, - решила Феодора, поднимаясь по лестнице наверх, в спальню. - Завтра же и прогуляюсь по деревне».

Утром она встала с назойливым желанием немедленно идти в Рябинки.

Владимир к завтраку не вышел. Феодора поковыряла вилкой омлет с шампиньонами, глотнула чаю… Матильда наблюдала за каждым ее движением, стоя напротив и притворяясь, что нарезает пирог.

- Чего уставилась? - сказала хозяйка, отставляя чашку. - Удав! Из-за тебя, того и гляди, подавишься.

Ни одна жилка не дрогнула на лице домработницы.

С беззаботным видом, весело напевая, Феодора прошествовала мимо нее - одеваться.

- Пойду прогуляюсь! - бросила она Матильде, застывшей, как изваяние. - И не прикидывайся, что не понимаешь!

Летние Рябинки поразили Феодору обилием сиреневых кустов, выпустивших несметное количество душистых кистей, высокой, сочной травой, лаем собак за заборами, невообразимой смесью запахов дыма из печных труб, молодой листвы, сладкого от пыльцы воздуха, навоза и мокрой грязи. На дороге стояли большие лужи, в которых отражались рваные, бегущие по небу облака.

Она осторожно обходила в своих модельных туфлях лужи, ступая по мало-мальски утоптанной тропке между глубокими полузатопленными колеями. Петр Данилович сделал правильный выбор, приобретая участок для поместья на возвышенности.

Сельсовет располагался на втором этаже единственного каменного здания с прикрепленным у входа трехцветным российским флагом. Полы были деревянные, недавно покрашенные, шаги посетителей гулко отдавались в коридоре. Феодора толкнула дверь с надписью «Бухгалтерия», на нее подняла глаза пожилая женщина в очках, с седыми, зачесанными назад волосами.

- У нас сегодня встреча с депутатом, - не здороваясь, заявила бухгалтерша. - Все уехали в райцентр, в дом культуры «Пламя». Кабинеты закрыты.

Феодора не придумала заранее, как ей представиться, и теперь молчала, глядя на старые письменные столы бухгалтерии, на видавший виды компьютер.

- Вы меня слышите? - повысила голос седая дама. - Никого нет, будут после обеда.

- Мне нужен человек, который занимается краеведением, - произнесла посетительница. - Есть такой?

- Бывший директор школы. А зачем он вам? - бухгалтерша посмотрела на нее поверх очков.

- Интересуюсь…

Пожилая дама склонила голову набок. Странные люди! Приходят, задают вопросы, а сами отвечать не хотят. Ну, бог с ними. За долгие годы работы бухгалтерша привыкла ко всяким посетителям - и скандальным, и стеснительным, и наглым, и робким, бедным и богатым. В основном к бедным, конечно. Эта разодетая мадам в золотых серьгах, оттягивающих уши, по-видимому, не знала нужды. Николай Емельяныч ей понадобился!

Бухгалтерша с трудом поднялась, уже неделю ее донимал застарелый радикулит, подошла к окну и жестом подозвала Феодору.

- Во-о-он тот дом, видите? - показала она на выступающую из густой зелени блестящую крышу. - Там он и живет, наш Николай Емельяныч. Лучше его здешней истории никто не знает. Он раньше, еще при школе, создавал отряды следопытов. Мальчишки его обожали! Некоторые до сих пор навещают, помогают, кто чем может, тем летом крышу перекрыли старику. Одинокий человек, жена давно умерла, сын на заработки подался, уехал на Север, и поминай, как звали. Даже не пишет! Спился, наверное: он смолоду любил к бутылке приложиться. И почему у хороших людей такие дети бывают?

Бухгалтерша вздохнула, со стоном выпрямилась. Поясница ее была обвязана шерстяным платком.

- Спасибо, - сказала Феодора и торопливо вышла.

Перед зданием сельсовета зеленела поросшая молодой крапивой клумба. Сквозь уложенный вокруг нее кое-как асфальт пробивалась трава. Феодора вздохнула, пошла по направлению, указанному седой дамой.

Деревянная пятистенка бывшего директора, крытая новенькими листами жести, оказалась пятым по счету домиком, окруженным старыми яблонями и грушами, на левой стороне улицы. Вдоль забора росла нерасчищенная смородина, в кустах возился старик в ватнике и кирзовых сапогах.

- Николай Емельяныч? - поздоровавшись, окликнула его Феодора.

- Ну, я.

- Мне дали ваш адрес в сельсовете, - сказала она. - Вы когда-то создавали отряды следопытов?

Старик выпрямился, положил секатор в карман ватника и подошел ближе.

- Было такое дело.

- Можно с вами поговорить?

Он пригласил гостью в холодную горницу, предложил сесть.

- Я летом не топлю, дрова экономлю, - оправдывался он, ощущая неловкость за свой неприкаянный быт. - Но чаек сейчас поставлю, согреемся. И самогоночка у меня есть. Хотите?

Феодора вежливо отказалась. Старик, кряхтя, подбросил в почерневшую печь пару поленьев.

- Печку вот побелить бы надо, - жаловался он. - Сад привести в порядок, огород обработать. Да здоровье не позволяет. Мне уже за восемьдесят, суставы болят, спина ноет. А лекарства-то нынче недешевы, вот и спасаюсь самогонкой - она у меня и для внутреннего, и для наружного применения.

Закопченный чайник закипал медленно, и Феодора принялась расспрашивать Николая Емельяныча о прошлом, об истории Рябинок, исподволь подбираясь к занимавшему ее факту. Старик охотно вспоминал ребят-следопытов, походы, раскопки и прочие приключения.

- Мальчишек нельзя без присмотра оставлять! Им наставник требуется, дело увлекательное, романтика, тогда они ни к водке, ни к наркоте не потянутся. А сейчас ребятишки никому не нужны, даже собственным родителям.

Бывший предводитель следопытов показывал гостье источенные временем наконечники стрел, пряжки, детали конской сбруи.

- Татарские, - объяснял он. - Со времен нашествия Девлет-Гирея в нашей земле остались. Мы с ребятами много подобных вещиц откапывали, в музей сдавать возили.

У Феодоры крутился на языке вопрос о сыне Николая Емельяныча - чего ж, мол, он своего парня недосмотрел? - но она сдержалась, промолчала. Есть категория людей, которые любят учить других, вместо того чтобы улаживать свои собственные проблемы. Потому они и выбирают профессию педагога.

- Я недавно живу в Рябинках, - сказала Феодора. - У нас с мужем дом на холме, у леса. Говорят, при строительстве, когда рыли котлован под фундамент, наткнулись на старинную кладку. Что это могло бы быть?

Старик подумал, пожевал губами. Щетина на его квадратном подбородке уже совершенно побелела, походила на изморозь. Белые волосы были подстрижены ежиком.

- Леший холм, так его исстари называли, - вздохнул он. - Худое место для дома выбрали.

- Почему худое?

- Лешие его облюбовали, там у них под землей свои хоромы. Когда я пацаненком бегал, ребятишки деревенские, да и взрослые, вкруг холма ни ягод, ни орехов не собирали - боялись. Там орешник рос - загляденье! А рвать не моги. Если на тебя леший рассердится - несдобровать: или в речке утонешь, или в избе угоришь, или хворь какая прицепится. Так наши деды думали, передавали из уст в уста.

- Вы в это верите? - усмехнулась Феодора.

- Дитём верил, а когда вырос, стал интересоваться, расспрашивать всех, что за Леший холм такой. Оказалось, не простое местечко, в давние времена там какие-то палаты стояли. Я сам в Москву ездил, по библиотекам ходил, по архивам, выяснил - те палаты принадлежали опричнику, потом они сгорели. А место было до того, или после, вотчиной Стрешневых. Точно уже и не припомню.

- Кто такие Стрешневы?

- Один из Стрешневых приходился тестем царю Михаилу Федоровичу, он заведовал чуть ли не Приказом золотых дел. Так что на месте сгоревших палат построили новые, и были под ними глубокие подвалы, до шести метров, а из тех подвалов вел ход в нижние подземелья. Но и это строение сгорело, разрушилось, потому как бояре с лешими не договорились. С тех пор холм орешником порос, деревьями, настоящий лес вокруг поднялся. А теперь вы на нем решили дом соорудить и поселиться.

- Чепуха! - возмущенно воскликнула Феодора. - Неужели вы серьезно… про леших? Это же смешно!

- Как вам живется в этом доме? - хитро прищурился Николай Емельяныч.

Феодора молча опустила глаза.

- То-то! - поднял он вверх указательный палец. - Не зря же вы ко мне пришли? Век тому назад никто в Рябинках не считал слухи о Лешем холме чепухой. Там дорога мимо проходит, так по ней днем боялись ездить, не то что ночью. Крюк делали в два километра, чтоб дурное место обогнуть.

Мурашки страха побежали по телу Феодоры. Она вспомнила, что и теперь мало кто проезжает мимо корнеевского поместья, расположенного в стороне от деревни, особняком.

- Почему же? - ощущая образовавшийся в горле комок, выдавила она.

- Когда лешие под землей гульбище устраивали, жуткие звуки вокруг холма были слышны - стоны, завывания разные, плач и смех, вопли, бормотание. Боязно становилось одинокому путнику или ездоку, да и компания не спасала. Страх заразителен, быстро передается от человека к человеку.

- Что ж, прямо-таки завывания из-под земли раздавались? Вы сами слышали?

- Самому не приходилось, слава богу, - мелко перекрестился старик. - Люди рассказывали, они зря врать не будут. - Он помялся. - Перед войной, в сороковом году, такая оказия случилась: председателю колхоза вся эта нечистая сила надоела, вызвал он из райцентра милицию, послал туда разбираться. Оказалось, что кто-то у подножия Лешего холма ход проделал внутрь, в подземелье, значит, замаскировал его и устроил молельню. Секта какая-то, раскольники или хлысты, я в религиозных течениях не знаток. Открыто они исповедовать свою веру не могли, вот и нашли пристанище в подвалах бывших палат. Тогда их разогнали, ход засыпали, чтоб другим неповадно было, и все.

- Выходит, лешие тут ни при чем, - вздохнула с облегчением Феодора. - Шутите вы со мной, Николай Емельяныч! А я уже почти поверила.

- В каждой шутке есть доля истины, - улыбнулся бывший директор школы. - Странное место вы для своего дома выбрали. Я бы сказал, зловещее! Как это принято нынче называть, с плохой энергетикой. Ведь неспроста там пожары случались, и пришло оно в запустение не без причины…

- И хлысты его облюбовали благодаря худой славе, - продолжила Феодора. - Так?

- Похоже.

- А теперь мы поселились!

Старик развел руками,

- О вас пока судить не могу. Рано! Время покажет.