Глава семнадцатая
Запах прошлогоднего сена, невыделанной кожи и дегтя забивал дыхание, горло перехватил тугой спазм. Локшинов захрипел и… проснулся.
Давно ему не снился этот сон: деревянный сарай, лопаты, грабли и коса в углу, пустые рассохшиеся бочки, шкурки кроликов на крючках под потолком и петля… жуткая боль в груди, наливающаяся кровью голова… Он годами вскакивал по ночам, обливаясь холодным потом от повторения кошмара. С тех пор, как сестра Лиза вытащила его из петли, он начал глохнуть. Слух ухудшался медленно, словно Локшинов хотел воздвигнуть между собой и прошлым непроницаемую стену тишины.
Визит человека, который назвался краеведом, всколыхнул то, от чего Демьян Васильевич старательно закрывался.
Господин Локшинов вскочил и пошел в ванную принимать контрастный душ. Ледяная вода после горячей и наоборот - отличное средство прийти в себя.
В гостиной царил полумрак - с некоторых пор яркий свет раздражал Демьяна Васильевича. Его раздражали женщины, разговоры о любви, секс, романтические фильмы и даже лирические песни. Уехав из Березина, он надеялся зажить новой жизнью, но не смог. Дамы, с которыми он общался, вызывали до того стойкое отвращение, что ни о каком сближении речь не шла. Смирившись с уделом одинокого мужчины, Локшинов замкнулся. Живут же монахи в монастырях, уговаривал он себя. И католические священники не воспринимают свое положение как трагическое. Безбрачие не приравнивается к непоправимому несчастью.
Постепенно он привык жить один. Внешняя красота привлекала к нему внимание прекрасного пола, а сдержанность придавала ореол загадочности. Женщины, отчаявшись вызвать ответное чувство, начинали строить предположения - от болезненной стеснительности до импотенции. Они были и правы, и не правы.
Чем только не занимался Демьян Васильевич, дабы вернуть прежние лихость и задор, интерес к женщинам и естественное сексуальное влечение. Все закончилось в том сарае! Ни специальные аутотренинги, ни физические упражнения, ни йога, ни разные популярные оздоровительные системы не срабатывали. Ему надоело сражаться с собственной тенью, и он все бросил. Стал жить, как получается, - без азарта, огонька. Потух его костер раз и навсегда: видно, так суждено было. Как ни странно, остальные интересы тоже угасли. Деньги, карьера, благосостояние стали безразличны Локшинову. Будто он попробовал чего-то запретного, и этим отказался от своего будущего.
Он привык жить тускло, без ожиданий, без надежд. Он привык быть человеком безликого мгновения - серого, туманного, как унылый осенний день.
Есть судьбы, в которых события и переживания распределены по годам более-менее равномерно, есть судьбы - подъемы и спуски, есть крутые горки, есть стоячие болота - кому какая выпадет. Демьяну выпала горящая звезда: летела, сияла - аж душа его замирала от восторга; упала - все вокруг выжгла дотла, подняла в воздух черную тучу, горячий пепел. Не стерпел он, хотел уйти навеки… Сестра помешала, срезала петлю тупой косой. Дура! Он так и не заставил себя почувствовать к ней благодарность, так и не сумел простить. Зачем она влезла в чужое дело? Как посмела?
Потом уже, когда ушла за горизонт туча, рассеялся пепел… Локшинов понял, что повторить неудавшуюся попытку покончить с собой не сможет. И еще одно дошло до его сознания. Звезда хороша в небе - а в руках не каждый ее удержит: она обжигает нестерпимой болью, слепит глаза, высушивает сердце. Остается после нее след - черная пустыня.
По этой пустыне и брел Демьян Васильевич - один год как две капли воды походил на другой, пока не спохватился: уже седеют его светлые волосы. Получилось, что он свою жизнь прожил в несколько месяцев, а остальное время - доживал, убегая от собственной памяти. И куда прибежал?
Ненастным зимним вечером, когда за окнами завывала на все лады злая вьюга, Локшинов позволил себе вернуться мыслями в то запретное время… в дом у края леса. Яркая вспышка озарила его душу, уснувшие чувства всколыхнулись с новой силой - как наяву встали перед ним безумные ночи, полные страсти… неистовых объятий, клятвенных слов. Черные глаза молчаливой красавицы смотрели горячо, но холод пробирал до костей от того взгляда. А какие мягкие, сладкие были у нее губы - красные, темные от поцелуев… «Демьян! - звала она его издалека. - Демья-а-аа-ан!» И протягивала длинные нежные белые руки… Все горело у него внутри от ее зова, сердце запеклось от жара, ум помрачился. Ничего он больше не понимал, не видел, не слышал, знать не хотел, кроме нее.
Люди что-то говорили, предостерегали, мать слезами обливалась, сестра умоляла не ходить в тот дом. Куда там! Слова отлетали от Демьяна, словно горох от стенки. На краю леса манила, сияла его звезда! Что разговоры, мольбы и просьбы?! Ум молчит, когда сердце поет любовную песню.
Недолго пришлось ему петь… однажды явился он в неурочное время, когда красавица не ждала его. В большой горнице было пусто, из-за двери в соседнюю комнату раздавались странные звуки. Все помутилось перед глазами Демьяна. Задохнувшись от ревности, он толкнул ногой дверь… до сих пор леденеет кровь от увиденного.
- Зачем ты пришел? - спросила она. Она ли? Голос звенел металлом и угрозой. - Поди прочь! А не то…
В ее черных очах родился холодный огонь, а в руках появилось… Демьян, как ни старался, не смог восстановить в памяти все, что тогда происходило. Колеблющееся, рассеянное пламя свечи, темнота, скрадывающая подробности, нервное возбуждение переполнили его измученное сознание. Жуть пробрала Демьяна до самых костей.
- Прочь! - повторила его прекрасная возлюбленная. - Все кончено. Все…
В горле Локшинова пересохло, губы онемели, а в уме застрял один вопрос: неужели он нужен был ей только для этого? Она прочитала вопрос в его глазах и задрожала от ярости, выкрикнула:
- Да, да! Ты сослужил черную службу! А теперь убирайся…
Ее вопль перешел в стон… где-то за окнами, в чаще леса завыл не то волк, не то собака. Она метнулась из дома в темноту, исчезла… Демьян кинулся следом. Впереди мелькал ее силуэт, трещали под ногами ветки. Или это он ломился сквозь кустарник, сокрушая все на своем пути? Ночь хохотала над ним голосами болотных птиц. Луна подмигивала безумным глазом.
Выбившись из сил, задыхаясь, он опомнился, остановился… прямо перед ним горели два то ли волчьих, то ли собачьих глаза. «Ну, все, Демьян! - возникло в голове. - Молись, если умеешь». Он не смог пошевелить губами, ноги приросли к земле, и полетела его душа в ночной мрак… вверх или вниз? Без возврата.
Как он оказался на окраине городка? Как вышел на свою улицу? Демьян не сообразил тогда, не вспомнил и сейчас. Светало. Он побежал к сараю… ничего не увидел, кроме веревки. Руки сами сделали петлю…
Локшинов сжал ладонями виски, подавил готовый вырваться крик. Зачем Лиза не спала в то утро? Зачем помешала ему? Все было бы кончено. «Все кончено!» - как она сказала ему, стоя посреди комнаты с распущенными по плечам волосами. Пламя свечи отражалось в ее страшных зрачках…
Картина прошлого потеряла былой накал, но все еще заставляла его страдать. Тоскливой безысходностью веяло от стен квартиры, от мебели, телевизора и прочей домашней утвари - от всего этого мира, где он остался один навеки.
- Что это было? - прошептал Локшинов, отнимая руки от висков. Привычная тишина успокаивала его. - Ночное видение? Сон? Игра воображения?
Как ни объясняй, какие названия ни придумывай… ясно одно: черная звезда опустилась над лесом… а он, впавший в неистовство, пожелал поймать ее. И обжегся, едва жив остался. Опалила она его, превратила в уголь. Он называл ее лесной феей, а надо было - ведьмой!
Сама мысль о поездке в Березин пугала Локшинова. А ну как он снова в петлю полезет? Это ж грех великий - руки на себя наложить. Единожды Господь отвел, в другой раз не помилует. Даже сожаление о том, что не удалось ему покончить с собой - и то душу губит. Родителей похоронили без Демьяна, сестра писала редко, от случая к случаю. Да и он к общению не стремился. Прошлое мало-помалу остыло, затянулось туманным покровом.
И вдруг… около полугода тому назад почтальон принес господину Локшинову заказное письмо. Вместо обратного адреса напечатано: «Москва, почтовое отделение №… до востребования. Л. Собакиной». Смешная фамилия. Демьян Васильевич прочитал, улыбнулся угрюмо.
- Это ошибка, - сказал он почтальонше. - Я никакой Л. Собакиной не знаю.
- Адрес ваш указан? - удивилась та. - Демьян Васильевич Локшинов - это вы?
- Я.
- Значит, письмо вам. Распишитесь!
Он послушно расписался, закрыл за почтальоншей дверь и прошел с письмом в гостиную. Руки отчего-то дрожали. Долго смотрел на надпись - Л. Собакина, не решаясь открыть конверт. Все же открыл, на колени вывалилось письмо: сложенный вдвое белый лист с напечатанным текстом. По мере того, как Демьян Васильевич читал, его удивление, недоумение и замешательство росли. Содержание письма повергло его в оцепенение. Он дважды перечитал текст. Начинался он обращением: «Господин Локшинов», - без всякого приветствия, сухо и по-деловому. Заканчивался без всяких слов, точкой в конце последнего предложения.
Демьян Васильевич положил письмо на стол, сходил на кухню, выпил горячего чая с мятой и вернулся в гостиную. Втайне он надеялся, что, пока он пьет чай, письмо неким необъяснимым образом исчезнет. Но оно лежало там же, где Локшинов его оставил.
- Господи, - прошептал он. - Может быть, мне все это показалось? И дом на краю леса, и женщина в нем, и та роковая встреча, и страстные наши ночи, и людская молва, и разлука, и сарай, и петля? А теперь мне мерещится это письмо? Просто у меня разыгралось воображение. От одиночества. Или я тронулся умом, причем смолоду. Я скрываю от всех свою болезнь…
Он аккуратно сложил письмо, засунул его в конверт и положил в нижний ящик письменного стола, на самое дно.
- Постарайся забыть, Демьян, - сказал он себе. - И у тебя останется надежда на спасение. Иначе - путь один, в психушку.
Локшинов старался не думать о письме, не открывать ящик, где оно лежало, даже не подходить к столу.
Примерно через месяц пришло второе письмо от Л. Собакиной, такое же, как первое, только в обратном адресе было указано другое почтовое отделение. Содержание тоже было иным, оно как бы продолжало начатое повествование. С каждой строчкой Локшинову становилось все хуже, в голове мутилось…
- Что за дикий бред? - восклицал он, но не мог оторваться от текста, пока не прочитал его весь, до конца.
Второе письмо последовало за первым - на дно нижнего ящика.
Этим дело не кончилось. Письма стали приходить все чаще, они были похожи, как близнецы, - одинаковая бумага, одинаковый шрифт, и только содержание разное. И еще одно отличие заметил Демьян Васильевич - в обратных адресах указывались разные почтовые отделения.
Письма накапливались, и господин Локшинов серьезно опасался за свой рассудок. С одной стороны, визиты почтальонши, конверты и листки с текстом были очень реальны - он мог их видеть, брать в руки, читать, а с почтальоншей изредка перебрасывался парой слов. С другой - то, что излагалось на листках, приводило его в суеверный ужас. Он не верил то своим глазам, то своему уму.
Визит «краеведа», который расспрашивал о том доме в Березине и показывал ему фотографию, окончательно выбил Локшинова из колеи. Что-то непонятное творилось вокруг. Письма… фотография… Он сразу узнал Мавру, как же иначе? Выходит, ее уже нет в живых.
Как сказал незваный гость? Кто-то расправляется с участниками прошлых событий.
- Вот и славно! - прошептал Демьян. - Может, и меня избавят от постылого существования? На том свете хуже не будет…
***
- Тебе понравился Гордей Руднев? - спросил Всеслав у Евы за ужином.
Они решили ничего не готовить сегодня и перекусить в уютном ресторанчике на набережной. Ева заказала жареного судака, а Смирнов - холодную водку и двойную порцию налимьей ухи. Они оба любили рыбные блюда.
- Представительный мужчина Гордей Иванович, несмотря на молодость, - ответила Ева. - Прекрасно держится. Березинскую историю о несостоявшейся свадьбе Кати Зотовой он сначала принял в штыки, но потом поразмыслил и остыл. Мы поговорили. Он вспомнил семейную поездку в Сергиев Посад, в лавру. Екатерина Максимовна решила исповедаться, что и сделала. Но покаяние не принесло ей облегчения. Всю обратную дорогу она нервничала и произнесла такую фразу: «Грех на мне, дети. Батюшка не сумел отпустить».
- Имела в виду ту скандальную эпопею со свадьбой, наверное. Жених-то умер. Вот она и повесила на себя вину.
- Но перед смертью мать Руднева не потребовала, чтобы к ней привели священника. Почему?
Сыщик пожал плечами.
- Забыла. Или ей было не до исповеди, настолько плохо она себя чувствовала. Заранее не позаботилась, а потом так припекло, что врач оказался нужнее батюшки.
- Есть еще одно объяснение, - заявила Ева. - Руднева нашла способ облегчить душу. Раз исповедь не помогла ей, она сделала это по-другому.
- Интересно, как?
Ева отодвинула от себя тарелку, закрыла глаза и глубокомысленно изрекла:
- Постаралась все забыть, например. Или написала исповедь на бумаге, а потом сожгла. Есть разные способы.
Она подняла вверх указательный палец.
Смирнов сопроводил ее движение взглядом. На потолке, искусно изображенные художником, водили хоровод русалки. В самом центре кружились лопасти вентилятора. Водяной, весь заросший зелеными волосами и бородой, грозно следил за рыбохвостыми девами. Ресторан, кстати, так и назвался - «Русалка».
- Подходящее местечко мы выбрали, - усмехнулся сыщик. - Здесь полно «нечистой силы», только речной. Подгадали!
Ева не обиделась на его подтрунивание, она увлеченно рассуждала:
- Что ты думаешь о покойном женихе? Он как-то выпал из нашего поля зрения.
- При чем тут жених? - удивился Всеслав. - Нам еще умерших женихов не хватало. А так - налицо весь джентльменский набор: гадалки, ведьмы, оборотни, черные маги!
Пожилая дама за соседним столиком повернулась в их сторону, внимательно прислушиваясь.
- Тише ты, - наклонилась над тарелкой Ева. - На нас оглядываются.
Смирнов беспечно махнул рукой.
- Пусть. Модная нынче тема!
- Послушай, я насчет жениха, - не унималась Ева. - Он ведь бросил Зотову ради другой женщины. Так?
- Предположительно, - кивнул Славка. - Во всяком случае, по мнению березинских сплетниц, столь коварно он и поступил. Наказание последовало незамедлительно!
- Не иронизируй. Ты не допускаешь, что у него могли быть интимные отношения с новой возлюбленной?
- Почему же? - расплылся в улыбке сыщик. - Очень даже допускаю.
- Отсюда следуют две вещи. Первая: женщина, которая теряет любовника и потенциального мужа, клянется отомстить. Вторая: у нее мог родиться ребенок, уже после смерти жениха. И этот ребенок унаследовал от матери ненависть и мотив для мести.
- По-моему, ты усложняешь, дорогая Ева. Опять возникает вопрос о времени. Почему месть так запоздала? И еще. У русских не настолько горячая кровь, они не горцы, чтобы ребенок мстил за отца, которого в глаза не видел, и вообще… мамаше этого ребенка не следовало уводить чужого мужчину. В их любовном меде полно дегтя!
- Ты не понимаешь, - возразила она. - Ребенок мог толком ничего не знать… и вдруг случайное стечение обстоятельств сталкивает его с виновницей прошлой, полузабытой трагедии. Судьба подбрасывает ему роковое совпадение, он вступает в мучительную борьбу с самим собой, не выдерживает и осуществляет возмездие!
- В тебе пропадает талантливый драматург, - пошутил Смирнов. - Шекспир!
- Не говори мне о Шекспире, - простонала Ева, хватаясь за голову.
- Прости… Может быть, у тебя имеется на примете этот ребенок? Уж больно складный монолог ты произнесла. Столько пафоса. Не шепнешь имечко?
- Шепну, - Ева наклонилась и произнесла вполголоса. - Ирина Руднева.
- Ба! Я так и знал! Догадался, в чей огород летят твои камешки. И есть обоснования сей смелой версии?
- Конечно. Я знаю твой главный козырь против: Ирина Руднева, в девичестве Пастухова, родом не из Березина. Угадала? И родители ее, вернее, отец, проживают в Ставрополе. Ну и что? Разве, потеряв любимого человека, вне себя от горя, мать Ирины не могла уехать, куда глаза глядят? В Грачевку Ставропольского края, например. Будучи беременной, она выходит замуж за некого Пастухова. Сказала она ему о своей беременности или нет, мы не знаем. Возможно, Пастухов уверен, что Ирина - его родная дочь.
- Мама Иры Пастуховой, насколько мне известно, рано умерла, - возразил Всеслав, едва сдерживая смех. - Ее спокойно можно исключить из списка подозреваемых. Хоть это радует.
- Ну и что? Возможно, перед смертью она во всем призналась дочери и поручила ей отомстить за отца.
- Несмышленому ребенку?
- Умирая, она могла оставить девочке письмо… чтобы та прочитала его, когда вырастет. Это мелочи. Слушай дальше! Ирина выросла, переехала в Москву. Возможно, она начинает поиски виновницы смерти отца… или жизнь случайно сводит ее с Рудневым. Сознательно соблазняя Гордея, девушка выходит за него замуж, Екатерина Максимовна становится ее свекровью, а дальше… дело техники. Есть и другой вариант. Совершенно ни о чем не подозревая заранее, Ирина выходит за Руднева, рожает ребенка… свекровь приезжает нянчить маленького Антона, сближается с невесткой и, на свою беду, рассказывает ей историю своей молодости. Надо же ей с кем-то поделиться? Щелк! У Ирины возникает страшная догадка… Скорее всего, Екатерина Максимовна пошла на откровенность с невесткой после неудачной исповеди в лавре. Ведь неприятности начались некоторое время спустя.
- Складно… складно, - улыбнулся сыщик. - А как же возраст Ирины? Березинской истории около тридцати лет, а жене Руднева всего двадцать пять. Загадка природы!
- Может, она скрывает возраст? - неуверенно предположила Ева.
Она понимала, что с цифрами не поспоришь. А жаль! Так все хорошо связывается.
- Сомневаюсь. Выглядит Ирина моложе своих лет, и ее паспорт супруг мог видеть неоднократно. Только не говори, что паспорт поддельный, а на лице она сделала пластическую операцию.
- Не буду, - надулась Ева.
- Кстати, если мы все же допустим, что в смерти Ершовой и Рудневой повинна Ирина, то как быть с остальными?
- У нас нет данных о других случаях. В милиции могли напутать.
- Тебя ли я слышу?! - с притворным изумлением воскликнул Смирнов. - Тогда не объяснишь ли заодно, каким способом Ирина отправляет женщин в мир иной? Черная магия сюда не вписывается. А? «Пришлая» колдунья никак не может быть Ириной Рудневой, даже с бо-о-ольшой натяжкой. Разумеется, оборотень может принять любое обличье… и возраста у него нет. Он не стареет.
- Вот именно! - разозлилась Ева. - Ты правильно подметил.
- Надеюсь, ты не успела сообщить Гордею Ивановичу, что он женат на оборотне?
- Хватит язвить. Лучше скажи, что удалось узнать у Локшинова.
Сыщик помрачнел.
- Ничего.
- Ка-а-ак?
- Представь себе. Он наотрез отказывается говорить на тему Березина, «собачьего» дома, своего пылкого романа и попытки самоубийства. Все отрицает! Мол, сестра Лиза наболтала лишнего по женской склонности преувеличивать, фантазировать и выдавать одно за другое. На фото он взглянул мельком, позеленел и заявил, что не имеет понятия, кто это. Я ему не верю. Демьян Васильевич скрытен и замкнут неспроста.
- Ты оставил ему визитку? - уныло спросила Ева.
- Да. Хотя вряд ли у Локшинова появится желание позвонить.
- Почему он не идет на откровенность? Боится?
Смирнов помолчал, рассматривая рисунок на скатерти - водяные лилии. Он не знал ответа.
- Человек, который решился на суицид, обыкновенно имеет проблемы с психикой, - наконец сказал сыщик. - Он необщителен, насторожен и в каждом видит врага. Насчет Локшинова я судить пока не могу - подождем, понаблюдаем. На мстителя он не похож. Его что-то гложет… то ли страх, то ли… черт знает!
- Придется тебе еще раз съездить в Березин, - решительно заявила Ева. - Хочешь, поедем вместе? Надо разыскать кого-нибудь, кто знал бывшего жениха Кати Зотовой. Женщина, к которой он ушел, наверняка жива.
- А покойная мама Иры как же?
- Вот и проверим, - отмахнулась Ева. - Покажем «преподобной Евлании» фотографию Мавры Ершовой. У нее память получше, чем у брата.
- Есть еще священник из Троице-Сергиевой лавры, которому исповедовалась Екатерина Максимовна, - напомнил Смирнов.
- Да ты что? Во-первых, мы не знаем, кто он. Во-вторых, тайна исповеди нерушима. Он ничего нам не скажет.
