Глава 34
Отношения между Осокиным и Тамарой Степновой накалились до предела. Они стали избегать друг друга. Тамара Валентиновна каждый вечер принимала снотворное, увеличивая дозу. Без таблеток сон не шел, а ночные бдения выматывали, взвинчивали и без того натянутые нервы.
– Снотворное вызывает привыкание, – говорил муж, но она его не слушала. – Видишь, одной таблетки тебе уже не хватает.
– Мне все равно…
Он вздыхал, качал головой. Его беспокоило состояние супруги, но что он мог поделать? Взрослый человек хуже ребенка, – на него не накричишь, в угол не поставишь. Осокин начал позванивать среди дня домой или в поликлинику, проверять, где Тамара, все ли в порядке. Она зачастую не брала трубку – где-то отсутствовала или просто не хотела разговаривать. Это не нравилось Герасиму Петровичу.
Вчера ему сообщили, что доктор Степнова взяла отпуск. Дома жена об этом и словом не обмолвилась. Она вела себя крайне подозрительно: то краснела, то бледнела, прятала глаза, отвечала невпопад. Он решил спросить ее, в чем дело.
Осокин рано уходил на работу. Жена спала, вернее, делала вид, что спит. Он надел галстук, глянул на себя в зеркало и подошел к дивану.
– Тамара, я знаю, что ты давно проснулась. У тебя все в порядке?
Она открыла глаза, выдавила подобие улыбки.
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– Я звонил тебе на работу, в поликлинику…
– Зачем?
– Видишь ли, я волнуюсь. С тобой что-то происходит, а ты молчишь.
– Что со мной происходит? – возбужденно произнесла она. – Я похоронила дочь! Только и всего.
– Марину не вернешь.
– Я знаю!
– Может, съездишь куда-нибудь? Я дам тебе денег.
– А как же строжайшая экономия? – взорвалась она. – Как же «копейка, которая рубль бережет»? Тебе не жалко будет впустую потраченных средств?
– Не впадай в крайности, дорогая.
– Не называй меня так! Я не могу слышать этих твоих притворных любезностей!
– Хорошо. Успокойся… Я подумал, тебе лучше подышать морским воздухом, чем сидеть в тесной квартире и днями напролет убиваться от горя.
– Я не собираюсь сидеть в квартире. Москва – город большой, здесь полно театров, музеев, в которых я еще не бывала. Буду гулять по улицам, наконец!
Он помолчал, уставившись на нее долгим изучающим взглядом. Дрожь в руках, красные пятна на скулах и горячечный блеск глаз выдавали ее лихорадочное состояние.
– Как хочешь. Только звони мне хотя бы раз в день, говори, в каком ты музее…
– Не обещаю! – отрезала она. – Прости, но… я же не под арестом? Может, тебе еще подписку о невыезде дать?
Осокин вышел из квартиры с тяжелым сердцем. Что делать? Обращаться к врачам? Так Тамара сама врач…
* * *
Борисов ходил под впечатлением от разговора с главным менеджером. Чем черт не шутит, а вдруг он прав?
В женщине, которая следила за ним в баре, незадачливый красавчик узнал Тамару Степнову, мать погибшей Марины – он видел ее на фотографиях в альбоме любовницы. Жениться на Марине господин Иваницын не собирался и лично с Тамарой Валентиновной не знакомился. Но все же обостренное чувство самосохранения подсказало ему, кто за ним наблюдает, – ни хмель, ни полумрак не помешали.
Отбросив детали, Борисов оставил, как он выражался, голый факт: Степнова-старшая преследует Захара.
О чем это говорит? Либо для нее уже не секрет, что его с Мариной связывали интимные отношения, либо она подозревает Иваницына в убийстве дочери.
И что? Она хочет отомстить или ею движет любопытство? Зачем ей шантажировать любовника Марины, принуждая его к примирению с Астрой? Могла ли она видеть, кто посетил ее дочь в тот роковой день? В принципе, да, если следила за Мариной. Но тогда почему она ничего не сказала следователю?
Далее. Может ли пойти на шантаж частный детектив? Вряд ли. Ему-то уж совсем неинтересно улаживать семейные неурядицы Ельцовых. Вот если бы он денег просил, тогда понятно.
– Не сходится, – вслух произнес Борисов. – Что мы еще имеем?
Он достал из сейфа фотографии Захара Иваницына с его пассиями – одной, другой… вот и Марина… вот еще какая-то белокурая девица… Стоп! Он разложил снимки на столе, внимательно изучая каждый. Некоторые фотограф-соглядатай умудрился сделать вблизи, некоторые – с далекого расстояния.
– Черт! Как же я раньше не заметил? – хлопнул себя по лбу Николай Семенович.
Его рука потянулась к телефонной трубке – звонить Ельцову – и застыла на полпути. В сущности, ничего особенного на снимке нет…
Любая из девиц, запечатленных на фото, могла следить за Иваницыным, подстеречь его в тот день у дома Марины Степновой и теперь «отрываться» на всю катушку. Шантаж, черные шнурки – ребячество, не более.
Он подошел к окну, выглянул во двор: черные деревья растопырили крючковатые ветви, черные тучи нависли над мокрыми крышами домов и монотонно, беспрестанно поливают улицы дождем. Погода соответствовала состоянию души Борисова: тягостному, тоскливому.
Он вернулся к столу, включил компьютер и отыскал на диске снимок, привлекший его внимание, увеличил, присмотрелся, хмыкнул. Выделил часть фотографии, еще увеличил. Запечатленная в движении и оттого чуть смазанная фигура приблизилась, но совсем потеряла четкость.
– Лица не разобрать, – отметил Борисов. – Какая жалость.
Ему захотелось крепкого кофе, и он позвонил Глории. Только она умела готовить превосходный черный мокко, крепкий, без сахара, как любил Николай Семенович. Барышне можно было платить зарплату за одно это умение.
Спустя десять минут секретарша вошла с серебряным подносом, на котором стояли кофейник, чашка и стакан с холодной водой.
– Налей, – без улыбки попросил Борисов.
Глория, как и все сотрудники компании, побаивалась начальника охраны. Рука молодой женщины дрогнула, и кофе пролился на стол, на разложенные бумаги.
– Ой! Простите, я сейчас уберу!
Она поспешно собрала бумаги, стряхивая с них густые коричневые капли. И в какой-то момент ее взгляд упал на экран компьютера.
– Ой! – уже с другой интонацией воскликнула Глория. – А кто это? Я, кажется…
Она смутилась и замолчала.
– Знакомая фигура? – подбодрил ее Борисов. – У тебя есть шанс заслужить премиальные, девочка.
* * *
– И что ты будешь делать? – спросил Матвей, размешивая мед в чашке с чаем для Астры. – Эльза уже ничего не расскажет. А больше спрашивать некого. По-моему, и незачем. Уже все ясно!
– Надо искать неизвестного покровителя.
– Ты в своем уме? У тебя лоб горячий, наверное, опять температура подпрыгнула.
– Понимаешь, я думала, единственная ниточка, которая может привести нас к этому человеку, – Коржавины. После смерти Эльзы им нет смысла скрывать его имя. Поэтому из «Тихой поляны» я поехала обратно в Камышин, вернее, меня таксист привез.
– Деньги пригодились? А ты не хотела брать.
– Да… чуть не дала маху, – кивнула она. – Так вот, Коржавиным я представилась журналисткой, которая пишет о проблеме самоубийств. Об Эльзе мне уже было известно достаточно, и Зоя согласилась поговорить со мной.
Астра мысленно перенеслась в домик с флюгером – в сумрачную горницу, где молчали старинные ходики и стоял запах еловых веток и свечного воска. Сгорбленная старушка в черном платке расставила повсюду желтые церковные свечки: одни догорали, она зажигала другие, а по ее изборожденному морщинами лицу текли слезы. Дочь пережила, теперь вот внучку… горе горькое!
Тело Эльзы еще не привезли, и крепкий, выскобленный добела деревянный стол без скатерти стоял посреди комнаты, ожидая страшную ношу. Зойка отводила от него красные глаза, зябко куталась в черную старушечью кофту.
– Я этого человека ни разу не видела, – глотая слова, шептала она. – Только слышала о нем от сестры. Они познакомились прошлой осенью, примерно в это же время. Эльза ездила в Москву на Хэллоуин – это такой американский праздник, когда все рядятся привидениями, вампирами… ну, вы видели по телику. Там она и встретила его! Он был одет в черный балахон и маску ворона. Больше я ничего не знаю.
– А как его имя, фамилия?
– Не знаю, – повторила девушка, качая головой.
Траурная лента в светлых волосах удивительно шла к ее лицу и прозрачно-голубым глазам.
– Но Эльза как-то его называла?
– Ворон…
– Что, так и обращалась? Ворон?
– При мне она пару раз говорила с ним по телефону, и все. Он давал ей деньги, сначала немного. Потом, когда она заболела, помог устроить ее в «Тихую поляну», а нам дал денег на жизнь и… непредвиденные расходы. Эльза ведь не могла работать.
– Они… любили друг друга?
– Думаю, да, – кивнула Зойка. – Иначе с чего бы такая щедрость?
– Как он передал вам деньги?
– Через Эльзу. Уезжая в пансионат, она оставила нам с бабушкой приличную сумму.
– Он придет на похороны?
Зойка пожала худыми плечами. Так жалка, печально-трогательна была она в короткой юбчонке и безразмерной кофте, болтающейся на ее тонкой фигурке, что Астра едва не расплакалась.
– Почему Эльза сбежала из пансионата?
Младшая сестра подняла на «журналистку» бездонные глаза, в них мелькнул и погас синий огонь.
– В ту ночь был год, как они познакомились, понимаете? Наверное, Эльза хотела его увидеть. Когда она постучала в мое окно, на ней лица не было! Она ни слова не могла вымолвить, только дрожала и кусала губы. Мы с бабушкой решили вызвать «неотложку», чтобы ее отвезли обратно в «Тихую поляну». Врач отказывался ехать за тридцать километров, он говорил, бригада может опоздать на какой-нибудь срочный вызов, и тогда не миновать неприятностей. Пришлось заплатить.
– Это Эльза подожгла дом баронессы?
– Не знаю… Нет, наверное. Но ее бы обязательно обвинили! К ее одежде кое-где прилипли хлопья, похожие на пепел. Должно быть, она смотрела на пожар… но ей бы никто не поверил. Мы молились, чтобы Эльзу не увидели соседи. Теперь сестре нечего бояться. Бабушка говорит, мертвые сраму не имут… но я-то живая, мне худая слава ни к чему. В Камышине и без того замуж выйти непросто. Нас люди сторонятся, и мы их не привечаем. Как дальше жить?
– Чем Эльза увлекалась? У нее была видеокамера?
Зойка отрицательно мотнула головой:
– Нет. Откуда? Она нам не по карману.
– Почему твоя сестра покончила с собой? – задала самый трудный вопрос Астра. – Что ее толкнуло на этот шаг?
– Любовь! – выпалила девушка, словно уже обдумала случившееся и сделала вывод. – Она любила того человека, а он ее бросил, или собирался бросить. Эльза сначала заболела от отчаяния, а потом решила умереть.
– Откуда ты знаешь? Сестра призналась?
– Само собой ясно…
– Ворон, – произнес Матвей, возвращая Астру из домика Коржавиных в московскую квартиру. – Странное прозвище. Или это фамилия у него такая? И опять Хэллоуин! Роковая ночь…
– Экзальтированная женщина вполне могла пойти на самоубийство из-за неразделенной любви. Тогда зачем она поджигала дом баронессы? Месть напоследок? За что? Чем госпожа Гримм заслужила ненависть бывшей компаньонки?
Карелин молча сидел, думал. Помутненный рассудок навязывает человеку свою трактовку жизненных ситуаций и толкает на безумные поступки. Нет смысла искать логику в поведении Эльзы.
За окном шел мокрый снег с дождем. Если температура опустится ниже нуля, улицы превратятся в каток.
– Придется ехать в Камышин на похороны, – сказала Астра.
– Этот мужчина там не появится. Зачем женатому человеку светиться?
– Женатому? С чего ты взял?
– Трудно догадаться? К чему такие предосторожности холостяку? Посуди сама: Ворон помогает Коржавиным материально, оплачивает лечение и содержание Эльзы в дорогом частном пансионате, не показываясь никому на глаза.
Астра промолчала. У нее были свои соображения.
– Тебе лежать надо. И вообще, все закончилось, – убеждал ее Матвей. – Марину убили грабители или кто-то другой – как я понимаю, из ревности. Дом на Озерной подожгла Эльза. Она боялась ответственности за содеянное, не хотела, чтобы ее разоблачили и поместили в настоящую больницу. Смерть показалась ей единственным выходом.
– А корень из тайника? – разволновалась Астра.
– Ты же сама определила, что это корень мандрагоры и что его применял еще Гиппократ для лечения расстроенных нервов. Возможно, Эльза пользовалась народными средствами.
– И где она взяла мандрагору, по-твоему? В аптеке?
– Наверное. Откуда мне знать?
– А флэшка?
Матвей не сразу нашел ответ. Флэшка неизменно являлась камнем преткновения.
– Ты не допускаешь, что Эльза занималась любительской видеосъемкой и видео на флэшке – плод ее творчества? Богатый любовник мог купить ей видеокамеру, отснятое видео она смотрела в доме баронессы, в своей комнате – там ведь был компьютер?
– Был…
– Вот! А родственники просто понятия не имели об этом ее хобби. У людей бывают причуды, странности… – Он остановился, видя, что Астра его не слушает.
Она замерла, глубоко задумавшись о чем-то. Ее лицо прояснилось, будто на нее снизошло откровение.
– Сон! – наконец воскликнула она. – Мне приснилась Ида Вильгельмовна! Она объяснила, что все дело в Ади!
– Это еще что?
– Зеркало! – выпалила Астра, не отдавая себе отчета, насколько абсурдны ее слова. – Баронессу как звали? Ида! Ади – это Ида наоборот. Зеркальное отражение только на первый взгляд точная копия, а на самом деле оно все искажает. Правая сторона в зеркале выглядит как левая, привычный шрифт следует читать с конца… и вообще, зеркало – это четвертое измерение. Если поставить одно зеркало напротив другого, то образуется туннель, уходящий в бесконечность…
Карелин слушал ее, как умудренный жизненным опытом человек слушает лепет несмышленого ребенка.
– Ади – имя зеркала? – переспросил он. – Того, что ты взяла в спальне хозяйки?
– Ну да! Госпожа Гримм дала мне ключик от шифоньерки, где оно хранилось, не просто так, а с умыслом. Этот ключик она носила на шее не снимая, а потом вдруг подарила мне. День 31 октября накануне праздника Самхейн считается самым благоприятным для обращения к астрологам, магам и гадалкам, потому что это время открытых ворот, когда предсказания самые точные… Баронесса предвидела свою смерть и ночной пожар…
Астра говорила, Матвей ее не перебивал, кивая головой. Пусть выпустит пар. Она основательно проштудировала Интернет на предмет кельтских обычаев, и теперь ее «понесло».
– …поэтому нам необходимо отыскать мужчину, который платил за лечение Эльзы! – заключила она.
Матвею не приходилось слышать более нелепого вывода, но он решил не спорить.
У Астры высокая температура, и ждать от нее здравых рассуждений не стоит. Не сейчас. Она так возбуждена, что, пожалуй, встанет и потащится в Камышин. В ее глазах поблескивают искорки одержимости.
