Глава 5

Тавров подумал: «А где же вторая? Они вроде парой ходят». И посмотрел в сторону окна, но там кошки не было.

– И где же твоя подружка? – осведомился он у кошки. Та лишь зевнула в ответ. – Не хочешь говорить, и не надо… А я, пожалуй, коньячка выпью, – сообщил Тавров кошке и решительно направился к бару. Он налил себе сразу сто граммов «Старого Кенигсберга» в бокал и сделал щедрый глоток. Вспомнив о кошке, он с усмешкой сказал:

– А вот «Вискаса» у меня нет! Но если ты думаешь здесь поселиться, то куплю… Что скажешь?

Он повернулся к двери, но кошки уже не было.

– Ну, как знаешь! – пробормотал Тавров и снова уселся за компьютер.

Коньяк вернул Таврову душевное равновесие, и он думать забыл о кошках. Впрочем, возможно, он просто адаптировался к пребыванию в Пограничной Зоне.

Тавров мельком пробежался по описанию событий, происшедших после смерти Цезаря. Как и следовало ожидать, трогательное единодушие соратников-триумвиров длилось недолго. Основной конфликт произошел между племянником Цезаря Октавианом – которого он, кстати, усыновил – и боевым товарищем Цезаря Марком Антонием. За прошедшие две тысячи лет обычаи совсем не изменились: стоит помереть бизнесмену, как тут же начинаются разборки между деловыми партнерами покойного и безутешными родственниками. Нет, ничего не меняется в этом мире! Зная такие факты, верить в прогресс может только идиот.

Ситуация усугублялась тем, что очарованный Клеопатрой Марк Антоний бросил свою вторую жену Октавию, приходившуюся родной сестрой Октавиану, так что нормальный деловой конфликт перерос в семейную разборку. Вендетта, короче…

Тавров перешел к блокноту Пургина. Вторая страница начиналась с воклицания: «Акциум!!! Вот она, разгадка тайны, которую безуспешно пытались разрешить уже древние историки. И каких только гипотез не было! Объединенный флот Клеопатры и Антония значительно превосходил флот их противников. И поспешное бегство Клеопатры в разгар сражения привело к тому, что Антоний бросил свои флот и армию и устремился вслед за Клеопатрой, в то время как его воины еще несколько часов продолжали упорно сражаться. Никто не знает: почему Клеопатра обрекла Марка Антония и себя на поражение в заведомо выигрышных условиях. А я знаю!!! Точно, знаю!!! Информация получена (далее тщательно зачеркнуто)… Удивительное ощущение: получить описание событий от (тщательно зачеркнуто)… Я впервые ощутил себя ученым, открывающим тайны истории. И все благодаря (далее так тщательно зачеркнуто, что ручка в нескольких местах прорвала бумагу насквозь)… Естественно, Клеопатра и Антоний осознавали, что поражение в крупнейшем морском сражении тех времен означает неизбежное поражение в войне. Но они предпочли (далее зачеркнуто)…»

Тавров недовольно закрыл файл со страницей. Акциум… Что за Акциум? У него ушло несколько минут, чтобы выяснить подробности рокового сражения в Википедии. Действительно, флот Антония и Клеопатры имел значительное превосходство, но в разгар сражения египетский флот во главе с кораблем Клеопатры ушел в Египет. И, ослепленный любовью, Марк Антоний последовал за ней, обрекая на гибель соратников и ставя крест на своей судьбе. Интересно, Пургин удосужился дать объяснения или ограничился восторгами по поводу своего тайного знания?

Тавров внимательно просмотрел снимки страниц блокнота и обнаружил текст, вклиненный между какими-то непонятными схемами и рисунками, который хронологически соответствовал периоду после сокрушительного поражения армии и флота Марка Антония у Акциума.

«1 августа 30 г. до Р.Х. корабли Октавиана появились в Александрии. Войска Марка Антония либо разбежались, либо перешли на сторону Октавиана. Марк Антоний впал в отчаяние и повел себя, как обычно ведут себя впавшие в отчаяние слабые духом мужчины: обвинил в поражении Клеопатру – хотя он сам бросил погибать свой флот и армию; не пожелал более видеть Клеопатру – хотя она была матерью его детей и хотя бы о них следовало подумать; ну и, разумеется, запил… Прожив таким образом около года, Антоний получил известие о смерти Клеопатры. Бытует мнение, что сама Клеопатра, предвидя неминуемую гибель Египетского царства Птолемеев и страшась участи своей сестры Арсинои, начала готовиться к смерти и решила заблаговременно подготовить к этой мысли своего любовника. Разумеется, все было совсем не так… Но об этом я скажу позже.

Получив известие о смерти Клеопатры, Антоний буквально обезумел. В поисках Клеопатры он долго метался по дворцу, призывая свою возлюбленную, а затем в безысходном горе бросился на меч – по старой римской традиции. Он был еще жив, когда его нашли слуги и принесли к Клеопатре: умирающего, но счастливого от того, что он сумел узреть свою Любимую раньше, чем Смерть навечно сомкнет его веки. Он умер, чувствуя поцелуи Клеопатры на своих устах.

Говорили, что после этого мрачными ночами каждый во дворце мог слышать отчаянные крики несчастного влюбленного и видеть его тень, бродящую по залам в поисках своей возлюбленной. Может быть, это к лучшему, что безжалостное Время уничтожило дворец Птолемеев вместе с его призраками».

На этом текст заканчивался, но Тавров чувствовал: это преамбула, где-то Пургин должен был все объяснить согласно одному ему известному источнику. Тщательно просмотрев снимки всех страниц блокнота, Тавров наконец нашел то, что искал.

«Клеопатра сидела на троне, свысока глядя на старого центуриона, присланного к ней с приказом от теперь уже единоличного владыки Великого Рима Октавиана. По обе стороны от трона, словно древние египетские статуи, застыли недвижимо Ирада и Хармиона. Клеопатра смотрела на центуриона надменным царским взором, но осознавала: все это всего лишь условность, на самом деле свысока на нее смотрит центурион, чьими устами говорит сам триумфатор Октавиан. И слова эти хоть и ужасны, но ожидаемы: Клеопатре следует готовиться к поездке в Рим, чтобы пройти в качестве боевого трофея вместе с остальными рабынями за триумфальной колесницей Победителя. Разумеется, Октавиан дал понять, что может сохранить за ней титул царицы Египта, но только после тиумфа и связанного с ним публичного унижения.

Перед глазами Клеопатры на мгновение промелькнул умоляющий взгляд ее сестры Арсинои, подвергнутой такому же унижению Цезарем. Но Арсиноя могла хотя бы питать пусть иллюзорную, но надежду, что сестра сжалится над нею. Не сжалилась. Клеопатра не жалела об этом, как не жалела сейчас и себя. Раз суждено умереть, то лучше умереть царицей в собственном дворце, чем рабыней в чужом чулане! Только так – и не иначе!

– Что мне передать консулу Римской республики? – спросил центурион, немигающе глядя прямо в глаза Клеопатре. Не было в Египте человека, который осмелился бы так смотреть на царицу – он не дожил бы до рассвета. Но все со временем меняется, и, как правило, не в лучшую сторону…

– Передай, что я исполню любые желания консула, – твердо ответила Клеопатра. – Но мне нужно время на сборы. Хотя бы неделю.

– Три дня, – отрывисто бросил центурион. – Так сказал консул.

Он изобразил подобие поклона и вышел, печатая твердый легионерский шаг – тяжелый уверенный шаг, при звуке которого дрожала вся Ойкумена и населенные дикими варварами далекие земли.

Когда в залах дворца стихло гулкое эхо шагов центуриона, Хармиона не выдержала и с плачем бросилась к ногам Клеопатры.

– Госпожа! Я вижу, что ты решила умереть. Позволь нам с Ирадой умереть вместе с тобой!

Клеопатра спустилась с трона и нежно обняла служанку.

– Даже я, царица Египта, не могу запретить умереть никому. Верная моя Хармиона! Вы с Ирадой единственные, кто не предал меня и не оболгал. Кто мог знать, что все так обернется?

– Прости, госпожа, но тебе не следовало так доверять Амиде, – запинаясь, проговорила Хармиона.

– Я виновата сама, – печально отозвалась Клеопатра. – Командиры моего флота и флота Антония заверили меня, что это будет увеселительная прогулка. А все закончилось кровопролитным сражением! Какой надо быть глупой, чтобы верить словам мужчин! Мне не следовало снимать ожерелье Нефертити, но я хотела порадовать моего любимого Антония, надев ожерелье, которое принадлежало возлюбленной Александра Великого Роксане! И только там, у Акциума, я вдруг почувствовала, что больше никогда не надену ожерелья Нефертити. Эта мысль просто свела меня с ума, я больше ни о чем не могла думать! И я отдала приказ немедленно плыть в Египет, пользуясь попутным ветром. Я и предположить не могла, что Антоний в припадке ревности бросит флот и пустится в погоню за мной!

– Ревновал, значит, любил, – тихо заметила Ирада.

– Мы оба пострадали от нашей любви, – ответила Клеопатра. – Когда я вбежала в опочивальню и увидела, что ожерелья нет, я все поняла. Это проклятая уродина Октавия не простила мне, что я очаровала ее мужа! Она щедро проплатила предательство мерзавки Амиды. Та воспользовалась моим отсутствием и похитила ожерелье. Однако я знаю: Октавия так и не получила вожделенного ожерелья, она так и умрет, захлебнувшись в желчи собственной ревности и зависти!

– Откуда ты это знаешь, госпожа? – удивилась Хармиона.

– Я знаю, что происходит с ожерельем, – ответила Клеопатра и зябко повела плечами, словно вдруг оказалась в холодной воде. – Я всегда это знаю… Сейчас ожерелье НИГДЕ. Впрочем, не знаю, где это…

Клеопатра замолчала и несколько мгновений невидящим взором смотрела в одну точку. Затем, очнувшись, она спросила:

– Если вы решили уйти из жизни… То каким образом? Весь дворец под охраной легионеров консула Октавия, наши вещи обысканы не единожды, во дворце не осталось даже достаточно длинной булавки!

– Мы договорились с одним врачом в Александрии, и он передал корзинку со смоквами, отравленными надежным ядом, – объяснила Хармиона. – Достаточно съесть пару смокв, и в скором времени наступит сон, после которого не просыпаются.

– Хорошо, – после короткой паузы сказала Клеопатра. – Но обещайте, что вы не отведаете смокв из корзинки прежде, чем я уйду.

– Обещаем, госпожа! – хором ответили Ирада и Хармиона.

– Тогда пора! Проводите меня в опочивальню! – приказала Клеопатра.

Женщины молча прошли в опочивальню.

– Закрой дверь на засов, Ирада! – велела Клеопатра.

Ирада выполнила приказ и нерешительно спросила:

– А как уйдете вы, госпожа?

– В скором времени вы узнаете ответ, – промолвила Клеопатра, взяла гребень и принялась медленно расчесывать свои великолепные волосы, задумчиво глядя в полированное серебряное зеркало.

Прошло несколько томительных минут, и вдруг резная каменная плита в стене опочивальни повернулась: из образовавшегося проема неслышно, словно тень, появился жрец Ур Атон. В руках он держал небольшую корзинку, накрытую куском полотна.

– Ур Атон! – радостно воскликнула Клеопатра. – Наконец ты пришел! И, как я вижу, ты принес, что обещал?

– Да, царица! – наклонил голову в поклоне Ур Атон.

– Я могу увидеть то создание, которое волей Атона и Изиды дарует мне бессмертие? – нетерпеливо спросила Клеопатра.

– Разумеется, – отозвался жрец и осторожно откинул полотно с корзики. Клеопатра приблизилась и увидела внутри корзинки свернувшуюся кольцом змею. Ее тело было словно составлено из ярких разноцветных звеньев.

– Аспид, змея фараонов, укус которой дарует бессмертие, – прошептала Клеопатра, склоняясь над корзинкой. – Она действительно кусает так, что укушенный во сне даже не просыпается?

– Да, царица! – подтвердил жрец.

– И ее укус дает бессмертие?

Жрец замешкался с ответом.

– Во всяком случае, так написано в древних текстах, – наконец ответил он. – Древние тексты никогда не лгут. Но…

– Тогда какие же могут быть «но», Ур Атон, если тексты древних не лгут? – насмешливо осведомилась Клеопатра.

– В том древнем тексте, про который я говорю, написано про магическую связь владелицы ожерелья с самим ожерельем. Но… сейчас ты не владеешь ожерельем и…

– При чем тут ожерелье?! – с досадой воскликнула Клеопатра. – Я спросила о бессмертии!

– В том древнем тексте, о котором я говорю, – продолжил жрец, – слово «бессмертие» обозначено другим иероглифом, не тем, которым сейчас мы обозначаем это понятие. Но сличение с другими древними текстами позволяет утверждать, что речь идет именно о бессмертии.

– Как же вы, мужчины, любите тратить время на умные рассуждения! – с досадой воскликнула Клеопатра. – Скажи просто: что я сейчас должна делать?

– Следует просто лечь на ложе, царица, – ответил жрец. – А дальше аспид сделает все сам.

Клеопатра легла на ложе, закрыла глаза и спокойно произнесла:

– Делай, что обещал, Ур Атон!

Ур Атон наклонил корзинку, и разноцветная змейка проворно закользила по тонкой ткани покрывавшего ложе покрывала.

Когда дело было сделано, Ур Атон осторожно уложил змею обратно в корзинку и, позвав служанок, сказал им:

– Поторопитесь! Я слышу шаги легионеров Октавиана.

Служанки бросились к корзинке со смоквами, а жрец исчез в темноте потайного хода. Каменная панель бесшумно закрылась, превращая стену в монолит».

Тавров выключил компьютер и устало потянулся. Итак, что он узнал? Похоже, что Пургин действительно верил в магическую силу ожерелья. И это единственное, что можно считать известным. Кто убил Бирюкова с напарником? Кто напал на жену Пургина? Кто помог бежать Пургину и зачем? Где сейчас ожерелье? И существует ли в действительности связь между этими событиями? Можно лишь строить догадки…

Но вот что вполне можно выяснить: характер взаимоотношений в треугольнике: Ольга Пургина, господин Обнорский, жена Обнорского. И начать лучше с одного из «бывших углов» треугольника: с секретарши Обнорского.

Следующим утром Тавров, едва проснувшись, позвонил в офис Обнорского. Он сразу попал в точку: трубку взяла секретарша шефа Виктория. Тавров вкратце объяснил, кто он такой и зачем хочет встретиться. Виктория согласилась сразу:

– В час тридцать дня у меня перерыв на обед. Можем встретиться в кафе недалеко от офиса.

– Как туда добраться? – спросил Тавров, открывая Яндекс-карту.

– Станция метро «Тульская», последний вагон из центра. Пройдете вдоль здания Монетного двора в сторону набережной, свернете в первый переулок налево, там будет кафе. Я буду не в самом зале, а в небольшом закутке. Найдете?

– Постараюсь. Как вас узнать?

– Это просто! – рассмеялась Виктория. – Ищите самую эффектную длинноногую голубоглазую блондинку.

– Договорились!

Тавров положил трубку и взглянул на часы. Ого! Уже почти двенадцать! Надо спешить. На завтрак времени уже не осталось. Придется позавтракать в кафе. Остается только надеяться, что там будет что-нибудь посъедобнее пересоленного картофеля фри и переперченных шашлыков с вездесущей шаурмой.

Как ни странно, но указания, как доехать, данные «эффектной блондинкой», оказались точными: кафе Тавров нашел без проблем. И Викторию он узнал сразу: действительно, яркая блондинка с большими голубыми глазами; высокий бюст, на вид лет двадцать пять. Ноги скрывал столик, но можно было не сомневаться, что и они тоже не подкачали.

– Приятного аппетита, Виктория, – сказал Тавров, подходя к столику.

– Спасибо… э-э…

– Валерий Иванович, – подсказал Тавров. – Вот моя визитка, возьмите. Кстати, что вы порекомендуете из местной кухни?

– У них неплохие блинчики и пирожки… Я вот взяла борщ и гуляш с картошкой, нормально. А главное: недорого. Только здесь, как в советской столовой: берешь поднос и сам обслуживаешься.

Интересно, откуда девочка знает про советские столовые? Ей же лет восемь было, когда Союз «приказал долго жить». Впрочем, говорят, что воспоминания детства – самые прочные.

Тавров взял гуляш с картошкой, пару пирожков и большую чашку эспрессо. Обошлось примерно в 170 рублей. Кофе дороговат, но для Москвы это общее правило. Дешевле было бы взять пива, но Тавров постеснялся Виктории. Зато его порадовало, что вся посуда одноразовая: гигиена обнадеживает.

– Вы всегда здесь обедаете? – спросил Тавров у Виктории, усаживаясь за столик.

– Да, здесь все наши обедают.

– А вы не боитесь, что кто-то из ваших сотрудников увидит нас вместе? – поинтересовался Тавров.

– Нет! – усмехнулась Виктория. – У всех наших обед в двенадцать сорок пять, только у меня с часу тридцати. Так что все сотрудники уже в офисе: у нас строго с присутственным временем.

Да, в сообразительности Виктории не откажешь. И очень мила, просто красавица! Вот только рот великоват и улыбка какая-то хищная.

– Вы ведь знаете, Виктория, что сотрудница вашей фирмы Ольга Пургина сейчас лежит в реанимации? – задал риторический вопрос Тавров.

– Да, у нас это все знают! – живо отозвалась Виктория. – Говорят, что на нее напали, хотели убить… Как это ужасно! Ужас, просто ужас!

Прозвучало это эмоционально, неравнодушно, но смущал чрезмерно жизнерадостный тон Виктории: как будто случилось то, чего она давно и с нетерпением ждала.

– Скажите, Виктория, а чем занималась Ольга Пургина в вашей фирме?

– Обычный бухгалтер, – с оттенком презрения отозвалась Виктория. – Не карьеристка, – надо отдать ей должное! Трезво оценивала свои способности и трудолюбие, так сказать… Но это и понятно: сила у нее в другом месте оказалась!

– В смысле? – недоуменно уставился на Викторию Тавров.

– А вот в том самом смысле! – бросила Виктория, яростно тыча вилкой в кусочек мяса из гуляша. Пластиковая вилка, не прощая такого обращения, мстительно спружинила, и маленькие капельки подливы украсили белоснежный свитер Виктории, но она, похоже, этого не заметила.

– Главное, было бы понятно, если бы молодая девчонка была: наш босс мастер в деле охмурения молоденьких дурочек! Но этой тетке уже под сорок, а туда же!

– То есть вы хотите сказать, что Ольга Пургина… э-э… имела, так сказать, виды на господина Обнорского? – уточнил Тавров.

– Ха! Имела виды… – фыркнула Виктория. – Да она ему на шею вешалась самым бессовестным образом. А еще замужняя женщина! Мало своего мужика, так еще и чужих подавай! Клеопатра!

– Что? – вздрогнул Тавров. – При чем здесь Клеопатра?

– Да это ее так босс назвал однажды: Клеопатра, – пояснила Виктория. – В самом начале их романа, прилюдно… Слушайте, доедайте быстрее, а? А то здесь курить нельзя, а мне курить ужасно охота!

– Да-да! – с готовностью откликнулся Тавров, торопливо допивая кофе. Пирожки он завернул в салфетку и засунул в карман: доест у себя в офисе.

Они выбросили посуду в специальный контейнер и вышли на улицу. Виктория вытащила пачку «Вирджинии слим», Тавров поспешно щелкнул зажигалкой. Жадно затянувшись, Виктория продолжила:

– Это у нас в прошлом году на корпоративе случилось. До этого ее шеф в упор не замечал, а тут вроде выпил лишнего, ну и… А эта, Пургина, пришла одетая крайне вызывающе! Вечернее такое платье вроде туники, да еще нацепила аляповатое такое ожерелье: большие золотистые цветки с жемчужинами между ними. Ну, никакого вкуса: такую нелепую бижутерию на себя навесить! А жемчужины… да таких крупных в природе вообще не бывает! И сияли они как-то неестественно: небось чем-то их начистила, дура… Ой, извините!

– А почему вы думаете, что это была бижутерия? – спросил Тавров. – Возможно, что это было ожерелье ее бабушки…

– Ага, а бабушка ее княгиня Юсупова! – с иронией отозвалась Виктория. – Нет, Пургина явно не из аристократов… и я же говорю: не бывает таких крупных и ярких жемчужин в природе! А цветки эти… да на них не меньше килограмма золота пошло бы. Это же целое состояние! Кто же такую ценность на офисный корпоратив наденет?!

– Да, разумеется, – поспешил согласиться Тавров. – Вам, как женщине, виднее… И что же Обнорский?

– А что он? Подвыпил и от Пургиной не отходил, все ее Клеопатрой называл. И вдвоем уехали на такси, это уж поздно ночью было, когда многие уже разошлись.

– А вы тоже ушли к этому времени?

– Да, ушла. И зря! – сокрушенно вздохнула Виктория.

– Почему зря? – насторожился Тавров.

– Да потому, что после этого самое интересное и началось! – с довольным видом воскликнула Виктория. – Мне потом наш охранник Володя рассказал, что минут через пятнадцать после моего ухода заявилась жена босса! Володя как раз обход здания делал, так он все видел: босс и Пургина одни танцуют… если это так назвать можно. И тут входит мадам Обнорская и молча наблюдает эту картину. Представляете?

– Позвольте, но как же она прошла охрану? – удивился Тавров.

– Вот именно! – воскликнула Виктория. – Босс потом Володю уволил за то, что он впустил Обнорскую. Разумеется, «по собственному»… Главное: Володя ничего такого и не подозревал! Заявилась Обнорская и сказала, что приехала за мужем, вот он ее и пропустил. Володя думал, что босс сам просил ее приехать, поскольку босс любит нагрузиться… Однажды, года два назад, он так нагрузился на корпоративе, что в кабинете у себя ковер заблевал… извините за подробности.

– Понятно… И что же сказала Обнорская, когда застигла мужа… в интересной ситуации?

– А ничего! Сказала, что домой ехать пора, а босс ответил, что ему еще, типа, даму надо проводить. Представляете?!

– Хм… н-да. И что же Обнорская?

– А она так спокойно поинтересовалась: не заждался ли даму дома муж? На что Пургина совершенно спокойно ответила: нет, муж как раз в командировке, – красочно описала Виктория.

– Ого! Ну и ну! – покачал головой Тавров. – И что же Обнорская? Здорово попортила прическу Пургиной?

– Да что вы! – насмешливо воскликнула Вероника. – Она просто повернулась и ушла! Но не уехала, а сидела в машине возле офиса. Потом, когда где-то через полчаса босс вместе с Пургиной вышли, она подъехала и возле них остановилась. Это все прямо напротив входа в офис было, так что Володя все хорошо видел. Короче, босс наорал на супругу, и она уехала, а он поймал тачку и уехал вместе с Пургиной.

– Куда уехал? – уточнил Тавров.

– Как куда?! – удивилась Виктория. – К Пургиной, разумеется! Зря, что ли, она ему про мужа в командировке намекала?

– Вот как… А откуда вы это знаете, Виктория? – поинтересовался Тавров.

– А именно с этого времени у них и понеслось! – охотно объяснила Виктория. – Как будто с цепи сорвались, никого не стеснялись! Раньше у нас принято было задерживаться вечерами: за переработку премии выплачивали. А тут как полшестого, так всех словно ветром из офиса выдувало! Не хотели мешать боссу и его пассии. Вот так!

– И насколько это было у них серьезно? – спросил Тавров.

– Одно время мы думали, что босс бросит свою баронессу и Пургину уговорит от своего профессора уйти. Но что-то не срослось… А под Новый год вроде как они расстаться решили.

– И в чем это выразилось? – насторожился Тавров.

– Ну, босс стал к Пургиной как-то официально обращаться, перестал ее Клеопатрой называть, – пояснила Виктория. – По всему было видно, что он тяготится ее обществом. Мы думали, что и ей он предложит в конце концов «по собственному», а оно вон как обернулось…

– И многих женщин он вот таким образом увольнял?

– Ну… я знаю только о паре девчонок из отдела маркетинга, но это было еще до моего прихода в фирму, – призналась Виктория.

– Кстати, Виктория, скажите: а как сложилась судьба этого Володи-охранника после увольнения с фирмы? – спросил Тавров. – И вообще, что он за человек?

– Даже и не знаю, – задумалась Виктория. – Уволился, и все. Сказал, что это Обнорский его заставил уволиться. А вы что, думаете, что это он так… Пургину? Нет, это вряд ли! Нелогично как-то! Уж тогда лучше этого старого козла Обнорского! Нет, нелогично…

Виктория бросила окурок в урну, взглянула на часы и заторопилась.

– Ой, мне пора уже! Вы все выяснили, что хотели?

– Да, спасибо, Виктория! Один только вопрос еще, напоследок: вы сказали, что Обнорский называет свою жену «баронесса». Почему?

– А ее зовут Анна Петровна, как музу Пушкина Анну Петровну Керн, – с усмешкой пояснила Виктория. – И фамилия девичья у Обнорской вполне подходящая: Кернова. Прям цирка не надо!

– Ну почему же «цирк»? – не согласился Тавров. – Обычно у супругов принято давать друг другу ласковые прозвища.

– Цирк в том, муж Анны Петровны Керн, урожденной Полторацкой, – генерал Керн никогда не имел баронского титула, – жестко сообщила Виктория. – И это должен знать любой человек, считающий себя культурным. Всего хорошего, Валерий Иванович!

– До свидания, Виктория! – ответил Тавров, ошарашенно глядя вслед удаляющейся Виктории. Да, не проста девица! Ох, не проста!

А ноги у нее действительно длинные.