Глава 18. Мечты и их крушение

Уже рассвело, когда вконец измученная Лидия притащилась, чуть ли не держась за стены, в свою комнату и вяло принялась раздеваться. Рядом бестолково суетилась Нюшка.

Лидия шевелилась, как сонная муха. Нюшка и еще одна горничная девка, кажется, звали ее Агаша, Лидия сейчас точно не могла вспомнить, принесли горячей воды, поставили на пол корыто и искупали Лидию, словно малое дитя.

Наконец она забралась под одеяло, мечтая только об одном: уснуть, немедленно уснуть. Эта ночь, безумная эскапада с похищением доктора Сташевского, а потом то, что он устроил ради спасения Ирины — промывание желудка и прочие мучительные, малоэстетичные процедуры, в которых ему, как оказалось, помочь не в силах был никто, кроме Лидии (Фоминична брякнулась в самый что ни на есть дамский обморок, когда увидела направленный на нее пистолет, да так и пребывала в бесчувствии по сю пору), — все это не просто изнурило ее, но словно бы вытянуло из нее остатки жизненных сил. Хотелось не просто лечь и уснуть — хотелось погрузиться в некое подобие летаргуса, да не на одни сутки… пусть даже сочтут потом мнимоумершей! Лидия готова была на все, только бы вытянуться на постели и изгнать из памяти мельтешение безумных картин этой ночи.

— Подите, подите… — пробормотала она, еле ворочая губами, с неудовольствием слыша, как Нюшка елозит по полу тряпкой, вытирая лужи. — Не мешайте, я сплю, сплю…

Девки вышли, осторожно прикрыв за собой дверь. И сон тотчас поплыл, поплыл и зацепился за ресницы Лидии, словно облачко — за ветви высокого леса, и начал заволакивать сознание блаженной серой, плюшевой, уютной, непроницаемой мглой, как вдруг раздался резкий звук — снова открылась дверь, и Лидия проворчала, почти не владея онемевшими губами:

— Кто-о та-ам?..

Ей самой показалось, что голос ее прозвучал жалобно-жалобно, и еще хотелось добавить: «Оставьте меня в покое, Христа ради!» — но тут слуха ее коснулся голос:

— Это я, — и почудилось, будто сон с нее содрали одним рывком, как одеяло.

Села, ознобно трясясь. Нет, одеяло было на месте, и все равно дрожь пронизала, когда поняла: это не только голос Алексея, это он сам!

Отвела с лица спутанные волосы, спросила отчужденно:

— Что-то опять с Ириной?

— Нет, она спит, — пробормотал Алексей.

В полусвете сумеречного утра он был бледен и казался печальным — таким печальным, что у Лидии сердце сжалось:

— Ничего не случилось? Правда?

— Ничего, — пожал он плечами. — Кроме того, что этот француз измучил ее до полусмерти. Сейчас он сидит у ее постели. Караулит! И никого к ней не подпускает, ни меня, ни даже Фоминичну.

Показалось или в голосе его прозвучала ревность? Неужто правда говорят, что любящее сердце — вещун и он догадывается, что будет значить для Ирины Сташевский?.. Но сейчас говорить об этом, конечно, нельзя.

— Он не француз, а поляк, — сухо уточнила Лидия. — И он спас ей жизнь. Разве ты забыл? Ирину чуть не заморила своей любовью и заботой Фоминична.

— Я думал, что… — начал было Алексей, но осекся.

— Да, честно говоря, я тоже думала, что Ирину отравили, — мрачно усмехнулась Лидия. — Вы все так думали. Но вы подозревали меня, а я-то точно знала, что не травила ее! И мне ничего не оставалось делать, как найти человека, который разрешил бы все сомнения. Он это сделал, доказал, что Ирина больна, и та еда, которой ее пичкала Фоминична, для нее смертельно опасна. Судя по всему, ей теперь придется всю жизнь соблюдать суровую диету. Мне кажется, у нее панкреатит. Сташевский, конечно, этого слова и слыхом не слыхал, но я знала одного человека, который с панкреатитом прожил до глубокой старости, вот только диету…

Лидия осеклась почти в панике. Все-таки усталость ослабила те путы, в которых она привыкла держать сознание и язык!

Надо надеяться, что Алексей ничего не понял. Конечно, не понял! Вон у него какие изумленные глаза, у бедняжки!

— А, ерунда все это, — отмахнулась она. — Главное, что Сташевский спас жизнь твоей невесте.

И во рту стало горько, нестерпимо горько, словно у Лидии разлилась желчь…

Алексей так и дернулся!

— Не называй ее моей невестой, — угрюмо сказал он. — Я никогда не женюсь на Ирине. Это кольцо, — он протянул руку, и Лидия опять увидела знаменитый говорящий перстень: лабрадор, искряк, драконит, ирис, янтарь… ЛИДИЯ, — я снова хотел бы надеть тебе! Но надеть, когда мы будем стоять перед алтарем! Я люблю тебя! Люблю! Я хочу, чтобы моей женой стала ты!

От неожиданности Лидия разжала руки, которыми придерживала у горла одеяло, и только сейчас заметила, что легла в постель, даже сорочки не надев. Девки, такие-сякие, нерадивые, видать, забыли сорочку подать, а у нее вообще ничего не было в голове, кроме безумной усталости.

Усталость? Кто говорил об усталости?..

Они кинулась к Алексею, а он к ней, и вот уже тела их сшиблись в неистовой любовной схватке. Лидии не было дела до того, запер ли он за собой дверь или она осталась распахнута настежь. Она не задавалась также мыслью, как и когда с его тела слетела одежда. Старая кровать ходила ходуном под ними, и скрип ее, чудилось, оглашал все окрестности от Затеряева до Затеряевки, а уж в самом-то доме этот скрип и их неистовые стоны мог, наверное, слышать каждый-всякий.

А может быть, это только чудилось. Может быть, все меж ними свершилось в одно мгновение тишины — растворились друг в друге и замерли, точно обмерли или даже умерли во взаимной ласке, в безумном счастье…

Век, день, мгновение миновали, рассудок начал постепенно возвращаться к Лидии. Она лежала, не в силах пошевелиться, раздавленная сонным телом Алексея, ловя губами дыхание, срывающееся с его пересохших губ.

И мысли, одурманенные любовью, словно бы тоже начали переводить дыхание и обретать связность. Судьба — не судьба, возможно-невозможно, реально-нереально…

А если Лидии уже не суждено вернуться в свое время? Если она попала сюда, чтобы найти того человека, с которым — единственным во всех мирах и временах! — для нее возможно счастье? И мыслимо ли расстаться с ним? Быть с ним всегда, выйти за него замуж… Отдать Ирину Сташевскому…

— Когда мы повенчаемся? — шевельнулись около ее губ его губы, и Лидия чуть не всхлипнула от счастья: они думают об одном и том же!

— Послушай, — пробормотала она, перебирая влажные кольца волос на его высоком лбу, — ты должен знать: я… — Нет, она никогда не сможет открыть всей правды о себе! — Понимаешь… у меня бывают некие пророческие видения. Однажды мне привиделась Библия с надписью: «Ирины Михайловны Рощиной собственность. Тысяча восемьсот четырнадцатый год. Господи, утоли моя печали!» Понимаешь, почему я так уверенно называю Ирину твоей невестой?

— Ну, я не слишком-то верю во всякие видения, — зевнул Алексей. — И правильно делаю, кажется. Это все? Ирина Михайловна Рощина — это все?

— Разве мало? — пожала плечами Лидия, решив пока промолчать о Сташевском.

— Конечно, мало. В твоем сне было сказано, что она вышла именно за человека по имени Алексей Рощин? Нет! А вдруг она стала женой моего брата?

— Как так? — растерялась Лидия.

— Да так. У меня есть младший брат — Василий Васильевич Рощин. Он сейчас тоже в регулярной армии. Надеюсь, что он жив, здоров и не ранен. Он совсем даже не такой легкомысленный лоботряс, как я, он серьезный, добрый человек, и такой ангел, как Ирина, очень подойдет ему. А я… а мне необходима только ты. Я не обрету счастья в объятьях святой! Я грешник, и мне нужна грешница. Мы с тобой чудесно подходим друг другу! А Ирина подойдет Василию. Он гораздо лучше меня…

— Не могу поверить! Для меня нет никого лучше тебя! — перебила Лидия.

— А для меня нет никого лучше тебя!

— Ты меня совсем не знаешь. Я бесприданница. Я одинока, у меня нет никаких родственников…

— Это неважно. Это даже очень хорошо! У меня прекрасная семья: отец, мать, брат. И хоть сейчас я довольно беден, но все же буду богат: нам с Василием останется немалое наследство после деда. Мы построим дом в Москве, или в столице, или в Нижнем Новгороде, или где ты захочешь и будем жить долго и счастливо…

Он протяжно зевнул. Лидия вторила ему: усталость, бессонная ночь опять начали брать свое.

— Тебе нужно уйти сейчас, — с трудом выговорила она. — Белый день на дворе. Дом пробудился. Что будет, если кто-то войдет и застанет тебя здесь? Никто ведь еще не знает, что Ирине предстоит выйти за твоего брата! Она сейчас больна, мы не можем так ударить ее, так оскорбить.

— Ты права, — вздохнул Алексей. — Ты права! Но если бы ты только знала, как мне не хочется уходить… Почему-то кажется, что, лишь только я разожму объятия, что-то случится — и мы расстанемся навеки, словно бы ледяной ветер оторвет нас друг от друга!

У Лидии озноб по спине пробежал, но она смогла улыбнуться, отгоняя страх:

— Нас ничто не разлучит. Мы расстаемся на несколько часов. Только до ночи! Ночью ты придешь снова, да?

— Конечно, — усмехнулся Алексей. — Приду и останусь до самого утра.

Он вышел, и Лидия уснула прежде, чем ощутила подушку под головой. Улыбка не таяла на ее губах…

И она еще улыбалась, когда чей-то голос испуганно позвал:

— Барышня! Лидия Александровна! Проснитесь, ради Христа, ради Боженьки!

— Господи… — пробормотала она, отмахиваясь от голоса, словно от назойливой мухи. — За что наказуешь?! Дайте поспать, умоляю!

— Простите великодушно, — продолжал жужжать голос. — Пробудитесь, сделайте милость! До вас тот поляк, то есть француз, бьется.

Лидия уткнулась в подушку, выдохнула тоскливо, понимая, что придется просыпаться-таки, и подняла тяжелую голову.

Поляк, то есть француз? Сташевский? Чего ему неймется? Или опять с Ириной плохо?

Она привскочила, увидела рядом Кешу и вспомнила, что раздета.

— Выйди на минутку. Я сейчас.

Бархатное платье, так полюбившееся, что Лидия носила его, почти не снимая, приобрело после вчерашнего путешествия в сене самый непрезентабельный вид. Его надо было вычистить и отпарить, однако приказа такого горничным отдано не было, и ленивые девки сделали вид, что не заметили его. Платье так и валялось в углу около сундука. Пришлось надеть другое — тоже московское, «трофейное», голубовато-зеленое, и туфельки шелковые в цвет. Лидия кое-как причесалась, распустила недлинные свои волосы по плечам…

— Ну, заходи. Что там случилось?

Кеша вошел — явственно вылупил глаза:

— Во как! Ох, какая ж вы, барышня, с позволения сказать, красавица писаная! Нарядились ну прямо как на свадьбу, нет краше вас никого ни на этом свете, ни на том!

Лидия даже руками всплеснула:

— Да ты поэт, Кеша!

Он растерянно хлопнул глазами:

— Чего изволите?

— Ничего, ничего, — отмахнулась Лидия. — Это шутка. Что там со Сташевским-то?

— Под дверью топчется, говорить с вами желает незамедлительно, — вмиг переходя на обычный деловитый тон, доложил Кеша. — Соблаговолите принять?

— А куда деваться? — пожала плечами Лидия. — Соблаговолю, конечно.

Вошел бледный, с черными кругами под глазами Сташевский. Видимо, эта ночка ему тоже дорого далась. Однако взгляд его серых глаз зажегся мгновенным интересом при виде Лидии.

— О, яка урода… — пробормотал он мечтательно, и Лидия не выдержала — расхохоталась:

— Нет, умоляю, не говорите по-польски!

— Вы красавица… — послушался Сташевский. — Конечно, совершенно иная, чем Ирина Михайловна, но тоже очень красивая.

Лидия поглядела на него широко открытыми глазами.

Поразительный человек! Да у него совершенно безошибочное внутреннее зрение! В той измученной, изуродованной болезнью полуживой девушке увидеть красавицу… душой Ирина и впрямь была прекрасна, и только это, только это имело значение для Сташевского. В этом они очень похожи с Ириной.

Да… Ну что тут скажешь, кроме: совет да любовь?..

— Значит, вам понравилась Ирина?

— Конечно, — серьезно кивнул Сташевский. — Скажу вам правду, сударыня, я… я был бы счастлив остаться подле нее навсегда. Но я должен просить вас отпустить меня.

Вот те на!

— Как отпустить? Куда?! Почему?!

— Потому, что я хирург. Я военный лекарь. Я сделал все, что мог, Ирине Михайловне теперь нужна строжайшая диета, а первые два дня ей вообще ничего есть нельзя, только воду пить. Но затем, при первой возможности, ее надо показать специалисту по желудочным болезням, на воды свозить… ах, пшеклентная, проклятая война! — простонал он. — Какие сейчас воды?! С другой стороны, если бы не война, я бы никогда не увидел Ирину и не узнал, что такое любовь.

— Ну так оставайтесь здесь! — пылко воскликнула Лидия.

Нет, нельзя подвергать его такой пытке. Ирине ведь еще предстоит выйти за Василия Рощина и овдоветь, прежде чем она сможет выйти за Сташевского. Невесть сколько лет пройдет, ну что ему мучиться рядом с ней?

— Я должен уйти, — покачал головой Сташевский. — Ради вашего же блага.

— Это почему?

— Потому что Марше будет искать меня.

Лидия нахмурилась. Марше… фамилия показалась знакомой, но никак не удавалось вспомнить, где она ее слышала.

— Кто такой Марше?

— Лейтенант того отряда, с которым я пришел в Затеряевку.

— А, с которым вы хотели драться на дуэли! — усмехнулась Лидия.

— Подслушивали? — покачал головой Сташевский. — Тем лучше. Теперь вы имеете представление о том, что это за человек, Жозеф Марше.

— Жозеф? — пробормотала Лидия. — А разве его зовут не Виктор?

— С чего вы взяли? — удивился Сташевский.

Лидия пожала плечами. В самом деле, почему она так решила?

— Жозеф Марше — очень странный человек, — продолжал Сташевский. — Он жесток к врагам, он презирает славян, в том числе и поляков, однако у него есть некая святыня. Это — братство по оружию. Он застрелит меня на дуэли, но отдаст за меня жизнь в бою, потому что я принадлежу к его отряду. Он отвечает за меня. И он придет за мной.

— Куда, барин? — послышался голос Кеши, который, оказывается, так и стоял скромненько в уголке все это время. — Сюда, что ли? В Затеряево? По тайным тропам? Да там небось и леший заплутает!

— Именно так, — кивнул Сташевский. — В это имение. У Марше бешеный нюх, это раз, а во-вторых, он превосходно умеет вышибать из людей те сведения, которые ему необходимы. Помяните мое слово: он найдет в деревне предателя, он отыщет ваши тайные тропы и не заблудится на них. Марше придет сюда.

Марше!

Лидию вдруг словно ударило воспоминанием… воспоминанием о будущем, можно так сказать, и пусть кто-то назовет это плагиатом… если найдется, кому назвать!

Марше, Виктор Марше, французский партнер Алексея Рощина из XXI века… один из предков этого Марше был наполеоновским офицером и с трудом спасся из России — только благодаря какой-то гадалке Жюли, которая предсказала ему Березину.

Жюли…

Помнится, Лидия, услышав это, посмеялась: мол, та Жюли была, конечно, какая-нибудь деревенская Ульяна, а ведь очень может быть, что не такая уж она была деревенская!

Голос лейтенанта там, в деревне, показался ей знакомым… Нет, конечно, это будет самым потрясающим совпадением на свете, но все же, все же надо спросить!

— Каков он из себя, этот ваш Марше? — быстро проговорила она и почти с отчаянием кивнула, услышав ответ:

— Каштановые волосы, зеленые глаза, вздернутый нос, очень лихой вид. Удалой кавалер, отчаянный храбрец, бретер, рубака, ничего святого у него нет. На вид ему около двадцати восьми или тридцати лет.

Да… совершенный портрет московского знакомца, который спас «русскую монахиню» от насильника, а потом приставал к взъерошенной «Жюли» у заставы и пытался искать продукты в возе с сеном с помощью своей сабли.

Неужели он?!

Лидия почти не сомневалась в этом. И совпадение уже не казалось ей чрезмерным. Просто-напросто ее угораздило оказаться в 1812 году именно в те дни, когда все персонажи, имеющие отношение к предмету ее исследования — Алексею Васильевичу Рощину, — сошлись вместе на узкой дорожке. Словно карты рядом легли! Дама бубновая — Ирина, и червонный король — Алексей, и благородный трефовый — Сташевский, а вот на подходе и военный человек, король пиковый, — Жозеф Марше, ну а из дальнего угла расклада наблюдает за всем этим, иронически поджимая губы, дама пик — она, Лидия…

Ох, что-то не получается иронической ухмылки, слезы на глаза наворачиваются…

— А ведь и верно, — вдруг донесся до нее задумчивый голос Кеши. — Коли француз до Затеряевки добрался, он и до Затеряева дойдет. Непременно какая-нибудь сволочь болтливая сыщется, наведет на тропы к усадьбе господской.

— Вот-вот, — пробормотал Сташевский. — Вспомните, что было не столь давно во Франции, вспомните и пугачевский бунт… Холопам нельзя верить… покорнейше прошу прощения, Иннокентий, до вас сие не относится.

— Небось не относится, — обиженно проворчал Кеша. — Мы за-ради наших господ любому псу французскому глотку перервем!

Лидия почти не вслушивалась в их разговор.

Если Марше придет сюда… Нет, этого нужно любой ценой избежать. В самом деле, стоит отпустить Сташевского. Вдруг…

— Послушайте, доктор! Если я дам вам возможность уйти отсюда, дадите ли вы клятву, что не приведете в Затеряево врагов?

— Я готов поклясться чем угодно, — горячо сказал Сташевский. — Но это… это очень ненадежная преграда, поймите. Вы прячете голову под крыло… дай Бог, чтобы я ошибался!

— Когда стемнеет, — пообещала Лидия, — Кеша выведет вас отсюда.

Кеша кивнул:

— Даром, что пан да мусью, а спасу его, коли он голубушку нашу Ирину Михайловну от смерти избавил!

— Дзенькуе бардзо, — шутливо кивнул Сташевский. — А вам, сударыня, вот что скажу: молодого человека этого, Алексея Васильевича, надо из Затеряева убрать как можно скорей. Поймите, даже если мне удастся остановить Марше, французы рано или поздно сюда все равно придут. Вы просто не можете представить, какой голод в Москве. Регулярные мародерские отряды и толпы оголодалой шатии-братии, в которую постепенно превратилась некогда великая армия, рыщут по окрестностям, готовые сожрать все, что ни попадется, и убить всякого, кто посмеет им помешать. Тем паче русских офицеров. А у Алексея вашего на лбу аршинными буквами написано, что он офицер и, конечно, гусар.

— Правда, правда, — проворчал Кеша. — Алексею Васильевичу на заимку бы уйти, где кони наши припрятаны… туда путь через болотину, туда француз небось поостережется сунуться.

— Да не станет Алексей в болоте сидеть, вот в чем беда! — покачала головой Лидия. — Рука у него почти зажила…

Да уж, Лидия вполне могла засвидетельствовать, что своей раненой рукой Алексей владел теперь очень ловко. Куда ловчее и проворнее, чем тогда, в телеге!

— Ладно, — вздохнула она с тоской. — Я с ним поговорю. Прямо сейчас.

— А я пойду еще раз взгляну на Ирину Михайловну, — пробормотал Сташевский, покраснел и немедленно уточнил: — Я хочу сказать, проверю, как ее самочувствие.

— Как ваше имя, пан Сташевский? — вдруг спросила Лидия.

— Адам-Людвиг. А что?

— Да нет, ничего.

Дичь какая! Наверное, он католик. Им придется венчаться в двух церквах поочередно, а то и вовсе религию менять — либо Сташевскому, либо Ирине…

Ладно, не о том сейчас забота! Сейчас главное — уговорить Алексея уйти из Затеряева. Где угодно скрыться! Беда приближалась, Лидия чувствовала это всем существом своим!

«Дай Бог, чтобы предчувствия меня обманули, — суеверно подумала она. — Дай Бог!»

Однако Лидия не успела сделать и нескольких шагов по коридору, как вдруг со двора донесся топот множества копыт, выстрел, а потом истошный вопль:

— Французы! Французы пришли!

Итак, предчувствия все же не обманули ее. Беда не приближалась — она уже нагрянула!