Глава 17. «Умерла… умерла!»
И он им помог-таки! До опушки леса, где ожидали кони, добрались беспрепятственно. Здесь оставили телегу — ее поутру должен был отогнать в деревню сын Фоминичны, у которого Кеша ее и брал.
Спутав руки все еще бесчувственному доктору, с усилием водрузили его верхом на запасного коня, привязали к седлу, а поводья Кеша взял в руку. Лидия на своей лошадке ехала последней, замыкая цепочку всадников и прижимая к себе ножны и кобуру, снятые со Сташевского. В ножнах была сабля, в кобуре — пистолет.
Когда Лидия взяла его в руки, откуда ни возьмись прилетела строфа:
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надежно ввинченный кремень
Взведен еще…
Ну откуда это могло быть, как не из Пушкина?! Наверное, будь сейчас посветлей, она могла бы различить на рукояти пистолета надпись: «Jean Le Page». Ну как же, как же: «Лепажа ство́лы роковые…»
Сташевский сначала качался в седле мешок мешком, поникнув на шею коня, потом начал поднимать голову и стонать. Наконец он смог выпрямиться в седле и слабо пробормотать:
— Où je me trouve? Qu’est-se que fait? Где я нахожусь? Что случилось?
— Vous comprenez en Russe? — вместо ответа спросила Лидия. — Вы понимаете по-русски?
— En Russe? Certainement, — растерянно ответил доктор. — По-русски? Разумеется.
— Очень хорошо, — хладнокровно проговорила Лидия, переходя на родной язык. — Тогда прошу вас не беспокоиться.
— Не беспокоиться? — с ужасом повторил доктор. — Но кто вы? Партизаны гусара Давыдова?!
— О, вы слышали о Давыдове? — усмехнулась Лидия. — Это хорошо. Значит, дает он вам дрозда, верно? Я так и думала!
Можно было ожидать, что Сташевский переспросит, «цо тако ест «давать дрозда» и як то будэ по-польску», однако он только вздохнул:
— Трудно подобрать более точное выражение!
Говорил он по-русски так же хорошо, как и по-французски, разве что шепелявил слегка, так ведь польский язык вообще полон шипящих звуков.
— Вы из его отряда? Я слышал, там есть какая-то женщина… Василиса Кожина… Это вы?
В голове его прозвучал откровенный страх, какого не было даже, когда он говорил о самом Давыдове. Лидии стало смешно:
— Нет, успокойтесь, я никакая не Василиса Кожина. И к партизанам не имею отношения. Мы везем вас, чтобы вы оказали помощь одной больной женщине.
— Женщине? — изумился Сташевский. — Наверное, принять роды? Но я ничего не понимаю в женских болезнях. Я бы вам посоветовал найти повивальную бабку в какой-нибудь деревне.
— А я бы посоветовала вам не давать дурацких советов, — сухо проговорила Лидия. — А также посоветовала бы вспомнить все, что знаете о болезнях желудка, печени и кишечника. Роды вам принимать не придется. Я подозреваю, что эта молодая дама отравлена.
— Матка Боска… — пробормотал Сташевский. — Езус Христус! Отравлена?! Чем же я могу ей помочь? Вряд ли вы догадались, похитив меня, прихватить также мой медицинский чемоданчик?
Лидия различила в темноте, что Кеша сокрушенно покачал головой.
Да… это никому из них и в голову не взбрело. Ну, хороши оба…
— Значит, у меня даже клистирной трубки не будет, — сокрушенно констатировал Сташевский. — Кошмар!
— Клистирную трубку найдем! — оживился Кеша. — От старого барина осталась. Он это дело шибко уважал.
— А может быть, от него еще что-нибудь осталось? — с надеждой спросил Сташевский. — Слуховая трубка, древесный уголь…
— Да вы сами посмо́трите, господин доктор, — пообещал Кеша. — Ничего от вас не утаю, только помогите голубушке нашей, Ирине Михайловне!
— Значит, эту даму зовут Ирина Михайловна? — полюбопытствовал Сташевский. — Красивое имя.
— Она и сама хороша собой, — проговорила Лидия, решив, что малая толика вранья в таком деле очень даже на пользу пойдет. — Вообще, вы должны постараться изо всех сил, доктор. Вообразите, что вы… — Она не смогла удержаться от толики цинизма… скажем так: хроноцинизма! — Вообразите, что вы будете врачевать свою будущую супругу!
— Ну, для этого понадобится неизмеримо более богатое воображение, нежели мое, — недовольно сказал Сташевский. — Я, видите ли, жениться пока не собираюсь, а если соберусь, то очень не скоро. Я ведь беден как церковная мышь. Кто за такого пойдет? К тому же война… На войне убивают как пехотинцев и кавалеристов, так и врачей.
— Я вас не тороплю, — утешила его Лидия. — В самом деле, всему свое время!
— Вы думаете, оно у меня будет? — мрачно спросил Сташевский. — Что произойдет со мной после того, как я сделаю то, для чего меня сюда везут? Меня убьют?
— Вот еще, — рассердилась Лидия. — Вас отпустят, но вы должны будете дать слово, что забудете дорогу сюда. Вообще забудете о том, что были здесь!
— Я готов поклясться… — начал было доктор, но Лидия перебила его:
— А впрочем, можно ли верить вашим клятвам? Вы обещали крестьянам, что приедете только за корпией, а вместо этого привели туда не только мародеров, но и убийц.
— Вы зря вините меня, — с горечью сказал Сташевский. — Меня выследили, отряд увязался за мной. Этот лейтенант… Он очень упорный, умный, жестокий, хитрый человек, его невозможно остановить. Но скажу честно: сейчас в окрестностях Москвы все меньше остается уголков, куда не пробрались бы мародерские отряды. Армия голодает, Москва вся подчистую разграблена, надо быть готовым ко всему! Но я клянусь именем моей покойной матери, что ничего не выдам! И если французы придут к вам, можете не сомневаться: это произойдет без моего участия.
— Ну, мне придется поверить вам, — вздохнула Лидия.
Кеша проворчал что-то неразборчивое, но сразу умолк.
От мерной рыси Лидию начало клонить в сон. Вот еще не хватало!
— Слушайте, Сташевский, — сказала она, подавляя зевок. — Меня всегда интересовала работа врачей во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Об этом очень мало литературы, а про французских врачей я вообще ничего не читала. Может быть, расскажете, пока мы едем?
В темноте Лидия не увидела, а ощутила, как доктор повернул голову и пристально всматривается в нее.
— Вы очень странно говорите, — сказал он наконец. — Очень странно… Помнится, когда я начинал изучать медицину, у меня была мечта: обмануть время и оказаться в той эпохе, когда жил Гиппократ. Мне очень хотелось задать ему несколько вопросов. И вы…
Лидия даже зубами скрипнула с досады. Что-то забылась она, да уж! А Сташевский очень внимателен, с ним надо поосторожней.
— Ладно, ладно, — перебила она нарочито грубо. — Вы не болтайте, вы рассказывайте!
Сташевский помолчал, потом неохотно проговорил:
— Ну что я могу вам сказать? В этой кампании все встало с ног на голову, в том числе и военная медицина. Еще недавно ни один разумный полководец не вступал в сражение, не имея при себе лазаретных фур, а мы то и дело отставали от регулярных частей, верст порой на двести… Армия шла вперед ускоренным маршем, русские не предупреждали о нападении, самые кровопролитные сражения начинались когда угодно, и горе тем раненым, которые не дали себя убить…
— И это говорите вы, доктор?! — изумленно воскликнула Лидия.
— Вас поражает мой цинизм? Да ведь он вызван жизнью. Уже в Смоленске мы стали ощущать страшный недостаток в перевязочных материалах. В госпиталь было обращено здание архива, и вместо белья мы пользовались бумагою. Да это еще что! Сколько раз мы принимали раненых со страшными огнестрельными ранениями, которые требовали немедленной ампутации одного, а то и двух членов! Сколько раз мне приходилось оперировать сутками, не прерываясь даже на ночь. Передо мной держали зажженную свечу, а впрочем, я нуждался в ней лишь при наложении на кровеносные сосуды лигатуры. Как-то в течение суток я сделал до двухсот ампутаций. Причем самое ужасное, что почти все труды мои были заранее обречены, я знал, что раненые умрут. После таких операций необходимо тепло, уход, обильная еда, а что мы могли предложить этим людям? Санитары выносили их из операционной палатки, складывали вповалку, а потом из этой горы укороченных на руку или ногу, залитых кровью тел разбирали живых от мертвых… И те, кто оставался жив, все равно должны были умереть! Ведь у нас не было еды, чтобы кормить их, не было фуражу для лошадей, чтобы вывезти их в безопасное место. Русские тоже понесли много потерь, им было так же тяжело, как нам, и тоже приходилось делать тяжелейшие ампутации, в лучшем случае лишь одурманив страдальца спиртом, безо всякой анестезии, но вашим раненым был дом в любой избе, куда их принесли и где оставили, а мы не могли доверить своих никому, мы знали, что крестьяне ваши не станут за ними ходить…
— Больно много захотел, — проворчал Кеша, который, оказывается, внимательно прислушивался к словам доктора. — Сами виноваты. Какого беса к нам полезли?
— Да, вы правы, à la guerre comme à la guerre, — тяжело вздохнул Сташевский. — И мы, даже заняв вашу столицу, не чувствуем себя победителями, потому что покорить Россию невозможно, даже если займешь Москву.
— Как заняли, так и оставите, — сказала Лидия. — Вы уйдете оттуда через полмесяца, не больше.
— Это звучит как очень недоброе пророчество, но, сказать по правде, я бы очень хотел, чтобы оно сбылось, — печально произнес Сташевский. — Мы проиграли, и осталось думать теперь не о воинской славе, а о том, чтобы выпутаться из этой безумной авантюры живым.
— Вот именно, — поддакнул Кеша, и все замолчали.
Между тем они выбрались наконец из леса и теперь подъезжали к дому со стороны сада.
— Посмотрите, барышня! — сказал вдруг Кеша тревожно. — А ведь что-то неладное творится!
Лидия пригляделась: в окнах мелькали огни. Чудилось, по комнатам бестолково носилось множество народу с зажженными свечами или масляными лампами.
«Может, заметили, что меня нет? И что Кеша пропал? — подумала Лидия. — И Фоминична шум подняла? Или не Фоминична? Или Алексей приходил ко мне, не нашел, встревожился, начал искать…»
— Где же это свет так ярко горит? — пробормотал задумчиво Кеша, и Лидия тоже обратила внимание, что одно окно второго этажа освещено сильнее прочих. Но оно не было окном ее комнаты. — Никак барышни Ирины Михайловны светелка? Точно, она!
— Что-то случилось! — вскрикнула Лидия. — Поскачем скорей! Наверное, Ирине стало хуже!
Через несколько минут, пролетев через сад, они остановились у заднего крыльца. Кеша соскочил с седла, помог слезть Лидии и принялся осторожно развязывать доктора.
— Послушайте, господин Сташевский, — быстро сказала она. — Я слышала ваш разговор с этим французским лейтенантом в амбаре. Мне кажется, вы благородный человек. Дайте слово, что вы не попытаетесь бежать. Вспомните вашу клятву Гиппократа. Вы должны помочь Ирине!
— Я постараюсь, — ответил Сташевский, разминая руки. — Но я тоже не Господь Бог. Сделаю все, что могу, но не более того.
— Хорошо! — разозлилась Лидия. — Тогда я ставлю вопрос иначе: если вы не поможете Ирине, я не гарантирую вам жизнь!
Сташевский вздрогнул и лаконично бросил:
— Понятно.
Они вошли в темные сени и тотчас же едва не были сбиты с ног какой-то фигурой, которая с ревом неслась очертя голову.
— Нюшка! — сердито крикнул Кеша. — Разуй глаза!
Нюшка — это и впрямь была она — замерла, едва не выронив плошку. Мгновение она тупо вглядывалась в вошедших, потом громко сказала:
— Ай! — да так и села, словно ее не держали ноги. — Кеша! — пробормотала она. — Барышня! Вы! Да разве ж вы не сбежали?!
«Точно, заметили-таки!» — подумала Лидия.
Кеша покачал головой:
— Ах ты, Нюшка, куриные твои мозги, с чего бы это мы должны были сбежать и кто тебе такую глупость сказал?
Насчет «кто сказал» вопрос, по мнению Лидии, был совершенно риторический. Фоминична, конечно! А вот насчет «почему»…
— Фоминична кричала, вы-де, барышня, отравили Ирину Михайловну да и сбежали, а Кешу вам в пособники домовой да леший поверстали, с которыми вы якшаетесь.
— Опять двадцать пять?! — обиженно воскликнул Кеша. — Опять Фоминична старые байки разносит?! Ну, более я этого слушать не стану!
— Я отравила Ирину Михайловну? — перебила Лидия. — Что с ней?!
— Умерла она! — пуще прежнего заревела Нюшка. — Умерла, а если еще нет, значит, вот-вот умрет!
— Скорей! — крикнула Лидия, хватая за руку Сташевского.
Они по черной лестнице взбежали на второй этаж и первым увидели Алексея, который рванулся было к Лидии, но тотчас отпрянул и замер. Рука его бестолково зашарила у пояса, отыскивая несуществующий эфес несуществующей сабли — это он увидел Сташевского в его форме.
— Ты привела в дом врагов! — сказал он тихо, и в его глазах, устремленных в глаза Лидии, отразилась боль.
— Только одного, — быстро сказала Лидия. — Но он сейчас куда полезней, чем десяток бестолковых и глупых друзей. Это врач.
И, не глядя более на изумленное лицо Алексея, она распахнула дверь в комнату Ирины.
Фоминична темной массой двинулась им навстречу:
— Не пущу… раньше меня убьете, чем барышню мою… раньше мне горло режьте, кровь по капле выпущайте, а Иринушку мою!..
— Никому не нужна твоя кровь, старая дура, — с наслаждением выпалила Лидия, давая наконец волю давно сдерживаемой ненависти. — Пошла вон, а то…
Она положила руку на кобуру. Краем сознания прошло воспоминание, что пистолет не заряжен и, прежде чем выстрелить, нужно проделать целый обряд, но Фоминична уже шарахнулась в сторону, едва не упала, была подхвачена Кешею и вытащена вон из Ирининой спальни.
Ирина лежала вниз лицом, свешиваясь с кровати. На полу стояло ведро, куда ее жестоко рвало. Мгновение Сташевский смотрел на ее худенькое тельце, еле прикрытое сбившейся рубахой, на мучительно напрягшиеся голые ноги, и Лидия увидела, как по его растерянному лицу вдруг словно судорога прошла. Но это была судорога не отвращения, а острой жалости.
— Велите подать много кипятку, холодной воды, полотенец, а также пусть принесут тот медицинский инструментарий, о котором мы говорили в дороге.
— Кеша! — закричала Лидия и, когда тот сунулся в дверь, наскоро передала ему приказ доктора.
Кеша кивнул и молча исчез.
За дверью снова раздался было истошный вопль Фоминичны, однако она тут же умолкла, словно Кеша, убегая, заткнул ей рот.
«Хорошо бы!» — мрачно подумала Лидия.
В это время Ирина сделала попытку повернуться на спину, однако она была слишком слаба. Сташевский осторожно помог ей… Лидия ахнула, увидев ее помертвелое, опухшее лицо с отекшими глазами. Все лицо было сплошь покрыто пятнышками порванных кровеносных сосудиков, и Лидия поняла, что рвота давно мучила ее подругу.
Да уж… о притворстве тут и речи быть не может! Ну и слава богу!
Отлегло от сердца, но тут же вернулся страх — страх за Ирину.
— Лидия… — простонала та. — Зачем ты это сделала со мной?.. Алексей, он…
— Не мели ерунды, — рявкнула Лидия. — Я ни в чем не виновата. Я привезла тебе врача!
Налитые кровью, измученные глаза Ирины медленно, словно она не сразу поняла смысл слов Лидии, обратились от нее к Сташевскому. Тот в это время внимательно рассматривал содержимое ведра, поднеся к нему свечу. Лицо его было мрачно.
Сташевский почувствовал взгляд Ирины и повернулся к ней. Мгновение эти двое людей, предназначенных друг другу, смотрели глаза в глаза, потом Ирина слабо прошелестела:
— Какое доброе у вас лицо…
«Венчается раба Божия Ирина рабу Божию…» — словно отдалось где-то вдали — не слышное ни для кого, кроме Лидии. «А как его зовут, интересно знать? Какой-нибудь Казимир? Ян? Станислав? Какие еще польские имена бывают?» — но вспомнить не удавалось.
Сташевский при словах Ирины откровенно смутился и тотчас нахмурился, словно желая скрыть слабость:
— Лучше расскажите, что вы ели — и нынче, и в последнее время. Мне также желательно знать, как выглядел ваш стул.
Звуки ангельских песнопений растаяли вдали, а Ирина с паническим выражением зажмурилась.
Ну да, еще бы! Как выглядел ее стул!..
Ворвался Кеша с небольшим сундучком под мышкой. Брякнул его на пол, распахнул.
Доктор покопался в нем, вынул длинную резиновую трубку с костяным наконечником, а также стеклянную воронку.
— Ага! — промолвил удовлетворенно. — Это уже кое-что. Вели подать мне также щелоку. Ну да, того, что бабы из золы варят! А коли нет, то древесного угля неси. И воды, много воды поскорей!
Кеша вновь исчез из комнаты.
— Так кто-нибудь ответит на мой вопрос? — сердито проговорил Сташевский. — Что ела эта пани в последнее время?
Польский акцент в его голосе стал вдруг резок.
— Ела она мало, — торопливо сказала Лидия. — Грибы в основном и мед.
— Грибы?! Мед?! — вскинул голову Сташевский. — Много? Часто?
— Да каждый день, — испуганно шепнула Лидия.
— Преступники! Злодеи! Невежи!.. — простонал Сташевский. — Ладно, кто мне расскажет относительно стула?
— Фоминична! — скомандовала Лидия, доставая «лепаж» из кобуры. — А ну иди сюда!
Доктор покосился на нее и сделал какое-то странное движение губами. Лидии показалось, что он с трудом подавляет смех… хотя чему тут было смеяться, на самом-то деле?!
