Глава 13
Дурака нашли! Думали, он поведется на провокацию. Пойдет в редакцию «Ведомостей». И попадется прямо в расставленную ментами ловушку. Впрочем, чего ожидать от людей в форме? Их самих обвели вокруг пальца. Да, Лика Вронская все рассчитала ловко. Целый спектакль разыграла со своими похоронами. Интересно, как же она сумела обдурить милиционеров, сделать так, чтобы они поверили в версию о ее смерти? Договорилась, что ли, с санитарами в больнице, чтобы те выдали труп какой-нибудь скончавшейся бомжихи или сироты-наркоманки за ее тело…
Филипп Корендо отшвырнул в кусты окурок и сразу же закурил новую сигарету.
Пусть менты сидят в засаде у редакции. Наивные придурки, они рассчитывают поймать убийцу.
Намного интереснее другая засада, организованная Ликой Вронской. Сквозь ветки виднеется освещенное окошко. Девица пару раз забиралась на подоконник, пристально вглядывалась в темноту. Потом она заказала пиццу, притормозил у подъезда автомобиль доставки, из которого выскочил паренек в бейсболке.
Вспыхнуло соседнее окно, Вронская ужинала и снова и снова пыталась что-то рассмотреть в ночи.
Лика ждет. Ждет именно его, Филиппа. И она ничего не сказала милиции. Иначе за ним бы пришли сразу же. А он сидит здесь, в кустах, дожидается, пока погаснет свет в ее квартире.
Вронская мечтала лично поймать преступника. Но этого не произойдет. Когда она заснет, Филипп натянет до глаз черную шапочку, быстро откроет дверь отмычкой и рассчитается с девицей за все. Он планировал сделать это раньше. Но два раза Вронской везло. Теперь его очередь быть везунчиком.
Ее надо убить. И тогда никто ничего не узнает. И тогда Филипп сможет жить. Какое же это счастье! Жить, а не завидовать отцу, задыхаясь от ненависти и понимая, что он подсознательно перенимает его манеры, привычки. Идет его путем, вместо того чтобы искать собственный. Но найти свою дорогу невозможно, когда тебя душат любовью, заботой, советами. А на самом деле – эгоизмом. Самовлюбленностью.
Властность, жажда подчинения, полного и беспрекословного повиновения. Только это на самом деле движет родителями, которые всегда знают, что лучше для собственных детей. Но никогда не спрашивают их мнения по этому поводу. Им такое и в голову не приходит!
…Сколько Филипп себя помнил, отец никогда не оставлял ему ни единого шанса принять самостоятельное решение. В детстве его это устраивало. Он очень радовался тому, что отчим, не родной папа, – а так о нем заботится. Но даже тогда забота больше напоминала террор.
– Филипп, смотри, кого я тебе принес!
Голос отца звенит от гордости. Филипп радостно взвизгивает. У него день рождения, он просил подарить котенка, и вот у папы за пазухой кто-то шевелится.
– Я подумал, зачем тебе кот! Собака – это намного лучше! Ты будешь с ней гулять, это пойдет на пользу твоему здоровью! – говорит отец и удивленно вглядывается в его глаза. – Почему ты плачешь? Ты только посмотри, это же настоящий бультерьер!
Щенок маленький, беленький. С противной крысиной мордой. Едва оказавшись на полу, он делает лужу, брезгливо ее переступает, тоненько тявкает и бросается на Филиппа.
– Спасибо, папа, – растерянно бормочет он, возненавидевший щенка с первого взгляда. Как тяжело скрыть разочарование… – Но за котиком проще ухаживать, и кошки не кусаются.
– Ерунда. Щенок быстро вырастет. Ты займешься его дрессировкой. Он станет отличным другом!
Никакой дружбы, разумеется, не вышло. Мерзкий пес загадил квартиру, погрыз портфель. Филипп боялся его до одури. Ежедневные прогулки стали сущей пыткой, так как уже месяца в четыре Буля пытался сожрать каждого встречного и никакие объяснения и увещевания не помогали.
Если отца и, как ни странно, мамину подругу Нино гнусная псина еще хоть как-то слушалась, то Филипп стал для нее врагом номер один. Он не мог открыть холодильник, когда папы не было дома, не мог зайти в туалет. Буля, охраняя свою территорию, угрожающе рычал, его маленькие глазки наливались кровью. Как-то Филипп просто не выдержал. Подозвал пса, стал гладить одной рукой, а другой потихоньку занес над мощным затылком кастет. Наивный, кого он думал перехитрить! Буля увернулся от удара и вцепился ему в ногу, повис, как пиявка, не стряхнуть, не освободиться. Заорав от боли, окровавленный Филипп выскочил в коридор, столкнулся с соседом, тот сбегал за ножом… На бедре до сих пор шрам, в душе – ненависть и панический страх перед любой собакой.
Филипп хотел заниматься плаванием – отец отдал его на бокс. Вместо бодрящей прохлады воды – сломанный нос, вечно разбитые губы, ссадины.
Он собирался поступать в ГИТИС, отец настоял на нархозе. Ни любимой литературы, ни дрожи от предстоящей встречи с публикой, ни дурманящей атмосферы театра. Экономика, математика, цифры, расчеты.
С Игорем дружить нельзя, у него «хвосты» по зачетам и экзаменам. Вася, отличник, – вот настоящий друг. Встречаться с Леной – ни в коем случае, она же провинциалка, на московскую жилплощадь зарится. Только Таня – девочка из хорошей семьи состоятельных москвичей.
Все всегда было под контролем. Знакомства, личная жизнь. Потом и бизнес, ненавистный Филиппу. Но так хотел папа…
Он женился на Даше Гончаровой исключительно из чувства протеста. Но в загсе вдруг понял, что выбрал девушку, напоминающую маму. Идеал отца. И даже к Дашиной дочери он относится так же, как папа относился к нему. С патологическим вниманием. Нежность к Светланке разъедает сердце, хочется защитить ее от всех проблем, уберечь, сделать счастливой. Но при этом его совершенно не волнует, чего хочет сама Света, что думает Даша.
Он вел себя, как отец, и не мог отделаться от ощущения, что проживает чужую жизнь. В которой все, начиная от многочисленных любовниц и заканчивая трогательной заботой о дочери, не имеет к нему ровным счетом никакого отношения. Это была чужая жизнь, и в ней было невыносимо тяжело. Потому что жить по папиным правилам, не будучи таким, как он, невозможно.
Филипп другой! У него другой характер, интересы, желания. Да все – другое. Но есть вот эта чужая жизнь. Которая вросла в него настолько, что порой кажется собственной.
И единственный, кто в этом виноват, – отец!
Все началось со вполне логичного желания подложить дорогому папаше свинью.
– Юрий, деньги у меня собраны. Я уже купил билет в Витебск, забронировал номер. Встретимся в гостинице «Витьба», – говорил отец в прихожей.
Филипп уже хотел нажать на кнопку звонка, однако, заинтригованный, замер и обратился в слух.
– Но если полотно окажется фальшивкой, то с коллекционером, собирающим работы Шагала, вы будете разбираться сами. Предупреждаю: мало вам тогда не покажется!
Он совершенно напрасно подслушивал. Это был единственный случай, когда Иван Никитович рассказал сыну все. Обычно он никогда не посвящал Филиппа в подробности своих дел, но тогда его переполняла радость.
– Сынок, я куплю полотно Марка Шагала! Нутром чую: это подлинник, сенсация! И уже есть покупатель, он готов выложить триста тысяч долларов! У меня будет двести процентов прибыли!
«Не будет», – пообещал себе тогда Филипп.
И тусклые серые дни сразу же наполнились смыслом. Украсть картину, чтобы насолить папе, надменному, красивому, всегда выигрывающему. Это было единственным, чего он хотел на тот момент.
Филипп появился в Витебске на несколько дней раньше, чем отец. Приехал на машине, заранее страхуясь от возможных проблем с милицией. Проезд в Белоруссию свободный, никакой таможни, но при покупке билета в базе железнодорожных касс фиксируются имена пассажиров.
Установить, где живет Юрий Петренко, не составило труда, Филипп просто проследил за ним, когда тот возвращался из музея. Невзрачный рыжеволосый мужчина провел в комнате не более часа. А потом отправился на свидание с девушкой. Угостил ее мороженым, сводил в кино, после сеанса провожал домой, на окраину Витебска.
«Вечером я без проблем проникну в общагу, – решил Филипп. – Судя по всему, это его обычный распорядок, он уже два дня придерживается этого графика. А с папой искусствовед встречается только послезавтра…»
Однако, видимо, отец созвонился с Юрием и перенес встречу на день раньше.
Филипп терпеливо дождался, пока Петренко вернется с работы, примет душ, перекусит. Когда мужчина ушел, он еще выжидал пару часов, дожидаясь, пока с дорожки перед общежитием исчезнут случайные прохожие. Потом забрался через открытое окно в его комнату, рассчитывая найти если не полотно, то хотя бы какие-нибудь записи, подсказывающие, где спрятана картина. Но буквально сразу же на подоконник шлепнулся портфель, кто-то проник внутрь.
Растерянность, паника. Это было все, что запомнил Филипп. Стальной кастет, который он всегда носил с собой на случай, если шпана в темной подворотне попросит закурить, опустился на череп человека мгновенно, неосознанно.
«Это Петренко», – понял Филипп, приходя в себя.
И в нем сразу же словно загрузилась программа на самосохранение. Он в перчатках, отпечатков пальцев не останется. Никто не видел, как он забрался в комнату. Надо уходить, уходить быстро. Но как же быть с полотном?
Филипп растерянно огляделся по сторонам, потом схватил портфель.
Он оказался битком набит деньгами. Это означало одно: сделка состоялась…
Выглянул в окно: никого. Но в ночной тишине явственно раздаются голоса приближающейся компании. Придется поторопиться.
Перемахнув через подоконник, Филипп вздрогнул.
– Ты совсем спятил, у студентов красть. Я-то тебя не заложу, сам только с зоны пришел. Но если менты тебя раскусят… – раздалось из-за чахлых деревьев. – На зоне п… как хреново!
Молодые звонкие голоса звучали все отчетливее, и Филиппа охватила паника. В целях конспирации он оставил машину очень далеко от общежития, и сейчас из его головы выветрилось все: и где находится автомобиль, и в какую сторону надо двигаться. Казалось, фонарей слишком много, ну просто возмутительно много, они превращают ночь в яркий день.
– Мужик, давай сюда.
Филипп почувствовал, как крепкая рука тянет его за рукав. Он влетел в кусты и едва устоял на ногах, звякнула какая-то сумка внушительных размеров.
Когда заливающаяся хохотом компания прошла мимо, Филипп вытер вспотевший лоб и уставился на своего спасителя. Небритый, плохо одетый, отвратительно пахнущий. Пальцы машинально нащупали кастет.
– Не боись, – шепотом сказал бомж, – я тебя не сдам. Надеюсь, тот парень, он не того? Оклемается, дело молодое. И как, много поднял-то у студентов?
Филипп инстинктивно прижал к себе портфель, и мужчина улыбнулся, мелькнули золотые коронки.
– Что ж ты такой пуганый. Михе чужого не надо, вор вора всегда уважит. Но ты смотри, поосторожнее. Заметут в тюрягу, небо покажется с овчинку.
Он уже готов был к тому, что придется убить и этого случайного свидетеля. Но по дорожке вдоль общежития все время кто-то прохаживался.
– Пойду я. А ты затихарись, дождись, пока все угомонятся. И тогда драпай себе спокойно! – приветливо сказал бомж и, звякнув сумкой, пошел прочь. Потом он остановился и прокричал: – Адрес мой запомни! Мало ли что, перекантоваться где понадобится!
Филипп тупо смотрел в спину удалявшегося мужчины. Потом махнул рукой. Через полдня он будет в Москве, и все это покажется дурным сном, и милиция ни за что его не найдет.
Если бы он только знал, насколько сильно ошибается…
Вернувшись из Витебска, Филипп улучил момент, когда Даши, Светланы и няни не будет дома. И спрятал портфель, в котором находилось сто тысяч долларов, в потайной сейф.
Его поразило, насколько спокойно он перенес случившееся. Никаких угрызений совести, особого страха тоже не было. Филипп поймал себя на мысли, что ему хочется… похвастаться. Отец всегда говорил, что он рохля. Интересно, что бы сказал папа, узнав о том, что сын пусть и случайно, но все же убил человека и совершенно об этом не сожалеет?..
Шальные деньги жгли руки. Как ими распорядиться, Филипп придумал сразу же. Дела на фирме идут ни шатко ни валко. Надо просто закрыть этот бизнес. Ликвидировать фирму. И заняться тем, что ему ближе, чем ненавистные торговые сделки. Получать актерское образование поздно. Любимая профессия прочно перекочевала в разряд неосуществленных планов. Но что мешает организовать собственную продюсерскую компанию? Снимать фильмы, организовывать прокат. Кино сейчас на подъеме!
Однако первые же приблизительные вычисления показали: рассчитаться с долгами и погасить задолженность по зарплате с имеющейся в распоряжении суммой еще получится. А вот стартовать с новым проектом – нет.
Но призрак свободы, любимое дело и независимость от отца, они манили, заставляли искать варианты, думать, предполагать, планировать.
– Как твоя суперприбыль? Тебя можно поздравить? – небрежно поинтересовался Филипп у папы.
Иван Никитович пожал плечами.
– Пока никак. Клиент на меня не выходит, я не могу до него дозвониться. Думаю уже только о том, как бы не влететь на сто «штук». Полотно все еще у меня, если он через пару дней не объявится, арендую ячейку в банке. Конечно, квартира на сигнализации, но в таких ситуациях невольно возникают опасения. Разумеется, я все равно продам Шагала. Может, не так дорого, не за такую высокую цену, но продам. И все же чертовски обидно! Я думал провернуть это дело быстрее, у меня нюх на прибыль. Интуиция иногда подводит…
Украсть картину более чем реально, понял Филипп. Ключи от папиной квартиры у него были всегда. Остается самая малость. Улучить момент, когда отца не будет дома. И обеспечить себе алиби. Вряд ли папа обратится в милицию по поводу пропажи. Но у него-то как пить дать поинтересуется. Все должно быть обставлено безукоризненно.
Возможно, у Филиппа еще был шанс остановиться. Но…
«Уважаемый г-н Корендо! К сожалению, г-н Алиев не сможет прибыть на переговоры по семейным обстоятельствам. Авиабилет аннулируется. О времени встречи будет сообщено дополнительно. Приносим свои извинения за нарушение предыдущих договоренностей».
Удалить это письмо из ящика – проще простого. Электронные письма иногда теряются. Он скажет в офисе, что отправился в аэропорт встречать делового партнера. А сам в это время поедет к отцу и выкрадет картину. Ключи от его квартиры есть, но надо раздобыть комплект отмычек, повредить замок. Пусть папа пребывает в уверенности: квартиру обчистили воры. А Филипп в это время встречал в аэропорту руководителя предприятия из Азербайджана, все искал его в потоке выходящих в зал прилета пассажиров.
Обеденное время. Отец сейчас расправляется с суши в японском ресторанчике и, конечно же, оглядывается по сторонам, выбирая объект для флирта.
Филипп успокаивал себя скорее для проформы. Счастье и радость кружили голову. Уже скоро он организует продюсерскую компанию…
Потом радость потухла.
Холсты, холсты, холсты. Работа Марка Шагала все не отыскивается среди многочисленных картин, сложенных в специальном встроенном шкафу. Шедевра нет, это совершенно точно. Когда у отца такая профессия, невольно начинаешь разбираться в искусстве. Филипп ни секунды не сомневался, что узнает особенности манеры великого художника мгновенно, и вот…
«Папа арендовал ячейку. Я опоздал, все планы рушатся», – решил Филипп и принялся наводить порядок, устраняя следы своего пребывания в квартире.
И так увлекся, что даже не услышал, как отворилась дверь.
– Что все это значит?
Ледяной голос, холодный взгляд. Они свидетельствуют: отец обо всем догадался, все понял, выкрутиться не удастся.
Но Филипп все же пытался.
– Мне просто стало любопытно. Великий художник. Папа, хоть одним глазком. Я хотел посмотреть. Решил не отвлекать тебя.
– И поэтому ты надел перчатки! Жалкое ничтожество! Я дал тебе все, я всю жизнь работал для того, чтобы ты ни в чем не нуждался! И вот как ты меня отблагодарил! – закричал Иван Никитович. Его лицо исказилось от ярости. – Ты просто неудачник! Слизняк, тряпка! Ты угробил перспективную фирму. И даже твоя жена спит со мной, потому что ты и в постели ни на что не годен! Все, я вызываю милицию!
Ему не стоило говорить про Дашу. Отворачиваться, доставать сотовый телефон, уходить в гостиную.
Он всегда считал сына рохлей. Ему и в голову не приходило, что Филипп способен бороться.
Тяжелая мраморная статуэтка впечаталась в затылок отца. Хруст костей, кровь. И сразу же в дверь позвонили.
Филипп заметался по комнате. Что делать? Кто за дверью? Неужели к отцу кто-то должен был прийти? Очередная девка? Или это соседи услышали грохот падающего тела и решили выяснить, все ли в порядке?
Он хотел броситься за диван, широкая спинка которого образовывала пусть ненадежное, но все же укрытие. Но в коридоре уже звучали чьи-то шаги, и Филипп, задыхаясь, скрылся за шторой, ненадежной, полупрозрачной.
– Иван Никитович, вы дома?
«Антонина Сергеева, – в панике подумал Филипп, увидев входящую женщину. – Сто лет ее в этом доме не было, и вот приперлась!»
– Иван Никитович, вам плохо?! Кровь? Кровь…
Антонина опустилась на колени, стала искать пульс.
Потом осмотрелась по сторонам, заметила окровавленную статуэтку.
– Боже, убили! – воскликнула она и, глядя прямо на Филиппа, стала пятиться к выходу.
«Она меня не видит, – успокаивал он себя. – Возможно, заметила фигуру, понимает, что за занавеской человек. Но не узнает меня. Да нет же, она вообще ничего не видит! Вот, достала платочек из сумочки, протирает ручку двери. Если бы у нее возникли хоть малейшие опасения, что в квартире еще кто-то есть, – разве стала бы она думать о том, что надо стереть отпечатки пальцев!»
Возиться с замком, имитируя взлом, больше не было ни времени, ни желания.
– Пусть менты думают, что отец сам открыл двери убийце, – бормотал Филипп, пробираясь на чердак. – Я уйду точно так же, как появился. Пройду по крыше, выберусь через чердак самого дальнего подъезда. Там проходной подъезд. Чердачные замки во всем доме одинаковые. Уже никто не помнит, что жильцам на всякий случай раздавали ключи, я сам лишь недавно обратил внимание на брелок, понял, что это ключ явно не от почтового ящика…
Осмысливать произошедшее не получалось. Гонка в аэропорт. Он как раз успел к прилету самолета, выяснял, спрашивал про партнера, который и не думал вылетать из Баку.
По дороге в Москву позвонила Даша и со слезами в голосе сказала:
– Папу убили, приезжай к нему домой.
Показания, объяснения, похоронные хлопоты. Все это не оставляло для размышлений времени. Пойти туда, сделать это, поехать, привезти…
Лишь только после похорон его затерзал страх. А что, если Сергеева вспомнит? Она была в шоковом состоянии, а вот сейчас прошло время, она пришла в себя, и… вспомнит, сопоставит, догадается?
И еще волной накрывало раздражение. Без отца фирма окончательно затрещала по швам. Все-таки он был очень талантливым человеком, если мог вот так, походя и без видимых усилий, решать все проблемы. В плане бизнеса отца не хватало, это факт.
Жена выводила его из себя всем, любым жестом, словом, взглядом. Но Филипп старался держать себя в руках. Светлана не виновата в том, что ее мать – такая сука…
Если бы можно было вернуться назад. Если бы он только знал, что бывает такой страх. Что любой прохожий, равнодушно глядящий перед собой, заставляет сердце сжиматься от ужаса: подозревает. Что каждое авто воспринимается как ментовская машина, преследующая по пятам. Что крик, угрозы, необоснованные упреки всем и каждому вырываются из горла раньше, чем Филипп успевает мысленно сказать себе: «Не нервничай, успокойся, иначе ты себя выдашь…»
Менты очень быстро узнали о том, что Иван Никитович приобрел полотно Марка Шагала. Несмотря на то что Филипп об этом не сказал ни слова. А остальные не могли ничего пояснить, так как ничего не знали.
Но, как назло, прямо в тот же момент, когда в папиной квартире было не протолкнуться от сотрудников милиции, отцу на сотовый позвонил потенциальный покупатель. Впрочем, услышав не папин голос, он положил трубку. А еще в блокноте отца, как проболтался потом следователь Седов, имелась запись о встрече с Петренко.
Алиби на время смерти витебского искусствоведа у Филиппа не было. Но прошло довольно много времени, никаких вопросов по Витебску ему не задавали, и это успокаивало Филиппа.
А вот Антонина Сергеева беспокоила все больше и больше. Он стал за ней следить. Когда домой к женщине пришел толстяк со стальными глазками, который вымотал ему в прокуратуре все нервы, Филипп понял: пора действовать. Сергеева вот-вот расколется.
Похоже, женщина тоже была в панике. Уже на следующий день Филипп чуть не упустил ее. Автомобиль Сергеевой покидал Москву.
Он преследовал ее «Жигули» и думал о том, что, скорее всего, давняя приятельница отца ни о чем не подозревает, причины ее страха в другом. Возможно, она была как-то связана с покупателем картины Марка Шагала, и тот сейчас предъявляет ей претензии. Вот чем обусловлено ее бегство.
«Надо с ней поговорить, выяснить все подробности сделки. Покупателя менты так и не нашли. Возможно, Сергеева может вывести на него. Я просто сдам его милиции, и с меня будут взятки гладки», – рассуждал Филипп, притормаживая вслед за Сергеевой у заправки.
Женщина залила бензин, потом отъехала на стоянку, прошла в кафе. Он терпеливо дожидался ее на стоянке. Лишние свидетели ни к чему.
– Филипп, горе-то какое, сочувствую…
Она поверила его сбивчивым объяснениям, дескать, случайно проезжал рядом. Побледнела, когда он спросил:
– А когда вы в последний раз видели папу?
И в тот момент отчаянно засигналил бензовоз, их автомобили мешали развернуться громоздкой машине.
Антонина Ивановна решительно выдохнула:
– Давайте отъедем пару километров от заправки и остановимся. Мне надо с вами поговорить…
Что она собиралась сказать? Какую информацию сообщить? Этого Филипп так и не узнал.
Потому что, когда он вышел из своей машины и направился к прикуривавшей Сергеевой, женщина вдруг замерла. Сигарета с золотым фильтром выскользнула из ее пальцев, дрожащими руками она потянулась за новой.
Филипп проследил за направлением ее взгляда, и в голове молнией сверкнула догадка. Ботинки! О, черт! Она не видела его, но заметила обувь! Все же заметила!!! Светло-коричневая кожа с запоминающимся тисненым узором. Второй такой пары в Москве не сыщешь, он купил эти ботинки в Италии, в магазинчике, торгующем эксклюзивной обувью…
Будний день, трасса не оживленная.
Филипп убил ее прямо возле дороги, проломил череп быстрым резким движением руки, сжимающей кастет. И оттащил в лес. Потом отогнал с дороги «БМВ», чтобы авто не мозолило глаза. И сел за руль «Жигулей» Сергеевой.
Если он ничего не путает, в этом районе должно быть большое озеро, расположенное в глухом уединенном месте. Когда-то их семья любила приезжать сюда. Но сейчас зима. Мокро, сыро. Ни туристов, ни рыбаков. Только глухой лес и глубокое озеро. Никто ни о чем не догадается…
Филипп избавился от автомобиля, потом долго добирался до своей машины. Страх и отвращение, стучащие зубы, останавливающееся сердце. Хотелось ни о чем не думать. Вернуться домой, растянуться на постели, закрыть голову подушкой. И чтобы пришло утро, и чтобы все произошедшее оказалось дурным сном. Какой он идиот! Спокойная, размеренная жизнь, пусть и в тисках отцовского гнета, все же намного лучше этого кошмара. Но когда каждый божий день загоняют в угол, водят на коротком поводке, то нервы не выдерживают и самые нелепые, непредсказуемые поступки совершаются словно сами собой. Филипп переступил черту. Он за гранью нормальной жизни. Там плохо, страшно, противно. И хочется домой. Но возвращаться – это Филипп понимал совершенно отчетливо, – возвращаться нельзя. Следователя, этого толстяка с проницательным взглядом, обмануть очень сложно. Он проверяет каждый шаг, в этом Филипп убедился. Приезжали на фирму, разговаривали с секретаршей, с бухгалтером. Надо обеспечить себе алиби, срочно, потому что иначе…
Как только появилась сотовая связь, Филиппу снова позвонили с Украины. Груз все еще на таможне, надо срочно что-то делать, покупатели грозят отказаться от товара, а украинское представительство выступало как посредник, вложило собственные деньги.
Филипп заверил, что сделает все возможное для спасения украинской «дочки». И бодрым шагом припустил к машине.
«На Украину я не поеду, – думал он, ежась от сырости в своей стильной кожаной, но очень тонкой курточке. – Буду звонить. Только бы Рыжий работал, только бы мне повезло…»
Знакомый таможенник все сделал в лучшем виде. В базе данных въезд был датирован 23 ноября, днем ранее убийства Сергеевой. Выезд Рыжий пообещал отметить аж 1 декабря и восхищенно присвистнул:
– Ну у тебя и здоровье, это ж надо так загудеть! Хорошая телка?
– Хорошая, – буркнул Филипп.
С Рыжим, большим ценителем женской красоты, он познакомился год назад. Тому приглянулись подобранные на трассе Филиппом проститутки, и он с радостью согласился «одолжить» девчонок и забрать их на обратной дороге. В Киеве было запланировано много встреч, не до развлечений с девочками…
Подобные фокусы значительно облегчали жизнь. Даша не отличалась особой ревностью, но Филипп на всякий пожарный всегда страховался. Не хватало еще, чтобы ребенок страдал из-за их скандалов, вызванных вполне естественным для каждого мужчины желанием максимально разнообразить свою жизнь!
Он планировал добраться наконец до дома. Выспаться в своей постели, а не на продавленных койках придорожных мотелей. Но до Москвы добраться не получилось.
– Да, мужик, ты и зашился. Корешей московских пришлось напрягать, чтобы тебя разыскать. Миха тебе помог. И ты Миху уважь, отстегни, сколько не жалко…
Не узнать белорусский акцент невозможно. Тот самый бомж! Блин, блин, блин!!!
– Мне пора. Тут на почте уже очередь…
– Как тебя найти? – устало поинтересовался Филипп. – Конечно, я готов с тобой поделиться деньгами. Сколько ты хочешь?
Мозг уже привычно анализировал. Витебский алкаш звонит с почты, значит, ни сотового, ни домашнего телефона нет, это уменьшает риск засветиться. В таможенной базе данных его выезд будет отмечен аж 1 декабря, значит, теоретически он все еще на Украине. Другая страна. Следователь довольствуется телефонным звонком. Ну не поедет же Седов в Киев, чтобы проверять все подробности.
…Филипп отшвырнул очередной окурок и с досадой посмотрел на окно. Вронская и не думает ложиться! Может, пойти к ней, не дожидаясь, пока она уснет? Нет, надо ждать. Даже если она откроет дверь, то может закричать. Это все испортит.
Свет вдруг погас. Но не только в окне, все дома в округе погрузились в темень. И двор, и крыльцо перед аптекой, освещавшееся прежде красно-фиолетовой вывеской. И в ту же секунду Филипп почувствовал: чьи-то стальные пальцы сжимают горло. Перед глазами замелькали горящие точки. Темнота вдруг озарилась зеленым свечением. Зеленый ангел стремительно взмыл в черное небо. Воздуха уже не хватает, подумал Филипп, не хватает, не хва…
* * *
– Короче, Седов, не знаю, как тебе сказать. Но вот такие дела. Мертвый он.
– Филипп Корендо? Как же так?!
Руководитель спецподразделения, откашлявшись, тихо сказал:
– Так. Свет вырубили во дворе. И во всех близлежащих домах тоже. А у нас же основная группа в подъезде размещалась. Во дворе тоже были ребята. Но – темнота, хоть глаз выколи. Пока пацаны сообразили, что к чему, пока к нему метнулись. А он уже мертвый. Шею ему свернули.
– Вы спецназ или кто, на хрен?!
– А ты сам виноват, мудила! Взяли бы его во дворе, тепленького! Нет же, заладил: надо хотя бы факт проникновения в жилище, улик нет, доказательств нет! Вот сейчас у тебя, Володя, все есть. И улики, и доказательства.
– Извини. С группами у домов Кикнадзе и Семирского связывался? К Семирскому хоть успели добраться после того, как появилась новая информация?
– Да. Успели. Дома и Кикнадзе, и депутат. И технари доложились: никаких подозрительных разговоров по телефону. Все, ничем помочь не могу.
– А ребята, которые были возле дома Вронской! Неужели ничего не видели?
– В том-то и дело, Седов. Ни фига. Свет погас. Они метнулись – мертвяк. Убийца как сквозь землю провалился…
* * *
Вячеслав Горелов добрался до своего джипа. Удовлетворенно потер руки. Они все еще хранили тепло обрывающейся жизни. Но ни жалости, ни сожаления Горелый не испытывал. Так и надо этому мудаку. Светочка вырастет в уверенности: произошла жуткая трагедия. Убили деда, убили отца. Но ее сердечко никогда не зайдется от боли. Его девочка никогда не узнает, что тот, кого она считала папой, сам замарал руки кровью отца. И не только отца…
Вначале Дашутку терзали лишь смутные подозрения. Филипп изменился, стал нервным, все время разговаривает на повышенных тонах. Но она все его оправдывала: отца убили, тут у кого хочешь сдадут нервы. На фирме проблемы, что тоже не способствует нормальному расположению духа. Но потом ей на глаза попались бумаги, из которых стало понятно: Филипп задумывает начать новый бизнес. Откуда деньги? Распоряжаться наследством до завершения расследования нельзя, про это сказал следователь. И все же Филипп что-то планирует.
Про потайной сейф в шкафу она знала давно. Пыталась открыть, но подобрать пароль не получалось. Обнаруженные бумаги дали ей новые варианты возможных комбинаций. Шифр оказался простым. Слово «кино», набранное цифрами, которые соответствуют буквам, составляющим слово, в алфавите. Сейф был битком набит деньгами.
– Слава, я боюсь, – сказала Даша во время их встречи в парке. – Мне кажется, муж что-то замышляет. А вдруг он причастен к смерти отца? Вдруг он задумает убить меня?
Даша оказалась права. Уже в тот же день пацаны, присматривающие за Филиппом, доложили Горелому: объект наблюдения чуть не разбил башку какой-то девке. И лишь только неизвестно откуда взявшаяся собака помешала ему осуществить задуманное. Потом муж Даши отправился в массажный салон. Прошедший за ним следом пацан даже смог подслушать, как тот уговаривает шлюху составить ему алиби.
Дальнейшее развитие событий озадачило Горелого. В прессе появилась информация о том, что девка убита. Но Филипп в тот вечер сидел дома, как паинька!
Похоже, он тоже ничего не понимал. На следующее утро покружил вокруг больницы, купил газеты. Потом поехал к какому-то дому, заглядывал в окна, даже прошел в подъезд.
И вечером Филипп отправился по тому же адресу.
Он сидел в кустах, курил, поглядывал на окна.
Наблюдение доложило: похоже, менты мутят какую-то комбинацию. Во дворе уже несколько часов тихарятся какие-то хмыри. И из микроавтобуса с рекламой пиццы, подъехавшего к подъезду, кроме безобидного на вид курьера, вышли несколько человек в черных комбинезонах, которые зашли не в подъезд, а, прячась за мусорными ящиками, проскользнули в боковую дверь, оказавшуюся открытой.
Горелый опасался, что его пацанов обнаружат. Конечно, они профи, их тренировал ветеран спецназа ФСБ. Но и менты не лыком шиты. К тому же они вот-вот могли начать операцию, Филипп пялился в окна уже больше часа явно неспроста.
И тогда пацаны подсказали, как и вопрос решить, и перед ментами не засветиться. В темноте – не засветишься. Надо просто вырубить свет. Будочка с электрощитом находилась за домом девицы, ментов поблизости не наблюдалось. Вырубить – и быстро расправиться с ублюдком.
Пацаны сработали четко. Вячеслав даже не ожидал, что ему удастся так легко оторваться. Впрочем, погони как таковой не было. Менты сбежались к телу, а Вячеслав под покровом спасительной темноты ускользнул быстро, как кошка.
Горелый завел двигатель, достал сотовый телефон. И через минуту довольно улыбнулся. Прикрывавшие его пацаны тоже скрылись. Все прошло без сучка без задоринки.
«Это нужно было сделать для дочери, – подумал Вячеслав, осторожно трогаясь с места. – Конечно, со мной на зоне сидел хмырь, который прирезал жену. А его ребенка забрали родители. Бабушка и дедушка убийцы растили внучку, которая все знала о своем отце. Она даже писала ему письма. Но – нет. С моим ребенком этого не случится. Хватит того, что у меня постоянные проблемы с законом. Пусть деточка ни о чем не подозревает…»
