Глава 10
– Значит, грипп, говоришь… – не предвещавшим ничего хорошего тоном протянул оперативник Паша.
Петр Васильченко шмыгнул носом, покашлял. Потом, видя скептическое выражение на лицах следователя Владимира Седова и своего коллеги, схватил Пашу за руку, прижал его ладонь ко лбу.
– Тридцать восемь, как с куста. Уже который день. А может, и больше тридцати восьми. К вечеру совсем хреново становится, – жалобно сказал он. – Мужики, вы не подумайте, я и в поликлинику ходил. Мне больничный сразу дали.
– Больничный тебе, Петя, дали, – произнес Седов и сделал шаг вправо, ближе к фонарю. – На меня смотри, глаза не отводи! Не отводи, я сказал! Больничный тебе дали. Дома сказали сидеть. А вот теперь объясни нам с Пашей: какого рожна тебя понесло к дому Лики Вронской?!
Петр сглотнул слюну. Объяснения у него, разумеется, имелись, но озвучивать их было стыдно. Очень, очень стыдно…
– Васильченко, ты допрыгаешься! – предупредил Паша, пристально вглядываясь в лицо Петра. – Видок у тебя тот еще! Виноватый!
– Короче, мужики, такое дело, – замялся Петр. – Понимаете, когда трахать некого – оно совсем хреново.
Не сдержавшись, Седов и Паша дружно захохотали.
– Так, – стонал Паша. – И ты решил трахнуть Вронскую!
– Ой, не могу, – посмеиваясь, Седов вытер выступившие на глазах слезы. – А ты не знаешь, что статья есть за это дело в Уголовном кодексе?
Васильченко замахал руками.
– Мужики, вы чего! Я ж ее видел. Куда к такой подкатываться, кто я и кто она. Нет! Нет, это не то, что вы подумали. Просто я валялся дома с температурой, и в голову поналезло всякого…
…Любая болезнь сына являлась для мамы Петра поводом для начала активных боевых действий. А уж когда дражайший сыночек подхватывал грипп – битва с болезнью велась по всем фронтам. Маман сразу же приехала к нему домой, и в крошечной кухне мгновенно стало совсем тесно от больших и маленьких банок и свертков, пучков трав, склянок с таблетками.
– Вот, Петя, малиновое варенье. А это зверобой, заваривай и горло полощи. Здесь соль, в ванну полпачки, пропотей как следует. Чай из липового цвета чтобы пил, ты слышишь? Кстати, Верочка мне вчера звонила.
Петр оживился. В личной жизни у него уже давно царил полный штиль. Он вспоминал бывшую невесту, часто вспоминал. И говорить о ней куда приятнее, чем о лечебных пытках. Все равно ведь он ничего из маминого списка выполнять не будет. Вот сейчас она уедет – и в мусоропровод отправится большинство снадобий.
– И что Верочка? – скрывая интерес, поинтересовался Петр.
– Обидно ей. Все никак поверить не может. Эх, сынок, из-за глупостей своих такую девушку потерял. А я уже радовалась, думала, какая хорошая невестка у меня будет.
– Мам, ну я же тебе рассказывал. Развели меня, как последнего лоха, на всю страну обгадили. А Верочка как, не говорила, что помириться хочет?
Мама вздохнула.
– Нет, сынок, не говорила. Только мне показалось, она все поверить не может, что ты способен на такое. Молоденькая девочка, жизни не знает, мужчин не знает. Что вас так налево все время тянет, а, сынок?
У Пети была своя версия ответа на этот вопрос, но озвучивать ее он не стал, чтобы не расстраивать маму. Мужик – самец, и он должен оставить после себя как можно больше потомства. Поэтому надо ходить налево, направо, прямо, криво – короче, везде и всюду, где только получится реализовать заложенный природой инстинкт. Только вот знать об этом близким вовсе необязательно. Ссора с Верочкой – это, безусловно, трагедия. Милая, хорошая девочка, всегда под рукой, из койки на кухню бежит котлеты жарить. Сто процентов будет хорошей женой, матерью. Редкий экземпляр, такой трудно отыскать.
Когда маман уехала, Петя ликвидировал последствия учиненного ею целительного беспредела. Больше всего пришлось помучиться со здоровенным пуком зверобоя, который сначала осыпался в прихожей, потом мстительно оставил в пальце занозу и напоследок застрял в мусоропроводе.
Метания то с тряпкой, то с веником, то с вантузом оказали на Петю положительный эффект.
Нет, голова по-прежнему раскалывалась, в горле першило, сопли текли рекой. Но все это стало восприниматься как мелочи. Ведь он придумал, как вернуть Верочку!
Она не верит, что такое могло случиться. Не понимает, не осознает. Значит, надо найти журналиста, который укрепит ее в этой мысли. Навешает лапши, что, типа, принято так у них. Раздувать скандалы на пустом месте. Дискредитировать честных, порядочнейших людей!
«Пусть скажет, – воодушевленно думал Петр, выковыривая из пальца занозу. – Что девчонки ко мне в отделение действительно приходили. А все остальное выдумали! И что возразить я ничего не мог. Так как все-таки мы общались. Но в рамках приличий, все исключительно в рамках приличий!».
Мысленный поиск журналиста, способного успешно справиться с этой миссией, много времени не занял.
Петя, треснув себя по лбу, опрокинул на ковер пузырек с зеленкой. Но за уборку приниматься не стал.
«Потом, все потом, – думал он, натягивая одежду. – Сначала я поговорю с Ликой. Она с Седовым дружит, с Пашей дружит. Значит, сочувствует человек нашему брату. Согласится помочь и мне».
Мысль о том, что Вронской можно позвонить по телефону, была решительно отвергнута. Не телефонный это разговор. Тут надо предстать пред девичьи очи во всей красе. И грипп в связи с этим очень кстати. Пусть видит, что бедный Петр места себе не находит, переживая разрыв с невестой.
Он позвонил корешу, узнал адрес Лики. И решил, не откладывая намеченное в долгий ящик, поехать к ней домой. Время позднее, даже если Вронская отъезжала по делам, то уже обязательно вернулась. И плевать на раскалывающуюся от температуры голову!
Он заметил ее «Форд» в транспортном потоке. Красивая машинка, голубенькая, как игрушка. Но автомобиль миновал квартал жилых домов и, мигнув поворотником, свернул налево. Там в отдалении смутно угадывалась парковка.
– Правильно, – одобрительно пробормотал Васильченко и чихнул. – На стоянке надо машину на ночь оставлять. Тогда и участковому меньше работы: никто магнитолу не стырит, окно не разобьет.
Он шел прямиком к въезду на стоянку, но все никак не мог понять, почему не видна невысокая Ликина фигурка. Подойдя к шлагбауму, поинтересовался у сидящего в будочке охранника:
– Лика Вронская ведь сейчас машину поставила?
– И что? А вам какое дело?
Петр сунул мужику под нос ксиву, и тот почтительно забормотал:
– Да, поставила Анжелика машину. Пропуск забрала. Ушла минут семь назад. Ничего плохого про нее сказать не могу. Всегда поздоровается, как дела, спросит. И оплату вносит заблаговременно.
«Как сквозь землю провалилась», – с досадой подумал Васильченко и направился обратно, по дорожке, ведущей к тротуару вдоль обочины трассы.
Из кустов вдруг донесся остервенелый лай. Потом кто-то застонал, раздались звуки удалявшихся шагов.
Васильченко метнулся к кустам. На земле с разбитым затылком лежала Лика Вронская. Рядом сидела белая собака и громко, угрожающе лаяла.
…– Мужики, – жалобно сказал Васильченко, прислоняясь спиной к дереву: от жара он едва стоял на ногах, – я понимаю, о чем вы сейчас думаете. Я и сам пришел бы к аналогичным выводам. Действительно, подозрительно это все. На моем участке убили Корендо. Потом я работу поменял, получил доступ ко всей информации. Но я клянусь! Ни сном ни духом ничего дурного не замышлял! Все было именно так, как я рассказывал.
– Потом разберемся, – Седов прикурил очередную сигарету. – Ты видел кого-нибудь?
Васильченко развел руками.
– Вы же видите, какое здесь место. Сто метров буквально не освещаются. Всего-то два тусклых фонаря. И кусты эти поганые растут тут, понимаешь. Никого не видел. Тачка вроде какая-то отъезжала. Светлая, кажется, «Жигули». Это все, что я запомнил…
Оперативник Паша озабоченно поинтересовался:
– Лика-то как?
– Да она в сознание пришла, когда врачи приехали. Они ей под нос какую-то дрянь сунули, она и застонала. В крови вся, конечно. Но, думаю, с ней все в порядке. Вронская кричала, чтобы собаку в машину посадили. Что, типа, она ей жизнь спасла. Врачи не хотели. И вот она сидит на земле, в кровище вся, грязная как черт. И орет. Врачи плюнули, ее забрали, псину. Псина гавкала, не давалась. Ну, изловили как-то.
– Та еще сцена, – улыбнулся Седов. – Вронская в своем репертуаре. Слава богу, все обошлось.
Паша отбросил в сторону окурок, машинально проследил за тлеющей точкой на черной земле и вдруг присвистнул.
– Не лапай! – закричал Седов.
Но было уже поздно. Оперативник шелестел страницами записной книжки.
– Давай сюда, – потребовал следователь. – Ого! План мероприятий по проведению международных Шагаловских дней. Книжка выпущена на полиграфическом комбинате в городе Минске. Ну и дела…
– Богданович? – полувопросительно поинтересовался Паша.
Седов кивнул и развел руками:
– Выходит, он…
* * *
Помощь врачей оказалась очень действенной. Еще два часа назад Лика лежала на кровати, и в голове все мутилось. Контуры палаты расплывались в дрожащем мареве. И болела вена, в которую воткнули иглу капельницы.
Но теперь боль практически исчезла, унялась дрожь, которая сотрясала ее в машине «Скорой помощи».
Ее привезли на «Скорой»? Кто вызвал медиков?
«Нет, пожалуй, мне рано радоваться, – наморщив лоб, подумала Лика Вронская. – Вроде как чувствую себя лучше, но я же почти ничего не помню! Полная Санта-Барбара, как сказал бы Володя Седов».
– «Родительский дом, начало начал», – запел сотовый телефон, и Лика не без колебаний ответила на звонок.
Сейчас мама с нее шкуру спустит…
– Лика, ты не волнуйся, собака у нас. Мы с папой ее забрали. А к тебе уже можно? Доченька, как ты?
«Ку-ку, амнезия. Какая собака?» – с беспокойством подумала Лика, но вслух сказала:
– Здесь такая кнопочка рядом с кроватью, вызов медсестры. Я сейчас все узнаю. Перезвони мне чуть позже. И как собака?
– Лужу от страха напустила. Папа уже залез в Интернет, говорит, породистая, голден ретривер. Вырастет – будет как у Путина. Только у него лабрадор. А голдены – они точно такие же, только чуть крупнее и с длинной шерстью. Лик, ты обязательно спроси, когда тебя выпишут. Нам сказали, что через пару дней домой отпустят. Что у тебя легкое сотрясение и плечо рассечено. Врачи перепугались, ты же вся в крови была. Но оказалось, ничего серьезного.
Лика вяло шевельнула руками, и притаившаяся боль сразу взметнулась в районе левого плеча.
– Перезвоню через пять минут. Я уже готовлю отбивные, чтобы ты покушала, – сообщила мама и, явно прикрыв телефон ладонью, стала оправдываться: – Нет, Ваня, не читаю я ей морали! Да, потом все разговоры на эту тему.
Голова снова закружилась, к горлу подступила тошнота.
Откинувшись на подушку, Лика дотянулась до звонка, поморщилась от пронзительного визга.
– Скажите, ко мне уже могут прийти посетители? – спросила она у появившейся медсестры.
– Можно, нельзя… Кого это волнует?! – нервно сказала девушка и поправила капельницу. – Воды налить? Не хотите?.. Там в холле к вам уже целая гвардия пробивается. Так что ждите. Хотя, по-хорошему, вам сейчас снотворное надо бы принять. И отдохнуть как следует. Не до разговоров в таком состоянии. Но они из милиции, кажется.
Когда в палату вошли Володя и Паша, Вронская едва удержалась от крика.
Разрозненные, словно окутанные туманом картинки стали четкими и ясными.
– Я все поняла, – твердо сказала Лика Вронская. – Я совершенно точно знаю, как распутать этот клубок. Кирилл Богданович…
* * *
Нино Кикнадзе медленно шла по улице. Женщина не знала, какое сегодня число, который час, где именно она находится.
От этого бесцельного движения было хорошо, оно успокаивало. Вспышка обжигающей ярости прошла, напоминая о себе лишь расслабленной умиротворенностью.
Горячая кавказская кровь, ничего не поделаешь. На Кавказе все происходит бурно. Любовь, ненависть, злоба. Эмоции захватывают целиком и полностью, вырываются из-под контроля, управлять ими порой становится невозможно.
Горячая кавказская кровь и…
«И болезнь, – подумала Нино. – Себе-то можно признаться. Не надо врать, лукавить, делать вид, что опасности нет. Это случилось с Китино. Это произошло с мамой. Значит, меня тоже может ждать такая участь. Мне кажется, моя любовь к Ивану была чистой, искренней. Но как медик я понимаю: любой психиатр, поговорив со мной, скорее всего, поставил бы какой-нибудь диагноз. Было что-то маниакальное в этих чувствах. Постоянных попытках войти в его жизнь. Слежке…»
…Нино старалась не вспоминать о том, как угасала мама. В какой-то момент в тихой мамочке незаметно словно поселилось два человека. Одна женщина покорно готовила сациви и каждый вечер мыла мужу ноги. А вторая хватала со стены кинжал, выкрикивая:
– Вахтанг! Я убью тебя! Как ты смеешь мне изменять!
У папочки, как и у всех людей, были недостатки. Он с трудом менял свое мнение, не умел признавать ошибки, мог вспылить из-за любой мелочи. Но семья для отца – в этом Нино не сомневалась – всегда была храмом.
Но если бы все ограничилось ревнивыми подозрениями. Потом в квартире, как выяснилось, кишмя кишели черти.
– Это же ад, адский огонь, – бормотала мама, стоя на прожженном паркете. – Вахтанг, что ты наделал! Ты залил их огонь!
Потом она вообще перестала всех узнавать.
Вахтанг показывал жену лучшим специалистам, но они не могли помочь. Причин, по которым разламывается сознание, существует множество. Но точно сказать, что привело к болезни, трудно. И лечить такие состояния сложно, медикаменты и терапия, как правило, нивелируют обострения, но не излечивают больного полностью.
Отец отказался от стационарной госпитализации мамы, на которой настаивали врачи. И медбрат, больше десяти лет проработавший в психиатрической больнице, фактически стал членом семьи.
Казалось бы: душевной болезнью нельзя заразиться. Но врачи-психиатры часто говорят о том, что пациенты после нескольких лет практики начинают оказывать влияние на их сознание. Врач один, пациентов много, и большое количество больных со временем влияет на душевное здоровье медика.
Но у медиков вырабатывается хоть какой-то иммунитет. А Китино не была врачом. Ей хватило одного-единственного визита в Москву. Увидев мамочку, привязанную к постели, она упала в обморок. Когда Китино пришла в себя – ее тоже уже больше не было.
Муж Китино оказался менее великодушным. Промучившись с женой пару месяцев, он отвез ее в больницу. И у Нино щемило сердце. В Тбилиси сложно, нет то света, то тепла. Как там сестра, одна, в больнице?.. Навещают ли ее дальние родственники? Она бы сама помогла. Но не может. Достаток их семьи канул в Лету вместе с Советским Союзом. На зарплату Нино фактически живут три человека. Пенсия отца уходит на лекарства и оплату работы медбрата. Папа подрабатывает, но за копейки, слезы одни.
…«Нет, мне нельзя болеть. Никак нельзя, иначе папочка один не справится. Я всеми силами буду цепляться за жизнь. Противостоять, стараться сохранить ясный ум, – думала Нино. – Только вот эти вспышки. Ничего не помню. Вообще ничего не помню…»
Она машинально опустила руку в карман пальто и вздрогнула. Пальцы коснулись тяжелой рукоятки кинжала, выступающей из кожаного чехольчика.
– Такси, такси! – закричала Нино, увидев проезжающий автомобиль с горящей надписью «Свободно».
Назвав свой адрес, она откинулась на сиденье и закрыла глаза.
Скорее домой. Рассмотреть кинжал, пристально, без свидетелей изучить лезвие. Нет ли на нем… крови…
– Все в порядке! – воскликнула она чуть позднее и рассмеялась. – Да я точно сошла с ума! Напрасные страхи!
Она уселась в кресло, щелкнула пультом телевизора.
– Сегодня в Москве было совершено покушение на журналистку и писательницу Лику Вронскую, – раздалось с экрана. – С черепно-мозговой травмой она доставлена в Пятую клиническую больницу. Представители правоохранительных органов от комментариев по поводу произошедшего отказываются. Но, как стало известно нашему корреспонденту, Лика проводила собственное расследование обстоятельств убийства известного антиквара Ивана Корендо. Версию о мести за профессиональную деятельность также нельзя сбрасывать со счетов.
Нино снова внимательно посмотрела на кинжал. У него массивная рукоятка. Очень, очень массивная…
* * *
Жена принялась его отчитывать прямо с порога.
– Филипп! Ну наконец-то! Я уже извелась вся! – кричала Даша. Ее лицо стало мертвенно-бледным. – Где ты был? Почему отключил мобильник?
Он вяло махнул рукой:
– Работа…
В ответ пошло-поехало. Работа – отговорки. И это не работа, когда нет денег. Если одна командировка заканчивается, начинается другая, и так до бесконечности. А результата все нет.
– А сотовый? – не унималась Даша. – Я полдня пыталась до тебя дозвониться, и все безрезультатно. Почему ты отключил телефон?
Последним местом, где был Филипп, стал массажный ВИП-салон. Ассортимент услуг которого не ограничивался массажем. Но говорить об этом жене не стоило.
– Переговоры, – пробурчал он и прошел в кухню.
Никакой еды на столе не оказалось. В кастрюлях – Филипп заглянул под крышки – тоже ничего не было.
«Понятно, у Дашки смертельная обида, ужин не готовила», – подумал Филипп и распахнул холодильник.
На полочках стояло лишь несколько стаканчиков йогурта, который он терпеть не мог.
Жена не без удовольствия наблюдала за его действиями.
– Не уморишь ты меня голодом, дорогая, и не пытайся, – с деланой веселостью провозгласил Филипп. – Я вижу на полке в шкафчике пакет с крекерами. Давай чаю попьем, а?
Набрав воды, он включил чайник, достал печенье.
– Тебе черный чай или зеленый?
Жена равнодушно махнула рукой:
– Все равно. У тебя нет для меня стрихнина? Я скоро с ума сойду, так чего долго мучиться?
– Я тоже скоро точно стану сумасшедшим! – сказал Филипп и щелкнул пультом. – Представляешь, сегодня показалось, что за мной следят. Я час смотрел в зеркала, все отрывался от преследователей!
Даша хотела что-то сказать, но так и застыла с открытым ртом.
– …как стало известно нашему корреспонденту, Лика проводила собственное расследование обстоятельств убийства известного антиквара Ивана Корендо.
– Ты слышала? – пробормотал Филипп. – Еще один труп, что ли? Это никогда не закончится.
Бледная как полотно жена молчала. В ее глазах застыл страх…
* * *
Ирина Львовна выключила телевизор. Она не стала звонить мужу, спрашивать, что все это значит, почему было совершено покушение на журналистку, обращавшуюся к ней с просьбой об интервью.
Ей и так все было понятно.
Андрей ведь уточнял, кто именно звонил. У него везде свои люди. Узнал, что девица гналась за сенсацией. И решил вопрос радикально.
Это очевидно. Все ясно.
Только один вопрос вертелся у нее в голове. Когда милиция все узнает? До выборов или после? Наверное, лучше до. Поскорее бы случилось все, что должно случиться. Ожидание скандала хуже самого скандала…
Ирина Львовна прошла на кухню, полминуты изучала спиртное в баре. Потом решительно извлекла виски, налила почти полный стакан. И, сев за барную стойку, залпом выпила обжигающую, пахнущую самогоном жидкость.
* * *
В принципе, до недавних пор Кирилл Богданович пребывал в уверенности: он не пропадет даже на Крайнем Севере. Случись какая-нибудь неприятность посреди бескрайних снегов – и милая представительница коренного населения отведет его в юрту, угостит сырой рыбой. И, если погодные условия будут благоприятствовать, даже продемонстрирует ему местную камасутру.
Ага, мечтать не вредно! Уверенности в собственной неотразимости больше не было.
Настойчивые попытки познакомиться поближе со спешащими симпатичными москвичками неожиданно терпели полное фиаско.
– Я занята!
– Извините, мне некогда.
– В метро не знакомлюсь. Вы бы еще на улице подошли, молодой человек!
Стук каблучков, недоуменные взгляды из-под пушистых светлых и темных челочек, снисходительные улыбки. Было от чего впасть в уныние.
«Конечно, я небрит, – подумал Кирилл. Устав от беготни по бесконечным переходам между станциями, он присел на скамейку, вытянул ноги. – Давно не принимал душ. Но елки-палки! Да на меня и при худшем раскладе девчонки пачками вешались. Что за город!»
И вдруг насторожился, как охотник, заметивший дичь.
Ей было лет тридцать пять. Ухоженная брюнетка, симпатичное личико, хорошая фигура. Одета для своего возраста вызывающе: радикальное мини, ботфорты. Но – портфель в руках, очки на курносом носике.
«На проститутку не похожа. Хотя мне и без разницы, у кого перекантоваться. Но у шлюхи, наверное, не дом, а проходной двор. Так что буду искать честную… – рассуждал Кирилл. – Эх, ладно. Была не была!»
Он улыбнулся и вкрадчивым голосом сказал:
– Скажите, у вас есть ручка?
Брюнетка расхохоталась.
– Чтобы записать мой телефон?! Стыдно, ты так молод, а пользуешься такими бородатыми приемами для знакомства. Так кадрили девушек лет пятнадцать назад!
Потом она серьезно и деловито поинтересовалась:
– Сколько за ночь? Сколько ты берешь?
– Я?!
– Ну не я же!
Первая мысль Кирилла оказалась нетипично нелитературной. Потом он почувствовал, что краснеет. Конечно, в его жизни было всякое. Но его никто никогда не покупал! И оттого, что женщина красива, почему-то стало особенно противно. Была бы страшненькая – это еще можно было бы объяснить безысходностью вкупе с нормальными физиологическими желаниями. Но эта стерва очень даже ничего! Получается, ей проще купить парня, а потом выкинуть его, как использованный презерватив. Но так делают мужчины! Это мужское дело – использовать женщин!
– Сколько? Быстрее! – потребовала она, оценивающе разглядывая его с ног до головы. – Ты мне нравишься.
– Пятьдесят долларов, – выдавил Кирилл, почувствовав, что если пауза продлится, то женщина просто уйдет.
– Что так мало?
– Вы мне тоже понравились.
– Ну, это при твоей работе, я так понимаю, необязательно. Меня зовут Кристина. Пошли, хватит уже здесь торчать!
Они проехали пару станций, потом Кристина забежала в павильончик, купила шампанское и торт.
– Красть у меня нечего, – говорила она по дороге к своему дому. – Деньги и драгоценности в банке. В квартире полно тревожных кнопок, так что если ты маньяк, то лучше сразу уходи. Я хочу, чтобы ты это делал в миссионерской позе, потому что у тебя красивое лицо, и я хочу его видеть.
«Лицо ты, конечно, увидишь, – раздраженно думал Кирилл. – А вот на большее не рассчитывай. Я сейчас сдохну от твоей раскомплексованности! Уверен: ничего у меня не получится…»
Войдя в квартиру, Кристина заявила:
– Я принимаю ванну первая!
– Не вопрос.
– Проходи в зал. Пульт от телевизора, кажется, в кресле, – распорядилась она и исчезла.
Телевизор – это было именно то, что Кирилла больше всего интересовало в данный момент.
Он разыскал пульт (оказавшийся, кстати, на белом ковре, рядом с рекламным каталогом мальчиков по вызову) и переключал каналы до тех пор, пока не нашел программу криминальной хроники.
Вначале информация обнадежила. Да, сюжет про Вронскую уже в эфире, но никакого упоминания о возможном подозреваемом нет.
Но потом ведущий вдруг замолчал и через пару секунд сказал:
– Экстренное сообщение. Как мне только что передали, милиция разыскивает гражданина Белоруссии Богдановича Кирилла Евгеньевича, 1982 года рождения. Вы видите его фотографию. К тем, кто обладает информацией о местонахождении этого человека, убедительная просьба позвонить в милицию. Более подробные сведения будут представлены в следующем выпуске программы, которая…
Кирилл выключил телевизор, открыл крышку на пульте и переставил обратным концом одну из батареек.
«Нет, так не пойдет, – подумал он. – Она включит телик кнопкой. Вырву антенну, так надежнее. Если мадам захочет посмотреть новости, то сможет догадаться».
Ожидая Кристину, Кирилл стал осматриваться по сторонам. Деловые журналы, ноутбук, какие-то сводки с кучей цифр…
Потом он вышел в коридор, прокрался к ванной и приоткрыл дверь.
Закинув стройные ножки на край ванны, Кристина в облаке белоснежной мыльной пены безмятежно дремала.
– Сумасшедший город! – пробормотал Кирилл. – Сумасшедшие женщины! Не знаю, кем она работает, но ей пора бросать это дело. Когда здоровый сон важнее, чем хороший секс, это свидетельствует о том, что надо что-то менять в жизни…
Он похлопал себя по карманам джинсов, пытаясь разыскать записную книжку, чтобы пометить номер больницы, куда доставили Лику Вронскую.
Но блокнота не было.
«Неужели я выронил его там? – расстроенно подумал Кирилл. – Скорее всего, да. Вот почему менты так быстро меня просчитали. Или же Вронская меня узнала, хотя там было очень темно…»
