Глава 2
***1
Наглухо закрытые жалюзи создавали в больничной палате ведомственного госпиталя полумрак, но совершенно не спасали от тяжелой удушливой жары. Вентилятор, лениво гонявший из угла в угол струи чуть прохладного воздуха, играл тоже скорее декоративную роль.
«Он скоро умрет, – вдруг понял Сергей Филимонов, вглядываясь в заострившееся лицо Федора Борисовича Грекова. Коллега спал, но его сон при всем желании язык не поворачивался назвать безмятежным. Ходят желваки под заросшей седой щетиной кожей, вырвавшаяся из-под контроля боль корежит черты. – Он скоро умрет, потому что в его жизни была одна цель – поставить Сашку и Никиту на ноги. Пусть глупых, пусть бестолковых, но таких родных и любимых. А теперь все – жить не для кого, незачем. Профессиональные высоты давно взяты, Федора Борисовича не отправляли на пенсию именно в связи с его большими заслугами. И наше руководство всегда относилось к ветеранам по-человечески. Пенсия и зарплата при двух мальчишках лучше, чем только пенсия. Но дело не только в случившейся трагедии. У профессиональных разведчиков очень быстро формируется навык держать все эмоции в себе. Федор Борисович в принципе не может выговориться даже с друзьями и сослуживцами. Все это до сих пор в нем – боль, обида, страх. Неизвестно, помогла бы водка, когда случилось такое. Наверное, совсем немного. И ненадолго. Но Греков даже напиться не может – сердце. Все это его разрушает. Мне кажется, он скоро сломается. Не знаю, как он вынес похороны и все эти обыски, допросы. А теперь начинается самое страшное – пустота. И одиночество. И никто не сможет ему помочь».
Сергей сидел возле постели коллеги, и с языка готовы были сорваться многочисленные вопросы. Слишком долго не получалось переговорить с Федором Борисовичем об очень важных вещах. После похорон вроде бы был повод подойти, выразить сочувствие, а затем побеседовать. Но уже на кладбище от этой идеи пришлось отказаться. Федор Борисович едва стоял на ногах. Сергей заметил, как он то и дело удаляется от группы выступавших с траурными речами сослуживцев. Возле соседней могилы дежурил врач, он что-то возмущенно говорил, а потом делал Федору Борисовичу инъекции. Выдержать поминки Греков не смог, только появился в кафе, где были накрыты столы, сказал пару слов и удалился. После похорон врачи еще неделю не пускали к Федору Борисовичу посетителей. Тем не менее в таком состоянии он фактически сбегал из госпиталя. До Сергея доходили новости: проводились обыски, допросы. Наверное, мысль о том, что он способствует розыску убийцы внуков, придавала Грекову сил. Это было последнее, что он мог для них сделать. И ради того, чтобы убийца мальчиков отправился за решетку, Федор Борисович готов платить любую цену.
Сначала проснулась его безвольно вытянувшаяся на простыне рука, машинально потянулась к тумбочке, где лежали очки.
Сергей кашлянул и вполголоса сказал:
– Добрый день. Как вы себя чувствуете?
Лицо Федора Борисовича мгновенно преобразилось, отпечатки боли и страданий полностью исчезли. В очках, облокотившись на подушку, он выглядел таким же деловитым и собранным, как на оперативном совещании.
Но сердце Сергея все равно сжалось. Опавшие щеки, выпирающие ключицы, затрудненное дыхание. Неимоверным усилием воли старый чекист делает вид, что все более-менее в порядке. Но все равно видно, чего ему стоит эта бодрость.
– Мне лучше, Сережа. Хорошо, что зашел. Поздравляю тебя с удачным завершением операции по задержанию Полынского. Молодцы, ребята, достойная смена выросла! Как шпион отреагировал на то, что его песенка спета?
Сергей пожал плечами. Наверное, Доминик Полынский и испугаться по-настоящему не успел. Буквально сразу же после задержания Германия поставила вопрос о его экстрадиции. С Германией у России отношения особые. Даже если речь идет об ущербе, причиненном национальным интересам, делается скидка. В ближайшее время состоится передача Доминика Полынского представителям немецкой стороны.
– А на Лубянке какие новости? Никакой чрезвычайщины? – ровным голосом поинтересовался Греков. – А то я иногда даже новости не смотрю. Какими-то препаратами как нашпигуют, сплю, просыпаю все программы.
– Да вроде никаких происшествий не происходило. Иначе мне бы не дали две недели за свой счет.
– Но ведь ты уже отгулял отпуск или я ошибаюсь?
Поразившись цепкой памяти немолодого человека, в которой отпечатывались даже незначительные события, Сергей кивнул.
– Точно, отгулял. Но тут у меня такие перемены в жизни назревают. Женюсь я. Уже договорился с загсом, распишут быстро.
– Поздравляю! От всей души. Пусть все у вас будет хорошо. Невеста-то красивая?
– Очень.
Говорить о Вике. О достоинствах семейной жизни. О том, что теперь нет нужды ходить в кафе, где они познакомились, так как каждый вечер невеста готовит потрясающий ужин. Пересыпать слова, как песочные часы. Вопросы есть, их много. Но как решиться спросить о том, что ранит Федора Борисовича? И не только его…
– Ну, хватит, – вдруг прервал великосветскую беседу Греков. – Сейчас сходи покурить, я же вижу, ты весь извелся. Мне пока капельницу поставят. А потом ты придешь и все выложишь начистоту. Договорились?
Сергей кивнул и вышел из палаты. «Действительно, что это я как маленький. С кем вздумал тянуть кота за хвост? Федор Борисович, наверное, уже догадался, что именно меня интересует, – думал Филимонов, нервно стряхивая пепел в кем-то оставленную на балконе большую банку от кофе. – Но понял ли он, что я причастен к смерти его внуков?»
Когда Сергей вернулся в палату, возле постели Федора Борисовича суетилась симпатичная медсестра.
– Вот ваши таблетки, Федор Борисович, – щебетала девушка, расставляя на тумбочке маленькие пластмассовые стаканчики. – Это нужно выпить до еды. А вот здесь то, что надо принять после ужина. И, – она осуждающе покосилась на Сергея, – не переутомляйтесь, пожалуйста. Анализы у вас еще, мягко говоря, не очень хорошие.
Дождавшись, пока стройная фигурка в белом халате скроется за дверью, Филимонов прямо спросил:
– Федор Борисович, как у ребят оказалась зашифрованная записка? Рахманько удалось увидеть на пару секунд бумагу. Текст производит впечатление полной абракадабры. Но он различил сами слова – «крест Евфросинии Полоцкой»…
– Я отвечу, – спокойно сказал Федор Борисович, не отводя глаз от закрепленной возле постели капельницы. – Но только после того, как ты мне скажешь, в чем твой интерес?
– Я оказывал помощь белорусскому КГБ. Несколько лет велись активные поиски этой реликвии. В принципе, они не закончены и по сей день. Но ситуация тупиковая. Все имеющиеся версии проверены, результатов нет. И новой информации тоже нет.
– Ложь, – так же ровно прокомментировал Греков. – Ты работаешь в контрразведке. Как ты пересекся с белорусами? Только вот не надо мне заливать про шпиона из Белоруссии!
– Федор Борисович! Друг мой там служит. Вы же знаете, до развала Союза лучшие кадры приглашались в Москву. Но и на места, в республики, отправлялись наши сотрудники. В Белоруссии формирование независимых органов управления фактически началось только в 1994 году. Но вы же помните, какое тогда время было. Зарплата офицера составляла двадцать долларов, из органов увольнялась куча людей. С моим приятелем мы вместе учились в Академии ФСБ. Сам он из Новороссийска, готовился к прохождению службы в Белоруссии. Формально он мог туда уже не ехать. Но с учетом того, что в Москве Васька зацепиться не мог, выбор между Минском и Новороссийском очевиден. Все-таки столица. Тем более что в Минске был дефицит кадров и ему сразу дали и звание, и должность, квартиру пообещали выделить в ближайшее время. Он решил переждать там это непростое время и, как оказалось, правильно сделал. Сегодня уже майор, заместитель начальника управления… А когда несколько лет назад Ваське пришлось заниматься поисками креста Евфросинии Полоцкой, он обратился ко мне. При тесных официальных контактах между нашими ведомствами все равно нужной бумажки можно дожидаться неделями, если не месяцами. В основном я ходил в наш архив, подгонял, чтобы поскорее документы направили. Но там, в архиве, никаких сведений о местонахождении креста не было. Может, конечно, их нет и в том документе, который ваши ребята позаимствовали из сейфа. Просто сам шифр наталкивает на мысль о том, что информация важная.
Когда Федор Борисович пустился в объяснения, в висках Сергея застучало: «Если бы знать раньше. Все оказалось намного проще. И ребята остались бы живы. Но я и предположить не мог, что все это время записка находилась так близко. Их смерть на моей совести. Когда же это все закончится?!»
– Федор Борисович, надо поговорить со следователем. Пусть вышлет в Белоруссию копию записки, – сказал Сергей, проклиная себя в душе за настойчивость. Лицо коллеги после долгого рассказа стало совсем бледным. – Может быть, этот документ позволит активизировать поиски.
Греков слабо покачал головой:
– Не буду я ничего делать. Мальчик вроде толковый, пусть работает. Я не хочу давить на следователя. Так он быстрее выйдет на след убийцы. Конечно, в разговоре с ним я опустил какие-то детали. Но это незначительные подробности. Работе его они не помогут. А нашу репутацию подмочат.
– Но ведь есть же интересы нашего ведомства, – робко начал Сергей, – и корпоративная солидарность.
Голос Грекова дрогнул:
– Сергей, какая на х… солидарность?! Сашки и Никиты больше нет, схоронил я своих пацанов. Ты хоть понимаешь, что говоришь? Если у тебя шило в одном месте, давай подключай своего приятеля из Минска. Пусть шлет официальный запрос, из нашей конторы свяжутся с Седовым. Куда спешить, ты мне объясни?!
«Не могу, – тоскливо подумал Филимонов, вставая со стула. – По многим причинам объяснить ничего не могу и не буду».
Попрощавшись с Федором Борисовичем, Сергей спустился к своему припаркованному на стоянке у госпиталя темно-зеленому «Вольво», сел за руль и задумался.
Да, есть официальный путь. Но сколько времени займут обмен бумагами и согласования – неизвестно. Вася, разумеется, никакого секрета из содержания записки делать не будет. Поймет, кто помог получить новые сведения, а долг платежом красен. Конечно, не в интересах белорусской «конторы» обнародовать информацию. Однако о причинах его интереса Вася ничего не знает. Можно объяснить это любопытством. И Васька поведется. Только вот время… Запросы, согласования. Быстро такое дело не делается, это очевидно.
«Надо попробовать самому надавить на следователя, – решил Филимонов, заводя двигатель. – А вдруг получится. Ну а если не получится… В любом случае, о чем говорится в записке, я узнаю. Конечно, рискую. Но у меня нет выбора. Надо покончить со всей этой историей как можно скорее».
Опасения о том, что разговорить полноватого упрямого следователя не удастся, полностью оправдались.
Едва Сергей появился на пороге его кабинета, Седов демонстративно уткнулся в компьютер. Присесть не предложил, Филимонов сам, без приглашения, прошел к стулу, стоящему напротив стола. На вопросы Владимир отвечал сдержанно, сквозь зубы.
И сразу же дал понять: помощи от него ждать не следует.
– Вся информация по делу является конфиденциальной. Я с пониманием отношусь к беде Федора Борисовича, – отчеканил следователь. – Но никаких документов предоставлять вам не буду. Очень благородно с вашей стороны проявлять инициативу в поимке убийц. Но я не нуждаюсь в вашей помощи.
– Извините за беспокойство, – пробормотал Сергей.
Ему было больше нечего делать в кабинете следователя. Под крышкой стола несговорчивого Седова уже надежно крепился едва заметный крошечный передатчик.
Приемник Филимонов, осмотрев окрестности, разместил под крышей беседки, явно используемой сотрудниками прокуратуры как место для курения. Конструкция крыши позволяла спрятать прибор очень надежно.
Прошли те времена, когда «прослушка» требовала постоянного присутствия у приемника, громоздких магнитофонов, огромных наушников. Техника «поумнела». Приемник срабатывает на голос, емкость диктофона позволяет производить непрерывную запись в течение нескольких дней.
«Я все узнаю, – довольно подумал Сергей, возвращаясь в „Вольво“. – И дело сдвинется с мертвой точки».
Он уже собирался вернуться домой, уже обрадовался предстоящей встрече с Викой. Такой заботливой, родной и домашней…
– Викуля, привет, я скоро буду, – сказал он, набрав номер невесты. И вдруг осекся: – У нас сегодня четверг?
– Да, любимый. Приходи скорее.
– Прости, солнышко. Совсем из головы вылетело. У меня же волейбол, ребята, наверное, давно в спортзале. Я слегка перекушу в кафе, потому что пообедать не получилось, а когда в животе урчит от голода, какой спорт. Перекушу и подъеду на тренировку. Но ты сама покушай, не жди меня.
– А где ты будешь ужинать?
Этот вопрос насторожил Сергея, но он честно сказал, что здесь, в этом районе, видел вывеску «Елки-палки».
Интерес невесты объяснялся просто.
Когда Филимонов, вяло поковырявшись в салате, расплатился и сел за руль, к его «Вольво» намертво приклеился синий «жигуленок».
Сергей поправил зеркало заднего вида и присвистнул: рядом с мужиком, водителем «жигуленка», сидела, вся подавшись вперед, Вика…
«Она заметила, что я по четвергам отлучаюсь, возвращаюсь домой поздно. Наверное, как-то поговорила с Рахманько и выяснила: волейбол у нас по средам, – рассуждал Сергей, поглядывая в зеркало. „Жигуленок“ „вел“ его крайне неумело, демонстративно. – И тогда моя девочка, видимо, решила, что я навещаю любовницу. Или не любовницу, не знаю, что она там себе напридумывала. И вот, пожалуйста, схватила „частника“, успела добраться до ресторана…»
Он начал нагло перестраиваться вправо, съехал на обочину и остановился.
«Жигуленок», заметавшись, тоже стал забирать вправо, но до обочины добраться не смог, ему пришлось проскочить вперед, за перекресток.
Вздохнув, Сергей взял телефон и набрал номер Вики. Давно пора ей все рассказать. Пусть узнает правду. И потом принимает решение. Да, с его стороны было малодушно не поставить ее в известность. Но не ясно, как она отреагирует. Не хочется терять эту чудесную девочку, очень не хочется. Впервые за долгие годы рядом оказался чистый добрый человечек. Который мечтает о семье, о детях. И стремится к этому так сильно, что все немного наивные уловки даже не вызывают улыбки. Потому что они искренни.
– Дорогая, хватит за мной шпионить. Давай рассчитывайся с «бомбилой» и иди к моей машине. Я все тебе объясню…
***2
Навалившаяся в конце мая удушливая жара отступила так же неожиданно, как и пришла.
Тимур Андреевич Антипов вышел из подъезда и зябко поежился. На улице было градусов пятнадцать, к тому же порывистый ветер норовил швырнуть прямо в лицо горсть сухого колючего песка.
«Пожалуй, я слишком легко оделся, – подумал Тимур Андреевич, направляясь на стоянку за машиной. – Но переодеваться не буду. Возвращаться —плохой знак. А удача мне сегодня очень даже понадобится».
Какое-то волнение, опасения и тревоги нет-нет да и нахлынут перед любой операцией, даже отработанной, изученной до мелочей. И в принципе это объяснимо. Каким бы опытным ни был хирург, всегда есть риск осложнений. Незначительный процент вероятности того, что человек, ложащийся под скальпель с надеждой приобрести молодость и красоту, получит не результат, на который рассчитывает, а серьезные проблемы. А если еще и новая операция предстоит, то волнение усиливается во сто крат. Но через все это надо пройти. Только так повышается мастерство. Надо преодолеть свой страх. Собраться, сосредоточиться. Уверенность хирурга передается пациенту. Вера, что все пройдет хорошо, – вот немаловажная составляющая успеха в пластической хирургии. А может, и не только в хирургии?..
Тимур Андреевич осторожно вел «Лексус» и вспоминал все нюансы работы своего коллеги, Рауфа Зарипова.
…Рауф Зарипов совершил революцию. Именно так и только так можно оценивать разработанную им методику эндоскопической подтяжки лица.
При проведении стандартной круговой пластики, операции сложной и болезненной, но позволяющей кардинально решить все проблемы, вызванные старением, есть ряд недостатков, перед которыми скальпель бессилен. Если верхняя и нижняя части лица после круговой подтяжки выглядят достаточно эффектно, то о средней этого, увы, сказать нельзя. Молодость – это ведь не только отсутствие морщин, это еще и объем, личико «сердечком». С годами в скуловой области естественный объем тканей пропадает, и хирургу приходится натягивать лоскуты кожи практически на голые кости. Морщины исчезают, однако лицо в центральной части начинает выглядеть плоско и неестественно. Конечно, в целом круговая подтяжка оказывает видимый омолаживающий эффект. И поэтому пациентов, желающих прооперироваться, много. Но врачи все время ищут новые технологии, позволяющие добиться еще лучшего результата. И у Зарипова это получилось!
Когда в профессиональных кругах заговорили о новой методике, позволяющей решить проблему средней части лица и вдобавок ко всему получить более длительный эффект, Тимур Андреевич воспринял новость скептически. Возле пластической хирургии полным-полно шарлатанов. Зарипов в Москве практикует недавно, до этого работал в Ташкенте. При всем уважении к этому славному городу заподозрить там наличие передовых технологий – верх легкомыслия. Но когда довелось увидеть результат… В тот же вечер Тимур Андреевич поехал в клинику Зарипова. И понял, что сразу перенять опыт не получится. Требуется специальное оборудование и неоднократное присутствие на операциях, так как технология инновационная, необычная. Но Зарипов с радостью делился информацией. Ему льстило, что он консультирует одного из лучших пластических хирургов Москвы. И хотя сама методика давно запатентована, о деньгах Рауф даже не заговаривал. Прекрасно понимая, что положительный отзыв такого специалиста, как Антипов, послужит самой лучшей рекламой.
… – Теперь надо просто это сделать. Сделать! И я это сделаю! – пробормотал Тимур Андреевич, паркуя «Лексус» прямо перед входом в клинику.
Выйдя из машины, хирург бросил взгляд на часы и скрипнул зубами. До операции еще куча времени. Он приехал слишком, слишком рано. Но заниматься многочисленными административными вопросами клиники не стоит. Дело это нервное, а перед операцией нужны сосредоточенность, энергия и оптимизм.
– Миша, ты не представляешь, как мне нравится Тимур Андреевич, – раздался из комнаты отдыха для персонала голос косметолога Ольги Зацепиной. – Но он на меня внимания совершенно не обращает. Я и так, я и этак. На всех его операциях торчу, как студентка. Любой бы уже догадался.
– Оленька, он очень увлечен работой. После смерти жены, я так понимаю, другие женщины для нашего работодателя просто не существуют. А ваш личный интерес он трактует как любознательность. Не более того.
– Миш, но он же не старый еще мужчина! Работа работой, но и о личной жизни зачем забывать. Мы были бы хорошей парой. Я влюблена до беспамятства! Давай подсказывай, что делать. Должны же быть какие-то… ну не знаю, приемы психологические, что ли.
Психолог пустился в объяснения, но их улыбнувшийся Антипов уже не расслышал, заторопился по коридору в свой кабинет. Неожиданное признание молодой женщины здорово подняло ему настроение.
«А я думал, может, пересадку волос сделать, – подумал Тимур Андреевич, пожимая руку анестезиолога. – Выясняется, не надо. Ольга – прелесть. А я, действительно, ничего не замечал. Что ж, об этом стоит подумать. Но не теперь. Только после того, как крест окажется у меня и я перестану сходить с ума в ожидании звонка».
Поздоровавшись с секретарем, Тимур Андреевич прошел в свой кабинет, щелкнул пультом телевизора.
«Ну конечно же, профилактика, да еще и по всем каналам, – с досадой подумал он и пододвинул поближе лежавшую на столе кипу газет и журналов. – Что ж, будем знакомиться с прессой. Надо же как-то убить время. К тому же я уже пару дней не просматривал периодику. Непорядок. За основными событиями надо следить».
Новости, мягко говоря, не радовали. Нацеленные на Россию ракеты, протесты оппозиции, начинающаяся предвыборная лихорадка.
«Совсем все с ума посходили», – подумал Тимур Андреевич, разворачивая номер очередной лежащей в стопке газеты, «Ведомостей».
Уже при взгляде на первую полосу еженедельника на лбу хирурга выступила испарина. В левом углу, где анонсировались материалы, крупным шрифтом было набрано: «Тайна креста Евфросинии Полоцкой. Загадки больше нет?»
Дрожащие руки не сразу нашли нужную страницу. Развернув наконец треклятую газетенку, Антипов впился глазами в текст. Сначала пробежал подзаголовки. «Контекст эпохи». «Будущая святая». «Мастер Лазарь Богша». «Исчезновение креста: версии».
Подзаголовки слегка успокаивали.
«Возможно, какая-то дата, годовщина. На днях я видел по телевизору сюжет. В Полоцк доставили воссозданную серебряную раку, куда были перенесены мощи святой Евфросинии Полоцкой», – успел подумать Тимур Андреевич. А потом взгляд упал на последний абзац статьи.
«За последние недели в Москве был совершен ряд кровавых преступлений. У следствия есть основания предполагать, что убитые люди занимались поисками креста Преподобной Евфросинии Полоцкой. Как отметил в разговоре с корреспондентом „Ведомостей“ занимающийся расследованием следователь прокуратуры Владимир Седов, „не исключено, что уже в ближайшее время уникальная христианская реликвия будет обнаружена. В настоящий момент следствие располагает материалами, позволяющими выйти на след преступника“. Наш еженедельник пристально следит за развитием событий. Может быть, злоумышленники уже получили в свое распоряжение крест Евфросинии Полоцкой. Но то, что креста на них нет, – это очевидно. Ради собственной наживы и выгоды они готовы на все. Их не остановили ни человеческие жизни, ни то, что они пролили безвинную кровь боровшихся за бесценную православную святыню, что вдвойне кощунственно». Ниже более мелкими буквами было указано: «Материал подготовлен Ликой Вронской».
Дрожь в руках не проходила. Антипов отложил машинально исчерканную ручкой газету и нервно заходил по кабинету. Нет, его не смутило, что в статье речь идет о каких-то убитых людях. Журналисты часто сгущают краски. Но даже если Ларио и стал убийцей – а что-то в его отреставрированном облике вызывало невольные опасения, – то это Тимура Андреевича волновало в меньшей степени. А вот мысли о том, что крест у Ларио, но Андрей, как нынче принято говорить, его «кинул», нашел покупателя, заплатившего за раритет дороже, сводили с ума.
Тимур Андреевич метнулся к столу, где в забавной пластмассовой подставке стоял сотовый телефон, набрал знакомые цифры. После десятого равнодушного гудка пришлось отключиться.
«Андрей не хочет со мной разговаривать. Что? Что это значит?», – волновался он.
Потом спохватился, нажал кнопку селекторной связи и сказал секретарю:
– Верочка, распорядитесь отменить операцию. Нет, пока я не могу сказать, на какое число ее перенести. Я чувствую себя очень плохо, а операция ответственная. Нет, спасибо, «Скорую» вызывать не нужно. Я сейчас поеду домой, отлежусь, и все пройдет…
Он еще говорил с Верочкой, когда в кабинет ворвалась Ольга Зацепина. Ее личико побледнело от беспокойства.
– Что? Тимур Андреевич, что случилось?
Он сорвался на крик:
– Ничего экстраординарного! Я не понимаю, у вас что, работы нет?! Что вы все ко мне привязались?! Просто схватило сердце! Могу ли я себя хоть раз в жизни почувствовать плохо?!
Он схватил портфель и, проскочив мимо хватающей ртом воздух Ольги, выбежал из кабинета.
Еще в коридоре клиники, не отвечая на приветствия сотрудников, он принялся названивать Ларио. Десять гудков. Пятнадцать. Двадцать. Потом телефон самопроизвольно разъединяется…
Он плохо помнил, как, минуя обеденные пробки, добрался до дома. Вошел в прихожую и, не разуваясь, зачем-то прижимая к груди портфель, сел прямо на пол, прислонился спиной к стене.
Через пять минут в дверь позвонили.
«Ларио!» – пронеслось в голове.
Тимур Андреевич прильнул к глазку и закусил губу: возле двери стояли вооруженные автоматами сотрудники вневедомственной охраны.
– Простите, – открыв замок, забормотал он. – Я плохо себя чувствую. Забыл снять квартиру с сигнализации.
– Бывает, – покладисто согласился один из мужчин. – Паспорт ваш предъявите, пожалуйста.
Уладив все формальности, сотрудники вневедомственной охраны удалились, а Тимур Андреевич дотащился до гостиной и упал на диван.
Он любил эту комнату, декорированную в стиле дворцовых покоев XVIII века. И гордился установленными под стеклянными витринами с дополнительной сигнализацией раритетами. Чаша конца XIII – начала XIV века из кованой латуни; чеканка, инкрустированная серебром, золотом и черной пастой. Не важно, во сколько обошелся этот шедевр искусства мамелюков. Он помогал жить, он стал важной частью жизни. Так же, как и фигурка Христа, снятая с распятия, выполненная из дерева, со следами позолоты и полихромии. Отец говорил, что раритет был изготовлен не позднее XII века, и он оказался прав, повторная экспертиза это подтвердила.
Его коллекция. Его любимые экспонаты, которые с радостью выставили бы самые лучшие музеи мира…
Тимур Андреевич не отводил глаз от витрины, но привычной радости и умиротворения созерцание ярко освещенных неоновыми лампами реликвий больше не доставляло. Он так рассчитывал на чудо. Что через пыль веков к нему придет дивный, уникальный крест. Но этого, наверное, не будет. На звонки Ларио не отвечает. Скорее всего, нашел более щедрого покупателя. То есть это Ларио думает, что более щедрого. За такой раритет можно заплатить любые деньги и не торговаться, только радоваться и восхищаться. Но продавец молчит. Что делать – непонятно…
Внезапно Антипов, хлопнув себя по лбу, вскочил с дивана и побежал в кабинет.
Через пятнадцать минут лихорадочного копания в записных книжках он облегченно вздохнул. И, захватив портфель, выскочил из квартиры…
***3
– И как это все называется? Давай объясняй! Славы захотелось? Комментатор, блин, выискался! А что же ты на совещаниях сидишь, как мышь под веником? Сидишь, бляха муха, и молчишь в тряпочку! А с журналистами потрындеть, покрасоваться – это всегда пожалуйста, первый!
«Вот ведь допекло Карпа, – грустно думал Владимир Седов, стараясь слушать вопли начальника с приличествующим ситуации видом: кающимся, но при этом достаточно уверенным. Выдержать баланс было сложно, так как очень хотелось не управлять лицевыми мышцами, а врезать по противной лоснящейся физиономии шефа. – Да уж, как самому рапортовать – так Карп первый так и лезет во все телекамеры. На общих пресс-конференциях прокуроры других округов ведут себя прилично. Нашему больше всех надо, не умолкает, соловьем заливается. Как же его прихватило, родимого…»
– Нет, славы мне не захотелось. Эта публикация появилась с целью активизировать работу по делу об убийстве близнецов, Александра и Никиты Грековых, а также Николая Вадюшина. Не волнуйтесь, ситуация под контролем, – пояснил следователь, с тревогой наблюдая за перемещениями по кабинету зеленой попискивающей кляксы – Амнистии. – Обращаю ваше внимание на то, что конкретной фактуры по находящемуся в производстве делу не обнародовано. Мой комментарий занял ровно две строчки. А журналистка, готовившая публикацию, – человек надежный и проверенный.
– Хм, активизировать. Хм, надежный. Да ты знаешь, как все это называется?!
Как все это называется, Володя так и не узнал. Верная птица приняла стратегическое решение защитить своего кормильца единственным имеющимся в ее распоряжении способом. Во время очередного круга вокруг орущего прокурора Амнистия изловчилась и со снайперской точностью обгадила синий мундир Карпа.
Тот, полностью оправдывая свое прозвище, пару секунд возмущенно хватал ртом воздух, а потом заорал:
– И что в кабинете делает эта дурацкая птица? Здесь тебе официальное учреждение или хрен знает что? Развел тут зоопарк!
Открыв ящик тумбочки, Володя извлек из пачки одну из салфеток, специально припасенных ради таких вот оказий.
– Просто вытрите. Пятна не будет.
Выхватив из рук Володи салфетку, прокурор протер рукав кителя, швырнул бумажку на стол следователя и с треском захлопнул за собой дверь.
Но не успел Седов облегченно вздохнуть, как в дверном проеме опять нарисовалась лысеющая начальственная голова. И заверещала:
– Седов, я предупредил. Эти твои шуры-муры с прессой – в последний раз. И закрой наконец дело Полыкиной. Нам отчет за полугодие скоро представлять, ты и так с пацанами-студентами всю статистику портишь!
«Пошел вон, – мысленно приказал Володя уже снова захлопнувшейся двери. – Пошел вон, урод. Статистика ему не нравится. Да ну его на фиг, карьерное продвижение. Стоит ли годами носом рыть землю, чтобы в конечном итоге превратиться в такое вот самодовольное убожество, которому наплевать на пострадавших людей, на преступников, спокойно разгуливающих на свободе. Главное, ты ж понимаешь, статистика. Урод!»
Тонизированный милой непринужденной беседой с любимым начальником, Володя с рвением принялся разгребать текучку.
Но новости появлялись – одна «лучше» другой.
Позвонил экспертам. Работы с материалами, изъятыми на даче наркоманки – Черники (ох, не забыть бы связаться с ее родителями, пусть вздрючат дочку), а также на месте происшествия, где было обнаружено тело Коли Вадюшина, завершены. Конкретики – никакой.
Связался с однокурсником, обещавшим найти криптографа. Выяснилось: человечек на примете имеется. Но – уехал в командировку, в Москве его пока нет. Ждем-с.
Дорогая любимая супруга… Так, про это вообще лучше не надо.
«Да, я плохой муж, – отодвигая телефон, подумал Седов. Разговор с женой его полностью опустошил. – Я отвратительный отец. Но ведь моя, мягко говоря, неидеальность, обусловленная дурацкой, но любимой работой, была очевидна с самого начала. Зачем было выходить за меня замуж? Рожать Саньку? Пацан от наших разборок скоро неврастеником станет. Почему-то в последнее время при разговорах с моей драгоценной мне постоянно кажется, что из ее рта выпрыгивают мерзкие пупырчатые жабы. Но куда разводиться? Три года всего мальчишке. Не хочу я, чтобы сын без отца рос».
После общения с Людой на душе стало совсем тошно. Когда-то все было по-другому. Нет, женушка всегда за словом в карман не лезла. А исчерпав все свои аргументы, любила сбежать к родителям, рассчитывая на то, что Володя весь изведется без нее, без сына. Но – через дымку любовного дурмана любые проблемы кажутся незначительными. Седов терпел, вначале списывая конфликты на обычную для двух людей притирку характеров. Потом привык и не обращал на Людины выкрутасы особого внимания. Теперь же было от всего этого очень горько. Любовный дурман имеет обыкновение рано или поздно рассеиваться. И тем больнее осознавать: большая и лучшая часть жизни прожита. Впереди – уже, наверное, не лучшая часть. Которая пройдет рядом с женщиной, получающей удовольствие от ссор и скандалов. Но расстаться?..
«Нет, нельзя, – вздохнул Володя, машинально исчерчивая лежавший перед ним лист бумаги рожицами жутковатых чудовищ. – Санька маленький. Потом понадобится, чтобы ребенок в спокойных условиях пошел в школу. Затем переходный возраст, далее по курсу – институт. Я слишком часто видел, что вырастает из детей, чьи родители развелись. Не хочу такой судьбы для своего сына. Не хочу…»
– Ладно, хватит тут Санта-Барбару разводить, – пробормотал следователь и подошел к клетке. Вытряхнул шелуху из кормушки, насыпал сразу оживленно зачирикавшей Амнистии корма, поменял водичку. – Поеду-ка я пообедаю. Раз Людка меня в профилактически-воспитательных целях не кормит, буду нагло прогуливать семейные денежки. Закажу в кафе…
Он сладко зажмурился. И решил, что попросит официантку принести кусок хорошего мяса. И жареной картошечки. И фиг с ним, с постоянно увеличивающимся брюшком. Должны же быть в жизни хоть какие-то радости!
Автомобиль следователя Седова, старые проржавевшие «Жигули», к числу радостей жизни точно не относился. Дребезжал, как ведро с гвоздями, часто ломался. С учетом его возраста, о котором Володя предпочитал суеверно не вспоминать, это было совершенно не удивительно. Правда, была у машины одна особенность. «Жигули» вели себя прилично в том плане, что ломались только возле дома или возле прокуратуры. Что такое секс с машиной на трассе, следователь Седов, к счастью, не знал. И рассчитывал не узнать вплоть до прощания со старым «жигуленком» и приобретения машинки поприличнее.
Открыв автомобиль, Володя опустился на сиденье и с неудовольствием поморщился. На улице-то прохладно, а его таратайка прогрелась, как сауна. После поворота ключа в замке зажигания мотор всхлипнул. И еще. Но потом завелся, загудел ровно.
Володя включил заднюю передачу – впереди «жигуленка» красовался сверкающий темно-синий бампер служебного «Форда» Карпа – и, посмотрев в зеркало заднего вида, сдал назад.
Удар… Несильный, мягкий, но от него ноги на педалях вмиг стали ватными. И – как кадры замедленной фотосъемки в заднем стекле. Взметнулись тонкие руки, раздался истошный визг.
Выскочив из машины, Володя изумленно уставился на лежавшую возле бордюра девушку.
– Девочка, что ж ты по сторонам не смотришь? Как нога, цела? А чего ревешь тогда? Это ссадина, успокойся, – забормотал он, осматривая разодранные коленки. – Как тебя зовут? Не плачь, Таня. Да успокойся же ты!
– Я нечаянно. Извините, – стонала девушка. – О-ой как больно! – Она, опираясь на машину, попыталась встать, но снова опустилась на дорогу. – Ноги не держат…
Кости – это Володя понял даже при визуальном осмотре, а уж когда его пальцы ощупали колени и голени, то сомнений не осталось – у невнимательной Тани совершенно целы. Может, ушиб. Может, растяжение. И стресс, конечно. Возможно, орет как резаная по другой причине. У людей разный болевой порог. Есть уникумы, при малейшей царапине переживающие жуткие страдания.
Подхватив всхлипывающую девчонку на руки, Седов сказал:
– Открой-ка дверь. Ага, вот так. Отвезу тебя к врачу, горе луковое!
Девушка казалась легкой как пушинка. И от нее очень хорошо пахло, розой и лимоном. Седов опустил Таню на заднее сиденье и, показав застывшему на крыльце прокуратуры водителю Карпа язык, нажал на газ.
Ее светлым блестящим волосам, думал Володя, поглядывая в зеркало заднего вида, двадцать. Ее заплаканным глазам двадцать. Только у молодости бывают такие глаза, искренние, горящие, чистые. И чуть полноватым длинным ножкам девушки тоже двадцать. Скоро их обладательница перестанет носить микроскопические шорты. И переходить улицу, не глядя по сторонам. Она станет серьезной бизнес-леди или озабоченной матерью-наседкой. И только тогда поймет, какое это счастье – когда тебе всего двадцать. А теперь – нет, не понимает. Теоретически все ценят молодость и опасаются старости. Но это, наверное, тот случай, когда оценить разницу между медовым ароматом и черной бездной можно лишь тогда, когда уже стоишь на краю…
– А как вас зовут? – вытерев глаза, поинтересовалась Таня.
Володя, хмыкнув, не ответил. «Не надо нам никаких случайных связей. И так башка кружится от красоты ее, молодой и оглушительной, от умопомрачительного запаха. Сейчас заброшу девицу к знакомому врачу и забуду о ней, – подумал Седов. – Не хватало мне еще голову забивать всякими глупостями!»
***4
Больно. Так больно, что, кажется, уже никаких сил нет терпеть, да за что же такие страдания, закончится ли это хоть когда-нибудь…
– У вас мальчик!
В глазах все плывет. Но радость и любопытство заставляют приподняться, сосредоточиться.
Вика смотрит на ребенка в руках врача и от ужаса не может даже закричать.
На крошечных пальчиках – перепонки. Головка малыша слишком непропорциональная, с развитыми надбровными дугами. А глазок и носика почти не видно. На лице – только губы. Толстые, вывороченные.
Ребенок начинает увеличиваться, расти. Вот врач уже едва удерживает жирное тельце.
– Ма-ма… – неожиданно низким басом говорит бывший младенец.
И окончательно становится Дениской.
– Ма-ма-ма-ма…
Вика подскочила на кровати и испуганно оглянулась по сторонам. Сон. Как хорошо, что это всего лишь сон! Неудивительно, что после вчерашнего ее мучают кошмары…
Но надо не разлеживаться в постели. А сделать так, чтобы эти кошмары никогда не стали реальностью. Сергея дома уже нет. И это к лучшему. Она соберет вещи и оставит ему записку. Не будет никаких выяснений отношений. Нечего выяснять. Все оказалось так ужасно, что принять это – невозможно. Может, малодушие. Или трусость. Но поступить по-другому никак нельзя.
Виктория подошла к телефону и, поеживаясь – коротенькая кружевная рубашечка насквозь продувалась сквозящим из открытого окна холодом, – набрала номер Веры.
– Ты че, сдурела, в семь утра трезвонить! – хриплым сонным голосом завозмущалась подруга. – У меня ж сегодня выходной. Могу я хоть поспать по-человечески?
– Извини. Просто мне больше не к кому обратиться. Ту квартиру, где я жила, уже сдали. Можно я пока остановлюсь у тебя?
Верка переполошилась, застрекотала как сорока:
– Ты точно сбрендила. А Сергей? А свадьба? Ничего себе хухры-мухры! Егоная бывшая позвонила? Или, может, домой заявилась? И ты из-за этого все ломаешь? Дурочка! Бабе мы этой быстро морду-то расцарапаем.
– Да замолчи ты! – не выдержала Вика. – Нет никакой бабы! Хуже все. Намного хуже. Я не выйду за Сергея замуж. Сейчас соберу вещи и уйду. Можно у тебя перекантоваться?
– Ты точно дура! Если не баба, то ваще проблем никаких. Напридумываешь вечно всякой фигни! Короче, я сейчас приеду, – заявила Верка и бросила трубку.
«Это ничего не изменит», – уныло подумала Вика.
Машинально набросив рубашку Сергея, она вздрогнула от запаха его одеколона, как от удара хлыстом.
Забыть. Запах, и любовь, и счастье. И Дениску.
Она разыскала свой махровый халат и принялась за сборы.
Думать о том, что она уже успела привыкнуть к этой гостиной. Конечно, комната обставлена простенько, но симпатично. Может, дело в том, что это была первая почти своя комната? И поэтому она так нравилась? Как нравились даже старенькие банки для крупы на кухне, как глупый затоптанный ковер в прихожей?
Думать о том, что девчонкам из кафе «В Габрово» теперь есть о чем посплетничать. Верка, поди, уже всем растрепала, что Вика готовится к свадьбе. Да и сама она, что греха таить, когда писала заявление об уходе в отпуск, загадочно так улыбалась, намекая: ей есть чем заняться. Кое-чем поважнее солнечных ванн!
Думать про жару. Точнее, про ее отсутствие. Наконец-то похолодало, как хорошо. Теперь хоть дышать можно будет, и топик не прилипнет к спине всего через десять минут после душа. И может, безумно дорогие, но жутко натирающие ноги итальянские босоножки со стразами возымеют совесть и перестанут покрывать ноги гроздями водянистых мозолей.
Звонок в дверь ее испугал. Только Сергея сейчас не хватало. Потом Вика вспомнила, что обещала приехать Верка. И значит, ей придется все объяснять. И в глазах уже стоит Дениска, и щеки становятся мокрыми…
Верка, растрепанная, с воинственно торчащими белыми кудряшками, сразу же уперла руки в боки. И затараторила:
– Давай, Викуля, рассказывай. Главное – не раскисай. Один чердак хорошо, а два лучше. Выкрутимся. Пошли кофейку жахнем. Ты хоть завтракала? Бледная, сил на тебя нет смотреть! Не реви, не реви. Москва слезам не верит!
Заливаясь слезами, Вика прошла на кухню, достала банку с кофе. Одна ложка просыпалась мимо турки, разлетелась по бежевой деревянной крышке шкафчика.
– Э-э, милая, да тебе совсем худо, – заметила Верка, понаблюдав, как Вика тыкает пальцем в черные крупинки, а потом стряхивает их в мусорное ведро. – Ты садись, я сейчас уберу.
– У тебя есть сигарета?
Вера изумленно вытаращила глаза:
– Ты же делаешь вид, что не куришь! А если Сергей унюхает?
– Все равно. Я же тебе говорю, свадьбы не будет. Я уже и сумку собрала. Сейчас мы кофе выпьем и уйдем.
«Никуда ты отсюда не уйдешь, не позволю», – явственно прочиталось на лице Веры. Но этот вывод она предпочла оставить при себе, махнула рукой на сумку:
– Там сигареты.
Щелкнув зажигалкой, Вика глубоко затянулась. И, стряхивая пепел мимо блюдечка, попыталась объяснить, что именно случилось…
…Еще работая в кафе, она обратила внимание: по четвергам Сергей никогда не приходит ужинать. То есть случается, что и по другим дням недели его тоже нет. Но он тогда всегда рассказывал, чем занимался. Смотрел футбол, встречался с друзьями. Или просто заработался. А когда Вика невзначай интересовалась насчет четверга, он тоже, как правило, ссылался на работу. Но красивое лицо становилось каким-то уж очень напряженным.
Переехав к Сергею, Вика с ужасом поняла: и теперь он по четвергам исчезает. У невесты-то прав уже побольше, поэтому она прямо спросила: в чем дело? «Волейбол», – отмахнулся Сергей. И видно было: нервничает. «Знаем мы этот волейбол, – с досадой подумала Вика. – Блондинка или брюнетка твой волейбол. Не позволю морочить себе голову. И разрушать нашу семью! А волейбол, солнце мое, ты давно пропускаешь. Потому что Рахманько жаловался, что я совсем тебя затерроризировала, даже в спортзал не отпускаю. Я тут ни при чем, конечно. Но волейбол у тебя по средам. А сумка твоя спортивная валяется в багажнике. И, судя по тому, что ты ее не приносишь домой и не заталкиваешь форму в стиральную машинку, ты в спортзале давно не появляешься…»
Она даже не ожидала, что выследить Сергея удастся с первой же попытки. А как перепугалась, когда вдруг на экране сотового телефона высветился его номер.
Но, к ее большому удивлению, головомойки за самодеятельность не последовало. Когда Вика села на переднее сиденье «Вольво», дрогнувшим голосом Сергей сказал:
– Мне давно следовало тебе рассказать. Но я боялся тебя потерять. Теперь придется. Ты… знаешь что-нибудь о болезни Дауна?
Первый Викин порыв: сказать, что знает. Во-первых, в передаче Андрея Малахова на эту тему точно что-то говорили. Жаль только, сейчас не вспомнить, что именно. Во-вторых, владелец кафе «В Габрово» Богдан Живкович, когда рассчитывается с поставщиками продуктов, часто кричит:
– Ты что, даун?! Тоже мне цены заломил!
Вика уже открыла рот, чтобы заявить о своей осведомленности, но потом прикусила язык. А если Сергей что-нибудь уточнит, а она не сможет ответить? В программе Андрея Малахова говорили, что кризис в семейных отношениях начинается с маленький лжи. Нет, не надо кризиса и вранья.
И она отрицательно покачала головой.
– Это болезнь. Очень тяжелая, неизлечимая. У меня есть сын, Вика. И он болен и находится в доме ребенка. Мы с бывшей женой разбежались сразу же после появления Дениски. Самостоятельно обеспечить уход ребенку с таким диагнозом я не мог…
Новость о бывшей жене Вика восприняла спокойно. Не сошлись характерами, разошлись. Такое сплошь и рядом случается. Но отдать своего ребенка в детдом… Пусть мальчик болен. Но родная же кровиночка. И к чужим людям. Ужасно! В голове не укладывается!
«Наверное, это жена его, стерва, Сережку так настроила. Но ничего, – рассуждала Вика, молча глядя в окошко, – заберем мальчика, как-нибудь справимся. Я забеременеть хочу сразу после свадьбы, малыша родить. Где один, там и второй, как говорится. Выдержим. Ой, а любопытно же, как сын Сережи выглядит. Наверное, такой же красивый, как папка».
Пока жених довез ее до детского дома, Вика уже совершенно успокоилась и даже повеселела. Но большое мрачное серое здание, возле которого притормозил автомобиль, было обнесено глухим бетонным забором с колючей проволокой.
И у нее невольно вырвалось:
– Как в тюрьме!
– Здесь живут дети с особенностями психофизического развития, – сказал Сергей, помогая выйти из машины. – Ты увидишь, они сильно отличаются от обычных малышей. К сожалению, очень сильно.
Они действительно отличались. Комната, куда провел Вику Сергей, то и дело здоровавшийся в коридоре с женщинами в белых халатах, оказалась наполнена маленькими толстенькими… Нет, назвать их детьми не получалось. Детки – это яркие чистые глазки, улыбающиеся ротики, мягкие шелковые волосики. Свет, радость. А здесь же – темнота, безысходность, отчаяние. В комнате копошились совершенно уродливые существа. Хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть их оплывших лиц, кривых зубов, непропорциональных тел, сплюснутых носов и маленьких, почему-то у всех раскосых, неславянских глазок. К одному из таких существ, с постоянно капающей изо рта слюной, ее и подвел Сергей.
– Знакомься, это Дениска.
Мальчик протянул к Сергею руки, и Вика отшатнулась: между пальцами виднелись перепонки.
– Сколько ему лет? – когда получилось проглотить застрявший в горле комок, спросила она.
– Пять! Мы уже умеем разговаривать, – с гордостью сказал Сергей, подхватывая мальчика на руки. – Дениска, скажи что-нибудь тете Вике.
– Па-па, – неожиданно низким голосом промычал Дениска.
И от этого голоса у Вики по телу поползли мурашки. Зубки у мальчика росли через один. Сквозь редкие волосики просвечивал непропорциональный череп. А слюна все капала, капала…
– Ничего, Сереж. Он поправится, – Вика попыталась улыбнуться. – Сейчас ведь такие тяжелые болезни лечат. Медицина ого как развита.
– Виктория, Дениска не поправится. Никогда. Понимаешь? – тихо сказал Сергей, уклоняясь от стучавшего ему кулачком в лицо ребенка. – Это не лечится. Дениска – другой. И у него все будет по-другому. Он начал говорить только в четыре годика. Он будет учиться в специальной школе. И с трудом сможет освоить программу младших классов.
«А что, если? И у нас? Получится такой же?» – холодея, подумала Вика.
– Сережа… только ты не обижайся… а почему дети болеют этим Дауном?
– Пошли, – Сергей опустил Дениску на пол и кивнул вязавшей на диване женщине, присматривавшей за ребятишками. – Я отведу тебя к врачу, она все тебе объяснит. Ты имеешь право получить полную информацию.
Врач, к которой ее привел Сергей, Вике понравилась. Приятное доброе лицо, мягкий голос, участливая. Посмотрев на Вику, она сразу же бросилась к шкафчику, достала таблетку, протянула стакан с водой.
После таблетки стало легче. Но ненадолго.
После того, как Вика поняла, что синдром Дауна является генетическим заболеванием, обусловленным лишней присутствующей в клетке хромосомой, врач сказала:
– В основном рождение ребенка с синдромом Дауна не связано с наследственностью. Но у Дениски другой случай, который встречается всего в нескольких процентах от общего числа страдающих этой болезнью.
– То есть мама Дениски в этом виновата? – перебила Вика, испугавшись, что врач вновь засыплет непонятными словами. – Мама Дениски, да?
Женщина вздохнула и посмотрела на Сергея. Тот едва заметно кивнул.
– Нет. У Дениски, как показали анализы, изменение численности хромосом обусловлено не яйцеклеткой. Почему так происходит со сперматозоидами – врачи не знают.
– То есть это может повториться? И у нас? У нашего ребенка? – опять перебила Вика, с трудом сдерживая набежавшие на глаза слезы.
Врач кивнула. Но сразу же уточнила:
– Но риск минимален. К тому же с учетом того, что у Сергея уже есть ребенок с синдромом Дауна, ваша беременность будет протекать под особым контролем медиков. Есть анализы, которые уже в ходе беременности позволяют установить у плода лишнюю хромосому. И такая беременность прерывается…
На обратном пути они почти не разговаривали. Вика чувствовала взгляд Сергея и думала, что надо сказать что-то ободряющее, но не могла.
Любовь, надежды и мечты – все в ней покрывалось ледяной коркой ужаса.
Наверное, жених это понял.
Вика старательно притворялась спящей, когда Сергей, отгонявший машину на стоянку, вернулся. Но уловки избежать близости оказались напрасными. По раздающимся из зала звукам стало понятно: Сергей и не думает проводить ночь в спальне, постелил себе на диване.
А потом приснился кошмар. Но даже если бы и не приснился – это ничего бы не изменило.
Жить и бояться. Жить и видеть страдания Дениски. Жить и… Но разве это жизнь?!
… – Все правильно, – сказала Верка, расплющив в блюдечке очередной окурок. – Пошли отсюдова. Нормального мужика тебе найдем. С небракованными этими самыми, как там их… Сперматозаврами.
Улыбнувшись сквозь слезы, Вика сняла с пальца кольцо и положила его на стол.
Прощайте, белое золото и изумруд. Прощай, Сергей…
***5
– Я – поросенок. Ты слышишь, «фордик», я – совершенно бессовестное создание, – бормотала Лика Вронская, лавируя в неожиданно неинтенсивном для полудня транспортном потоке. – Это ж надо: приезжать в офис раз в месяц за зарплатой. Моему шефу, Андрею Ивановичу Красноперову, памятник надо поставить за то, что при таком отношении к трудовой дисциплине он меня не уволил. Да, все-таки золотой у меня шеф. Разрешает пиарить свои книжки, ставит в номер нужные Седову статейки. Может, мне его женить в очередном романе. Как думаешь?
Двигатель машины ровно урчал, как всегда выражая полное согласие со всем услышанным.
«Смотри на дорогу», – истошно взвизгнули тормоза.
Лика вытерла ладонью вмиг взмокший лоб. На соседнем ряду, откуда она только что удрала, произошла авария. Грузовик въехал в бампер темной «Шкоды», смял заднюю часть автомобиля, брызнул стеклом. Но этим неприятности для «Шкоды» не ограничились. Уже остановившуюся машину протащило вперед, и «Шкода» ткнулась в бампер спокойно дожидавшегося зеленого света «Рено». Сочувственно понаблюдав в боковое зеркало за выскочившими из пострадавших авто водителями, Лика осторожно нажала на газ и всю дорогу до редакции вела «фордик» так аккуратно, словно на пассажирском сиденье находился принимающий экзамен по вождению инспектор ГИБДД.
Программа-минимум нахождения в редакционных стенах включала быструю подпись всяких бумажек в бухгалтерии, очередное вручение доброму Андрею Ивановичу на днях вышедшего детектива и тихое мгновенное бегство. Но план полетел в тартарары уже в длинном коридоре офиса.
– О, Лика, привет, – в голубых глаза стиль-редактора отразилась такая искренняя радость, что совесть заколола Вронскую с особым остервенением. – Как хорошо, что ты вышла на работу!
– Я на пару минут всего, – на ходу пробормотала Лика. Главное – добраться до кабинета бухгалтера. Может, хоть там удастся спрятаться от добрых сотрудников «Ведомостей», алчущих пополнения в своих измотанных работой рядах. – Мне книжку надо дописывать.
Из ньюс-рума мгновенно высунулась черноволосая голова первого зама:
– Кстати, о книжках. Я вот подумал: а не сделать ли нам серию интервью с теми, кто вошел в шорт-лист «Букера»? Давай пообщайся с писателями.
– Хорошо, – покорно согласилась Лика. Спорить с этим кадром – себе дороже. Он же – высококвалифицированный специалист по интеллигентному проеданию мозгов. Своего по-любому добьется. Но уж лучше делать работу с непрогрызенной головой. – Я даже знаю, на каких литературных порталах они тусуются. Поймаю. Сделаю.
– А в какие сроки? – нежно улыбаясь, не унимался парень.
– Но это же не только от меня зависит! – скрываясь в нужном кабинете, крикнула Лика.
Бухгалтер, оторвавшись от пасьянса на мониторе компьютера, сразу деловито раскрыла толстые папки с платежными ведомостями.
– Тебе деньги на карточку или наличкой?
Рассчитывавшая побыстрее сделать ноги из родного коллектива, Лика сказала:
– Давай на карточку.
– Да, кстати, – бухгалтер протянула листок, – чуть не забыла. Когда секретарь на обед ходила, тебе кто-то звонил.
Номер телефона и короткая пометка «Александр Васильевич». Вот и все, что было написано на клочке бумаги.
– А что это за Александр Васильевич?
– Тебе виднее, – лукаво улыбнулась молодая женщина. – Может, поклонник. Может, читатель. Он сказал, что хочет с тобой поговорить по поводу последней статьи. Эй, ты куда?! Здесь еще распишись!
Наскоро нарисовав очередной крючок, Лика выскочила за дверь и захлопала по карманам джинсов в поисках телефона.
Последняя статья. Она была про крест Евфросинии Полоцкой!
– Да, Лика, очень приятно. Я ждал вашего звонка, – зарокотал в трубке приятный мужской басок. – Конечно, я готов с вами встретиться. Ну, разумеется —там, где вам удобнее. Кофейня на Тверской? Отлично!
Позвонить Седову? Поставить его в известность о том, что предстоит встреча?
Лика колебалась. Да, наверное, стоило бы проинформировать на всякий пожарный случай. Но время дневное, на Тверской всегда толпы народу, в кофейне тоже многолюдно. К тому же бухгалтер в курсе, что в редакцию звонили.
«Не будет же он меня убивать средь бела дня, – решила Вронская, с трудом пробираясь в гомонящем людском потоке. – Пусть Володька спокойно работает. Лучше я потом ему перезвоню и сообщу хорошие новости».
Выбрав столик, с которого идеально просматривался вход в кофейню, Лика заказала капуччино и нервно застучала пальцами по столу. У курильщиков есть чем заняться в таких ситуациях. А что делать некурящим?
К счастью, долго томиться ожиданием не пришлось. Не успела Лика выпить кофе, как на пороге появился невысокий мужчина за пятьдесят и стал оглядываться по сторонам…