Глава 8

Сколько разных новостей хотелось сообщить Седову Лике Вронской!

И про то, что гувернантка Тани Мария Дмитриевна производит неоднозначное впечатление, и про драку Андрея с Вадимом, и про альбом Пикассо, вроде бы не значащийся среди семейных ценностей Липиных.

Но она застыла на пороге, не в силах вымолвить ни слова.

В кабинете Седова почему-то оказалась Лена, ее миловидное личико явно было заплаканным.

– Не помешала? – переминаясь с ноги на ногу, Вронская кашлянула. Вид у Седова был очень мрачный. – Я могу зайти в кабинет или мне подождать, пока вы закончите?

Лена, пригладив растрепавшиеся светлые кучеряшки, пробормотала:

– Соседка, привет! Наверное, мы уже закончили. Сейчас меня в тюрьму заберут.

– Тебя? В тюрьму? А почему? Эй, Седов, ты чего девушку обижаешь? Я что-то пропустила?!

Она вымученно кивнула:

– Это я Таню убила. Не специально, конечно. Так вышло.

– Лена, поезжайте домой, – Седов встал из-за стола, ясно давая понять: разговор закончен. – Если все то, что вы рассказали, правда – то к смерти Тани вы не имеете никакого отношения. На затылке девушки действительно была гематома. По результатам экспертизы, повреждение прижизненное, и не находится в причинно-следственной связи с наступлением смерти. Липина скончалась от того, что ей перерезали горло. Уже задержан человек, подозреваемый в совершении этого преступления.

Лена изумленно вскинула брови:

– Ничего не понимаю.

– Вы можете быть свободны. Пока, во всяком случае. Я не занимаюсь производством по этому делу, поэтому у меня нет полномочий вас задерживать. Конечно, я сообщу ту информацию, которую вы мне предоставили, своему коллеге. Думаю, он будет ее учитывать, однако не станет принимать мер по ограничению вашей свободы.

– Как камень с души упал! – ее лицо озарила улыбка. – То есть я могу идти?! Как здорово! И правда, побегу, мне с собачками гулять надо.

Она так торопилась скрыться за дверью, что споткнулась и чуть не упала; покраснела, словно помидор…

– Нормальная у тебя работа, Седов, – Лика, отодвинув в сторону настоящий человеческий череп, забралась на подоконник, обхватила колени руками. – Преступников на свободу отпускать! Ты часом не влюбился в нее?

– Издеваешься! Ты даже не поинтересовалась, что она мне рассказала, – а уже выводы делаешь!

Лика пожала плечами, следя взглядом за полетом пересекающего кабинет зеленого попугайчика, которого Володя назвал Амнистией.

Нахальная птица – та еще коварная особа, стоит только зазеваться – обгадит мгновенно. Она не выносит женщин (естественно, Седов – только ее любимый хозяин), не любит, когда на Володю повышают голос (начальник его это просек и никогда не устраивает Седову разнос на рабочем месте, к себе «на ковер» вызывает). А тут – и первое и второе в одном флаконе, к любимому хозяину пришла очередная мадам и орет. Надо не терять бдительности! Пусть у Володи в столе специально припасена стопка салфеток для ликвидации «приветов» от Амнистии, очищать одежду от пятен – удовольствие ниже среднего…

– Между прочим, я выяснил, каким образом возле трупа Тани оказалось твое кольцо, – следователь выбил из пачки сигарету, но, под укоризненным взглядом Вронской, засунул ее обратно. – Его Лена пыталась украсть.

– Что? Украсть?! Мое кольцо, которое мне родители подарили? Кошмар! Нормальные у меня соседи…

– Она сказала, ей собак кормить было нечем.

– Отличный повод стырить колечко у тех, кто тебя пригласил в гости. Я бы, правда, вместо воровства попробовала бы поработать! Знаешь, большинству нормальных людей это здорово помогает решать материальные проблемы!

– Не кипятись… Твое кольцо же у тебя, никуда оно не делось…

«Да он втюрился в нее, – изумилась Лика, не веря своим глазам: Седов, тот самый принципиальный Володька, считающий, что уголовный кодекс надо знать лучше, чем Отче наш, оправдывает воришку! – И когда только успел… Впрочем, иногда именно так оно и происходит: вопреки логике, в совершенно неподходящей ситуации…»

Тем временем следователь продолжал:

– Она хотела украсть у тебя кольцо. Потом собиралась перебросить его через забор к себе на участок. А там, возле стройматериалов, уже находилась Таня. Она ждала какого-то Антиквара… Видимо, Самойлова… Но Татьяна, похоже, точно не знала, кто с ней под этим ником переписывался… Таня набросилась на Лену, та ее оттолкнула. Липина упала и ударилась затылком. У Тани был обморок – а Лена решила, что убила девушку. Потом к Липиной подошел убийца и перерезал ей горло.

Лика скептически нахмурилась:

– Володя, мне кажется, ты сейчас находишься в слегка измененном состоянии сознания. И вряд ли можешь адекватно оценивать действительность. Да эта Лена с тобой уже делает все, что хочет! Она навешала тебе лапши на уши, а ты и рад, веришь каждому ее слову!

– Лика… Ну, я все-таки уже большой мальчик, да? Базар фильтрую, мух от котлет отделять умею; в конце концов, это – моя работа. Да, мне симпатична Лена. Ну и что? От симпатии профессиональные рефлексы не отключаются… И потом, есть же факты. У Тани на затылке была гематома, это Антон еще при осмотре трупа у тебя на участке заметил. Сегодня я перезвонил судебному медику, который вскрытие проводил, и уточнил: действительно, то повреждение было прижизненным и не является причиной наступления смерти… Помнишь, Лена в тот вечер кричала: «Не было никакого перерезанного горла!» У нее сдали нервы. Она была уверена, что убила Таню. Приехала ко мне, увидев записку на твоем заборе. Но это был только предлог, я это сразу просек; такую новость вполне можно и по телефону сообщить. А на самом деле девчонке страшно было, хотела разнюхать, есть ли улики против нее. Нервы не выдерживали. Я на нее поднажал, она все рассказала. Наблюдал за ней во время этого рассказа – по лицу выходило, говорит правду. Судьба у нее, конечно, не сахар… Впрочем, если без эмоций, а по сути, с точки зрения логики, неувязок я лично не заметил. Все сходится, понимаешь?

Лика забарабанила пальцами по колену.

Даже если все не сходится – Володя сейчас все равно этого не увидит.

Впрочем, ладно – подозрения в адрес Лены действительно возникали не самые сильные. И этот ее рассказ Седову, пожалуй, расставляет все точки над i.

«Сегодня очень важный день, – решила Вронская, задумчиво рассматривая человеческий череп. Седову он достался «по наследству» от вышедшего на пенсию следователя и оказывал на разговорчивость свидетелей исключительно положительное влияние. – По большому счету, появилась ясность по двум вопросам. Андрей получил письмо от Игоря Панченко. Тот суровой мужской дружбой клянется: он не при делах, никого не убивал, но с учетом особенностей биографии временно «делает ноги». Лена решила исповедоваться Володьке, и это тоже отчасти проясняет ситуацию. Пока, наверное, вычеркиваем и ее из числа подозреваемых. Что у нас остается? Записка с угрозами на моем заборе. Подозрительная Мария Дмитриевна. И альбом Пикассо… Непонятно, откуда он появился у Тани. Если верить гувернантке, в число семейных реликвий он не входил. Значит, где-то же все-таки серьезно ограниченная в свободе общения и перемещений девушка его раздобыла, самостоятельно раздобыла… Но можно ли верить Марии Дмитриевне? И чего боится Вадим?.. Ах да, еще момент с завещанием Липина-старшего, который подсказал Андрей. Вот, кажется, и вся информация. Разложила для себя по полочкам, теперь буду консультироваться с Володей».

Лика потянулась к черному кожаному рюкзачку, достала упакованную в файл записку.

Седов повертел в руках прозрачную упаковку и пожал плечами:

– Покажу криминалисту, вдруг можно снять «пальчики», проверить по базе. Но ты же понимаешь: если автор записки не попадал в поле зрения правоохранительных органов, это ничего не даст. Распечатано на обычном недорогом черно-белом принтере. Но поскольку у нас нет ни образца для сравнения, ни предположений, где такой образец может находиться, – за эту ниточку тоже не потянешь. Похоже, крепилась эта штука клеящим карандашом, возможно, частицы какие-то от кожи или одежды тоже зацепить можно.

– А почему ты считаешь, что способ убийства Тани и Липиных-старших совпадает? – Вронская соскользнула с подоконника и, зябко поведя плечами (от утреннего солнца давно не осталось ни следа, как же теперь холодно в легкой майке и льняных брюках!), заходила по кабинету. – Я прочитала копию экспертизы, которую ты привез. В первом случае – всего два ранения, во втором – множественные повреждения.

– Но основная область нанесения одна и та же.

– Что ж, тебе виднее. Могла ли гувернантка убить своего любовника и его жену, а сейчас еще – и Таню? Андрей подсказал мне возможный мотив – завещание.

– Чисто теоретически – да. Давай рассуждать – эта Мария могла украсть ключи, сделать дубликат; появиться у Липиных, когда те еще спали… На твой участок, наверное, она тоже могла попасть – у вас высокий сплошной забор, но вы не закрыли ворота, чтобы как можно больше автомобилей поместилось на парковке возле дома. И Мария знала о том, что Таня будет присутствовать на этой вечеринке. Она могла узнать, что Таня переписывается с Самойловым и договаривается с ним встретиться. Когда денно и нощно находишься рядом с человеком, улучить момент для того, чтобы покопаться в его электронной почте, совсем несложно…

– А может, она действовала в сговоре с Самойловым? И все-таки я не понимаю, – Лика резко наклонилась в сторону, удачно уворачиваясь от норовившей нагадить ей на плечо Амнистии, – откуда у Тани этот альбом Пикассо, где он сейчас, и связан ли со всей этой историей?

– Давай условно будем считать – гувернантка в сговоре со строителем.

– Но… я вспомнила, Володя! Мне она сказала, что ее допрашивали, и она рассказала о том, что Самойлов следил за ней и Таней. Она бы не стала выдавать сообщника!

– То есть сговор отпадает. Остаются два вопроса: могла ли Мария Соловьева заварить эту кашу, и связаны ли все эти преступления с альбомом Пикассо. Насчет завещания я попробую уточнить, и…

Володины рассуждения прервал звонок мобильного телефона.

Динамик у следователя особой тайны из содержания разговора не делал.

До Лики доносились почти полные предложения: обнаружен труп на шоссе… огнестрельное ранение… на месте происшествия работает оперативно-следственная группа…

Вронская посмотрела на часы. Похоже, Володе придется ехать «на труп». Ничего не поделаешь, работа, теперь следователю не до разговоров с друзьями. Андрей пока вряд ли освободился после визита к врачу; значит, придется где-нибудь подождать бойфренда.

– Ау? Ты слышишь, что я тебе говорю?!

Лика виновато улыбнулась, и Седов махнул рукой:

– Ладно, писательница, что с тебя возьмешь. Уже, наверное, как обычно, полромана мысленно накатала… Звонил Загуляев. Помнишь, это тот следователь, который работал на осмотре трупа Татьяны Липиной; он и уголовное дело возбуждал, расследованием занимается. Короче, плохие новости. Убили твою соседку, Диану Зарипову. Труп обнаружил ее муж. Загуляев сообщил, что он уже и первый обыск в доме убитой сделал. Угадай, что он нашел в коттедже?

– Да ты что?! Альбом Пикассо?

– Нет. Шустрая какая! С таким-то воображением точно только книги писать… В корзине для бумаг лежала скомканная записка «Вронская, тебе не жить». Только буквы смазались, картридж в принтере, наверное, недавно заменили. Похоже, первый чумазый экземпляр записочки твою соседку не устроил (эстетка выискалась), вот она второй и распечатала.

– Диана? Но почему? Это она мне угрожала?!

Седов пожал плечами:

– Откуда я знаю, почему. Это уже у тебя надо поинтересоваться. Нет, ну, может, муж ее эти записки распечатывал. Да там по «пальцам» скоро понятно будет.

– Седов! Я понятия не имею, что плохого этим людям сделала!

Володя сделал большой вдох и с шумом выдохнул воздух:

– Значит, придется разбираться. Но это еще не все новости. Убийцу видели… Места там у вас, оказывается, ягодные; какая-то пенсионерка на радость следователю чернику собирала. Стреляли из машины, припаркованной у обочины. За рулем находилась темноволосая женщина.

– А кто стрелял?

– Она и стреляла…

Лика бросила взгляд на часы, потом подняла глаза к потолку, производя подсчеты.

Получалось, что гувернантка (темноволосая!), теоретически могла после разговора сесть в машину и поехать расправляться с Дианой.

Но… наверное же надо как-то планировать такие вещи, доставать оружие, заботиться об отсутствии возможных очевидцев?..

И почему – именно Диана? Случайный свидетель?

– Ничего не понимаю, – с тоской глядя на Володю, пробормотала Вронская.

– Поехали, – Седов сунул в карман зажигалку и сигареты. – Дел у меня пока вроде никаких срочных нет, отвезу тебя в твою деревню, заодно и с Загуляевым поговорю. Думаю, он не будет возражать, если мы осмотрим место происшествия и дом потерпевшей. Не нравится мне все происходящее, активно не нравится…

– А мне как не нравится!

Лика собиралась было еще сказать, как это жутко – когда убийство происходит в твоем собственном доме, когда убивают знакомых и соседей.

Но ее отвлек телефонный звонок, после которого пришлось говорить совсем другое.

– Володя, я не могу составить тебе компанию. Вадим Андрею в глаз дал, и так сильно… Придется делать операцию, а Андрей на машине. Я сейчас поеду в клинику и буду ждать, когда закончится операция. За руль ему будет нельзя.

Седов схватил Лику за руку:

– Поехали скорее, я тебя подвезу. Что ты за человек такой, опять глаза на мокром месте. Все хорошо будет!

«Просто я его очень люблю. Очень за него переживаю», – отвернувшись, она промокнула выступившие слезы подушечками пальцев.

Не то чтобы боль ушла; она по-прежнему была всем миром, серым, мрачным, пустым.

Но многочисленные бытовые хлопоты, связанные с подготовкой к похоронам, по крайней мере, сделали ее чуть слабее. Они вынуждали хотя бы не закрываться в своей скорбной раковине, заставляли думать, двигаться, разговаривать. И даже – как в этом конкретном случае – предъявлять претензии.

– Это никуда не годится! Что вы себе позволяете?! Я вас прождал три часа! – закричал Вадим, когда, наконец, в Макдоналдс, находящийся возле станции метро «Китай-город», вошла худенькая блондинка в черной рубашке и темных джинсах.

На лице похоронного агента, мельком бросившей взгляд на часы, отразилось сожаление:

– Извините, пробки, – пробормотала она, присаживаясь рядом с Вадимом. Девушка открыла портфель, достала кипу листков. – Я принесла вам много новых фотографий гробов. Они итальянского и французского производства, некоторые модели уже в Москве. Если вам понравится то, чего в настоящий момент нет в салоне или на складе, доставка будет организована в течение недели. Также я заезжала в свадебные салоны, распечатала фотографии нарядов; вот снимки из обувных магазинов…

Вадим просматривал фотографии и понемногу успокаивался.

Конечно, нервы после произошедшего ни к черту, так и хочется на людей бросаться; мстить им за то, что они могут просто ходить и дышать, не испытывая мучений.

Но все-таки нельзя не отметить: девчушка, которую в похоронном агентстве рекомендовали как отличного специалиста, вполне справляется со своей работой. Она деловита, собранна, держится корректно-сочувственно. А сколько времени экономится!

«Я уже начал бояться, что вообще никогда не похороню сестру, – думал Вадим, изучая каталог с гробами. – В одну контору приедешь, в другую – везде одна дешевка; да еще козлы всякие с замечаниями: «Не все ли равно, в каком гробу закапывать!» Никому нет никакого дела до твоих переживаний! Все товары, связанные с похоронами, продаются точно так же, как гамбургеры в этом долбаном Макдоналдсе; безо всякой скидки на эмоциональное состояние покупателей ритуальных товаров. Поубивал бы таких уродов! К счастью, друзья подсказали – сейчас уже похоронные агентства созданы, там все вопросы можно решить, начиная от места на кладбище и заканчивая выбором ресторана для поминок. Девочка в общем и целом попалась толковая; не такая курица, как моя секретарша или как Мария Дмитриевна. По крайней мере, мы уже выбрали катафалк, зал для прощания, со священником договорились…»

– Эта модель есть в наличии? – Вадим провел пальцем по фотографии с черно-белым гробом, обитым изнутри светлым атласом. – Очень хорошо, оплачивайте. Теперь посмотрим на платья…

Вадим изучал свадебные наряды и чувствовал, как в груди снова поднимается волна возмущения.

Где же носит эту Марию Дмитриевну! Она ведь тоже должны была объявиться в этом Макдоналдсе сто лет назад!

У нее было важное поручение – дать взятку. То есть в самой взятке ничего важного не имеется, рядовой момент. Важен предполагаемый результат – разрешение от мэрии захоронить Таню рядом с родителями. То кладбище закрыли уже много лет назад, официально захоронения на нем проводить было нельзя, однако знающие люди подсказали координаты человечка, который за умеренную плату решал подобные вопросы.

Гувернантка поехала к нему и исчезла!

Да что же это за день такой! Как начались неприятности с приходом с утра пораньше Андрея Ермоловича, так и не заканчиваются…

После осмотра коттеджа, где жила Диана Зарипова, у следователя Константина Загуляева возникло сильное желание умыться, сполоснуть руки, поплескать в лицо ледяной водой.

Спальня потерпевшей только усилила его сочувствие к девушке. Вся комната была битком набита плетками, ошейниками, кожаными масками и прочей садомазохистской дрянью. А еще там имелась какая-то жутковатая штуковина вроде креста, с цепочками, видимо, предназначенными для фиксации рук и ног…

Он осторожно заглянул в ванную, словно опасаясь наткнуться на очередной атрибут интимных игр, подошел к белоснежной сверкающей раковине. Поток льющейся воды устремился в нее хрустальным водопадом.

Машинально наблюдая за жемчужной россыпью капель, следователь пытался осознать, как могли быть связаны работяги Самойлов и Шмаков с женой бизнесмена Дианой Зариповой.

На первый взгляд казалось, такой связи нет и быть не может. В записной книжке Дианы телефонов Самойлова и Шмакова не обнаружено. Первоначальный опрос соседей также пока не позволил судить о знакомстве Дианы, Сергея и Вячеслава: по крайней мере, мужчины подобной внешности не приходили в коттедж потерпевшей. Если бы не записка с угрозами в адрес Лики Вронской – то можно было бы считать, что Зарипова не связана с подозреваемыми в убийстве Татьяны Липиной и ограблении Вадима Липина.

Но ведь такая записка была… И писала ее Диана, на распечатке именно «пальцы» потерпевшей. Вронская с Седовым начали что-то вроде собственного расследования, и Лике сразу же стали угрожать. Все это как-то связано. Хотя…

Костя, сполоснув лицо, вытер его бумажной салфеткой и скептически усмехнулся.

Хотя если бы не эта записка, путающая все карты, – в убийстве Дианы запросто можно было бы подозревать ее супруга. Этот Валерий Палыч – тот еще фрукт; сколько у него в спальне приспособлений для садомазохистских игрищ – это же просто уму непостижимо! С такого сексуального извращенца станется с женой расправиться, сегодня – плетка и наручники, завтра – пуля. Да, в Диану вроде бы стреляла женщина – так эта мадам могла быть просто сообщницей маньяка. Нормальным людям, конечно, черепа дырявить – никакого удовольствия, а вот у лиц с сексуальными патологиями свои предпочтения. Поскольку хозяин дома – мужчина, мягко говоря, со странностями, он мог запросто общаться с такими же неоднозначными персоналиями. Подобное притягивает подобное, как говорится.

Вот только эта записка с угрозами… Она все-таки свидетельствует о том, что у Дианы тоже были не самые чистые намерения насчет соседки. Вронская отрицает, что у нее с Дианой сложились неприязненные личные отношения; и ведь правда: врагов на вечеринки по случаю новоселья не приглашают.

«Я никогда не разберусь в произошедшем, – уныло думал Загуляев, возвращаясь в кабинет Дианы, напоминающий многочисленными полками вдоль стен библиотеку. – Я не тяну эту работу, совершенно…»

Впрочем, уже через пару часов его настроение кардинально поменялось.

К коттеджу подъехал следователь Седов, и у него, как выяснилось, имелся на примете подозреваемый на роль убийцы Дианы, некая брюнетка Мария Соловьева.

Алиби у этой женщины на временной промежуток, в который, по предварительным данным, наступила смерть Дианы Зариповой, не оказалось. И цвет ее машины совпадал с тем, который называла случайная свидетельница убийства. В марках автомобилей женщина, собиравшая чернику, не разбиралась; сказала только, что машина, из которой обстреляли джип Зариповой, была светло-серебристой. На светло-серебристом «Субару Импреза» ездила и Мария Соловьева…

Не спится.

Жизнь почему-то вырулила на черную полосу, мчится по ней на бешеной скорости, и чем дальше в лес – тем больше дров.

Ага, заснешь – и еще какая-нибудь ерунда произойдет…

«День начался ужасно, с угроз в мой адрес, – Лика Вронская смотрела на спящего Андрея, и сердце просто заходилось от боли: бедный, прооперированный, слепой почти. – Потом Диану убили, потом у Андрея так все неудачно сложилось. Нет, любимый, конечно, храбрится. Мачо не плачут и все такое, выпил виски (вряд ли ему было можно после операции спиртное) и захрапел. Я так не умею, у меня нервы на пределе. Переживаю за Андрея больше, чем за себя бы беспокоилась. И девчонок убитых до слез жалко. Конечно, с Дианой у меня не самые лучшие отношения были. Теперь стыдно, что я сердилась на нее. Все эти ссоры, ее зависть, моя вспыльчивость – это все такая фигня на самом деле, очень жаль соседку. А еще страшно. Ведь эта мерзкая тварь, преступник – он где-то близко, совсем рядом, а у меня доченька…»

Залаял Снап, и Лика вздрогнула.

Вообще-то такие ночные вопли обычно означают только одно: под покровом ночи кошки добрались до мусорного бака и пытаются поднять его крышку (иногда, как ни странно, им это удается). Днем Снапи радостно прогоняет незваных гостей с лужайки, а потом спешит за угощением. Но собака ночует в доме, и уж тогда коты бедокурят на участке по полной программе, а Снапи все пытается исполнить свой собачий долг, грозно лает под дверью.

Через пару секунд к лаю Снапа присоединилась многочисленная соседская псарня, и Вронской стало совсем не по себе.

– Андрей, – она чмокнула его в щеку, зашептала на ухо, – что-то собаки гавкают. И наш пес, и Ленины. Я стала бояться их лая после всего произошедшего.

– Котикам тоже надо кушать, – сквозь сон пробормотал бойфренд, обнимая Лику за талию. – Давай мы будем спать, а не болтать.

Она выскользнула из его рук, подошла к окну.

Участок неплохо освещался парой электрических фонарей, а еще маленькими декоративными фонариками, работающими на солнечных батарейках.

Вроде бы ничего подозрительного, и лай стих. Но…

«Я только посмотрю, все ли в порядке у Лены. – Лика сняла шелковую коротенькую рубашку и потянулась за шортами. – Конечно, можно было бы позвонить, но я тупо не знаю ее мобилы. Не хватало, чтобы еще одну соседку на тот свет отправили. Я буду осторожна. Возьму с собой нож, на всякий пожарный».

Через пять минут она уже стояла у калитки соседнего дома и жала на кнопку звонка.

Похоже, звонок не работал. А дверь – Вронская осторожно опустила ручку вниз и вздрогнула – дверь была открыта…

Собаки прокомментировали первые же шаги по Лениному участку оглушительным лаем.

– Да замолчите вы, что, кошек никогда не видели! – соседка высовывается в окошко и грозит темноте маленьким кулачком. – Кто там хочет больше никогда крекеров не получить?!

Лика чувствует, что страх, сжимающий сердце, убирает цепкие холодные пальцы, и по губам невольно расплывается дурацкая улыбка.

Лишить собак угощения – это, безусловно, страшная кара.

А ведь все понимают эти четвероногие создания. Вот и тявкать почти перестали. Но, наверное, не стоит их упрекать в том, что они – плохие охранники. Топал бы по дорожке человек с незнакомым запахом – они бы, несмотря на суровую перспективу лишения вкусняшек, тут такое бы устроили!

– Отче наш, иже если на небеси… – понеслось из открытого окна.

Лика, собиравшаяся постучать в дверь, замерла. Как-то неудобно отвлекать человека в такой момент…

Соседка быстро прочитала молитву, а потом забормотала:

– Господи, боженька, спасибо тебе, что послал мне такого человека, как Седов. Он сказал – нет на мне греха, не убивала я Таню. И мне сразу стало так легко и спокойно. Я не загубила невинную душу! Да, я хотела украсть, я ее ударила. Но не убивала. Пожалуйста, боженька, пошли Седову здоровья и всего-всего самого хорошего. Упокой, господи, души Татьяны и Дианы. Я понимаю – на все твоя воля, и если Ты забрал к себе таких молодых девушек – значит, не надо нам роптать. Я верую, что тот злодей, который это сделал, понесет кару за свои грехи. А еще, боженька… прости, что я об этом опять говорю… но, пожалуйста, пошли мне парочку желающих постричь собак. Я так хочу купить своим собачкам хотя бы печенки и сердечек, а денежек совсем нет…

«Блин, да что я за истеричка, – Лика, всхлипнув, осторожно стала пробираться по дорожке к выходу. Вдоль узкой тропинки росли какие-то колючие цветы, то и дело обжигающие ноги. – Теперь уже вообще разрыдаться хочется. Надо будет поехать на рынок, кормом затариться для Лениных собак и мясом. Подозреваю, соседке и самой часто есть нечего. А куда ей работать с утра до ночи с такой псарней? Но ничего, что-нибудь придумаем, безвыходных ситуаций не бывает. Можно подыскать ей дистанционную подработку, через Интернет. Можно помочь ей тут гостиницу для собак обустроить. Главное – похоже, Лена во всей этой жуткой истории и правда не замешана. Допустим, она могла бы наврать Седову. Но лукавить во время молитвы… Все-таки есть сегодня и хорошие новости. Одним подозреваемым действительно стало меньше».

Вронская открыла калитку, осторожно выглянула наружу. И закусила губу. Сосед, Валерий Павлович, открывал дверь на свой участок.

Молясь, чтобы Ленина калитка не скрипнула (а иначе как объяснить соседу, что кое-кто ходит в гости по ночам), Лика выскочила на дорожку и устремилась вперед.

Некоторые люди, между прочим, имеют привычку гулять перед сном.

Вот и она просто возвращается с прогулки, и…

«О, можно было бы не переживать, что предстану перед соседом в невыгодном свете, – она поправила нож, лезвие которого чуть кололось в заднем кармане шорт. – Да он на ногах не стоит! Впрочем, кто его может упрекнуть в том, что он напился в хлам. Человек жену потерял…»

– Давайте я вам помогу, – Вронская, вздохнув, взяла из рук пошатывающегося соседа ключ. – Примите мои соболезнования. Диана была прекрасным человеком. В голове все произошедшее не укладывается… Валерий Павлович, а у вас есть предположения, кто все это устроил?

– Да это ты во всем виновата! Только ты! – сосед ткнул в Лику толстеньким пальчиком. – Как переехала сюда, так все и началось. Сначала одну девочку замочили, потом другую. Отдавай ключ, не нужна мне твоя помощь.

Открыв калитку, Вронская послушно вложила связку в ладонь соседа.

Не стоит обращать внимание на высказывания Валерия Павловича. У него сильнейший шок. Не приведи господь никому пережить такое.

Сосед сделала пару шагов по дорожке, а потом обернулся:

– Во всем виновата ты и эти дурацкие книги!

– Какие книги?

– Которые Диана сочиняла! И чего ей не хватало? Нет же, писательницей хотела стать. Ничего ее больше не интересовало кроме ее творчества. Говорит: «Хочу оставить свой след в истории человечества!» Я ей объяснял, что человечеству сейчас надо максимум сборник рецептов или анекдотов – и оно счастливо… Мне маникюрша ее звонила. Спрашивает, когда Диана придет. А у меня комок в горле, менты только что уехали, в доме пусто, кажется, не со мной все это происходит. А маникюрша все щебечет: «Дианочка ко мне сегодня хотела приехать, а потом перезвонила и отменила запись, говорит, на встречу с издателем поедет». Этот убийца, наверное, ее из дома выманил так…

«Он получил эту информацию, похоже, уже после того, как был допрошен, – машинально отметила Вронская, поеживаясь от свежего ночного ветра. – Значит, надо позвонить Седову, телефон Загуляева я, кажется, благополучно потеряла».

– Валерий Павлович, я понимаю, вам очень больно теперь. И мне больно. Я уверена, что тот, кто убил Диану, скоро окажется за решеткой.

– Да мне плевать, где он окажется. Веришь – плевать. Диану не вернешь. Если бы ты только знала, какая это была женщина. Я такую всю жизнь искал! Любил ее. Думал – знаю как облупленную. И что я знал? Какие-то встречи с издателями… А еще мне менты сказали, что нашли в мусорной корзине распечатанную на нашем принтере записку с угрозами. Моя жена угрожает соседке – бред какой-то, в голове не укладывается. А может, ты ее обидела?

Вронская пожала плечами:

– Валерий Павлович, я с ней общалась два раза всего. Мы не ссорились, правда. Скажите, а Диана вам не говорила об интересе к Пикассо, к живописи?

– Да на ногтях ее разве что живопись интересовала. Она в салоне у своей маникюрши по полдня высиживала, та ей то цветы, то звезды все рисовала. Нет, ее кроме книг ничего не интересовало. Меня она гнобила, говорила, что я все о бабках думаю, а не об искусстве. Иногда меня обидки брали: ага, деньги она презирает, а сама как в магазин сходит – так карточка пустая…. Блин, не верю, что нет моей Дианки…

У соседа подозрительно заблестели глаза. Лика приблизилась, взяла его под руку:

– Давайте я вас провожу. Вам надо лечь. У вас есть какие-нибудь успокаивающие препараты и что-нибудь вроде валидола?

– Да не болит у меня сердце, у меня душа болит!

– Все равно, надо, чтобы таблетки были на видном месте, вдруг прихватит…

Она довела его до дома, напоила чаем, заставила съесть пару шоколадных конфет, дождалась, пока сосед задремлет – прямо на кухонном диванчике, даже во сне сохраняя горькие морщинки-складочки у губ.

А потом достала мобильный и позвонила Седову.

– Я сообщу Загуляеву информацию об издательстве, – сказал Володя. – Похоже, твой сосед прав, и преступник, просто представившись издателем, выманил Диану из дома. Значит, ты права – и есть еще какой-то человек, который находится до сих пор на свободе. По сути, убийство Дианы пока не дало нам новых направлений для поиска. Может быть, надо сосредоточиться на альбоме Пикассо?

– Да я уже так сосредотачиваюсь, весь мозг сломала! – вырвалось у Лики. – Ничего не могу придумать!

– А ты на часы смотрела? Ясный перец, три ночи – не лучшее время для свежих решений.

Засунув телефон в карман, Лика захлопнула дверь в коттедж Валерия Павловича и побежала к себе.

Если вдруг Андрей проснется и не найдет ее в спальне – мало, как говорится, не покажется…

В мастерской Вити Козлова хорошо. Пахнет старыми книгами, красками, а еще только что сваренным кофе с кардамоном.

– В Питер тебе надо, Витька, – Лика Вронская поднялась на цыпочки, чтобы чмокнуть высоченного однокурсника в щеку. – Там твоя среда, там твое место. От судьбы не убежишь.

– Присаживайся! Рад видеть тебя, – Витя кивнул на кресла у журнального столика. – Неужели все так плохо? А я-то себе льстил, что наконец-то стал настоящим москвичом.

– Ты никогда им не станешь, и тебе это не нужно.

Забравшись с ногами в кресло (ну и холодина, и это летом называется!), Лика внимательно посмотрела на загорелое лицо Вити, отметила пару морщинок у глаз, которых вроде бы не было во время последней встречи. Впрочем, Вите даже шли эти «лучики улыбок»; он выглядел эффектно, привлекал внимание: немного сумасшедшинки во взгляде, слегка тощий и сутулый, хронически взлохмаченный. И все-таки – гармонично-счастливый, этакий Ричард Гир в зените славы…

– Сколько лет мы не виделись? – Витя пододвинул к Лике чашку с кофе. – Ты же без сахара вроде пьешь, правда?

Она кивнула, припоминая: последний раз с Витей они пересекались года три назад. Тогда однокурсник презентовал свою новую книгу о современном абстракционизме.

Сын известного художника из Санкт-Петербурга, Витя грезил не о живописи, а о журналистике. Игнорируя волю родителей, он поступил в МГУ. Но подработать ни в газетах, ни на телевидении у Вити катастрофически не получалось. Статьи отправлялись не на газетную полосу, а в корзину; сюжеты для телевидения «рубили» еще на стадии согласования, перед заказом телекамеры. Однако стоило ему только спуститься с альбомом и карандашами в переход на Арбате – туристы выстраивались в очередь, платили за свои портреты большие деньги. И в конце концов Витя смирился, перестал закапывать свой художественный талант в журналистскую суету, а желание работать со словом реализовывал в подготовке книг по истории искусства.

– Как поживаешь? Что у тебя нового? – сделав глоток кофе, поинтересовался однокурсник. – Колись скорее, что тебе понадобилось? Жизнь ведь сейчас пошла такая – мы же уже друг с другом без конкретных дел вообще не общаемся.

Вронская вздохнула. Сообщать последние криминальные новости никакого желания не было. Про счастливую личную жизнь тоже не расскажешь. Какая же она счастливая, когда у Андрея со зрением, оказывается, серьезные проблемы?

Впрочем, тема для разговора с Витей имеется. Похоже, очень интересная обеим сторонам тема.

Пикассо, альбом его графических рисунков, откуда он появился у Тани?..

И вот уже весь мозг дымится, от интернет-серфинга по сайтам художественной тематики слезятся глаза. Знакомая еще с журфаковских времен фамилия под одним из материалов сначала кажется миражом. А потом, после подробного прочтения статьи – настоящим знаком судьбы, желающей облегчить путь, восстановить справедливость…

Вообще публикаций о знаменитом художнике в Сети встречалось множество. Но Витя писал именно о том, что интересовало в этот момент больше всего, – о неизвестных работах Пикассо. В Витиной статье речь шла только о живописных полотнах. Но как знать, возможно, Козлов обладает информацией о и графике тоже? Тогда встреча с ним позволила бы быстро получить нужные сведения. Это большая удача – что эксперт по такому узкоспециализированному вопросу оказался еще и приятелем.

«Только бы у Козлова не поменялся номер мобильника», – думала Лика, просматривая меню телефонной книжки.

Номер, к счастью, остался прежним. И даже, как выяснилось, Витя в Москве и у него есть свободная минутка…

– Вить, меня интересует неизвестная графика Пикассо. Ты недавно писал о живописных полотнах, которые только недавно стали достоянием общественности. А есть ли вот такая графика; графические рисунки, до поры до времени находящиеся в тени? – Лика сделала глоток изумительного кофе, потянулась к коробке с печеньем. – Если мне не поможешь ты – то я даже не знаю, куда еще обращаться. Как ты думаешь, где можно было раздобыть альбом с графическими рисунками этого художника? – Она замахала руками, заметив, как изменилось выражение лица собеседника: – Ой, нет, ты не подумай, я не как покупатель интересуюсь! Просто вот, допустим, есть человек… и у него альбом с графикой Пикассо. Как он его заполучил?

– Именно графика?.. Хм, Пикассо почти не работал в этой манере. Хотя вообще был, как говорится, мастер на все руки, перепробовал себя во всем, в скульптуре, керамике… Он работал как одержимый, это был человек с колоссальным запасом творческой энергии… Как правило, карандашом он чирикал для кого-нибудь из друзей. Некоторые даже специальные блокноты заводили – Пикассо любил, чтобы к его рисункам относились бережно, и с удовольствием рисовал в таких блокнотах и альбомах… А еще, я думаю, может, у каких-нибудь владельцев парижских ресторанов есть графика Пикассо. Он мог вместо оплаты за ужин быстро изобразить набросок… Но дарил такие работы только в том случае, если еда казалась ему превосходной. Иначе ворчал, что за его рисунок можно приобрести десять ресторанов с настолько отвратительной кухней…

– Значит, Париж?.. Париж и рестораны?..

– А в чем дело? Ты можешь мне четче сформулировать, что тебя интересует? Пикассо много путешествовал; страны и города, которые он посещал, можно перечислять до бесконечности. У него было много любовных связей – возможно, какие-то рисунки остались у любовниц. Друзьям своим он дарил в основном живопись – или обменивал на работы приятелей, ведь общался в основном с художниками. У наследников Матисса большая коллекция работ Пикассо – они были друзьями; Матисс – один из немногих, кто остался верен дружбе с Пабло; характер у него был тот еще, мало друзей юности продолжали общаться с Пикассо в преклонные годы.

– Матисс… Это ты загнул… Понимаешь, альбом с графическими рисунками оказался в Москве, у девчонки, которой нет еще и двадцати. Может, у нас в Москве есть коллекционеры, и она свистнула альбомчик у кого-то из них? Хотя эта девочка воспитывалась в таких условиях – врагу не пожелаешь; не было у нее особо возможностей без присмотра шататься…

– Что значит – свистнула?! – глаза Вити округлились от изумления. – Ты представляешь, о какой ценности идет речь?! Да любой росчерк Пикассо стоит минимум пол-лимона. А тут – альбом, надо полагать, с несколькими работами; здесь такой ценник вырисовывается, для олигархов. Уверен, обладатель такого артефакта уж позаботился бы о сохранности рисунков самого Пикассо… И, кстати, среди московских коллекционеров дорогих оригинальных работ известных художников в последнее время таких приобретений никто не делал. Я вообще не слышал о том, чтобы хоть где-то в России были такие работы, их нет ни в музеях, ни в частных коллекциях.

Лика почти физически почувствовала, как сознание вдруг начинает лихорадочно складывать какой-то очень важный пазл.

В России графики Пикассо нет.

Возможно, она есть во Франции, в Париже.

Таня была в Париже, несколько лет назад. Если предположить, что там ей каким-то невероятным образом удалось заполучить альбом, – то почему она тянула столько времени с его продажей?

Ответ простой.

Потому что несколько лет назад у нее еще не было этой ценности.

Потому что Таня стала обладательницей этого альбома всего год назад. И украла (ну, огромных денег даже более чем щедрый брат ей все-таки не выделял, так что купить подлинные рисунки Пикассо девушка просто не могла) она его во время прошлых летних каникул, когда была в Барселоне. Об этой поездке в Испанию и рассказывала гувернантка; говорила, что предлагала Тане поехать в музеи Дали и Пикассо, но девушка отказалась. Отказалась – потому что, наверное, была занята подготовкой кражи… Первоначально все шло по ее плану. Таня выждала полгода (должно быть, опасаясь преследования или мести), потом принялась искать покупателя, и события вышли из-под контроля.

Правда, пока непонятно, какова роль во всем этом подозрительной гувернантки…

– Витя, скажи, – Лика отодвинула в сторону пустую чашку. Руки дрожат, сердце стучит как сумасшедшее… Неужели все-таки удалось приблизиться к разгадке?.. – В Испании ведь могли быть графические работы Пикассо?

Он кивнул:

– Конечно. Вообще Пикассо родился именно в Испании, в Каталонии. Правда, он рано перебрался в Париж, а в Испании в зрелые годы не был, не мог принять режим Франко. И одна из его любовниц, Долорес Гонсалес, тоже была родом из Барселоны, хотя их отношения и начались уже в Париже. Пикассо иногда рисовал карандашом своих любовниц. Хотя живописных полотен, конечно, на порядок больше. Пожалуй, нет ни одной любовницы, которую Пикассо не изобразил бы на своих картинах, и…

Не в силах сдержать радости, Лика вскочила с кресла, подбежала к Вите и завизжала:

– Козлов, ты не представляешь, как важно все то, что ты мне сказал! Спасибо тебе! Спасибо огромное!

– Ты сумасшедшая, больная на всю голову, – прохрипел Витя, пытаясь отцепить Ликины руки, стиснувшие шею. – Как была на журфаке шлепнутой, так и осталась…

– Мы против корриды! Пора прекращать пытки и убийства животных! Коррида – позор Испании!

Наташа с грустью посмотрела на плотно закрытое окно.

Очень душно, так жарко. Кажется, будто не в Барселоне находишься, а в каком-нибудь Каире. И кондишен не включишь – сыночек от него простуду подхватывает мгновенно.

К сожалению, закрытое окно не очень-то спасает от воплей противников корриды.

По-человечески позицию «зеленых» понять можно. В корриде нет никакой эстетики, с учетом современных реалий – это просто глупая дань традиции. Все правильно орут те мужчины и женщины; убийство быков – это жестоко и отвратительно. Парламент Каталонии принял решение: в следующем году на проведение корриды будет введен мораторий. Теперь идут последние бои, но «зеленые» все равно протестуют. Если бы они только знали, как мешают их вопли бедной несчастной писательнице из России и самой счастливой маме на свете!

Роман в издательство надо сдавать через неделю. А его объем пока – от силы половина, немногим больше двухсот тысяч знаков.

Работать над этой книгой, очень автобиографичной, хочется с утра до ночи. На ее страницах симпатичная москвичка давно приехала в отпуск в Испанию, познакомилась в Барселоне с высоким полицейским, влюбилась в его карие глаза и чувственные губы…

Правда, в реальности уже известно продолжение этой романтичной истории. Даже если бы вдруг возникло желание о нем забыть – ничего из этой идеи не выйдет. Сынишке уже два года, огонь, а не ребенок. Ни секунды на месте не посидит, требует, чтобы с ним постоянно играли, разговаривали. Ему, малолетнему «сеньору» (именно так называют Нико и соседи, и родственники мужа), в общем, совершенно все равно, что его мама из-за такой активности лишена возможности работать. Поэтому для книги удается выкраивать те немногие часы, пока ребенок отдыхает.

Сынуля спит крепко, выкрики противников корриды ему совершенно безразличны.

Но как же они мешают сосредоточиться и «войти» в роман! Мешают поймать тот миг, когда персонажи заживут своей жизнью, и перечеркнут весь в общих чертах придуманный для них сюжет, и начнут вытворять такое, что у их создательницы глаза на лоб полезут, и ей только и останется, что с изумлением стучать по клавиатуре, описывая все эти невероятные приключения…

– Убийство животных – это тоже преступление! – снова донеслось снизу.

Наташа опять вздохнула.

Испанцы – очень хорошие люди. Они дружелюбные, улыбчивые, обожают детей. Но бывают такие ситуации, когда их темпераментность совершенно не радует. И можно даже точнее сказать – она бесит!

– Все равно не напишу ни строчки, – пробормотала Наташа, сворачивая файл с книгой и открывая электронную почту.

Надо хоть на мейлы ответить, пока детеныш не проснулся.

Потому что потом…

Мысли оборвало странное письмо.

Быстро пробежав глазами текст, Наташа перевела его на испанский и отправила мужу. Роберто как раз за завтраком говорил, что весь день планирует провести у компьютера в своем комиссариате, составляя отчеты. Вот пусть заодно и выяснит, можно ли помочь девушке.

Ответ от супруга пришел раньше, чем Наташа рассчитывала. Она не успела еще прочитать всю свою корреспонденцию, а в почтовом ящике уже оказалось письмо Роберто. Любимый ужасно сожалел, что ничем не может помочь (ни краж рисунков Пикассо, ни инцидентов с русскими туристками зарегистрировано не было); писал, что безумно соскучился, обещал лететь домой на крыльях любви и подарить своей королеве некий таинственный подарок, который ей обязательно понравится…

Невольно улыбнувшись (как все-таки приятно, что и через три года после свадьбы муж остается нежным и внимательным), Наташа написала Лике Вронской небольшое сообщение, нажала на «отправить». И полетела в комнату сына, который звучным ревом возвещал о своем пробуждении.