Глава пятая

– Паша-а-а! Я сгорела, – стонала Лика Вронская, едва поспевая за бойфрендом. – Я сгорела, а ты торопишься. Совсем меня не жалеешь. Не любишь!

Паша остановился, поправил очки и глубоко вздохнул:

– Кремом надо было намазаться, горе мое.

– Я мазалась! И все равно сгорела! А еще я за ужином объелась! И спать хочу, умираю.

– В автобусе выспишься, – флегматично сказал бойфренд. – До Каира минимум семь часов ехать. Ахмет предупреждал, что дорога может и все восемь часов занять. Времени – вагон и маленькая тележка. Выспишься, сколько душа пожелает.

– Отличная кровать – автобус, – опять забурчала Лика. – Целых семь часов трястись. У меня спина отвалится. Да я больше часа в одном положении провести не могу. А тут семь-восемь! Вот они, мои книжки и статьи. Не боком, так позвоночником вылазят!

Приподняв пакет с подушками, Паша воскликнул:

– Гляди, а это нам зачем? Гид, умница, предупредил. Так что не отвалится у тебя спина, не боись. А что работа? Не хочешь за компьютером сидеть? И не надо! Иди в дворники. Кстати, я как раз и объявление на дверях подъезда видел. Но если серьезно, я ведь сколько раз говорил – ты можешь вообще не работать. Я – отличный программист, зарабатываю нормально, нас двоих всегда прокормлю.

– Вот! Буду сидеть накормленная и тупая! Ты об этом мечтаешь? Я всегда подозревала, что мои творческие искания тебе до голубой звезды. Ты ржешь как конь, когда я пишу какой-нибудь трогательный эпизод и заливаюсь слезами!

– Да что с тобой сегодня, горе мое? Бубнишь и бубнишь! Живот, что ли, сильно болит? Так, может, давай никуда не поедем? Хочешь остаться?

– Возьми, мне тяжело. – Лика протянула Паше полуторалитровую бутылку с минеральной водой и поправила закрывающую волосы белую бандану с серебристыми иероглифами. – Нет, все в порядке. Не обращай внимания.

Прямо высказать причину своего недовольства Лика Вронская не решалась. Не скажешь же Паше, что обгоревшая, запузырившаяся спина – ерунда на самом деле. Кожа слазит, но спина не болит. А болит голова, раскалывается просто. Наверное, мозг за целый день активных размышлений чуть ли не задымился. И все безрезультатно, вот что обидно!

Она так и не придумала правдоподобного объяснения смерти Виктора Попова. Русские туристы расползлись по территории отеля, как тараканы. Кто в бар, кто на пляж, кто вообще исчез из зоны видимости. Лика пометалась по окрестностям и поняла: шпионить – никакой возможности. Что делали Света и Вадим в Луксоре – не выяснено. Короче, день прошел зря. Жизнь не удалась, и счастья в ней нет. Но прямо говорить с Пашей обо всем этом нельзя – запилит нравоучениями. А обида и недовольство все равно выплескиваются. Так и хочется поругаться. Не важно, по какому поводу.

– Ничего, – примирительно заметил Паша, замедляя шаг. – Опишешь потом в книжке собственные страдания.

– Не буду, – буркнула Лика. – У читателей своих неприятностей по жизни выше крыши. Я пишу книжки для того, чтобы люди развлекались и отдыхали. Так что лучше я опишу не собственную отваливающуюся поясницу, а красивое египетское небо, например. Пашка! Ты видел, какое здесь небо? Оно как раскатанное над головой полотно. И легкие мазки облаков, они кажутся естественными волнами небесного льна.

Лика умолкла, услышав приближающиеся шаги. Обернувшись, она невольно вздрогнула и сама этому удивилась. Ведь подошедшие люди уже знакомы. Юра Космачев и Алина Гордиенко. Очень странная парочка. Мужчина обычно неразговорчив и хмур, женщина встревожена, но старается держаться приветливо.

– Что ты знаешь о страданиях, девочка? – сквозь зубы процедил Космачев. – А пишешь! Эти ваши бабские книги читать невозможно!

В его голосе явственно звучала неприязнь, но Лику это не смутило. Если бы журналисты переживали по поводу того, что с ними разговаривают без особого энтузиазма, они бы, все до единого, вымерли, как мамонты. За день на журналиста могут пять раз накричать и десять раз послать в пеший эротический тур. Рефлекс не реагировать на нелицеприятные замечания вырабатывается быстро. Когда на Лику «наезжали», она лишь солнечно улыбалась и думала: «Сам дурак!» В случае особой злобности собеседника последняя ремарка могла быть и озвучена.

– Во-первых, доброй ночи! – съехидничала Вронская. – А во-вторых, что знаете о страданиях вы? Я с удовольствием вас послушаю. Давайте вместе улучшать бабские книжки!

Юрий лишь сопел и молча шел рядом. Алина неуверенно улыбнулась, явно пытаясь сгладить ситуацию.

– Наверное, Каир – очень красивый город, – быстро сказала она. – И пирамиды мне увидеть просто не терпится. Здесь такой мужчина отдыхает, русский, профессор.

– Тимофей Афанасьевич, мы уже давно с ним познакомились, – поддержал разговор Паша.

– Да, он сказал, что пирамиды – это единственное оставшееся чудо света. Остальные выдающиеся памятники цивилизации уничтожены. Тем больше ценность пирамид, правда? – рассуждала Алина. И вдруг, обернувшись, воскликнула: – А, божечки! Тимофей Афанасьевич, Ирочка! Подушки ваши где?!

Всплеснув руками, Ирочка вручила Романову свой рюкзачок и побежала обратно в номер.

– Прошу. – Тимофей Афанасьевич пропустил Лику вперед, в автоматически распахнувшиеся двери холла главного корпуса отеля. – Как грамотно назначено время отъезда. В час ночи выезд, зато утром мы уже в Каире.

– Да-да, – машинально пробормотала Лика, оглядывая выстроившуюся перед рецепцией небольшую очередь. – А, поняла! Тут нам должны выдать по такой коробочке с завтраком. Точно, Ахмет же предупреждал.

Вадим Карпов приветственно махнул рукой, и все русские туристы, вызывая негромкое ворчание стоявших в очереди иностранцев, протиснулись к стойке.

«Вся компания в сборе, – подумала Лика, оглядевшись. – То, что Света на экскурсию поехала, это понятно. Вадим жену в одиночестве не оставит, даже если девушку бы тошнило от пирамид. Игорь, Галина… А впрочем, несложно объяснить, почему мы здесь все столкнулись. Пару дней позагорали. Теперь и страну посмотреть хочется. Только вот Виктор Попов Египта не увидит. Он больше вообще ничего не увидит…»

– Номер комната? Сухой паек два?

Очнувшись от своих мыслей, Лика виновато улыбнулась парню в фирменной синей рубашке с надписью «Aton’s hotel» и взяла две коробочки.

– Покурить бы, – пробормотала она, оглядываясь по сторонам. – Порядок: Пашка о чем-то треплется с Ирочкой и профессором.

Лика скрылась за колонной, достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку, но так и не закурила. Увлеклась беззастенчивым подслушиванием.

– Все идет по плану, – Юра Космачев разговаривал шепотом. – Никаких проблем нет, обстановка нормальная, самочувствие хорошее.

«К полету в космос они готовятся, что ли?» – растерянно подумала Лика и насторожилась. Космачев вновь принялся кому-то звонить.

– Томочка, зайчик мой, скучаю по тебе очень. Прости, что звоню поздно. Я сейчас со своей клушей в Каир отчаливаю. Беспокоюсь, вдруг связи не будет. Решил перезвонить, чтобы ты не волновалась.

«Хм… Томочка, обстановка какая-то. Алина, получается, клуша. Тогда почему Юра отдыхает с ней? Надо присмотреться к этой парочке попристальнее», – решила Вронская.

Вскочив с кресла, она быстро побежала к выходу. Паша уже оглашал холл нетерпеливым:

– Лика! Уезжаем!

– Каир! Русские! Давайте ваши квитанции, да, – заверещал египтянин, похлопывая себя по бедру табличкой с названием туристического агентства. – Я – Мустафа, Мустафа – это я. Запомните мое имя, оно мне очень нравится. Да. А еще мне нравится, когда в анкете после экскурсии пишут: Мустафа – хороший гид. Хороший, да.

– И очень скромный. – Лика, смеясь, вручила парню квитанции на экскурсии. Потом выхватила у стоявшего рядом с гидом Паши подушку. – Все, меня не кантовать. Пошли скорее в автобус. Сейчас наступит здоровый сон!

Но крепко уснуть у нее не получилось. Автобус часто останавливался возле отелей, подбирал тоже собравшихся в Каир туристов. В салон то и дело входили, переговариваясь и роняя коробочки с завтраками, люди. Потом, когда Лике удалось задремать, Пашка принялся толкать ее в бок.

– Вставай, остановка. Выйди, разомнись, горе мое.

Сонная, Лика дотащилась до выхода и, больно ударив колено, неловко спрыгнула на землю.

К Вронской бросился Мустафа, явно желая подать руку.

– Не повезло, красавица, не успел, да, – сокрушенно пробормотал гид и улыбнулся.

Лика непонимающе терла глаза. Множество автобусов, вдруг заполонивших асфальтовую площадку посреди пустыни, все не исчезало.

– Сейчас остальных подождем и поедем, да, – пояснил Мустафа. – Все автобусы вместе, да. Это конвой.

– Да, – Лика передразнила Мустафу и проснулась окончательно. – А к чему все это?

– С полицией поедем, да. Охранять туристов, да. – Гид щелчком отбросил окурок, на секунду проткнувший ночь красной точкой. И недоуменно пожал плечами: – А назад мы поедем без полиции, да. Так что бедуины смогут на нас напасть, да.

– По-моему, бедуины в Египте остались только для того, чтобы туристов развлекать, – вдруг присоединился к разговору Игорь Полуянов.

– Нет, – сказал Мустафа. Но уже через секунду вновь «задакал»: – У нас живет много бедуинов, да.

– Где логика? Этих египтян не поймешь! – пробормотала Лика, с завистью поглядывая на курильщиков. Нет, курить нельзя, Паша разорется.

Внезапно помимо воли с ее губ слетело:

– Господи! Не может быть!

А как сдержать удивленный возглас? Порыв теплого ветра куролесил как мог. И вот стоявшая рядом с Ликой Галина Нестерова откинула назад растрепанные светлые волосы, и… Было от чего потерять дар речи. Лицо, светящееся от счастья, – это не затертое торопливыми писателями выражение. Лицо действительно может светиться! Сверкают глаза. И от посмуглевшей кожи словно исходит сияние. Играет на губах улыбка.

«Ничего не понимаю, – думала Лика, устраиваясь поудобнее на сиденье в автобусе. – Галина же вроде за Игорем все бегала. Полуянов, как обычно, равнодушен, слегка надменно поглядывает на окружающих. А Галя – красавица, просто цветет и пахнет…»

Вронская заснула и открыла глаза лишь тогда, когда автобус притормозил у красного длинного здания Египетского музея. И Мустафа, «дакая» по поводу и без, пригласил туристов на выход.

– Ну ты и дрыхнешь, – констатировал Паша, одергивая подол темно-зеленого Ликиного платья. – Постой! Вот так хорошо. Горе мое, ты спишь, как барсук. Неужели не слышала, как народ мимо тебя шлялся? Мы ведь останавливались, чтобы позавтракать.

– Не, не слышала. Все проспала. Обидно, Каира так и не увидела.

– А сейчас ты где? Не в Каире, что ли?

Лика пожала плечами. Перед глазами пальмы. Пальмы, пальмы. И металлическая ограда вдоль тротуара. Как-то это не способствует формированию мнения о городе.

Вдоль забора, как гигантская змея, медленно ползла людская очередь. Когда в ограде показалась калитка, Мустафа раздал билеты и предупредил:

– Снимать только здесь, да. В музее фотосъемка запрещена. Я забирать ваши фотоаппараты и нести их в камера.

Пройдя через металлодетектор, Лика раздраженно дернула Пашу за рукав:

– Людей-то сколько! Если в музее такая же толпа, то мы вряд ли что-нибудь увидим! Ой!

Одна из туристок, поскользнувшись на бортике, окружающем небольшой пруд, угодила прямо в воду.

– Зато теперь она рассмотрит папирус и лотосы, да, – прокомментировал падение женщины Мустафа. – Эти растения – символы Египта.

– Египетский музей древностей основан французом Огюстом Мариеттом в 1863 году. Однако в этом очаровательном здании экспонаты были размещены позднее, в 1902 году, – донесся до Лики звенящий от волнения голос Тимофея Афанасьевича. – В музее два этажа. На первом экспонаты расположены в хронологическом порядке, на втором – по темам.

Лика прошла через очередной пост охраны, протянула парню в белой рубашке билет и…

Исчезли все звуки. Исчезли люди. Не осталось ничего, кроме величественной истории, ее запаха, тепла, ярких или приглушенных красок.

Неважно, кого изображают черные или розовые статуи, кому принадлежат бело-песочные саркофаги. Какая разница, отчего вдруг в центре зала ныряешь в Нил, заросший папирусом, и потревоженная стая уток расправляет крылья. А потом как пробуждение – это же фрагмент паркета под стеклом, просто пол из дворца фараонов.

Остаться бы возле этих камней. Они настолько живые, что могут рисовать картины, сминая время, перебирая четки тысячелетий…

– Я понимаю людей, которые бросали ради Египта все, – бормотала Лика. Она давно отбилась от группы, но это ее совершенно не волновало. – Если есть абсолютная красота, то она в этих статуях и иероглифах. Книжные иллюстрации – это бледная копия копии копии копии…

– Это еще один наш гид, да, – сказал Мустафа, оглядывая группу российских туристов, не без труда различимую в бесконечном людском потоке. – Он проведет экскурсию по музею, да. А потом расскажет про пирамиды на плато Гиза.

Тимофей Афанасьевич Романов мельком глянул на представляемого гида. Расслышать его имя в неумолкающем шуме голосов, звучащих на всех языках мира, не удалось. Глянул и подумал: «А парень нубиец, темнокожий, он сам похож на блестящую статую из черного гранита». Потом профессор отчаяннейшим образом на себя рассердился.

Сколько раз он представлял, как будет выглядеть эта встреча с музеем! Сокровищница Египта, святая святых, дивный храм для нескольких тысяч уникальнейших памятников великой истории. Дыхание захватывает от восхищения… Построенное по проекту французского архитектора Марселя Дурньона здание, по большому счету, третье пристанище музея. Первоначально Огюст Мариетт, один из директоров Лувра, покоренный историей Египта и назначенный руководителем раскопок, размещал экспонаты в старой резиденции речной компании в Булаке, небольшом порту близ Каира. В 1891 году коллекции были перевезены во дворец Гизы, и, наконец, в 1902 году Египетский музей в Каире открыл для посетителей двери именно этого двухэтажного здания.

Музей – сердце страны, ее душа. Ах, как досадно! Сколько памятников было утеряно, распродано, разворовано. Строго говоря, первый музей египетского искусства создан задолго до Огюста Мариетта. В 1834 году в цитадели Каира появилась одна – тогда всего одна! – комнатка, наполненная редкими экспонатами. А в 1855 году эрцгерцог австрийский Максимилиан, посещая Каир, попросил презентовать ему пару скульптур. Эрцгерцогу подарили все содержимое комнаты!

В наши дни египетское наследие разбросано по миру, оно в Вене, в Париже, в Санкт-Петербурге. Но самая значительная часть, безусловно, в Каире.

Тимофей Афанасьевич все никак не мог решить, куда ему броситься в первую очередь. К статуям Рахотепа и Нофрет? Изготовленные из расписанного известняка, они найдены в некрополе Медума, в мастабе царевича Рахотепа. Каноны предписывали изображать правителей величественными и статичными. Талант художника позволил и учесть все канонические требования, и вдохнуть жизнь в свою работу. Сколько очарования в пышных формах Нофрет, подчеркнутых белым платьем. А в светящихся на смуглом лице глазах Рахотепа, выполненных из хрусталя и алебастра, читается скрытая угроза. Живые статуи. Любимейшие!

Или – сразу к статуе Каапера? Потрясающе! Ободки глаз статуи выполнены из меди, белки – из молочного кварца, а роговицы – из прозрачного горного хрусталя, высверленного и заполненного черной пастой. Увидеть бы вживую, не на иллюстрации!

А может, на второй этаж? К сокровищам, извлеченным из гробницы Тутанхамона? К царским мумиям? К фаюмским портретам? Портреты, выполненные на деревянных досках, чудо как хороши! Они написаны в период римского владычества в Египте, но тем интереснее различать дыхание египетских мастеров в технике завоевателей.

Но это в Москве Тимофей Афанасьевич мечтал, мысленно ходил по залам, изучал, любовался.

Оказавшись же в музее, он совершенно не горел желанием осматривать экспонаты. Сердился на себя. Вглядывался в статую Аменофиса III и его супруги Туйи, а мысли все равно возвращались к нежному Ирочкиному телу. Ах, как голубушка старалась. И ничего, ничего у фемины не вышло. То, что произошло, лишь в очередной раз подтвердило: из правил бывают редкие исключения. Но от этого правила не перестают быть правилами…

Впрочем, самое главное – это то, что он смог удовлетворить Ирочку. Ее бессвязные стоны, хлынувшие из глаз слезы, ее запах, вкус… Мелкой дрожью бьет тело. А потом – благодарные поцелуи. То быстрые, лихорадочные, то неторопливые и нежные. Ей было очень хорошо, это совершенно точно, никаких сомнений быть не может. На какой-то момент, глядя на закушенную от наслаждения губку женщины, Тимофей Афанасьевич почувствовал, как кровь приливает к чреслам, и подумал: «А вдруг смогу?» Но то почти забытое ощущение, когда фаллос начинает твердеть и подниматься, испытать не удалось. Тем не менее Ирочке было хорошо, вот что важно, только это имеет значение.

Когда-то и жена, Леночка, млела от его ласк, только…

Леночка, единственное его утешение, фемина номер один. Красавица какая, волосы темные, густые, вьющиеся, на прямой пробор. Лукавые глаза, как черные вишни. И, когда улыбалась, ямочки появлялись на щеках. Ямочки – часто. Хохотушка, веселушка. Открытая, дружелюбная. Всем поможет, каждого выслушает. Друзья, соседи, со всеми бедами – к ней, голубушке. Бывало, и Тимофей Афанасьевич не выдерживал. Студенты – неучи и лодыри. Всю душу наизнанку вывернут. После такого придешь домой, голову жене на колени положишь и жалуешься:

– Леночка, ты только представь! Я показываю студенту фотографию золотых сандалий, найденных Картером в гробнице Тутанхамона, и спрашиваю: «Что это?» Парень говорит: «Сандалии. Их носил фараон». Золотые сандалии! Носил! Хоть бы прикинул двоечник, как это – в такой обуви передвигаться. А я ведь на лекции рассказывал, что сандалии в Египте делали из папируса, тростника, в редких случаях – из кожи. И часто даже фараоны ходили босиком, а сандалии надевали в особо торжественных случаях. При дворе и должность такая была – «носильщик царских сандалий»! А эти, из золота, – специально для погребальной церемонии изготовили. Ну ведь и ежу понятно! Правда же?!

– Правда, милый, – соглашалась Леночка. Рука жены соскальзывала с его головы на плечи, потом на спину. – Мальчик глупый. А ты хороший. Ты все просто и доходчиво объясняешь. Ты все знаешь. Но свои мозги детям не вставишь. И потом, они же все-таки дети. Может, мальчик голодный на твоей лекции сидел, о булочке думал, тебя не слушал. Или соседка по парте, хорошенькая, его заболтала. Он все выучит и придет на пересдачу подготовленным. А ты – ты моя умница. Ты талантище. В другой раз экзамен примешь спокойнее, дети придут, выучив все билеты…

И напряжение, злость, обида, недоумение – все отпускало. Леночка, молодец, умела найти такие слова. Чтобы дышать спокойно, полной грудью, думать о хорошем и чувствовать себя счастливым, сильным, талантливым, умиротворенным.

Они хорошо жили. Выныривая из институтской суеты, возвращаясь из истории в реальность, Тимофей Афанасьевич понимал: ему повезло с женой. С Леной интересно разговаривать. Не скучно молчать. И никогда не хочется ругаться.

А ведь всякое доводилось переживать. Игорь был маленький, Лена в декрете сидела, а Тимофей Афанасьевич еще в аспирантуре учился, денег мало, каждую копейку считали. И ничего. Макароны, картошка, кефир. Пеленки, ползунки вонючие. Плачет сынок, ночью к кроватке по сто раз подскакиваешь. Только сблизили их эти трудности, впаяли друг в друга.

Постель… Да все у них было вроде как у людей. До свадьбы – только поцелуи у костра, только вальс, только прогулки ночами напролет. Потом… Первый он у нее был. И она у него – первая. Волновались, краснели, смущались. Но как-то же, как-то же свершилось…

Ну… все как надо потом было. Наладилось. Леночка часто сама начинала ласкаться. А он – полминуты, и готов, вперед, в бой…

Конечно, были у Тимофея Афанасьевича и другие женщины. Кто из мужчин устоит перед очарованием распутства? И Тимофей Афанасьевич не железный, случилось то, что случилось. Она – комсомолка, фемина. А еще коллега из института, вот ведь недоразумение, на конференции рядом сидела, а после сама напросилась вечерком в номер на коньяк. Предлог – проконсультироваться по диссертации. Диссертация – поверхностная, о чем Тимофей Афанасьевич честно сказал. А вот платье на той фемине было замечательное. С глубоким вырезом, и молочно-белые нежные груди колыхались так аппетитно…

Но любил только жену, разумеется. Лена – она ведь лучше всех, знакомая, родная, нежная. Любить ее было так же естественно, как дышать…

Лены больше нет. Нет? Нет!!!

Смерть жены не осознавалась совершенно. Леночка – улыбающаяся, приветливая, жизнерадостная. Она и к врачам-то никогда по серьезным поводам не обращалась. Проблем со здоровьем у нее не было. Поэтому, когда Тимофею Афанасьевичу позвонили на кафедру и запинающийся голос в телефонной трубке сообщил, дескать, Романова Елена Александровна была доставлена в больницу после аварии и от полученных травм скончалась, профессор подумал лишь одно: «Перепутали!» Фамилия распространенная, погибшая женщина – полная тезка жены. Вот горе у кого-то. Какая с женой авария, Леночка ведь машину не водит.

Жена просто переходила дорогу. На зеленый свет. Водитель грузовика был трезв, но не справился с управлением и…

Лену похоронили в закрытом гробу. Мерзлая, скованная морозом земля, желтый холмик, венки. В реальность происходящего было невозможно поверить.

Тимофей Афанасьевич и не верил.

Только через год он смог разобрать вещи жены, начал наводить порядок в ее столе, наткнулся на тетрадку с рецептами. Вначале показалось – в тетрадке только рецепты. Он листал страницы и вспоминал фаршированную рыбу, салат «Мимоза», «ленивые» голубцы. На глаза навернулись слезы, и Романов не сразу понял, что рецепты чередуются с записями…

Как это было похоже на Лену – думать обо всех, кроме себя. И как это невыносимо…

– Почему, почему, почему ты мне ничего не говорила? – бормотал Тимофей Афанасьевич, читая записи. – И что мне теперь делать? Как жить? Почти тридцать лет вместе. И я ни разу не смог…

В это не верилось. Это разрушало. Ничего не изменить. Не исправить. Вся жизнь – насмарку.

Вскоре после этого уничтожающего открытия Тимофея Афанасьевича попыталась соблазнить аспирантка. И хотя девушка на фемину никак не походила, профессор старательно целовал подставленные губы. Очень хотелось что-то доказать – себе, ей, всем на свете. Но доказать не получилось…

На плато Гиза Лика Вронская совершенно потеряла голову. И не жара, прокалившая песок и укутавшая пленкой дрожащего марева видневшиеся вдалеке кварталы города, была тому виной. От красоты расстилавшегося перед глазами пейзажа захватывало дух.

– Русский? Возьми подарок! Скарабей, на счастье!

Лика с негодованием посмотрела на дернувшего ее за руку мужчину, одетого в длинный, до пят, халат. И сразу же вспомнила советы Мустафы. Ничего не брать у таких вот, с лицами, как печеное яблоко, бедуинов, предлагающих мелкие сувениры. Не кататься на верблюдах, жующих вечную жвачку и время от времени голосящих дурным голосом.

Возле пирамид полно мошенников. Украдут кошелек, всучат какую-нибудь ерунду, будут требовать денег за то, что их якобы сфотографировали на фоне исторических памятников.

Пирамиды. Пирамиды! Пирамиды!!!

Лика запрокинула голову, подставляя лицо обжигающему солнцу, синему, без единого облачка небу, но самое главное – огромным, светлым, космическим камням, сложенным в само совершенство. На какое-то мгновение ей показалось, что она исчезла. Что бежевые плиты на желтом песке выпили ее всю, без остатка. И это сделало ее счастливой, легкой, парящей во времени и пространстве.

– Давайте я вас сфотографирую на фоне пирамиды Хеопса. Или Хуфу, как ее настойчиво зовет профессор.

Галина Нестерова выхватила из рук ничего не соображающей Лики фотоаппарат и легонько подтолкнула вперед Пашу.

– Ближе. – Галя приподняла очки, но потом опять надвинула их на глаза, – Епрст, монитор на вашем цифровике отсвечивает. Все, поместились, отлично.

После того как снимок был сделан, Лика поднялась на цыпочки и зашептала в Пашино ухо:

– Давай сбежим?

– Куда?

– Все равно. Мне хорошо. Я хочу насладиться всем этим сама, и чтобы никто не мешал.

Паша недовольно сморщил сгоревший на солнце нос и забубнил:

– А как же экскурсия? Тимофей Афанасьевич что-то особо ничего не рассказывает, так ведь гид еще есть.

Лика пожала плечами:

– Как знаешь. Тогда я сама. Пойду погуляю. Мне лично гиды не нужны. Мне здесь так нравится!

Пирамиды пьянили сильнее вина. Ощущение невесомости собственного тела не исчезало. Лике казалось: она не идет, парит над песком к пирамиде Хефрена.

«Странно, но она ничуть не кажется меньше пирамиды Хеопса, – думала Лика, обводя умиленным взглядом идеальные грани со следами облицовки. – Здесь какая-то потрясающая атмосфера. У этого клочка пустыни с величественными камнями совершенно уникальная энергетика».

Заметив узкий проем среди светлых камней, куда шумной струей текли туристы, Вронская поспешила присоединиться к желающим поглазеть на древность изнутри.

Длинный, бесконечный деревянный настил. Узкий проход, и камень, камень везде, его душная тяжесть пугает.

– Это еще что! Раньше можно было подняться на Великую пирамиду. Туристы добирались до самой верхушки. Но потом лавочку прикрыли. Многие срывались, разбивались насмерть, – раздался сверху взволнованный женский голос.

Лика обернулась, и в глазах потемнело. Вверху люди, внизу люди, она зажата толпой, стиснута безучастными камнями.

Быстро осмотрев ничем не примечательную камеру фараона с голыми стенами и находящимся в центре пустым саркофагом, она заторопилась наружу. Подниматься оказалось намного легче, чем спускаться.

Побродив по развалинам пирамид цариц, Лика случайно бросила взгляд на часы и всплеснула руками.

Да автобус же уезжает через пять минут! А где он, собственно говоря, находится, автобус?

Заприметив сбоку стоянку, Лика пулей помчалась вперед, потом долго изучала лобовые стекла автобусов. Таблички с названием нужного туристического агентства не оказалось. Сотового телефона в сумочке, как выяснилось, тоже.

«Интересно, я его в номере забыла, или уже здесь сперли? – думала Лика, направляясь к посту туристической полиции. – Хотя портмоне вроде на месте, наверное, забыла, вот бестолковая».

Довольно сносный английский Лики Вронской не произвел на парня в белой рубашке ровным счетом никакого впечатления. Он явно пытался понять, что ему втолковывают, от усердия его лоб мгновенно покрылся бисеринками пота. Однако осмысление степени постигшего Лику горя все не происходило. Парень лишь твердил:

– Русский, красиво.

– Красиво, красиво, – раздраженно передразнила полицейского Лика, поглядывая на часы. – Я уже давно должна была быть в автобусе. Пусть только попробуют бросить меня в пустыне!

– Я вас проводить к автобусу!

Лика обернулась. Паренек, лет восемнадцать, египтянин, но одет на европейский манер – майка, шорты.

– Там есть еще стоянка, – объяснил он, неопределенно махнув рукой.

Лика послушно последовала за случайным провожатым.

Карьеры, груды камней, какие-то скалы.

«Я точно заблудилась, эко меня занесло, – думала Вронская, стараясь идти по песку так, чтобы он не забивался в босоножки. Но ступни все равно неприятно покалывало. – Вечно впутаюсь в какие-нибудь приключения. Да еще и топографический маразм, а он не лечится».

– Там, там стоянка, – настойчиво твердил паренек.

«Там», сколько мог окинуть глаз, расстилалась бескрайняя пустыня. Пирамиды, полицейские, туристы – все это осталось позади, уже на довольно приличном расстоянии.

– Дурак! – возмущенно крикнула Вронская и со всех ног помчалась к уже почти родным каменным треугольникам.

Не говоря ни слова, египтянин припустил за ней следом.

Возле находившихся слева развалин Лика боковым взглядом заметила знакомую панамку и, быстро идентифицировав ее обладателя, замахала рукой:

– Тимофей Афанасьевич! Помогите!

Профессор неуверенно двинулся вперед, но этого оказалось достаточно для Ликиного преследователя. Он принялся улепетывать в противоположном направлении.

– Голубушка! Да что случилось-то?

Стараясь унять дрожь, Лика сорвала с головы бандану, промокнула вспотевший лоб и лишь тогда смогла сказать:

– Понятия не имею. Я заблудилась. Этот парень вызвался проводить. Зачем он меня хотел заманить глубоко в пустыню – понятия не имею.

– Мы с Тимофеем Афанасьевичем тоже заблудились, – растерянно развела руками Света Карпова. – Хорошо, Юра заметил, куда мы направились. Вадим, наверное, уже с ума сходит!

Космачев равнодушно отбросил окурок и деловито осведомился:

– Ты как? Отдышалась? Тогда пошли скорее!

Вернувшись в автобус, Лика, оттягивая момент выслушивания Пашкиных нотаций, присела на первое сиденье рядом с Мустафой и коротко рассказала о своих злоключениях. Тот не на шутку переполошился.

– Никуда больше не ходи, да. Может быть опасно. Не знаю, куда он тебя вел. Понимаешь, у нас мужчина вообще не может к женщине даже прикоснуться, да. У нас не принято.

Лика невольно улыбнулась и ворчливо заметила:

– Он ко мне и не прикасался. Только зачем-то хотел заманить в пустыню. Может, он сутенер местного гарема?

– У нас больше нет гаремов, да, – грустно сказал Мустафа и извлек из сеточки под столиком микрофон. – Сейчас мы будем осматривать Сфинкс, да. Потом обед, ресторан рядом со Сфинксом. Потом будет еще две остановки, в парфюмерной лавке и ювелирном магазине, да.

К огромному Ликиному удовольствию, никаких воспитательных лекций Паша не выдал. Только грустно заметил:

– Что с тебя взять. Кошка, которая гуляет сама по себе…

– Давай помогу, – предложил Юра, увидев, как Алина безуспешно пытается расстегнуть замочек золотой цепочки с кулоном, изображающим ровный профиль Нефертити.

Женщина послушно повернулась спиной, потом протянула ладошку и восхищенно посмотрела на оказавшееся в ней украшение.

– Красивая, правда?

Юра машинально кивнул. Купленная в ювелирном магазине цепочка его не волновала совершенно. А вот самочувствие Алины – даже очень. Уже в автобусе он начал себя ругать, что, поддавшись минутному порыву, решил свозить Алину в Каир. В голове то и дело возникали вопросы один другого тревожнее. Как она перенесет эту долгую дорогу? Не простудится ли от работающего кондиционера? Не перегреется ли в пустыне?

В принципе, если бы спросили его мнение относительно самой поездки в Египет, Юра бы выступил категорически против. Уровень развития медицины в Египте оставляет желать лучшего. Да и вообще беременные женщины должны сидеть дома. Так спокойнее. Врачи под рукой в случае возникновения проблем. Риск травм опять-таки меньше, чем в поездке. Но, во-первых, мнения Юры никто не спрашивал. Во-вторых, наблюдавший Алину врач в ходе беременности никаких отклонений не заметил. Но его очень беспокоили снимки легких женщины. Он порекомендовал ей жаркий сухой климат, а для апреля Египет оказался наилучшим вариантом.

Юра очень беспокоился, но на все вопросы о самочувствии Алина неизменно отвечала:

– Я чувствую себя превосходно.

Иногда ее лицо озарялось улыбкой.

– Юра, ну что ты так волнуешься, беременность – не болезнь.

И сияющие глаза лучше всяких слов говорили: все и правда в полном порядке.

– Какая чудесная экскурсия, – твердила Алина всю обратную дорогу. – Я и представить себе не могла, что бывает на свете такая красота!

Вернувшись в отель, она с аппетитом поужинала, чем окончательно убедила Юру: за объект наблюдения можно не волноваться.

– Ложись спать. Спокойной ночи. Если вдруг что-то будет беспокоить, обязательно звони. – Юра повторял обычный инструктаж, а сам нетерпеливо поглядывал на часы. – Я сейчас выйду, пройдусь перед сном. Мобильный включен, номер знаешь. Малейшая проблема – набирай.

– Поняла. – Алина улыбнулась и сняла покрывало с кровати. – Не волнуйся. Сейчас приму душ и лягу спать.

Уже на пороге номера он заметил:

– И поосторожней в ванной.

– Иди уже, – не вытерпела женщина. – Не маленькая, сама знаю!

Выйдя из отеля, Юра с наслаждением вдохнул теплый, пахнущий морем воздух. Хорошая ночь! А то, что вот-вот произойдет, обещает быть ее достойным завершением.

Он совершенно не ожидал столь быстрого согласия. Кажется, ему предстоит свидание с очень темпераментной особой.

– Приходи на ту вышку, где днем сидит спасатель. Вокруг никого… Я рычу, как тигрица! – сказала она и незаметно погладила Юру там…

Лучше бы она этого не делала! Столбняк был такой, что прямо неловко стало перед Алиной. А вдруг заметит, в каком состоянии он вернулся за столик!

Охранник быстро шел по берегу моря, выглядывая впереди едва различимый контур вышки. Она не освещена. С одной стороны, хорошо, никто не увидит. Но с другой – не получится все разглядеть как следует. А какой это кайф – видеть детали в мельчайших подробностях!

На вышку Юра взобрался в считаные минуты. И уже на площадке понял: она здесь, спряталась за большим спасательным кругом и прочей неразличимой в темноте дребеденью.

– Милая, иди ко мне!

Он увидел, как отлетел спасательный круг, и в ту же секунду в спину вдруг впился поручень, а перед глазами раскинулось черное небо, утыканное звездами.

Падение на острые скалы раздавило тело острой болью, и свет померк. Потом он пришел в себя, чтобы осознать: как много воды, и нечем дышать, хочется вдохнуть, но кругом проклятая соленая жидкость.

Как с него стаскивали одежду, Юра Космачев уже не чувствовал…

Почти всю дорогу до Луксора Вадим вяло переругивался с женой.

– Вечно тебе неймется, – возмущалась Света. – Прошлую ночь в автобусе я почти не спала. Думала выспаться по-человечески. Нет! Премся неизвестно куда! Что, завтра это нельзя было сделать! Съездили бы вечером, после дайвинга. Никуда бы ожерелье не делось. Если оно там, конечно, есть и вообще когда-либо было!

– А ты видела те ювелирные изделия в Египетском музее?

– Видела! Красивые! Но это не повод так меня мучить. В конце концов, мог бы сам за ожерельем отправиться. А я бы осталась в номере.

– Светик, да ты что? – искренне изумился Вадим. – Как я могу тебя одну оставить! Тебе мужики прохода не дают. А если хочешь поспать – перебирайся на заднее сиденье. Я поеду помедленнее. Никакого «хвоста» за нами сегодня нет, можно не торопиться. Мне остановить машину или ты так пересядешь?

Хмыкнув, Света протиснула худенькое тело в проем между спинками, свернулась клубочком на заднем сиденье.

Когда показались сфинксы, величественные, зловеще лишенные лиц и лап, в окружении выступающих из тьмы полуразрушенных колонн, Вадим разбудил жену. Потом осмотрел окрестности. Лента дороги впереди, слабо шевелящееся поле тростника в отдалении, горбики пальм на горизонте. Составители путеводителя, утверждавшие, что развалины храма находятся в безлюдном уединенном месте, не обманули.

Вадим заглушил двигатель, достал из салона лопату, почему-то перекрестился.

– Мне страшно, – прошептала семенящая рядом Света.

Вадим прислушался к своим внутренним ощущениям. Ничего хорошего. Эйфория и азарт исчезли. Остался лишь липкий пот холодного страха.

И он признался:

– Мне тоже как-то не по себе… Хорошо, что в дневнике отца указано: копать надо сзади справа в полуметре от правого сфинкса. Можно не смотреть на этих ребят.

Вадим обошел правого сфинкса, повернувшись спиной, отмерил ровно полметра в строго перпендикулярном направлении и вонзил в землю лопату. Она входила с трудом. Иссушенная солнцем земля превратилась в камень. И Вадим про себя порадовался, что все-таки захватил с собой большую лопату. Был соблазн бросить в чемодан саперную лопатку, а она здесь пригодилась бы, как детский совочек на стройке.

Гулкий стук вгрызающейся лопаты. Шлепки отбрасываемой земли. Стук-шлепки-стук-шлепки бессчетное количество раз. Он уже по пояс в образовавшейся яме. По грудь.

– Можно возвращаться домой. Здесь ничего нет, – устало сказал Вадим, выбираясь из ямы. – Наверное, стоит ликвидировать этот окоп, как думаешь?

В глазах Светы дрожали вот-вот готовые брызнуть слезы. Она поднялась с земли, отряхнула джинсы.

– Какой облом, а? Просто издевательство какое-то. – Жена верила и не верила, что все закончилось так банально. – Вадим, может, мы не там копали?

– Свет, ты же сама читала дневник. Я лично этот кусок наизусть выучил. Ошибки быть не может. Просто здесь ничего нет…

– Может, ее отец сам выкопал сокровище? Скорее всего, так и было, когда дочь погибла.

Вадим деловито убирал следы неудавшихся раскопок. Работалось не в пример легче.

– Кто знает, – вздохнул он.

– Или дневник нашли сослуживцы Олега Петровича. Нашли, прочитали и выкопали ожерелье. Эх, хоть бы взглянуть на него. Столько ехали – и все напрасно.

Рыхлая, разворошенная земля хранила явный след его тщетных усилий. Вадим лишь махнул рукой. Пара дней, и никто ничего не заметит. И он позабудет про свое глупое приключение. Хотел романтики – получил разочарование. Не беда.

– Лопату в пустыне выбросим, – заметил он, доставая сигареты. – Смысла тащить ее в отель нет. Больше она нам не понадобится.

Они все-таки потекли, ровные дорожки слез по Светиным щечкам.

– Не плачь, – тихо попросил Вадим. – Все равно же было любопытно, правда?

Он щелкнул зажигалкой, бросая последний взгляд на затертых веками сфинксов. Может, обойти их на прощание? Или не стоит? Наверное, потешаются сейчас эти заплесневелые боги, глядя на несостоявшихся кладоискателей…

Показалось? Он еще раз зажег «Зиппо».

– Там… свет… Вадим, ты видишь? – прошептала жена.

Через плиты основания виднелось слабое мерцание. Легкий отблеск, едва уловимый – но он был. Он был!

Вадим отшвырнул сигарету и, раздирая пальцы до крови, начал вытаскивать камни.

– Прости, что не помогаю, – оживленно тараторила Света. – Ногти. У меня же скоро показ. Сразу после возвращения в Москву. А наращивание делать вредно. Девочки, которые решились на эту процедуру, все руки себе испортили.

Ему было уже все равно, что болтает жена. В проеме показался край ларца, однако массивная плита мешала вытащить его наружу.

Когда камни сдались, Вадим на секунду зажмурился, и – вот он ларец, осторожно опущенный на землю. Возможно, золотой, обвитый тиснением с изображениями каких-то фигурок, с небольшим замочком.

Замок отлетел после первого же удара лопаты, и Вадим мгновенно распахнул крышку.

Оно… оно было удивительно красивым – и мерцающие золотые цепи, и массивная подвеска в форме солнца с руками-лучиками. Камни завораживали.

– Атон… – прошептал Вадим. – Мы все-таки нашли ожерелье Атона. Светка!!! Мы нашли его! Да ты видишь! Оно в сто раз прекраснее тех украшений, которые мы видели в музее!

Она заглянула через плечо и как-то буднично сказала:

– Дай померить.

– Не вопрос.

Вадиму хотелось петь и танцевать от счастья. А тут такие мелочи – надеть на тонкую шейку жены ожерелье. Конечно же, пусть порадуется любимый ребенок.

Света вдруг задержала его руку.

– Подожди. Камни красивые, но острые. Показ, Вадим. А вдруг оцарапаюсь?

Затолкав на прежнее место плиты, Вадим взял ларец и, подмигнув сфинксам, пошел к машине, уже чуть розоватой в лучах восходящего солнца.

Назад в Хургаду он ехал с неспокойной душой. Почему сокровище оказалось не совсем там, как указывал дневник? Вадим ведь заметил его совершенно случайно. А если бы вообще не курил? Или щелкнул зажигалкой чуть на другом расстоянии от сфинксов? Тогда ожерелье осталось бы в основании статуй. Но зачем? Зачем было усложнять поиск, превращая его в цепь невероятных случайностей и совпадений? Как там говорила эта восточная подружка отца? Иншала, все в воле Аллаха? Непостижимо…

– А, ладно, Светик, – сказал Вадим. – Русским людям этого не понять. А что с турок взять?

– Они не турки, а египтяне, – сквозь сон пробормотала жена. – Какой ты все-таки темный, Вадим.

На ее коленях стоял ларец с ожерельем, и, даже задремав, Света крепко прижимала его к себе.

Вернувшись в гостиницу, они еще долго любовались загадочным украшением. Равнодушный к ювелирным изделиям Вадим с удивлением обнаружил, что в груди поднимается теплая волна радости. Совершенство линий, необычная огранка, оно было живым, ожерелье Атона, пришедшее к ним как посланник затерянных в тысячелетиях миров…

– Давай спать ложиться. У меня и так уже синяки под глазами, – со вздохом сказала Света, не отводя взгляда от дивного ожерелья.

– Давай, – Вадим подошел к встроенному в шкаф сейфу. – Блин, ларец слишком велик. Ладно, спрячем его в чемодан, а ожерелье положим в сейф.

Он захлопнул ячейку и набрал код, четыре цифры, те памятные день и месяц, когда Света так удачно не удержала равновесия на подиуме в полутемном зале клуба.

– Отбой! – и он обнял хрупкие плечи жены. – Нам надо хоть немного поспать.

…Наблюдавший с балкона через неплотно задернутые шторы эту сцену Али в бешенстве скрипнул зубами. Подумав, он спрятал под свободной темной майкой нож. Не сейчас. Ведь ему удалось рассмотреть три из четырех цифр кода. Остальных комбинаций не так уж и много. Он может получить сразу два сокровища…