Глава 11
Кожа на лбу Андрея, наверное, влажная и прохладная: испарина. Щеки – колючие. Бежать пришлось быстро, не до сборов, какие бритвенные принадлежности.
Скоро милый превратится в бородача. Перестанет озабоченно хмуриться. Увидит снег, услышит, как тинькают синицы, почувствует тепло дома и ледяное дыхание мороза.
От нежности Свете хочется плакать…
Можно сидеть у спящего мужа на коленях. Долго-долго, он никуда не будет спешить.
Можно – сколько захочется! – целовать влажный лоб, и колючие щеки, и мягкие губы.
И засунуть ладошку в его громадную лапу или купать пальцы в длинных, уже заметно седых волосах. И прижиматься спиной к его груди. Так, чтобы руки Андрея были на ее животике, а затылок щекотало дыхание.
Смеяться. Разговаривать. Молчать. Есть. Смотреть. Спать.
Господи, господи! Сколько всего сейчас можно! Настоящего, ценного, важного…
…Та машина, вдруг выскочившая на пешеходный переход. Бампер в сантиметре от золотистых туфелек Alexander McQueen. И шаровая молния мысли: «Как жаль! Лучше бы сбила!»
Извинившись, давно уехал водитель. Бомж два раза прошел возле скамейки, где сидела Света, выглядывал пустые бутылки.
Москва постепенно наполнялась прозрачными сиреневыми сумерками. Теплый ветер ерошил волосы: «Я ласковый, я свежий!»
«Как же мне хорошо! – думала Света, восхищенно рассматривая красно-бело-желтую косу цветов на узкой длинной клумбе. – Как красива жизнь! А я только что хотела умереть. Проблемы, работа, пробежаться по магазинам, сделать массаж, успеть, пробиться. Сил нет до такой степени, что хочется сдохнуть, чем так дальше мучиться. Когда бежишь – по сторонам не смотришь, все расплывается, смазывается. Но ведь можно не бежать. Кто сказал, что надо бежать, что вся жизнь должна превращаться в движение вперед? Горизонт бесконечен. Одна высота сменяется другой. Всегда…»
Она долго-долго, не торопясь, добиралась домой. Наполненная счастьем от кончиков пальцев ног до макушки, наслаждалась дорогой, и светящейся ночью, и загазованной, уже пыльной, но все-таки весной.
И Андрей – невероятно редкий случай – уже вернулся с работы. Чудеса продолжаются…
На редкий совместный ужин домработница подала лобстеров. Красные великаны, тонкие белые тарелки. Серебристые щипцы, прозрачные бокалы, огоньки свечей.
Счастье, красота – они не заканчивались, были с ней, близко, везде, их можно видеть, трогать. Их невозможно не разделить…
– Тебе вкусно?
Брови мужа изумленно шевельнулись.
– Малая, ты чего? Это же лобстер! Мяса – фигнюшка, а стоит о-го-го!
Тогда Света все поняла. Она еще не ослепла, не оглохла, не превратилась в машину. Нагрузка меньше. И прошлое – одинокое, не всегда сытое, тяжелое, однообразное, обреченное – еще позволяет испытывать эмоции.
С Андреем по-другому. Он ест ту еду, которая считается хорошей. Покупает одежду, на которой нашиты лейблы нужных марок. Ездит на машинах как у настоящих пацанов. Трахает проституток, потому что так делают все мужчины его круга.
Но он ничего на самом деле не чувствует, не видит, не слышит.
Усталость и стремление мчаться на всех парах вперед. Вот во что скукожилась его жизнь. Это все, что осталось от красок, звуков, запахов.
Все.
Все!
Все…
– Кстати, малая, мы завтра летим в Париж, типа отдых, – пробормотал муж, не отрывая глаз от бизнес-журнала.
Быстрее собираться, побольше нарядов натолкать в чемодан! Строгое черно-белое платье от Chanel и пламенный шелк, роскошный шлейф, Escada. Уик-энд! Париж! Андрей! Поцелуи со вкусом багета на берегу Сены! Эйфелева башня, Лувр, Нотр-Дам! Завтраки, обеды, ужины – постоянно вместе! Такого никогда раньше не было…
В Шереметьеве муж подошел к высокому дядечке, стоящему рядом с симпатичной блондинкой и мальчиком лет десяти. Пожал ладонь мужчины, кивнул:
– Знакомьтесь, моя жена Светлана.
Париж… Рестораны и магазины, магазины и рестораны. Вежливо улыбаться, когда дядечка, упившись коллекционным вином, несет полную ахинею. Вежливо улыбаться, когда его супруга опустошает «Галери Лафайет» и «Принтам», тащит на кассу ворохи шмоток. Вежливо улыбаться, когда муж снова и снова достает кредитку. Рыдать ночью, кусать подушку. Они ни разу не занялись любовью в городе любви! Андрей засыпал невыносимо счастливым. У него никогда не было после секса такого умиротворенного лица, никогда! Дядечка, предпочитающий туристическо-шопингово-гастрономическую форму взятки, обещал поставить свою подпись на каком-то судьбоносном документе. Муж, уже подсчитавший будущие доходы, был на седьмом небе.
А Света поняла, что ненавидит деньги во всех их проявлениях. Стопки наличных – дерьмо! Кредитные карточки – дерьмо! Счета в банке, еще не полученная прибыль – дерьмо, дерьмо, дерьмо!
Деньги забирают все. И ничего не дают взамен. Разве что стремление получать больше и больше.
Однако на самом деле это абсолютно невыгодная сделка. Сколько стоит зрение? Замирающее от счастья сердце? Скрипучая мелодия ветра и дождя? Все это бесценно. Любая цена – просто деньги, лишь деньги…
Разорить мужа равняется спасти мужа. Это очевидно. Но нереализуемо. Утопить профессионального пловца? Андрей, как ни жаль, чувствует себя в бизнесе как рыба в воде! Нереально…
Ей было смешно от собственного плана. Открыть салон, а потом добиться успеха и открыть еще один, и чтобы появились навыки и средства. А потом бах-бах – вдруг придумать и реализовать какую-нибудь хитрую схему, оставляющую Андрея без гроша. А потом целоваться. Чтобы губы распухли и болели. Смотреть на звезды. Пока колючий дрожащий комок не свалится с небосвода. Держаться за руки. Думать, почему иногда ночью облака становятся оранжевыми. Когда некуда спешить, можно начинать учиться жить заново…
Наивно, по-детски. Но разве есть другие варианты?
Салон стал пусть зыбкой, но все же мечтой.
Света боролась за все. Идеальное сочетание цветов плитки, лучший ламинат, и чтобы каждый стеклопакет, и любая дверная ручка выглядели и устанавливались безукоризненно.
Строители пытались халтурить, плохо ровняли стены, не там поставили перегородки.
От крика саднило горло. Рабочие быстро поняли, что ей знакомы все нюансы строительного ремесла. Но они не знали, что каждое движение их мастерка – это шаг к ее самой заветной цели, а путь предстоит длинный и долгий, и времени нет топтаться на месте…
– Переделать, – орала она, увидев потрескавшуюся на следующий же день тонкую нулевую штукатурку на стенах.
– Переделать! – когда опять видела едва заметные, как прочерченные иглой, трещинки на грунтовке.
– Переделать! Переделать!
– Свет, ну ты достала уже, – вырвалось у женщины в замызганной бесформенной спецовке.
Знакомый голос. Самый родной…
Полина?
Полечка!!!
Обветренные губы на покрасневшем лице, потухший взгляд, морщинки у глаз. Господи, как она измучилась вся, а ведь все могло быть по-другому…
– Дура, какая же ты дура, – рыдала Света, уткнувшись в ее плечо. – Я тебя искала, и в Пригорске, и в Москве! Почему ты сбежала? Почему адреса не оставила? Почему не нашла меня?!
Полина отстранилась:
– А зачем я тебе теперь? Кто ты и кто я?! Посмотри на себя – картинка! А я – штукатур-каменщик, не бог весть какая птица! Вот и свиделись, что с того? Ты вторую неделю на меня смотришь и в упор не признаешь! Только орешь как резаная. Да сыро здесь – вот все и трескается, штукатурка, грунтовка. А еще дом старый, кладка неровная. Забыла, как сама на стройке кистью махала?..
– Ничего я не забыла. – Света повернулась к сгрудившимся в дверном проеме строителям, с любопытством наблюдавшим за ними. – Спасибо за работу, жду вас завтра с утра! Да, и кто-нибудь, спецовку мне оставьте!
Переодеться.
Ликвидировать дурацкие трещины.
Идеально, безукоризненно.
Чтобы Полька поняла: ничего она не забыла.
Полина нашлась, но теперь предстоит главное – вернуть подругу…
Света взяла строительный молоток, простучала все время трескающуюся стену. Так и есть: ниже окна, там, где появляются трещины, звук более звонкий.
Некачественная кладка, возможно, зазор. Аккуратно положить расшатавшийся камень – вот и решение проблемы. Тогда, может, даже грунтовать не придется, обои лягут ровно.
Перекрикивая визг перфоратора, Света распорядилась:
– Полин, ты раствор приготовь!
Она вытащила камень и нахмурилась. Дыра. В толстой стене – довольно большая дыра. Придется ее заделывать, потому что даже надежная фиксация камня проблему не решит: в полости будет другая температура, и со временем дефект стены все равно даст о себе знать. Надо попросить, чтобы строители привезли щебень. Или лучше кирпич?
В стоящем на лесах ящике с инструментом обнаружился фонарик. Света присела на корточки, направила в отверстие сноп яркого света.
Дыра оказалась не очень глубокой. А еще в ней виднелся какой-то овальный присыпанный пылью предмет.
– Поль, рукавицу дай! Внутри что-то есть!
– Светик, зырь скорее! А если там клад!
«Светик» звучало так обнадеживающе, как будто и не было глупой Полиной обиды…
– Дай я! – Поля выхватила продолговатую вещь, обтерла ее краем спецовки. – Похоже, шкатулка. Ух ты, а если и правда клад!
Полина открыла шкатулку, достала яйцо и разочарованно протянула:
– Стекляшка… А я-то думала, клад. Разве что подставка золотая. Или нет? Тяжелая, может, бронза.
Она терла рукавом ажурное изящное, но потемневшее основание, когда случилось невероятное.
Красный занавес внутри яйца вдруг раздвинулся, и на сцене закружилась балерина.
Невероятная, прекрасная, божественная!
Она притягивала взгляд, как магнит.
Поражало лицо ее, живые черные глаза, полуоткрывшиеся в улыбке губы, легкий румянец на щеках. Темные локоны растрепались от танца. И – блеск, сверкание, разноцветные лучики. Красный огонь колье, изумрудный корсаж, прозрачный белый алмазный снег платья, на кончиках пуантов собрались брызги солнца.
Она была прекрасна, как жизнь. Красива, как любовь. Света смотрела на хрупкую фигурку, и ей казалось, что в ней сосредоточены все ее счастливые тайны.
И бешеный стук сердца – тогда, в пригорском детдоме, Андрей вдруг бросается к ней, хватает за руку.
И жажда – его губы, поцелуи, не напиться ими, никогда.
И полет – вата облаков под ярким солнцем, внизу много тысяч метров пространства, а рядом муж, и что прекраснее, непонятно…
Балерина, балерина! Кружатся мечты, танцуют надежды. Каждая секунда – прилив радости.
Как хорошо, что можно видеть такую красоту. Какое счастье – любить.
Спасибо, неизвестная мама. Ты не дала мне ничего, кроме самого главного. Важнее этого нет ничего. Жизнь, жить…
… – Малая, ты где? – Андрей потянулся в кресле, задел длинными ножищами садового гномика. – Ой, блин! Ну я вырубился капитально. Что, ночь уже? Малая? Малая?!
Света закусила губу и отвернулась. Сейчас будет самое страшное. Андрей пройдет в зал, приблизится к дивану, и…
Бедный, бедный.
Он испугается, коснувшись ее остывающего тела. Ему будет больно, плохо.
А объяснить ничего не получится.
Она так счастлива. Можно целовать его сколько захочется, и сидеть на коленях, и обниматься. Она счастлива! Если бы только еще в этом странном состоянии, которое называется смертью, можно было бы хоть что-нибудь объяснить…
– Малая! Света! Светочка…
Андрей щелкнул выключателем. Он кричал, как сумасшедший, до Светы доносились звонкие звуки шлепков, похоже, он пытался привести мертвое тело в чувство.
И выл, и скулил, всхлипывал…
Зажав уши руками, Света с легкостью шагнула через стекло в ночную мглу. Понимая, что мороза больше уже не чувствует…
* * *
…Талантливый писатель брызжет слюной. Вообще все талантливые писатели, видимо, синтезируют яд, и, чтобы им не захлебнуться, щедро орошают неталантливых писателей. Лика уже в курсе. Научена горьким опытом. Предусмотрительно отходит в сторонку. Хотя книжный магазин тесный, особо не развернешься. Слюна талантливого писателя летит на испуганную растерянную продавщицу.
– Кто финансирует издание твоих бездарных книжек? Кто за тебя платит? Да ты просто шлюха, ясно, каким местом деньги зарабатываешь. У тебя мозг похож на кружевные трусики! Такой же символичный и дырявый!
Лике становится смешно. Наверное, муза приходит к талантливому писателю в кружевном бельишке. Очень хорошо, что у него такая эротичная муза. Настоящая женщина! А она лично кружевное белье не носит. В нем неудобно заниматься спортом, и оно слегка полнит.
Вронская оглушительно хохочет, но в руках талантливого писателя появляется острый длинный нож. Талантливый писатель медленно приближается. Видимо, жаждет выковырять похожий на кружевные трусики мозг.
А мозга жалко! Пусть микроформатный, но все-таки свой, родимый!
Лика бросается наутек, мчится по пустынной дороге, превращающейся вдруг в крутую лестницу с высокими ступеньками.
Падать больно. Так больно! Рот наполняется кровью, язык находит ямки вместо зубов, деловито сгребает с нёба острые обломки.
«Протезик надо гламурный прикупить, – морщась от боли, думает Лика. – Медицина сейчас на уровне, склепают мне что-нибудь изящное…»
… – Зачем? Зачем ты это сделала?! – голос следователя Седова дрожит от обиды и возмущения. – Я тебе так верил, а ты…
– А как еще я могла поступить?
Лике не стыдно. Все сделано правильно. Невиновный человек попросил о помощи. В этой ситуации любой другой вариант поведения был бы, с ее точки зрения, просто предательством.
Да, изначально было понятно: просчитают. Андрей звонил ей на сотовый. Ее видели в больнице, к тому же книжка медсестре подарена, фактически визитная карточка. Но она рассчитывала, что есть пара дней, пока это все выяснится. Что оперативники – тоже люди. Что никто не побежит в канун Нового года допрашивать медперсонал, что Володя не станет запрашивать данные оператора мобильной связи. А потом еще можно будет пару дней разыгрывать святую невинность: дача все-таки родительская, так быстро Андрея и Свету не обнаружат.
Напрасно. Все было напрасно.
Наплевать, что предпримет Седов. Накажет, не накажет – все равно. Ее совесть чиста. И это самое главное. И потом – Володя же все-таки приятель. Даже после всего произошедшего не сможет вот так упечь за решетку беременную женщину. Поорет и успокоится. Обидно только, что Андрея и Свету нашли…
… – Вронская? Вронская… Малая умерла… Совсем умерла… Она холодная. И не дышит. Совсем умерла…
Лика нашарила выключатель торшера. Посмотрела на сотовый телефон: в окошке высвечивается номер дачи.
Приложила трубку к уху:
– Андрей?
Из нее доносились всхлипывающие звуки.
– Андрей?!
– Холодная. Не дышит. Я массаж сердца делал. Я нашатырь у вас там нашел. Не помогло, Лика.
– Похоже, я уже не сплю, – пробормотала Вронская, с раздражением отпихивая морду прибежавшего к постели Снапа. – Ничего не понимаю, – она посмотрела на часы: четыре утра. – Что случилось?
– Я вырубился, еще вечером. Проснулся, подхожу к дивану, бужу ее, бужу. А потом плед упал, плечо холодное…
– Андрей, я сейчас тебе перезвоню.
Отбросив телефон, Лика побежала на кухню. Полезла в ящик, где лежали сигареты, увидела там витамины для беременных, охнула.
Прости, Даринка, как можно было о тебе забыть!
Что все это значит?
Что делать?
Да, в общем, остается только одно…
Сотовый. Телефонная книжка. Седов. Коннект.
– Володя, это срочно. Я должна тебе кое-что сказать…
* * *
Последние события вкупе с бессонной ночью полностью заморозили мысли и эмоции. Жанна Леонова все делала механически, как робот. Стерла некоторые видеофайлы, извлекла миниатюрную камеру, спрятанную в кабинете Захарова, уничтожила не предназначенные для посторонних глаз бумаги.
Нанятые Паничевым головорезы, захватившие здание, ее работе не препятствовали. Все сотрудники службы безопасности вышвырнуты из офиса. Головорезов скорее беспокоила возможность теоретического реванша с их стороны, чем приводящая кабинет в порядок женщина. Виктор еще не произнес тех самых слов, которых следовало от него ожидать. Но высказанной накануне просьбе Жанны провести еще какое-то время в офисе даже обрадовался. Судя по этому, обнародование решения, уже читающегося в довольных глазах, не заставит себя ждать.
Покончив с делами, Жанна села за стол, написала заявление об уходе. Отключила монитор, на который передавалось изображение работающих в офисе камер.
Вот, в общем, и все. Можно уходить. Пожалуй, даже следует это сделать побыстрее. Ни к чему лишний раз видеть счастливое ухмыляющееся лицо Паничева.
«Какие они все-таки разные, – думала Жанна, заталкивая в сумку любимую кружку и фотографию родителей в небольшой рамке. Нехитрое имущество в сумочку поместилось, но молния не застегивалась. – Андрей часто ошибался, причинял боль многим людям. Но он никогда бы не обошелся с компаньоном так, как поступил с ним Виктор. Грубый, резкий, хамоватый, он всегда был честнее, чем притворяющийся интеллигентным Паничев. Мне уже давно насчет Виктора все понятно стало. Но не Захарову».
– Жанна Сергеевна, вы видели?! Пульт где?
«Он уже не стучит в дверь, – машинально отметила Леонова, все-таки совладав со строптивым замком сумки. – Как же, полновластный хозяин. Хотя все к этому шло. Не бывает вечной работы, служебные кабинеты не предоставляются в единоличную собственность. Это так понятно. Но понимать и принимать – разные категории».
– Сейчас, сейчас, НТВ уже передавало, интересно, будет ли сюжет на РТР! – воскликнул Паничев, переключая каналы. Найдя РТР, он поправил бордовый галстук, удачно дополнявший идеально скроенный темный костюм.
«Виктор обычно этот галстук по праздникам носит. Ну надо же, на работу как на праздник теперь», – мысленно издевалась Жанна.
Она взяла со стола заявление, собралась вежливо поблагодарить за совместную работу (зачем выяснять отношения с ничтожеством?), но Виктор замахал руками:
– Погодите, позже. Вот, сейчас сами все увидите!
– Сегодня утром по подозрению в совершении нескольких преступлений, в том числе в убийстве собственной жены, был задержан один из владельцев компании «Pan Zahar Group» Андрей Захаров, – комментировал женский голос за кадром.
Камера вплотную приблизилась к лицу Андрея, растерянному, посеревшему. Потом скользнула по его закованным в наручники, заведенным за спину рукам. Переметнулась на милицейские «Жигули» с включенным проблесковым маячком, озарявшим заснеженный дачный пейзаж синеватым светом. Следователь Владимир Седов (представленный почему-то на титрах следователем Дедовым) скептически посмотрел на метнувшуюся к нему худенькую девушку с микрофоном. И процедил сквозь зубы:
– Без комментариев. Расследование еще не завершено.
– Причастен ли к преступлению Виктор Паничев?
– Пока такой информации не имеется.
– Когда будет предъявлено официальное обвинение? – не унималась журналистка.
– Без комментариев.
Оператор сразу же потерял к следователю интерес, камера пробежала по заметенному снегом участку, и в кадре появилась лестница, по которой осторожно спускались двое мужчин. Они несли что-то большое, завернутое в черный целлофан. Картинка держалась долю секунды, чуткий микрофон поймал чей-то истошный крик: «Не снимать!»
А потом ведущая новостного выпуска пообещала держать телезрителей в курсе событий.
– Андрей что, с ума сошел? – притворно озабоченным тоном поинтересовался Паничев, пристально вглядываясь в лицо Жанны. – А как же задержанный вчера зэк? Что все это значит?
«Понятно. Потому и примчался с утра пораньше, разъяснений хочет. – Леонова, равнодушно пожав плечами, протянула заявление. – Какой же он актер!»
Глаза Виктора скользнули по строчкам, он удовлетворенно кивнул.
– Жанна Сергеевна, я рад, что вы все поняли правильно. Вы настоящий профессионал, я с радостью, если потребуется, предоставлю вам рекомендации. Но вы – человек Андрея, поймите меня правильно.
– Конечно, – отчеканила Жанна, снимая с вешалки пальто. – Благодарю вас за сотрудничество.
Наверное, Паничев все же ждал обвинений, попыток объясниться, истерики. Но, осознав, что опасаться недовольства уже бывшего начальника службы безопасности не следует, расплылся в улыбке и галантно распахнул перед Жанной дверь.
Скорее, скорее.
Да что же этот лифт ползет, как заторможенный?!
Пешком и то быстрее будет!
Жанна промчалась мимо новых охранников, нащупала в кармане ключи от машины.
Приветственный писк сигнализации, сесть в промерзший салон «BMW», мобильный телефон, ну наконец-то!
За те секунды, пока мама отвечала на вызов, Жанна представила себе растерзанные трупы донимавших Седова журналистки и оператора.
Стервятники, тупые уроды. Прибежать, камеру включить, микрофон в зубы сунуть. Им наплевать на то, сколько боли причиняет людям их работа. Что чувствуют близкие Андрея, видя его испуганное лицо и скованные руки. Что переживает ее мамочка, сходя с ума от беспокойства. И даже вопроса не возникает, насколько этично пытаться снять труп Светланы Захаровой.
В этой жизни все зло, причиненное другим, возвращается. Так пусть же стервятники получат его скорее!
Голос мамочки был ровным и спокойным.
– А у меня уже все готово почти. Салаты покрошила, курицу пожарила. Может, ты еще рыбки хочешь? Я приготовлю, доча. Боюсь только, придется нам в этом году без телевизора. Мастера еще вчера вызывали, но он не идет, папа говорит, уже Новый год отмечает.
Новый год… Ни сувениров для родных, ни настроения.
Впрочем, она лично лучший подарок уже получила. Телевизор сломался, мама не успела разволноваться, ее всегда наполненному любовью сердечку не больно…
– Мам, ты только не волнуйся. Я с работы уволилась, – Жанна старалась не разреветься от жалости к напряженно замолчавшей маме. – Андрея Захарова арестовали. Со мной все в порядке. Ты успокойся, хорошо.
– А как же он? Ты уволилась, потому что его арестовали? Такой парень хороший, да его оболгали, во всем разберутся. Жанночка, ты сама только не волнуйся! Все уладится.
Комок слез стоял в горле.
Мама не заслужила, не заслуживает…
Какой стыд: мамочка с утра пораньше занялась новогодним столом, а ее дочь совершенно не помнит, что приближается Новый год, что надо купить подарок.
– Приезжай пораньше, Жанна, мы с папой тебя давно не видели.
Обычные слова. Необычная, самая сильная любовь. Материнская. Иррациональная. Теплая. От нее всегда становится легче.
– Да, мамуль, до встречи!
Только после разговора с мамой стало понятно, какое напряжение пришлось выдержать в последние дни и как давил груз страха и неопределенности. Теперь тиски разжались, стало чуть легче.
Жанна завела двигатель, пару минут подождала, пока прогреется мотор, и тронулась с места.
Все еще можно успеть.
Сначала она подъедет в салон «Светлана» – заодно, если получится, и в порядок себя приведет. Потом купит подарки и отправится к родителям. И попытается хотя бы какое-то время не думать о произошедшем…
* * *
– Андрей, ты поешь, – Лика пододвинула поближе к Захарову тарелку с салатом и румяным кусочком куриного филе. – Или хоть чай выпей, он травяной, успокаивает. Андрей!
Отсутствующий взгляд, поникшие плечи. Уже несколько часов Андрей Захаров сидит на просторной, оклеенной желто-синими обоями кухне. Его привел сюда следователь, пододвинул стул. Андрей покорно сел. И до сих пор не вымолвил ни единого слова. Казалось, он не слышал обращенных к нему вопросов. Снап, всегда обожавший гостей, принес к ногам Андрея все свои обгрызенные игрушки, а потом требовательно загавкал: «Играй со мной!»
В застывшем лице Захарова не дрогнуло ни черточки.
«Да уж, вначале я радовалась, что Седов привез Андрея ко мне, – Вронская открыла баночку с витаминами, вытряхнула на ладонь пару таблеток. – У Захарова и так стресс, и даже если бы Володя объяснил, что помещение под стражу носит временный характер, вряд ли бы Андрея это успокоило. Конечно, по голове Вовку за такую самодеятельность не погладят, он нарушил все мыслимые и немыслимые нормы. Тем более есть риск, что план не удастся. Или что его реализация займет много времени. Но Седов поступил по-человечески, взял ответственность на себя, что, конечно, вызывает уважение. Однако теперь… У Андрея не просто стресс, это уже какое-то шоковое состояние, и оно меня беспокоит. Может, в СИЗО ему даже было бы лучше, там все-таки есть врач».
Вронская пошла в прихожую, вытащила с книжной полки справочник по психиатрии, зашелестела страницами.
Описание различных заболеваний, симптоматика, фармакология. Увы, ничего похожего на способы выведения из шокового состояния нет.
Лика покосилась на лежащий на столике у зеркала сотовый. Можно позвонить знакомому судебному психиатру. Но он – человек ответственный, к тому же хороший знакомый. А если примчится, увидит Захарова? Наверное, не стоит афишировать самодеятельность Седова.
– Остается только надеяться, что все с Андреем будет хорошо, – пробормотала Лика, возвращаясь на кухню. Она осторожно взяла Захарова за руку, тяжелую, безвольную. – Андрей, пошли в зал. Будем елку наряжать. Кажется, Новый год нам придется отмечать вместе. Пошли!
Вронская тянула его за руку, но Андрей и не думал приподниматься.
«Да уж, с моими пятьюдесятью кило такую тушу не сдвинуть, – Лика нахмурилась, чувствуя, как тело начинает пробирать озноб. – И что же делать? А если он захочет что-нибудь сотворить с собой, со мной? Он же огромный, сильный, я не справлюсь!»
Сначала убрать вилки, ножи. Потом позвонить Седову. Пусть присылает опера или сам приезжает. Андрею, кажется, становится все хуже и хуже…
Но набирать следователя не пришлось.
«Наша служба и опасная и трудна», – вкрадчиво запел телефон.
Лика ответила на звонок, пару минут слушала объяснения приятеля. А потом запрыгала от радости, как сумасшедшая.
– Андрей! Все получилось! Убийцу взяли с поличным!
– К-кого? – Захаров изумленно огляделся по сторонам. – Вронская? Помню, как Свету нашел. Как наручники надевали – помню. Потом все, провал. Кого взяли-то?
* * *
До праздника всего ничего, считаные часы. Дороги забиты под завязку, даже в метро пробки, но не агрессивные, радостные, оживленные.
«Кажется, Новый год я рискую встретить совершенно не так, как хотелось бы его провести, – уныло думал следователь Владимир Седов, медленно продвигаясь вперед по заполненному гудящей людской массой переходу между станциями. – Люда и Инга меня в порошок сотрут и будут правы. Задержание и помещение под стражу подозреваемой производилось с нарушением процессуальных норм, Захарова в СИЗО нет, и если только шеф узнает хотя бы о части моих подвигов, то будет иметь все основания привлекать к уголовной ответственности уже меня, – Володя отмахнулся от колючей, пахнущей зимой елки, которой кто-то невольно задевал его по лицу. – Но я не готовлюсь к празднику, не зачищаю следы профессиональной халатности. Я просто не могу ничем заниматься до тех пор, пока не пойму, почему все это случилось…»
…Он посмотрел на Лику Вронскую, морщившуюся от черного чая, ароматизированного карамелью, с кусочками фруктов. И вдруг увидел на этом же стуле, в этом кабинете совершенно другую женщину. Жанна Леонова тоже просила несладкого чая. Но никак не показала своего недоумения. Вежливость? Или попытка не привлекать внимания? Полина Калинина ведь, как уверяет ее подруга, всегда пила несладкий чай. Но забота о фигуре не означает полного отказа от сладкого. Инга тоже склонна к полноте, и никогда не будет добавлять в чай сахар. Но она уминает курагу, изюм, уверяя, что от этого не поправляются. Жанна угостила Полину чашечкой такого чая, с кусочками сладких фруктов, скрывающими вкус отравы? Или презентовала ей целую пачку, предварительно добавив туда яд? Скорее первый вариант, чем второй. Вначале она хотела просто убрать Полину, и яд для этих целей подходил наилучшим образом. А потом решила ее убить из пистолета. Уже заранее прикидывая, как обвинить в убийстве Андрея Захарова.
Боже, каким он был слепым! А ведь Жанна с самого начала произвела на него крайне негативное впечатление. Но как не растаять при такой активной помощи следствию.
Да он – попросту дурак! Привык искренне пытаться всегда помогать людям. И не удивляется такой же искренней помощи. Но если Жанна Леонова кому-то и пыталась помочь, то только себе.
Мужские черты ее лица. Лишенная заметных женских округлостей фигура профессиональной спортсменки. Оперативник Паша говорил: какой-то мужчина, в капюшоне, закрывающем лицо, проколол колесо «Porsche Cayenne». Мужчина? Если Леонова наденет бесформенную одежду и уберет волосы, ее можно принять за мужчину, без сомнений.
Жанна занималась биатлоном. И прекрасно владеет оружием. Почему, почему это не насторожило?
И визитка! Ее визитка рядом с трупом! Да она ее просто выронила! Наклонилась, чтобы убедиться: Полина мертва, и…
А как настойчиво она подчеркивала: у секретарши Захарова пропал пропуск, у нее сороковой размер обуви. Жанна заранее позаботилась о наличии подозреваемой. У самой Леоновой маленькая нога, но кто ей мешал надеть ботинки на несколько размеров больше?
Помощь в поимке Волкова. Мило, трогательно, как же. Для того, чтобы получить доступ к информации о татуировках осужденных, особых связей в МВД не требуется, достаточно человечка на низшем уровне. И вот следователь так кстати ловит зэка и находит у него дома полный комплект улик против Захарова.
Да Леонова же – исполнитель! Заказчик, видимо, Паничев, а Жанна, конечно же, исполнитель. Она все сделала сама, не привлекая к реализации щекотливого поручения подчиненных. Любой посредник повышает риск утечки информации! Паничев и Леонова заранее разработали план по выдавливанию Захарова из компании и позаботились о том, чтобы Андрей долго их не беспокоил. Тюремная камера и обвинение в совершении уголовных преступлений оградят их от бывшего компаньона. Надолго, надежно.
Деньги. Вот и мотив. Все, оказывается, так просто и понятно. И очень досадно, что этот пазл не сложился раньше.
– Ты чего зубами скрипишь? – хмуро поинтересовалась Лика, отодвигая чашку. – Сделай мне, кстати, кофе, пить твою отраву невозможно.
– Я думаю, что все эти преступления совершила Леонова, – следователь вскочил со стула и нервно заходил по кабинету. – В сговоре с Паничевым. Они решили подставить Захарова. Вот такой расклад. Никакой дружбы, только деньги.
На лице Вронской промелькнуло удивленное выражение, на которое тогда Володя внимания как-то не обратил. Он был уже полностью поглощен предстоящими планами.
Алиби Леоновой на момент гибели Калининой проверялось, ее показания подтвердились. Надо понять, как она выкрутилась из этой ситуации. Интересовался ли следователь, занимающийся делом Малышевского, алиби Леоновой на время смерти инструктора? Уточнить! Попросить криминалистов осмотреть замок квартиры, которую снимал Волков. Возможно, Леонова пользовалась отмычками и они оставили следы. Может, ее видел кто-то из соседей Волкова. А еще…
Как ушла Вронская, он толком даже не запомнил. Под утро Лика позвонила и призналась, что она укрывала Захаровых на даче родителей. И что Света мертва.
– Я думаю, Захарову отравили, – тихо сказала Лика. – Андрей говорит, жену накануне тошнило. И я вспомнила, что когда мы со Светой разговаривали, она тоже жаловалась на тошноту. Но я же сама беременна. Все мы, наверное, своим аршином меряем. И мне казалось, что Захарова просто ждет ребенка. Кстати, вчера я тебе не сказала, но… Короче, именно Леонова предупредила Андрея о том, что ты его разыскиваешь, убеждала Захарова спрятаться.
Смерть Светланы вызвала много вопросов. Если она знала о том, что Полина выставляет на аукцион яйцо Фаберже, то почему не рассказала об этом? Имела свой интерес в разорении мужа и поэтому молчала? А потом ее убрали как лишнего свидетеля? И почему Леонова предупредила Захарова? Ведь по этой логике выходит, она была заинтересована в том, чтобы Андрея задержали. А может, Жанна работала на два фронта, морочила голову сразу обоим совладельцам «Pan Zahar Group»?
На даче Ликиных родителей эксперт, осмотрев труп Светланы Захаровой, осторожно предположил, что девушка могла быть отравлена.
– Как отравлена? Да я же ее с работы забрал, а потом она со мной все время была, ничего не ела, – растерянно пробормотал Андрей.
«С работы. Из офиса. Свету Захарову отравили в офисе, – пронеслось в голове Седова. – У Леоновой там сообщница. Которая приносила Захаровой чашку отравленного чая или кофе. Кстати, кофе ведь тоже бывает со сладкими ароматическими добавками».
Сообщница? Но ведь это же рискованно. В салоне – женский коллектив, и вероятность того, что сообщница проболтается, очень высока.
Чай, кофе… В офисе ведь все это – для общего пользования. Таким образом, все-таки есть сообщница? Не могла же Леонова сама приносить Свете отравленный напиток?
Или… Или у Захаровой были баночки, в которых хранились чай и кофе исключительно для нее одной?
– Кто подавал ей чай в салоне? – упавшим голосом переспросил Андрей. – Наверное, никто, сама делала. Она вообще без понтов была, половину прислуги из дома уволила. Сама любила и готовить, и даже убирать. Все высчитывала, не очень ли дорогим средством для мытья посуды домработница пользуется, не пьет ли «хозяйского» чая. Она же из детдома, привыкла каждую копейку считать.
Позвонить Вронской – пусть пришлет журналистов, у нее масса знакомых на телевидении. А если звонить Леоновой и сообщать информацию о задержании Захарова, женщина может что-то заподозрить, пусть лучше узнает новости по телевизору.
А потом – в салон.
Если все рассчитано правильно – то Жанна вернется, чтобы забрать тот чай или кофе, в который она добавила яд.
Она вернется.
Коллектив ведь действительно женский. Кому-то Света могла мимоходом сказать: «Ах, какой замечательный чай подарила мне Жанна Сергеевна».
Она вернется, так как стремится не оставлять следов и не дает обвинению ни единого шанса…
… – Проходи, Володя. – Лика распахнула дверь и сразу убежала на кухню, прокричала оттуда: – У меня мясо горит, ты иди в зал.
Новогодние запахи. Сверкает гирлянда на украшенной разноцветными шарами елке. В центре – стол с белоснежной скатертью, бокалы, тарелки, приборы. Ликина собака носится по комнате, машет хвостом. Андрей Захаров наконец поднял голову, и Седов профессионально отметил: лицо уже даже не серое, черное, растерянный недоуменный взгляд. Все как у родственников потерпевших, переживающих глубокое горе. Так притворяться даже профессиональным актерам сложно. Беда разрывает Захарова, мучительно больно, жестоко. Значит, правильно, все-таки не виновен.
– Почему? – Андрей закашлялся. – Почему она это сделала?
Следователь, присаживаясь на диван рядом с Захаровым, пожал плечами.
– Не знаю. Я думал, деньги, сговор с Паничевым. Но Виктор ее уволил. Может, так и было задумано? Якобы поссориться? Или он ее «кинул»? В общем, поэтому я и пришел. Мне эта баба все нервы вымотала, ни о чем другом думать не могу.
Вронская появилась с большим блюдом, источающим такой одуряющий аромат, что Володя сразу вспомнил: последний раз он ел вчера. Лика водрузила свой кулинарный шедевр на стол и снова полетела к плите.
Из коридора донеслось звонкое:
– Седов, ты расскажи, как Жанну задерживали. А то Новый год скоро, давай всю эту историю в старом оставим!
Следователь посмотрел на часы, и, вздохнув, достал сотовый телефон. Просмотрел неотвеченные вызовы. К рабочим проблемам отключение звукового сигнала не привело, по службе никто не разыскивал. Жена и любовница рвут и мечут.
«Люблю, целую, с праздником, увидимся в новом году, извини, работа», – полетела эсэмэска к Инге.
«Буду 1 января, работа, с Новым годом», – это жене.
Андрей повторил:
– Почему она это сделала? Неужели Жанна? Это точно?
– Скорее всего, да. Она же пришла в салон, попыталась…
– Стоп, Володя, я тоже хочу слушать! – Лика поставила на стол салатник и уселась в кресло. – Что, действительно пришла? Седов, ну ты голова! Как ты все точно рассчитал!
Володя вздохнул. Да он чуть не облажался во время всей этой истории. Ему казалось, что Жанна – если это действительно она устроила этот кровавый спектакль – попытается уничтожить банку с отравленным чаем или кофе после Нового года. Возможно, попытается проникнуть в закрытый салон. Или же, наоборот, воспользуется тем, что в послепраздничные дни в таких местах клиентов мало, и придет открыто, не таясь. Но то, что все решится в считаные часы, он даже не предполагал.
– Приезжаю я туда. Думал, алиби ее проверить, узнать, как салон работает после праздников, кабинет Светланы еще раз осмотреть. Образец для экспертов, если все рассчитано правильно, изъять. Захожу. Толпень девушек, никто, кажется, не работает, все телевизор смотрят, сюжет про Андрея в каждом выпуске показывают. – Володя покосился на тарелку с аппетитным мясом. Опустошить бы ее сейчас… – Я спрашиваю: «А где мне найти главного администратора или кто тут у вас распоряжается?» А девочка говорит: «Администратор отлучилась с клиенткой, подождите пару минут». Сажусь в кресло, и тут вижу – Жанна, собственной персоной. Она меня заметила, но сделала вид, что не видит. Подошла к стойке, что-то про прическу спрашивает. А потом опять в коридор чешет. Я за ней. Она держалась до последнего. «Здравствуйте, Владимир! Как вы могли, Захаров ни в чем не виноват!» Я соглашаюсь: «Конечно, Жанна Сергеевна, ни в чем не виноват». И тут же ору: «Девчонки, сюда, скорее». Прикидываю уже – в коридоре мы одни, свидетелей нет, банка сто пудов уже находится при ней, но отпечатков может не быть. Она ее отшвырнет, и все, никаких доказательств. Девицы примчались. Мне кажется, я понимал Леонову без слов. Там, в том коридоре, еще дверь туалета была, мы как раз недалеко от нее стояли. Она хотела туда рвануть, но передумала, поняла, что только хуже будет. Признательных показаний от Леоновой ждать не стоит, она явно намерена врать и выкручиваться. Сразу же заявила: без адвоката ничего не скажу, предъявите мне постановление о задержании.
– И оно у тебя было? – изумилась Вронская, отталкивая от стола пса. Он тихо скулил, вилял хвостом, не отрывая глаз от мяса. – Снап, тебе нельзя свинину, умолкни! Володь, так когда ты успел все оформить?
– Слушай, не сыпь мне соль на рану. Ничего я не оформлял. Может, у меня паранойя. Возможно, я демонизирую Леонову. Но как-то очень уж вовремя погиб Волков. Только я изъял доказательства причастности Андрея Владимировича ко всем этим преступлениям, и Волков погибает. Не нравится мне все это!
Андрей криво усмехнулся:
– Доказательства? Какие?
– Например, договор с пунктом о том, что в случае смерти владельца яйца Фаберже, которым являлась Полина Калинина, вся сумма…
– Полина? – перебил Захаров, хватаясь за голову. – Полина была владельцем? Но как это возможно?!
Володя хотел рассказать о том, что, вероятно, Калинина нашла это яйцо в одном из старых домов, где выполняла ремонт. В прессе встречались публикации о том, что несколько лет назад в стене старинного особняка при проведении перепланировки нашли множество изделий, выполненных московским отделением фирмы «Фаберже». И что Жанну Леонову пришлось поместить в «обезьянник» отделения милиции, потому что если у нее есть связи в СИЗО, то мало ли как там все обернется.
Но ночь за окном вдруг осветилась яркими залпами салюта, затрещали петарды, а Лика Вронская всплеснула руками:
– С Новым годом! Эх, мужики, сейчас бы водки за помин души Светы вам выпить. Но водки у меня нет, только шампанское. Принести? И вы поешьте, кажется, мясо я не сожгла, что со мной редко бывает…
* * *
– С Новым годом вас, граждане задержанные! – Младший лейтенант, с уже покрасневшими щеками (опрокинул-таки стопочку под залпы салюта), протянул через решетку несколько кусков торта на салфетке. – Наливать вам не положено. Но вот, угощайтесь, праздник все-таки!
Бомж быстро выхватил салфетку, что-то неразборчиво буркнул милиционеру.
– Женщин угости, балда! – возмутился парень и поморщился. Торт чуть не соскользнул на пол, и бомж подхватил его грязной исцарапанной лапой. – Подождите, – милиционер виновато посмотрел на Жанну, – у меня там еще есть, сейчас принесу.
– Не беспокойтесь. Я не голодна. Но вот если бы воды, – вздохнула Леонова. – Как-то я плохо себя чувствую.
– Сейчас. У меня и аспирин есть.
– И нам запивона! – прокричала вслед лейтенанту неопрятная пьяная женщина. Она быстро нашла общий язык с сокамерником, прислонилась к его плечу, зачавкала. – Вкуснятина! А эта морду воротит. Хорошо, нам больше достанется! Ишь, торт ей не нужен, полазила бы в помойках с мое! Фифа!
Вода, которую принес парень в пластиковом стаканчике, оказалась теплой и невкусной. Жанна с усилием сделала несколько глотков, проглотила таблетку и поняла: резкая боль внизу живота не проходит. Она появилась, когда Седов обо всем догадался, пришел в салон, задержал ее фактически с поличным. И с каждым часом жгучие рези становятся все сильнее.
«Перенервничала, – успокаивала себя Жанна, пытаясь поудобнее устроиться на узкой деревянной скамье. – Скоро пройдет, надо потерпеть. В любом случае это ненадолго. Просто надо набраться сил и выдержать допросы, и ничего не сказать. А чай… Как-нибудь объяснюсь, адвокат подскажет».
Бороться, бороться и еще раз бороться. Пока хватит сил, делая все, что только можно. Из этой долгой сложной игры необходимо выйти победительницей. А Захаров проиграет. Это будет справедливо…
…В детстве с двоюродной сестрой Катей Жанна Леонова почти не общалась. Тяготилась общими с семьей маминого брата праздниками. Ненавидела, когда Катю приводили на соревнования, в которых она участвовала. Что может привлекать в спорте пухленькую Катьку, с вечным томиком «Капитанской дочки» или «Алых парусов» под мышкой? Как будто бы с трассы не видно: лежит книга на коленках сестры, и она, приоткрыв рот, зачитывается очередной романтической историей. Хорошая поддержка перед стартом! Им и разговаривать было не о чем. Прекрасный и захватывающий спорт, совершенное, тренированное тело, напряженный труд ради победы – сестра всем этим не интересовалась. В ее пепельно-русой головке существовали исключительно прекрасные дамы и красивые принцы. И вот одна из прекрасных дам (Катя) когда-нибудь обязательно встретит своего принца (Витя из 9-го «Б»), они возьмутся за руки и вместе пойдут к своему солнечному счастью. И заживут в любви и согласии, родят сначала мальчика, а потом девочку. Разве что насчет смерти в один день Катя не определилась.
– Хорошо, конечно, чтобы так случилось. – Ее голубые глаза сияли так, как будто бы речь шла о чем-то безумно приятном. – Любящие сердца не могут существовать друг без друга. Но и быть вдовой, до конца дней своих хранящей верность почившему супругу, – это тоже романтично. Или, положим, я умру, а муж разразится рыданиями на кладбище… Ах, как прекрасна любовь!
В общем, дура дурой. О чем с такой разговаривать? «Привет-пока», вот и все, и то только потому, что родственница как-никак.
С годами Катя не умнела совершенно. После школы выскочила за своего Витю. Муж пил, бил ее смертным боем. А она еще выгораживала его перед своими родителями, денег ему на выпивку все просила, дружкам-алкашам еду готовила. И тащила бы этот крест всю жизнь, покорно, надеясь на чудо. В книгах же пишут: чудо любви. А как страдала, когда ее вечно пьяное «счастье» утонуло в Москве-реке…
Казалось бы: один раз жизнь долбанула. Уже понять все можно: книги к реальности никакого отношения не имеют. Принцы – только в романах. А реальность предлагает каких-то вырожденцев, слабых, глупых, кобелистых. Да на типичного современного мужика просто смотреть дольше секунды противно. А уж замуж выходить, чтобы постоянно опухшая рожа перед глазами маячила, – вообще верх идиотизма.
Два года после освобождения от предыдущего ярма прошло. Только на работу нормальную устроилась, карьеру делать начала. Снова хомут на шею. Сияют Катины глаза:
– Он такой добрый! И цветы дарит, и конфеты!
Влюбленная, наивная, слепая. Опять ничего не изменилось, все возвратилось на круги своя. Она на двух работах вкалывает – муж дома сидит, картинки, которые никто никогда не покупает, малюет. Она беременная на сохранении в больнице лежит – он даже навестить не приходит, творит, ну конечно. Она родила, только домой с ребенком приехала – драгоценный скандал закатывает, где борщ, где котлеты?!
Кате плохо. Сил у плиты стоять нет совершенно, малышка разрывается, муж кричит громче ребеночка. Родителям звонить стыдно. Набрала двоюродную сестру:
– Жанночка, ты не могла бы приехать, борщ сварить.
Это был ужас. Прокуренная квартира, море пустых бутылок, какая-то девка – в Катином халате – спит на кухне.
Сестра – лицо пылает, пот ручьем льется, стонет сквозь зубы:
– С грудью что-то. Дотронуться не могу, так болит.
Это было чудо. Только розовое личико выглядывает из конверта. Такое крошечное, кажется, не может быть этих кнопочки-носика, маленького ротика, щечек. Но вот, вот, в кроватке, в конвертике, самая прекрасная девочка, Катина доченька, какая же она красавица.
Жанна смотрела на ребенка, и сердце разрывало раскаяние.
Двое таких же деток. Могло бы быть. И никогда не будет. Что она наделала, что же она наделала?! Почему так поздно, только теперь все открылось и осозналось четко-пречетко?! Ведь вот оно, самое важное, самое главное. Не результаты, не медали. Дети, детки… Заботиться о них, растить, вместе с ними проживать еще одну новую жизнь с радостью первооткрывателя, но и со своим опытом. Женщина – черновик, ребенок ее – новый чистовой вариант, уже, если получится, с меньшим количеством болезненных ошибок.
Как же хочется дать этой девочке все самое лучшее! Ведь она такая маленькая, слабенькая, беззащитная. Как важно, чтобы она радовалась. Главнее ее счастья, теперь это так понятно, ничего нет на свете.
– Я ее Настей назвала, – простонала сестра. – Муж хотел Венерой, я сделала вид, что согласилась. А она Настя. Все равно сама свидетельство о рождении оформлять буду. Он же талант, художник, что ему отвлекаться.
Настя. Смешной комочек, крошечный. Нежный, красивенький.
Анастасия. Да! Она такой и будет, именно такой станет. Гордой, прекрасной, свободной.
– Замечательное имя, – пробормотала Жанна, пытаясь отойти от детской кроватки и заняться Катей. Ноги не слушались, налились свинцом.
Сестра с трудом приподнялась на постели:
– Ты бы обед приготовила, а?
И девочка вдруг распахнула глаза.
Синие-синие, серьезные. Пару секунд она осмысленно, с явным любопытством, изучала лицо тети. А потом улыбнулась.
Это была неописуемая, никогда ранее не испытываемая, огромная радость.
Жанна задыхалась от переполнявших ее чувств. Плакать и кричать хотелось одновременно, выплеснуть хотя бы часть восторга!
– Жена, ты чего разлеглась? Где борщ? Мы с моделью жрать хотим. Почему борща все еще нет? – опираясь на дверной косяк, поинтересовался Катин драгоценный.
Настя, сморщив крохотный носик, запищала, как котенок, личико ее стало красным.
Стоп. Стоп-стоп-стоп.
Рожа этого ублюдка – в прицеле вместо мишени. Он слабый, пьяный, свернуть ему шею – проще простого.
Но есть Настя. Надо взять себя в руки. Дождаться, пока прилив ненависти чуть схлынет. В конце концов, это пьяное ничтожество сделало одно хорошее дело. Единственное, для чего нужен мужчина. Ребенка.
Собраться. Успокоиться. Ну вот и все.
Сначала позвонить в «Скорую» – кажется, у сестры мастит. Потом выкинуть шлюху. А за ней отправить ублюдка. Конечно, он попьет крови, претендуя на часть квартиры. Но это такие мелочи в сравнении с тем вредом, который может нанести девочке общество ничтожного родителя.
То, что было не под силу жизненному опыту, сделало материнство. Вначале Катя еще возражала против развода: хоть и не идеальный, но все-таки родной отец. Но папашка явил себя во всей красе, попытался отобрать квартиру, о размене и слышать не хотел. Где будут жить жена и дочь, его не волновало совершенно. И сестра протрезвела. Иногда в ее квартире (сначала маленькой «однушке» в Митине, потом отличной «трешке» на Кутузовском) появлялись мужчины. Но никогда надолго не задерживались…
Наська – букаська, Настена – сластена, Настюшка – хрюшка. У нее было множество ласковых прозвищ, и куча игрушек, и две мамы.
«Тетя» Настенька говорить отказывалась. Жанна млела, когда толстощекая кукла, всегда в красивом платье, тянулась к ней маленькими пальчиками:
– Ма-ма, дай-дай…
Ей хотелось отдать все. Но еще больше дочь сестры давала взамен.
– Знаешь, если бы не Настя, никогда я бы не ушла из школы, – призналась Жанна сестре. – Преподавала бы физкультуру, жаловалась на маленькую зарплату. Даже мыслей не возникло бы куда-то пробиваться.
– Не пропали бы мы, если бы ты в школе работала, выкрутились бы как-нибудь, – хмурилась Катя. – Зато спокойнее было б. Телохранитель – что за работа такая. Да и ненамного больше ты получаешь, чем я в своей бухгалтерии.
– Это только начало, – спорила Жанна. – Вот наберусь опыта, с нужными людьми познакомлюсь, свое агентство открою. Настя же растет. Вам и так уже в однокомнатной квартире тесно. А потом девочке еще и высшее образование получать.
Против работы у Андрея Захарова сестра не возражала. Даже радовалась: руководить – не самой под пули лезть.
Сестра не понимала, о какой нагрузке и ответственности идет речь. Бизнесмен такого уровня всегда кому-то мешает. Он строптивый, упрямый, не хочет ничего слушать. К тому же женщина – руководитель службы безопасности не может себе позволить ни одного промаха: мало кто из подчиненных испытывает благодарность за трудоустройство, большинство думает не о работе, а о кресле начальника. Сколько провокаций устраивали замы, сколько ошибок допускали ребята. Когда шефа подсиживаешь, по сторонам ведь не смотришь.
Работать приходилось круглыми сутками. Подбирать кадры. Знакомиться с сотрудниками МВД, прокуратуры, ФСБ. Мало ли как все повернется, свои люди в таких структурах еще никогда никому не мешали. Надо давать взятки, изучать новинки специальной техники. Когда имеешь дело с таким объектом, как Захаров, приходится всегда быть настороже. Камеру в его кабинет, датчик на машину, периодическая прослушка конкурентов. И все равно неспокойно на душе. Если бы Андрей был хоть чуть-чуть благоразумнее!
Напряжение. Отсутствие свободного времени. А ведь главное – Настя, но к ней хорошо, если раз в месяц удается выбраться. Девочка растет, отдаляется. Уже не «мама» говорит, «тетя»…
– Увольняйся, если так тяжело, – рассуждала Катя, наливая сестре вторую тарелку своего фирменного борща, густого, наваристого. – На тебя же без слез смотреть невозможно. Себе жилье купила, нам помогла. Сколько можно так убиваться.
– Не могу я уволиться! Не могу, и все!
– Любишь его? Андрея? – оживилась Катя. – Ох, видный. Но он же моложе. А что, это и хорошо.
Жанна замычала:
– Хватит! Я сейчас подавлюсь.
– Точно любишь, – решила Катя. Подперла щеку рукой и мечтательно закатила глаза: – Вот если все сложится, на свадьбе вашей погуляю. Ты своих любовников бросишь, остепенишься.
Жанна закашлялась. Нет, все-таки с Катей разговаривать бесполезно. Наверное, в классической литературе скрыта большая разрушительная сила, которая мозги деформирует с детства и на всю жизнь.
На любовников – плевать. Всего лишь соломинка. Вдруг. Ну вдруг врачи ошиблись. И ребенок будет. Пока ничего не получается, кроме инфекций и заболеваний. Но климакса еще нет, поэтому надо стараться. Вот бы появилась доченька. Как Настюша – но своя, родная кровиночка.
А Андрей – это особый случай. Любого другого шефа можно было бы оставить. Всех денег не заработаешь.
Но Захаров – он как тренер. Только со знаком «плюс». Тренер сумел организовать и настроить команду в целом и каждую спортсменку в отдельности. Но плевать ему было на все, кроме своих интересов. Андрей такой же сильный, властный, но… При всех своих недостатках, он несет свет и добро. Кому-то могут показаться лишь пиаром многочисленные проекты «Pan Zahar Group» по поддержке многодетных семей, одаренной молодежи, спортсменов. А какая разница, сколько телекамер освещают, как Андрей и Виктор передают автомобили и компьютеры? Глаза людей, которым оказывается помощь, даже не радостные – растерянные. Не привыкли к добру, недоумевают, не осознают… Да за одни эти наполненные благодарностью глаза Андрея можно уважать. А еще… Это сложно выразить словами… Рядом с ним проходит головная боль, и появляется куча новых идей. Уставшее тело бодрится от его присутствия, как после хорошей тренировки. Как-то раз (жаль, об этом нельзя никому рассказывать, все-таки тайком установленная видеокамера в кабинете шефа – опасная тема для обсуждения) на мониторе появилась завораживающая картина. Андрей не включал свет, увлекся сложными переговорами по телефону. В полумраке кабинета было отчетливо видно: весь контур его тела очерчивает заметное золотистое сияние…
А Катька: любовь, моложе!
Это отношения иного порядка, другого уровня.
Одно ясно: Андрей стал таким же дорогим человеком, как Наська-букаська. Для них ничего не жалко, за них можно все отдать, не задумываясь.
Чем старше становилась Настя, тем больше волновалась за нее Жанна. Умом понимала: девушка хорошо учится, занимается спортом, все ее друзья и подруги проверены-перепроверены, ничего подозрительного. Но сердце заходилось от боли.
А что, если поздним вечером к красавице Насте пристанут хулиганы? Или она, несмотря на тысячу и одно предупреждение, решит попробовать наркотики? Она – может, запросто, Настюша – тихий омут, наполненный чертенятами…
– Я на шейпинге, тетя Жанна, – недовольно бубнила в трубку Настя. – Все, мне пора!
– Да в школе я, на уроках сотовый отключать надо! Что вы волнуетесь!
– В парикмахерской, фены работают, не услышала!
Вроде бы все логично.
Но откуда это вечно грызущее беспокойство? Никогда не засыпающее волнение?..
После того как племянница стала сбрасывать звонки, Жанна примчалась к сестре и, несмотря на вопли Настены, осмотрела вены на руках, потом заставила снять колготки. На бедрах следов инъекций не было, но коленки – в едва заметных синячках.
– Да, у меня есть парень, – бушевала племянница. – И что здесь такого? Я уже взрослая. Зачем его с вами знакомить? Кто с ним спать будет, вы или я?
Жанна собиралась попросить знакомых из МВД прослушать Настин телефон, выяснить, с кем встречается строптивая девица, а потом проверить и парня. Но не успела.
– Настя… Настя… Она вены перерезала, я с работы прихожу, а она в ванне лежит, вода красная, и все… – всхлипывала в трубку сестра.
Сил объяснять что-либо на службе просто не было. Жанна написала заявление о том, что берет неделю за свой счет, передала его секретарю Захарова. Андрей, удивившись, что впервые за десять лет начальника службы безопасности не оказалось в офисе, перезвонил, спросил, не нужна ли помощь.
– Нет, все в порядке, у меня личные обстоятельства, – пробормотала Жанна и повесила трубку, опасаясь, что еще секунда – и сжигающая ее боль вырвется наружу нечеловеческим криком.
Она выбирала гроб – самый дорогой, обитый белым бархатом – и обещала себе выяснить, кто довел девочку до самоубийства. Смотрела, как Настю хоронят на лучшем элитном кладбище, – и клялась, что скоро обязательно появится еще один песчаный холмик. Она утешала изнемогающую от слез сестру и понимала, что нет таких слов, которыми можно утешить в такой ситуации. Только месть – достойная, жестокая – придаст обломкам и ее, и Катиной жизни хоть какой-то смысл.
Настюша, Наська-букаська. Крашенные в платиновый блонд кудри, огромные глазищи, стройная фигурка. Ты была создана для любви, обожания, преклонения, счастья.
А какая-то тварь тебя уничтожила. Безжалостно. Навсегда.
Он за все заплатит.
Спи спокойно, милая девочка.
А он свое обязательно получит…
Скорее на работу – забыться в многочисленных деловых вопросах, переключиться, не думать. Быстрее к Андрею – громадный, хамоватый, он анестезирует все беды. Такого страшного горя еще никогда не было. Но вдруг от его общества уйдет хоть часть боли?..
– Привет, Жанн! Ты в порядке? Как со здоровьем? Неважно выглядишь, может, отпуск?
В его голосе слышалось искреннее сочувствие. Странно, но, похоже, шеф даже соскучился. Наверное, привык к тому, что его третируют, без вечных замечаний и нотаций, оказывается, ему уже не по себе.
– Жанн, ты прикинь, меня одна коза тут недавно домогалась. Мобилу мою откуда-то узнала. Мне по приколу посмотреть захотелось на девочку. Номер-то этот максимум десять человек знают, – распинался Андрей, щелкая кнопками сотового телефона. – Встретились, ей лет двадцать, погуляли. Ну и все, завязывать пора, я же типа женатый мальчик. А она говорит – я с собой покончу. Чего тут скажешь? Давай, если такая дура! Вот, смотри, у меня и фотка ее осталась.
Она уже догадалась, чья это фотография. Не знала только, что у Наськи-букаськи был такой взрослый счастливый взгляд…
Настюша, глупая девчонка. Попасть под обаяние Андрея просто. Найти его номер в записной книжке телефона тети еще проще.
В шестнадцать лет абсолютно не важно, куда сделать шаг, в жизнь или смерть. Главное – чтобы красиво, эффектно.
Настя была слишком похожа на Катю. Любовь до гроба, или гроб без любви.
И слишком похожа на свою тетю, то же умение идти к своей цели, не обращая внимания ни на что…
А Андрей – он, оказывается, все-таки точно такой же, как тренер. Такая же скотина. Эгоцентрик, эгоист. Я хочу, я получаю. Все остальное – за скобками. Даже если речь идет о жизни молодой глупой девчонки.
Он все перечеркнул, все уничтожил.
И смерть – слишком ничтожное наказание для такого чудовища.
Нет, он будет жить. Будет. И каждый день его станет начинаться с одной-единственной мысли: «Лучше бы я умер…»
…Боль стала такой мучительной, что Жанна не выдержала. Переступила через спящих на полу бомжей, подошла к решетке и закричала:
– Лейтенант! Лейтенант, вызовите мне «Скорую помощь»!
Заснувший за столом милиционер отмахнулся от ее голоса, подложил под голову локоть и громко захрапел…
* * *
В больнице боль растворилась, уснула. Словно и не было этого острого ножа, вспарывающего внутренности. Худенькая медсестра сделала один-единственный укол – и Жанна Леонова сразу прекратила скрипеть зубами от жутких мучений, расслабилась, с удовольствием вытянулась на чистой свежей постели. После ночи, проведенной на деревянной скамье в кутузке, в обществе вонючих бродяг, больничная кровать показалась лучшим местом на свете.
Заснуть бы теперь. Ни о чем не думать. Набраться сил для того, чтобы выиграть, победить, уничтожить Андрея.
Но спать нельзя. Скоро приедет адвокат. И надо продумать свой рассказ, подробный и неэмоциональный. Надо все вспомнить…
…Периодическая выборочная прослушка рабочих кабинетов сотрудников «Pan Zahar Group», включая руководство, еще после гибели Насти, около двух лет назад, позволила понять: Виктор Паничев намеревается разорить компаньона. Это оказалось приятной новостью. Но не настолько, чтобы отказаться от плана по уничтожению Андрея. Такие, как Захаров, преодолевают любые препятствия. У него заберут одно предприятие – он организует новое, еще более прибыльное. Скорее, этой информацией можно было воспользоваться для того, чтобы синхронно с действиями Виктора нанести удар, от которого Андрей не оправится. Самым болезненным для человека его склада является невозможность заниматься бизнесом вообще. И, конечно, изоляция. Оптимальный вариант – обвинение Захарова в совершении тяжкого преступления. Репутация испорчена окончательно, а долгий срок наказания предоставит ему возможность понять, что чувствуют люди, когда их лишают самого дорогого.
– Жанна Сергеевна, Светлана сказала, что сама домой поедет, – согласно инструкции, проинформировал по телефону работавший в тот день с женой Захарова охранник Толик. – Она находится в салоне, но строителей тоже, кажется, отпустила.
Скорее туда. Возможно, жена Андрея встречается с любовником. Плевать на девушку, а эти сведения можно выгодно использовать. Сам Захаров не утруждает себя соблюдением супружеской верности, однако измена жены вряд ли оставит его равнодушным…
Любовника в салоне не оказалось. Но там было кое-что получше!
– Девочки, я не знаток, но это, похоже, яйцо Фаберже! – воскликнула Жанна, любуясь сверкающей кружащейся балериной. – Андрей так обрадуется этой находке! Компания поддерживает отечественную культуру, и если изделие подлинное…
– Не надо! Жанна Сергеевна, не говорите ему ничего, – взмолилась Света. – Я хочу его продать, мне нужны деньги на салон, Андрей и так слишком много потратил!
Она сделала вид, что поверила этой так легко читающейся на лице лжи. А через неделю положила перед ней распечатку разговора с Полиной, состоявшегося в автомобиле. Из которого следовало, что Света тоже не прочь оставить мужа на бобах.
– Не говорите ему ничего! Я люблю его! Деньги все портят, – рыдала Света.
Жанна смотрела на черные дорожки туши на щеках Светланы и понимала: не жаль, совершенно ее не жаль. Все, что имеет хоть какое-то отношение к Андрею, теперь вызывает лишь одно чувство – жгучую ненависть.
Света была на седьмом небе от счастья, когда Жанна предложила ей действовать вместе. Ее смущало только одно: что ждать разорения Андрея придется долго. На лице жены Захарова отражалась такая искренняя радость, что малейшие сомнения исчезли: Света известную ей небольшую часть информации не обнародует ни при каких обстоятельствах.
План предстоящих действий возник мгновенно, и чем больше Жанна его обдумывала, тем больше он ей нравился. Действительно, все сходится идеально. Представить Полину покупателем, до поры до времени не афишируя ее роли. Составить договор таким образом, что в случае смерти продавца все деньги возвращаются покупателю. Вынудить Андрея приобрести яйцо (а он, конечно, не сможет пройти мимо такой вещи и большого количества информационных пряников). Потом девчонку убрать, попытаться обвинить в совершении преступления Андрея. К тому времени Паничев как раз должен нанести решающий удар. И вот все получается более чем логично. Захаров отправляется в тюрьму и подыхает там, как собака, в страшных мучениях. Пусть поймет, каково это – страдать, и не иметь возможности что-либо изменить, и проклинать каждый новый день, потому что он приносит новый приступ боли.
Информацию по посреднику – Борису Ивановичу Дремину – предоставлял сотрудник ФСБ. Даже если вдруг следователю удастся докопаться до этого вопроса, то Дремина уже давно и след простыл. А сотрудник ФСБ будет нем как рыба: человек надежный, проверенный, щедро прикормленный.
Все бумаги Дремину передавали случайные девчушки, найденные в разных районах города, – тут тоже никаких концов.
Конечно, Дремин изъявлял желание лично увидеть «владельца изделия Полину Калинину», но ему пришлось поверить на слово, что подпись на договоре именно ее, и паспортные данные аналогично. Не с его количеством правонарушений настойчивость проявлять.
Все документы были готовы еще полгода назад. Можно было бы разыграть эту комбинацию в начале лета. Но Виктор все тянул кота за хвост, приходилось ждать, пока его план выйдет на финальную стадию.
Убийство Полины, кажется, сработано идеально. Ботинки сорокового размера (зима, риск оставить следы), мужская одежда, закрытое лицо. Камеры даже если зацепят, как она прокалывает колесо, то опознать ее по видеозаписи будет невозможно. На машине сестры, белой «девятке», предусмотрительно заляпан грязью номер.
Жанна собиралась позвонить Полине из таксофона и назначить срочную встречу по поводу ремонта (договор о выполнении работ в полном порядке), но «Porsche» и так стал стремительно удаляться от центра.
Маленький прокол в шине позволил проехать Полине около пятидесяти километров, а потом автомобиль повело. Калинина остановилась в идеальном месте для убийства – малолюдном, плохо освещенном.
Мысль искать помощь или звонить в соответствующую службу Полине в голову не пришла. Девушка достала домкрат, присела на корточки у проколотого колеса.
Больше тянуть не имело смысла.
И все же она почувствовала опасность, отшвырнула ключи, попыталась бороться. Выстрел, размозжив Полине затылок, прошел чуть по касательной, и Жанна склонилась над распростертым телом, стянув перчатку, убедилась в отсутствии пульса. Наверное, тогда и выскользнула злополучная визитка. Но это, безусловно, ничего не доказывает. Полина действительно занималась ремонтом ее квартиры, даже успела подготовить проект. Никто не докажет, из чьей именно одежды выпала карточка!
Захватив вещи Полины (имитация ограбления), Жанна поехала к салону, набрала сестру.
Все прошло как по маслу. Они действительно очень похожи внешне, не все близнецы имеют такие одинаковые лица, схожие фигуры.
У Кати была ее кредитная карточка, карта постоянного клиента, дающая право на скидку. Даже если мастеров салона станут допрашивать, они скажут лишь одно: Жанна Леонова в это время была в салоне. Но, скорее всего, проверка алиби будет проводиться по отметкам в журнале записи.
Сестра, конечно, обо всем догадалась. Но ничего не сказала и не скажет, потому что ей так же больно, и она точно так же хочет отомстить. Сразу после смерти Полины Катя изменила прическу и цвет волос. Теперь доказать существовавшее прежде сходство будет практически невозможно.
Риск того, что Светлана поймет, кто именно убил подругу, был невелик. При всей своей детдомовской хватке, во многих вопросах жена Андрея оставалась наивной доверчивой девушкой, ей бы и в голову не пришло, что Полину могут убрать как нежелательного свидетеля. К тому же она понятия не имела, что подруга якобы является владельцем яйца Фаберже, а «убийцей» суждено стать ее обожаемому мужу. Но, чтобы перестраховаться, Жанна «побеспокоилась» по поводу судьбы так надолго задерживающейся после шопинга Полины. Говорила со Светой специально громко, с расчетом, что через неприкрытую дверь о «беспокойстве» услышит минимум работающий в соседнем кабинете косметолог.
Письмо с «угрозами» (а что, неплохой текст: «Светка, шлюха, оставь Андрея в покое, иначе тебе не жить») в адрес Захаровой за двадцать рублей написала попрошайка, пристающая к прохожим у Белорусского вокзала. Оно было подготовлено заранее, чтобы какой-то период следователь думал, что Полину просто перепутали со Светланой. Но при чем тут Жанна? Конечно же, ее участие по этому эпизоду также недоказуемо!
Увидев Седова, Жанна порадовалась своей предусмотрительности в плане письма. И расстроилась по поводу всего остального. Следователь производил впечатление человека, пытающегося разобраться в произошедшем. Он мог все узнать про Настю. К тому же под ногами все время путалась Вронская, которой Андрей поручил писать книгу. Конечно, риск, что информация о Насте станет известна следователю или журналистке, был невелик. Но все же пришлось перестраховаться. Включить в список девушек, якобы домогавшихся Андрея (а он и правда был невероятно огромен), некую Анастасию Тельцову, действительно покончившую жизнь самоубийством (фамилию свою бедная Настя если и называла, то Андрей вряд ли ее запомнил. А вот имя называл, значит, может назвать еще раз). Информацию об Анастасии Тельцовой предоставил сотрудник МВД, но он, с учетом размера полученного вознаграждения, будет держать язык за зубами. К тому же он и раньше оказывал компании сомнительные услуги, и даже если вдруг его каким-то чудом просчитают, скажет только одно: что он в глаза не видел никакой Жанны Леоновой.
Полину Калинину похоронили на том же кладбище, где лежала Настюша. Не пройти мимо могилы племянницы невозможно, пройти без слез – невозможно тоже. Впрочем, в день похорон Полины погода была отвратительная. Ни Паничев, ни Вронская, которые, как назло, оказались рядом, вряд ли о чем-то догадались.
Убийство Малышевского, при всей своей неподготовленности, похоже, серьезными неприятностями тоже не грозит.
Вообще-то пропуск у Аллы похищался с другой целью. Были намерения подстраховаться на тот случай, если вскроются махинации с пресс-релизом. Конечно, никакие газеты об аукционе не писали. Надо было воспользоваться материалами, которые готовила для Андрея Алла, добавить информацию. Потом ждать. Конечно, Захаров заглотит наживку. А уточнять все детали поручит начальнику службы безопасности. Оставалось лишь играть с открытым забралом, честно предупреждать обо всех негативных моментах покупки изделия на аукционе через дилерскую схему. И чем больше будет препятствий, тем сильнее Захаров захочет их обойти.
Она уже вложила подготовленный лист в папку с пресс-релизом, когда в дверь приемной заколотили:
– Детка! Открой мне!
Малышевский! С любым другим можно было бы договориться. Но этого придурка придется убирать, иначе завтра весь офис окажется в курсе, что она была в приемной Захарова.
Жанна быстро распахнула дверь (не хватало еще, чтобы охранник услышал вопли этого идиота), втащила Малышевского внутрь.
– А где Аллочка? – удивился он, оглядываясь по сторонам. – Неужели ее нет?
– Она поручила мне тебя к ней привести. У вас будет романтическое свидание! Выходи из офиса, жди меня на углу, я тебя заберу на машине.
– И я поеду к Алле на ночь любви!
– Поедешь, – пообещала Жанна. – Обязательно поедешь!
Она покинула офис через запасной выход, добежала до машины, поменяла обувь и верхнюю одежду (как чувствовала, что еще понадобятся, возила пакет с вещами в багажнике). Забрала Малышевского, и, пытаясь абстрагироваться от его самодовольных рассуждений, стала соображать, как с ним расправиться.
Оружие надежно спрятано на даче Кати. Туда ехать долго, к тому же соседи могут узнать автомобиль, а это чревато. И труп Малышевского тоже возле дачи не оставишь, придется или увозить, или прятать, что повышает степень риска наследить.
Но что, если…
– Игорь, возьми в бардачке ключи!
– Пожалуйста! Любой каприз! А я готов к ночи любви! Всегда!
Жанна искоса посмотрела на мелькнувшую в его руках пачку презервативов и, хотя было и не время, мысленно посочувствовала Алле. Тяжело, наверное, когда такие идиоты, как Малышевский, проходу не дают.
Дверь подъезда, к счастью, открылась, чердачный замок тоже.
Сталкивать с крыши Малышевского не пришлось. Он стоял на краю, стремясь произвести эффектное впечатление на Аллу, которая якобы должна появиться с минуты на минуту. Но вдруг из-за трубы неожиданно выскочила кошка. Малышевский не удержал равновесия и полетел вниз.
В этом подъезде снимал квартиру один из старых любовников. Он давно переехал, на этой крыше Жанна была один-единственный раз (любовник обожал здесь пить вино и читать стихи Лорки. Сразу в постель отправляться отказывался, романтик хренов!). Так что даже если вдруг кто-то из жильцов и видел, как она с Малышевским входит в подъезд, то уж опознать – извините. К тому же мотив следствие вряд ли установит. По данным компьютера на входе, Жанна Леонова покинула офис строго в восемнадцать часов пять минут. А то, что она потом опять поднялась в свой кабинет, воспользовавшись запасным входом, доказать невозможно.
Бывший зэк, обиженный Захаровым и Паничевым Волков. Он появился так кстати!
Не проблема подбросить хотя бы в автомобиль Андрея пистолет и копию договора. Но следователь засомневается, Захаров не такой идиот, чтобы возить в своем авто улики против себя, любимого.
Жанна как раз обдумывала, где бы найти «нанятого» Захаровым исполнителя, когда в кабинете Андрея появился Волков.
Татуировка позволила установить его личность. А после небольшой слежки стало понятно, что никакого «исполнителя» искать не надо, вот он уже есть, собственной персоной. Живет один, замок в квартире примитивный. Осталось лишь позвонить следователю. И, накануне операции, дождавшись, пока Волков уедет на работу, подбросить ему оружие, документы, листок с телефоном Андрея и банку со средством бытовой химии. Человек в СИЗО сумел подгадать свое дежурство аккурат к доставке бандита в камеру. Какая жалость – Волков убит при попытке совершить побег. Контролер (по Жанниному, кстати, совету) для пущей правдоподобности нанес себе легкий удар заточкой. А теперь он уже за границей. Минимум год сможет загорать на пляже и не беспокоиться о хлебе насущном. Ничего не поделаешь, следователь Седов. У «Pan Zahar Group» был хороший бюджет на профилактическое смазывание всей этой машины. Придумывалась эта довольно эффективная система в момент искреннего беспокойства о безопасности г-на Захарова. Использовалась уже с другими целями. Но доказать ничего невозможно. И Андрея можете на эту тему не допрашивать, он ничего не расскажет. Потому что абсолютно ничего не знает. Специфика работы службы безопасности Андрея не интересовала. Денег у него всегда было много, отчетов он не требовал. Доверял, были основания. Людям, которые своим телом ловят чужие пули, лишних вопросов можно не задавать. Какая жалость, правда, Седов?
То, что со Светой Захаровой придется расправиться, было понятно с самого начала, свидетелей не оставляют. Но применение оружия вызвало бы ненужные вопросы. Яд, который извлекается из средства бытовой химии, для этих целей подходил наилучшим образом. Три-четыре чашки чая – и девушка в ином мире. Ее детдомовская жадность – лучшая гарантия того, что посторонние люди не пострадают, угощать никого Света не привыкла. Надо ей просто подарить пакет чая с кусочками сладких фруктов – и можно забыть о жене Андрея навсегда.
О, каким удовольствием было его «предупреждать»! Да куда бы он делся с подводной лодки, на автомобиле не скрыться, билет не купить. Но это позволило бы ему испытать все прелести страха, тревожного ожидания, паники! Впрочем, если Андрей даст показания по этому поводу – они будут только в ее пользу.
Итак, единственное слабое место – это банка с ядом, изъятая из ее сумочки в салоне. Надо было за ней не ехать – и все бы обошлось. Впрочем, это не так уж и серьезно. Хороший адвокат обязательно придумает, как выпутаться из этой ситуации. И обратить ее против того человека, ради которого и затевалась эта игра. Против Захарова!
…Жанна собиралась еще обдумать, докопается ли следствие до всей этой истории с Настей. Но не успела. Боль проснулась и стала снова рвать живот, и сил сдерживать крик уже не было.
– Что со мной? – спросила она, когда худенькая медсестра вколола очередную дозу обезболивающего.
Девушка отводила взгляд и молчала…
