Эпилог
Москва, декабрь 2007 года
Он задыхался, каждый день, в любую минуту, и даже быстрый пульс мгновений мучительно сдавливал грудь. Уже много-много лет он пытался справиться с этим удушьем. Говорил себе: «Другие же как-то живут». Но у него ничего не получалось. Любые аргументы казались бессмысленными. Другие – это большинство, может, не очень счастливое, но вопиюще глупое.
Он не сочувствовал ни физикам, ни «лирикам», писавшим докторские диссертации для того, чтобы в конечном итоге торговать китайским ширпотребом на рынке. Презирал старушек, собиравших в помойке бутылки и плачущих при воспоминаниях о вкладах, сгоревших в Сбербанке. Равнодушно проходил мимо бомжей, в смятых лицах которых еще можно было разглядеть черты прежних партнеров по бизнесу, решивших залить водкой воспоминания о дефолте. Про тех, кто адаптировался к новой жизни, кто с утра до вечера торчит в офисе, чтобы потом две недели подставлять задницу дешевому турецкому солнцу, он вообще предпочитал не думать.
Все это – биомасса, жалкие людишки, которые в горе ли или в придуманном счастье упрямо не замечают общей деградации умирающей страны, завернутой в гламурный саван работы какого-нибудь именитого дизайнера.
Биомасса всеобъемлюще заразна, она в зародыше душит любую здравую мысль, отличающуюся от примитивного менталитета.
Биомасса опасливо консервативна. В лозунге «демократия – наилучшая форма государственного устройства» еще меньше смысла, чем в известных «Свобода, равенство и братство» или «За веру, царя, Отечество». Кого может выбрать спившаяся малообразованная биомасса? Представителя точно такой же биомассы, который максимум, что сумеет сделать, – пустить волну по болоту. Но болото не перестанет быть болотом.
Нужен рывок.
Нужна личность.
Наполеона нет и не предвидится. Даже если вдруг случайно у власти окажется человек, который по своему потенциалу способен на прорыв, биомасса облепит его пиявками фальшивых принципов, суть которых – сохранение болота.
Наполеона нет и уже не будет.
Единственный, кто может появится в нынешних условиях, – это новый Раскольников. Который, задыхаясь от омерзения, убьет старушку-процентщицу. Ее жалкая жизнь – прозрачный дымок, даже без копоти. Зачем тогда пачкаться о вошь, о гниду, о жалкого ничтожного человечка? Лучше Достоевского это не объяснишь. Вшей давят, так как они сосут кровь, плодят биомассу, парализующую любое движение вперед. Всех вшей не передавить. Но если задушить одну, хотя бы всего одну, то в биомассе минимум начнется паника. Страх смерти, инстинкт жизни – они очень сильны. Мозг биомассы не может быть окончательно атрофирован, нужен механизм, который его активизирует. Призывы, проповеди – все это в отношении биомассы не срабатывает. Ей требуются страх, шоу, непредсказуемость. Убитая, как вошь, старушка-процентщица позволит понять многое. Бессмысленность денег, отчаяние голода, муки продаваемых, покупаемых, размениваемых людей…
Ах, все-таки Достоевский гений! Гений, которому позволено было постичь людскую сущность, как, может, никто ее не постиг!
В поэме «Великий инквизитор» из «Братьев Карамазовых» что делают люди, узрев вновь явившегося Христа? Просят прощения за грехи, каются, что распяли? Нет! Они требуют чудес, и воскрешает милосердный Господь усопшую девочку. Но та же толпа, восхищенная, покоренная, безмолвно вновь предает Христа. И Бога уводят в темницу. «Он слаб и подл, – говорит о человеке Великий инквизитор. – Неспокойство, смятение и несчастие – вот теперешний удел людей…» И возразить ему сам Христос ничем не может! Не может, потому что ни любовь, ни свобода не нужны людям, они слишком слабы и просты, чтобы осознать ценность великого дара, для них это – тяжкий крест…
Действительно, здесь нужен не мир, но меч… Давно и решительно. Так и только так можно заставить людей вспомнить то, что известно со школьной скамьи, что жить надо, заботясь о душе и стране, а не о кошельке, хлебе, развлечениях. Старо как мир, как томик Достоевского с пожелтевшими страницами. Однако кто об этом помнит, даже если делает вид, что помнит?..
Но придется. Придется напомнить. Взорвать эту биомассу, чтобы рассеялся плотный туман, умолкли пустые разговоры и в воцарившейся тишине зазвучал пронзительный голос гениального писателя.
Который говорил о чистой духовной жизни. О красоте, которая спасет мир. Действительной красоте, а не ее жалком подобии, выраженном сегодня исключительно в сантиметрах объема талии.
А по-другому действовать нельзя. Биомасса глуха, глупа. Обратиться к себе, обратиться к Достоевскому она не способна. Придется ее заставить это сделать…
Он долго изучал правила, по которым живет биомасса. Чтобы в один день использовать их в своих интересах. Он готовился, обдумывал разные варианты. Конечно, самое главное – найти предлог активизировать биомассу, заставить ее стать лучше, а без Достоевского, который точнее всех указывал свет, к которому надо стремиться из темноты, это невозможно. Итак, надо привлечь внимание к творческому наследию гения. А для этого придется использовать журналистов, этих навозных мух, с аппетитом жрущих труп полуразложившегося государства. Противно, однако без них сегодня никуда… Но как все устроить, как все подать в нужном свете? Ведь сегодня ни жизнь, ни даже смерть человеческая не имеет ни малейшей ценности. Даже если убить, как Раскольников, какого-нибудь банкира – это будет воспринято неправильно, очень скоро забыто, а внимания к важному вопросу так и не получится привлечь…
Окончательный план сложился, когда ему на глаза попалась заметка в криминальной хронике об убийстве французского издателя Жерара Моне. Представившись журналистом, он позвонил в милицию и убедился: никаких комментариев для прессы не будет. И тогда все стало на свои места.
Биомассе нужна тайна, интрига. И она ее получит. А ему надо напомнить о Достоевском. И предлог найден…
Неважно, кто и почему убил француза. Можно выдвигать любые версии, чем фантастичнее, тем лучше. Только специалисты поймут: издатель не мог искать в Санкт-Петербурге рукопись романа «Атеизм», потому что Достоевский так и не написал этой книги. Но журналисты, эти тупые навозные мухи, радостно зажужжат. У них это, кажется, называется «информационный повод». Только нужно подкинуть писакам немного свежего мяса…
Из всех специалистов по творчеству Достоевского на роль второй жертвы («первой» должен был стать издатель) лучше всего подходил Сергей Иванович Свечников. Рассеянный несчастный профессор жил один и казался таким доверчивым, легко идущим на контакт.
Ему было не жаль расправляться с профессором. Судя по наблюдениям, Свечников точно так же страдал от биомассы, и смерть его стала лишь освобождением из болота, освобождением от наглых бесцеремонных пиявок.
Но он очень волновался, что навыки, полученные в театральной студии, окажутся недостаточно убедительными. Когда-то его хвалили, он даже играл роли второго плана в лучших картинах, снимавшихся на «Ленфильме». Но это ведь было давно. А вдруг ему не удастся провести профессора женским гримом, дамской одеждой? Конечно, он тренировался, гримировался, надевал платье, парик, шляпу, и пару раз в очереди к нему даже обратились: «Женщина…» Но получится ли убедительно сыграть роль при встрече с профессором? Как все пройдет? Ведь ошибиться нельзя, слишком много поставлено на карту. Без грима же рискованно, а вдруг поймают и опознают быстрее, чем предполагается?..
После того как профессор предложил ему чаю, он понял: поверил, сработало, все идет по плану. Попросив Сергея Ивановича закрыть окно, он быстро бросил в чашку яд. А потом ему показалось, что по коридору кто-то крадется. Нервно обернувшись на едва слышный звук за спиной, он с ужасом увидел, как возле приоткрытой двери затаился какой-то мужчина… Что ж, тем лучше! Он, пожаловавшись на сквозняк, притворил дверь. А потом, когда профессор уже умер, мастерски продолжил с ним «беседовать», копируя уже два голоса, и женский, и мужской. Пусть у подслушивающего мужчины, если он до сих пор находится за дверью, не возникнет даже сомнений, что Свечников все еще разговаривает с гостьей! По его плану милиция должна обнаружить труп только завтра…
Закончив спектакль, он выплеснул остатки убившего профессора чая за окно, предусмотрительно долил в чашку заварки. Об отпечатках пальцев не волновался, заранее прихватив перчатки.
Потом ему потребовался журналист. Навозный жук должен был быть не очень сообразительным, любящим сенсации, особо не утруждающим себя проверкой фактов. Он изучил все питерские газеты, публикующие журналистские расследования, и выбрал Артура Крылова. И, как оказалось, немного ошибся. Крылов радостно скушал развешанную на ушах лапшу и написал именно то, что от него требовалось. Но писака все же пытался проверять информацию, ходил в музей, покупал книги, охотно рассказывал о своей работе… Это привлекло ненужное внимание к персоне журналиста. Впрочем, он особо не переживал, ведь Крылову оставалось жить совсем немного. Артур должен был геройски погибнуть, как и предыдущие «искатели» рукописи Достоевского, на благо стимулирования умственных процессов биомассы.
Он думал, как именно предстоит умереть журналисту. И тут случайно выяснил, что в Питер приезжает писательница. Которая к тому же во всех своих интервью утверждает, что Достоевский – ее любимый писатель.
Удача сама плыла в руки! Он только не знал, кого убить первым – журналиста или писательницу. И выбрал все-таки журналиста. Его проще простого выманить на презентацию, попросить захватить с собой ту самую статью. Пусть милиционеры сразу поймут, что смерть связана именно с Достоевским. А писательницу он тоже убьет, но чуть позже. Как автор детективов, она не сможет не заинтересоваться убийством на собственной презентации. У нее появятся вопросы, возникнет резонанс. И вот после того, как она продемонстрирует свой интерес к рукописи «неизвестного» романа Достоевского, ее тоже можно будет убрать…
В толпе людей он незаметно протянул Артуру бокал с отравленным шампанским. Потом, когда журналист сделал пару глотков и потянулся за корзиночкой с салатом, ловко спрятал бокал в карман пиджака. В помещении человек в перчатках привлек бы ненужное внимание, а оставлять свои «пальчики» милиции ни к чему.
Когда журналист упал, фотограф от неожиданности уронил кофр. Фотоаппарат был в руках, поэтому парень особо не расстроился, просто подхватил сумку. А он аккуратно пододвинул к себе ногой выпавший футляр для карт памяти.
Писательница уже вовсю кричала о том, что надо перекрыть выход из комнаты. А ему вдруг на секунду стало страшно, что все раскроется слишком рано. Поэтому он решил, что надо попытаться пустить милицию по ложному следу. Ненадолго, разумеется. Но ему требовалось время для того, чтобы реализовать свой план полностью…
«Корочка» сотрудника ФСБ у него имелась самая настоящая. Черный парик, роскошные усы, немного грима – и он даже стал похож на человека с фотографии на этом удостоверении. Выяснив у редактора, в каком кабинете работал фотограф, он улучил момент и подбросил в тумбочку футляр для карт памяти, в котором уже были ядовитые таблетки…
Лика Вронская перечитала написанный текст, потом посмотрела на часы. Половина десятого. Еще полтора часа можно работать, не терзаясь угрызениями совести. За это время она вполне успеет написать, что Валерий Петрович Савельев, скорее всего, не планировал убивать Алексея Потапенко, которого он трогательно называл Лешиком. Он просто использовал мальчишку в своих интересах. Попросил его написать письмо в издательство с просьбой, чтобы автор провела встречу и на книжной ярмарке. Если бы этот вариант не сработал, он выманил бы Крылова на презентацию в магазине и там бы его убил. И она, и Артур были обречены. А Алексей – нет. Савельев в каком-то смысле относился к нему как к сыну, которого у него никогда не было. И мальчик тоже его любил, Савельев казался ему мудрым, опытным, очень образованным. Скорее всего, Алексей искренне верил, что это его инициатива – написать в издательство, организовать рассылку информации для журналистов. Молодость эгоистична, самолюбива. Похоже, мальчишка действительно даже не догадывался, под чью дудку он пляшет. Рассылка для журналистов осуществлялась довольно грамотно, мальчик пытался не оставлять следов, но техника – это тот случай, когда на каждого специалиста рано или поздно находится более грамотный специалист. И теперь-то все фокусы Алексея следствию известны и понятны. Но умер он не по этой причине. Не очень разбирающийся в компьютерах Савельев, скорее всего, думал, что автора рассылки не найдут. А потому и того, кто его надоумил, не вычислят. Но он очень перепугался вдруг всплывшей темы письма в издательство. Письмо надо было отправлять от имени реально существующего человека, который бы подтвердил, что действительно его посылал. Но он страховался на всякий случай, а на самом деле не предполагал, что в начавшейся неразберихе об этом вообще зайдет речь! А при грамотном ведении беседы мальчик невольно бы рассказал, как он решил написать это письмо. Фамилия Савельев была бы упомянута обязательно, а он на это не рассчитывал… Но ему везло. Ему ошеломляюще везло, он даже умудрился не засветиться в тот день на ярмарке, потому что на точке работала закрывшая больничный продавец. А Валерий Петрович, подъехав к зданию, увидел, как Алексей выходит с девушкой и направляется к парку. Куда он добавил яд, оставшись с Алексеем наедине? В еду, напиток? Это уже детали. Савельев хотел покончить с парнем, и он этого добился…
От воспоминаний о том, что она всего через пару часов после смерти Алексея сидела за одним столом с убийцей, Лику зазнобило. Вронская прошлась по комнате и, убедившись, что озноб не проходит, разыскала в шкафу серое пончо.
Да, они сидели за одним столом… Говорили о Чечне и о том, какой Алексей хороший парень. Валерий Петрович так отлично характеризовал убитого мальчишку. Она думала, это доброе отношение к людям, а не чувство вины… Наверное, Савельев специально попросил ее приехать в гости к Татьяне. Ему нужен был точный адрес.
А выяснять его на презентациях не очень удобно, даже подозрительно. Лучше сделать это дома, в непринужденной обстановке. Да, график мероприятий в Питере был размещен на сайте издательства. Но если вдруг что-то изменится – где искать потенциальный труп? Савельев был маниакально предусмотрителен…
«И я невольно ему помогла, – подумала Лика, кутаясь в пончо. – Я сама позвонила Савельеву в тот момент, когда ему требовалось алиби. Впрочем, я же добрая и ответственная. Я бы все равно к нему приехала, не в этот день, так в другой. И, наверное, когда он увидел хризантемы и конфеты, то окончательно решил, как именно будет меня убивать».
И Лика снова защелкала по клавишам…
…Он точно знал, что тоже умрет. Преступление без наказания – для него лично. Преступление – для наказания биомассы. Он смог подчинить себе всех этих жалких людишек, которые жили, умирали, читали газеты, покупали хорошие книги и (наконец-то!) думали, в полном соответствии с его замыслами.
Раскольников, выполнивший свою миссию, отправляется на каторгу.
Но современная каторга – это экскременты биомассы.
Наказания, конечно же, не будет. Но, реализовав свой план, надо уйти. Просто уйти в вечность. Потому что все, что он мог и должен был сделать, уже сделано…
И все-таки он очень боялся смерти. Но тщательно к ней готовился.
Заранее составил завещание, согласно которому двоюродная сестра становилась опекуном родной, страдающей психическим заболеванием. Переоформил машину, квартиру, счета в банке.
Он знал, что умрет, но не собирался афишировать свой план. Не только из-за родственников. Биомасса должна пробудиться и научиться думать. Но она не достойна знать, кому именно обязана активизацией умственных процессов в атрофированном мозге.
Если бы писательница на его глазах не смолотила перед едой полкоробки ею же принесенных конфет, поставленных на стол, он, может быть, галантно пропустил бы ее вперед на дороге смерти.
Но он был совершенно уверен, что, когда заказ доставят писательнице, она не устоит перед воздушным соблазном в молочном шоколаде.
А нервы уже звенели от перенапряжения.
Галлюцинации были все чаще, сильнее и мучительнее.
Он им не верил.
Он ведь не болен. Он – не князь К. из «Дядюшкиного сна», терзающийся сомнениями, наяву ли делал предложение красавице Зине или во сне. Нет, он совершенно здоров, четко осознает свои действия и поступает правильно…
И он решил сделать свою смерть одним из звеньев кровавой цепи.
Все было обставлено в точности как с профессором Свечниковым. Он заранее отвез Татьяну в клинику, привез из гаража грим и одежду. И, дождавшись, пока в подъезд войдет соседка, виртуозно сыграл роль загадочной гостьи. Потом добрался до автомобиля, переоделся, выбросил уже ненужную женскую одежду. Вернулся домой и принял яд.
Таблетка была безвкусной, и он счастливо улыбнулся, подумав, что завтра писательница получит коробку своих любимых «Дежавю». И не успеет ничего заподозрить.
Обертку он вскрыл и запечатал очень аккуратно, тонкий слой шоколада на нижней части конфеты легко снимался и так же идеально возвращался на место. Его беспокоил только вкус, не будет ли раскрошенная таблетка горчить в нежном суфле.
Не будет.
И он улыбнулся прямо в лицо приближающейся смерти…
…Лика посмотрела на часы и ужаснулась. Половина первого! А ей еще столько нужно написать!
Про то, что все мы родом из детства, хорошие, плохие, сильные, слабые. В детстве самое голубое небо, самое яркое солнце, самые сладкие конфеты. И самые лучшие книги. Она сама до сих пор перечитывает Карлсона и невольно повторяет в трудную минуту: «Спокойствие, только спокойствие». А Савельев любил Достоевского. Его мама, учительница русского языка и литературы, считала, что дети должны начинать знакомство с книгами с самых лучших произведений. Преступник его не просто любил – боготворил. Достоевский, стремившийся пробуждать своими романами в людях свет и веру, наверное, перевернулся бы в могиле, узнав о таком специфическом восприятии творчества. Или нет? Не виноват же, условно говоря, производитель ножа для резки мяса, что его изделие стало орудием убийства…
И еще надо обязательно уточнить, откуда у Савельева появился яд. Муж его сестры, Аслан Мирзоев, по всей видимости, сотрудничал с ФСБ и должен был провести операцию по ликвидации лидера бандформирования. Детали этой операции сейчас уже не выяснить. Ясно только одно: в его распоряжении оказался специальный яд, воздействие которого напоминает смерть по естественным причинам. И удостоверение. Но накануне мероприятия автомобиль Аслана Мирзоева взорвали, чеченец погиб. Видимо, произошла утечка информации, а сотрудники ФСБ решили, что смертоносная отрава осталась во взорвавшемся автомобиле. Но доступ к препарату получил Савельев. Был ли он информирован родственником заранее или же случайно убедился в свойствах препарата – об этом можно только догадываться. Скорее всего, последний вариант наиболее вероятен. Отправляющийся на задание сотрудник спецслужбы, возможно, на всякий случай попрощается с родными, но посвящать их в детали операции не станет. К тому же яд – как пачка меченных специальным маркером банкнот. Когда судебные медики частично установили его состав, ФСБ забила тревогу. Так что Савельева вычислили бы в любом случае. А он производил впечатление очень осмотрительного человека. И при всей его готовности расстаться с жизнью был крайне незаинтересован в том, чтобы правда выплыла наружу.
Впрочем, причастность Савельева все равно бы установили. При обыске его квартиры были обнаружены белые длинные искусственные волосы из парика. Осмотр автомобиля выявил наличие на подголовнике черных искусственных волос. И, потянув за эту нить, можно было бы распутать весь клубок. Установить, что Савельев занимался в театральной студии, что не смог состояться в науке, что с ним, полюбив более успешного мужчину, развелась жена. Нет, он не смирился, пытался доказать прежде всего самому себе, что сможет устроиться в жизни. И книжный бизнес приносил ему неплохой доход, но после дефолта вернуться на прежние позиции Савельев уже не смог.
Так начались озлобленность и… наверное, болезнь. Даже если у него не было наследственной предрасположенности к душевному заболеванию, постоянное общение с больным человеком лица без медицинского образования может быть чревато негативными последствиями. Психиатры иногда сталкиваются с тем, что родственники пациентов со временем тоже становятся пациентами. Советского Союза давно уже нет – а восприятие психиатрии не как отрасли медицины, а какого-то карательного органа осталось. Современное законодательство регламентирует оказание психиатрической помощи только с согласия больного. При отсутствии, конечно, явной угрозы для общества. То есть пока параноик за нож не схватится – будет ходить себе по улицам, слышать голоса и видеть зеленых человечков. И даже если медику очевидна некоторая неадекватность его поведения, он права не имеет применять лечение. Следователь Гаврилов выяснил у врачей, оказывавших помощь сестре Савельева: и по самому Валерию Петровичу были вопросы. То излишне подозрительный, то слишком артистичный, или веселый, а через минуту уже мрачнее тучи. Такая визуально отмечаемая амплитуда перепадов настроения настораживала профессионалов. Но Савельев заверял, что совершенно здоров…
И – самое главное, что обязательно надо прописать в романе. Несовершенство мира – следствие несовершенства собственного угла зрения. Очень часто проблемы и тяжелые жизненные ситуации давят так, что вынести эту тяжесть, кажется, невозможно. И невольно приходишь к выводу: все в этой жизни устроено неправильно. Но для того, чтобы научиться нести свой крест, есть церковь. А жизнь устроена так, как устроена, потому что на все воля Божья. Не надо уподобляться Богу или даже ставить себя выше, приступая к переделкам. Даже если иногда и хочется, с добрыми намерениями или от безысходности…
«Но все это, – думала Лика, смывая в ванной косметику с покрасневших от долгой работы за компьютером глаз, – я напишу уже завтра. Если будущая мама не может полностью бросить работу, то она должна, по крайней мере, не работать по ночам, не пить литрами кофе, не волноваться. Тогда все будет хорошо. Я не успела полюбить Влада настолько сильно, чтобы его смерть парализовала мою жизнь. И не уверена, что могла бы рассчитывать на долгие отношения с этим „хамелеоном“. Но я всегда ему буду благодарна. Он сделал мне самый лучший подарок. Почему-то кажется, что наш ребенок будет очень красивым и талантливым. Или это всем мамам так кажется?..»
Сентябрь – ноябрь 2007 г.
P.S. По этическим соображениям все упоминаемые в книге препараты и их фармакологические свойства выдуманы.
Автор благодарит Владимира Кубышкина за разрешение использовать в книге текст песни «Бежать».
Огромная благодарность российским и белорусским судебным медикам, терпеливо консультировавшим автора по этому и другим романам.
Отдельное спасибо за помощь – френдам в ЖЖ http://olga-77.livejournal.com.
Также хочу поблагодарить за информационную поддержку еженедельник «Обозреватель» и лично Сергея Атрощенко, Первый канал и лично Александра Зимовского, информационное агентство «Интерфакс-Запад» и лично Вячеслава Зеньковича, телеканал СТВ и лично Виктора Дудко, телеканал ОНТ и лично Григория Киселя. А также Национальный пресс-центр Республики Беларусь и лично Ивана Соколовского.
notes
