22 мая. Санкт-Петербург

Тяжела и неказиста полицейская служба, а если ты не высокого чина и работаешь дежурным в отделении, то служба эта тяжела и неказиста вдвойне. Народ целыми днями ходит туда-сюда, входные двери по мозгам – шварк-шварк, без перерыва. И каждый – с заявлением, и каждому – «должны», потому что все грамотные стали и право имеют! Леонида Крыжечкина угораздило родиться в понедельник, тринадцатого числа. А одна гадалка в его восемнадцать лет подлила масла в огонь – сообщила, что он родился под несчастливой звездой, говоря по-научному, под «черной дырой». Леонид привык к перманентной невезухе, и, когда кривая дорожка злодейки-судьбы привела его работать дежурным в отделение, он принял ее с христианским смирением. Но этого злодейке было мало, потому как досталось Крыжечкину наипаршивейшее отделение – ближайшее к Московскому вокзалу. Сюда приезжий люд валил толпами. Обокрали в поезде, облапошили на вокзале или в их родных Мутных Грязях, и они по старой русской традиции едут в большой город искать справедливости.

Встревоженная, скандального типа гражданка принадлежала именно к этой категории граждан, она вот уже битый час стояла в приемной и требовала принять у нее заявление. Голос у гражданки был зычным и низким, выговор северным, отчего он напоминал Леониду его армейского старшину, уроженца Заполярного круга. В такие моменты Крыжечкин жалел, что не родился глухим, ибо слушать все это было дольше невыносимо.

– Я вам еще раз говорю, что не могу принять ваше заявление, – теряя терпение, повторил он.

– Вы должны! Вы просто обязаны! Я буду жаловаться!

– Ваша дочь зарегистрирована в Карелии, там же она и пропала. Вот и идите с заявлением в местное УВД.

– Моя Марина пропала у вас, в Ленинграде!

– С чего вы это взяли? Вы ее здесь видели? С таким же успехом она могла пропасть в Вологде или в Нижнем Тагиле. Почему бы вам туда не обратиться?

– Изгаляетесь? Ну, изгаляйтесь, изгаляйтесь! Я к вашему начальству пойду! Где ваше начальство?

Начальство Крыжечкина в этот момент возвращалось из управы, где получило хорошую выволочку. Полковник, услышав, что его имя-звание упоминают всуе, подошел к окошку и вопросительно посмотрел на Леонида. Он сам распорядился, чтобы тот ограничил поток заявлений. Полковник нутром почуял, что эта дамочка настроена идти до конца, а это ему было совсем некстати.

– Да вот, у гражданки дочь пропала. Не в нашем регионе, – пояснил Крыжечкин.

– Как это – не в вашем?! Очень даже в вашем! Я буду жаловаться, – пригрозила дама.

– Не волнуйтесь вы так, – теплым голосом произнес полковник, – найдем мы вашу дочку. Я лично проконтролирую!

– Вот! Вот ее фотография, возьмите! И приметы запишите.

– Это не ко мне, оставьте все у дежурного, – кивнул полковник на Леонида, собираясь идти к себе.

– Да почему я должна разговаривать с дежурным? Этот черствый, циничный бюрократ и пальцем не пошевелит!

– Таковы правила, – развел руками полковник, однако задержался – как бы эта мадам не бросилась звонить в приемную к генералу, чей номер вывешен у них на стенде.

– Знаю я ваши правила, никто ничего делать не хочет! Вот я вашему руководству пожалуюсь, тогда узнаете!

– Здесь вы не правы. Пойдемте со мной, я вас провожу к нашему лучшему специалисту по сыскному делу. – Он ласково обнял ее за плечи и повел в глубь здания.

Лучшим специалистом оказался Кирилл Зверев, молоденький лейтенант – застенчивый и старательный, едва покинувший стены университета. При взгляде на него у женщины упало сердце – снова ее пытаются надуть!

– Да какой же он специалист… – произнесла она разочарованно, как у прилавка в бакалее, когда для нее взвешивали третьесортный товар.

– Уверяю вас, Кирилл Антонович – отличный специалист, настоящий ас своего дела.

Кирилл, которого крайне редко называли по отчеству и делали это преимущественно в неприятных случаях, напрягся.

– Вот, Кирилл Антонович, выслушайте гражданку и примите меры, – отдал распоряжение полковник и поспешил откланяться.

– Проходите, садитесь, – пригласил посетительницу лейтенант.

Женщина «приземлилась» на предложенный стул и только тогда поняла, как она устала. Она приехала утренним поездом и с той поры, как покинула вагон, ни разу не присела, а день уже клонился к вечеру. И даже не перекусила толком, разве что забежала в фастфуд, чтобы выпить чаю с взятым из дома пирогом.

– Может, чайку? – словно прочитал ее мысли Кирилл. Его учили, что в подобной ситуации это лучший способ наладить контакт.

– Давайте, – благодарно согласилась она. Лейтенант уже не казался ей абсолютно некомпетентным, как изначально.

Налив чаю в казенный граненый стакан и придвинув женщине остатки сливочного печенья, Кирилл перешел к делу:

– Что у вас случилось?

– Дочь пропала, – выдохнула она.

– Ваши имя, фамилия, место жительства?

– Ларина Варвара Степановна. Я из Выхина. Но вы, наверное, такого поселка не знаете. Это под Петрозаводском.

– Сколько вашей девочке лет?

– Какой девочке? – не поняла дама, обжигаясь чаем.

– Вашей. Которая пропала.

– Мариночке двадцать четыре. Двадцать пять в сентябре будет.

Теперь пришел в замешательство Кирилл. Девочка оказалась старше его самого, он-то думал, что речь идет о ребенке.

– Та-а-ак, – протянул Зверев, начиная понимать, что начальник его попросту бросил под танк. Он почесал лоб и выдал Лариной бумагу с ручкой. – Пишите.

– Так это… а чего писать?

– Пишите все, как было, с самого начала. Только подробно.

Дама взяла ручку, с минуту подумала, уставившись в чистый лист, и принялась писать. Сначала дело у нее шло туго, слова подбирались с трудом и в предложения не складывались, а потом понеслось. Зверев смотрел на кружево убористых строк, покрывавшее уже второй лист, и тихо грустил. Похоже, Ларина решила изложить историю жизни своей дочери с того момента, когда той перерезали пуповину. И он не ошибся! Когда наконец Варвара Степановна закончила и вручила ему свое произведение, первое, что он прочел, было: «Моя дочь, Марина Васильевна Ларина, родилась в селе Выхино Лоухинского района Петрозаводской области. В ясли она пошла с двух лет…» Лейтенант пробежал глазами по всему тексту и только в самом конце увидел нечто, относящееся к делу.

Марина Васильевна работала в школе учительницей. Никуда уезжать из родного Выхина не помышляла. Но в один прекрасный день Марина собрала сумку и двинула в Северную столицу. Якобы к жениху. Сначала звонила, говорила, что все у нее хорошо, живут они с Иваном вместе и что скоро свадьба. Когда именно, они пока не решили. Она устроилась в частную школу преподавателем литературы. И даже прислала матери денег. Адрес своего проживания Марина не давала, ссылаясь на то, что он временный, потому что они с Иваном вскоре переедут в новую квартиру. Звонки от дочери поступали все реже и реже, разговоры ее с матерью становились короче. И вот уже месяц прошел, а от дочери ни слуху ни духу. Материнское сердце беду почуяло сразу, когда на пороге их дома в Выхине появился Иван. Хорошо одетый, смазливый, чужой. Зачем он явился в их богом забытый поселок – непонятно. Сказал, что он художник и приехал на пейзажи. Да какие в их Выхине могут быть пейзажи?! Скудная северная растительность, грязь да туманы. На Маринку он глаз положил, это сразу было видно. Девка у нее, хоть и не вобла сушеная, на каких в больших городах нынче завелась мода, без загара и маникюра, и одета просто, но личиком удалась, ладная и с огоньком. С неделю они поженихались, все за лес ходили, чтобы не на виду быть. Больно быстро Иван уехал. Как поняла Варвара Степановна, получил он что хотел, подлец, и отчалил. Но Маринка ее тоже хороша! Даром что здоровая вымахала, а ума-разума не набралась.

Маринка давно в Выхино маялась, но не говорила, что хочет жить в городе. А чего говорить-то? И так понятно – что за жизнь девахе в поселке, где одни старики? Вот раньше их поселок был… Эх! А сейчас – одно название, а не поселок, из молодежи лишь непутевые остались, а путевые-то все по городам разъехались. А тут явился ухарь, голову Маринке задурил, вот она и сорвалась замуж. Да какое там замуж! Проходимец он, а не жених! «Что я, не видела, что ли?..» Но дочка-то взрослая уже, на привязи ее не удержишь, решила ехать – поехала. С ней на автобусе до Петрозаводска мать доехала, чтобы подольше рядом побыть, сама на поезд до Ленинграда Марину посадила. Она ручкой на прощание махнула, обещала звонить каждый день. Улыбается, а глаза грустные. Разве с такими глазами к женихам едут?

– Я же сама этому гастролеру комнату сдала, дура старая! Я же не знала, что он таким окажется. С виду приличный человек. Да и чего уж там, надеялась, с Маринкой у них все серьезно получится, а оно вон как вышло… Вы уж разыщите этого негодяя. Маринка моя хоть и неглупая, но наивная – как дитя, в сказки верит. Втянул он ее в какую-то авантюру. Я слышала, сейчас людей на органы продают. А если Марину туда продали? Или в рабство, на Восток! – запричитала женщина и хлюпнула носом, собираясь расплакаться.

Кириллу стало ее жаль. Скорее всего, дочь ее умотала на курорт и о матери думать забыла. За развлечениями время летит незаметно, к тому же по межгороду звонить дорого. Вот она и не звонит. А мать с ума сходит, уже панихиду, поди, по дочке заказала.

– Приметы негодяя у вас есть?

– А как же! Я его хорошо запомнила! Смазливенький такой, как я уже сказала, глаза светлые, глубоко посаженные, и от этого кажутся больше, чем на самом деле; нос прямой, острый, как у Буратино, но не длинный; губы бантиком, как у матрешки, рост невысокий, телосложение среднее. И мастер сладких речей. Как откроет рот, так заслушаешься! Он и пироги похвалит, и прическу, в занавесках выцветших и то красу разглядит, кружевную оборку отметит. А я это кружево сама десять лет тому назад связала, и мне его слова бальзамом на сердце ложились. Знаю, что льстит, стервец, а душа радуется. А еще – я его телефон знаю! – спохватилась Варвара Степановна и суетливо полезла в свою огромную дамскую сумку, долго в ней рылась, приговаривая: «Сейчас-сейчас», и наконец-таки выудила черный блокнот с потрепанными краями.

– Вот! Восемь, четыреста семнадцать… – продиктовала она длинный номер мобильного телефона.

Кирилл записал. Если этот Иван преступник, то, скорее всего, номер зарегистрирован на подставное лицо.

– Когда он у нас жил, мне как-то срочно позвонить понадобилось родственнице, на Урал. Она в больнице с почками лежала, но, слава богу, все обошлось. А у нас в поселке связь из рук вон плохо работает, в райцентр иной раз не дозвониться, не то что в Екатеринбург. Посетовала я вслух, что и не связаться с родней, не узнать, как здоровье, а Иван, как лиса, тут как тут. Возьмите, говорит, Варвара Степановна, мой телефон, звоните, куда вам надо. Мне неудобно было, все-таки дорого, особенно с мобильного, но он настоял на своем.

Когда Мариночка пропала, я вспомнила про тот случай. В райцентр специально приехала, с узла связи в Екатеринбург позвонила, думала, может, у родственников номер Ивана отобразился и они мне его скажут? Так и вышло. Они подумали, что это наш новый номер, и записали его. Я, конечно, Ивану звонила, и не раз. Но там всегда один и тот же ответ: номер не обслуживается.

– Это хорошо, по номеру мы его найдем, – пообещал лейтенант и смутился. Чертова работа! На ней без вранья не обойтись. Конечно же, искать он не станет – начальство ему не даст, ибо других, более серьезных, дел выше крыши.

– Найдите, только обязательно! – в глазах Лариной вспыхнул огонек надежды. – Ты мальчик умненький, хорошо учился, сразу видно. Я в школьной библиотеке всю жизнь проработала, так что знаю, что говорю. Вам и верить можно, не то что балбесу какому-нибудь.

Звереву стало еще неудобнее. Ему дают авансы, рассчитывают на него, а он…

– Тогда на сегодня все, – сообщил он, давая понять, что разговор завершен. Женщина неохотно поднялась с места, сгребла свою громоздкую сумку и направилась к выходу.

– Вы найдете Маринку, я вам верю, лейтенантик! – сказала она уже в дверях.