Глава 4
Либо пан, либо пропал

К Стрельцовым Игорь, Кася и Кирилл ехали молча. Каждый обдумывал ситуацию. Потом внезапно заговорили все разом:

– У них есть какие-то улики против Бориса? – спросил Кирилл.

– Ничего точно я не знаю. Мне позвонила хорошая знакомая Стрельцовых Татьяна Петухова. Она живет в Глушково, недалеко от хутора Стрельцовых. Сказала, что Бориса забрали и что Олеся пока у нее. Единственное, что мне удалось понять, что Переверзева утопили, запутав в сетях. А сети принадлежат Стрельцову.

– Что за ахинея! – возмутилась Кася. – Во-первых, если Переверзев запутался в сетях, это могло быть несчастным случаем. А во-вторых, кто угодно мог взять сети. Борис на берегу их развешивал для сушки – бери, не хочу.

– Так-то это так, но полицейские хватаются за что угодно. На них тоже все нажимают. Из Москвы, говорят, из министерства звонили: как проходит расследование и т. д. Им, сами знаете, вынь результаты да положь…

– Вот они и вынули… из задницы! – саркастически заметила Кася.

– Не горячись, – посоветовал ей Кирилл, – скорее всего, у следователя есть улики и посерьезнее. Он – далеко не дурак.

– Шумилин-то? – отозвался Игорь, выруливая на проселочную дорогу, – в этом ты не ошибся, сообразительный малый. Хоть молодой, но уже пару громких дел в нашем районе раскрыл. Причем из самых тухлых, за которые никто браться не хотел.

– Откуда у тебя такие сведения? – поинтересовался Кирилл.

– Районный прокурор пару пейзажей для своей дачи заказывал. Ну, как и полагается, выпили, поговорили. Он мне такое понарассказывал. Но о Шумилине вашем с уважением отзывался. Ну, вот и приехали.

С этими словами Игорь остановился рядом с небольшим, но удивительно нарядным деревянным домом с ярко-желтыми наличниками. Навстречу им выскочила кругленькая женщина средних лет с миловидным лицом.

– Здрасьте, я Татьяна Петухова, – представилась она, – я уже вас заждалась. Проходите…

Первой, кого увидела Кася внутри, была Олеся. Девочка сидела неподвижно, уставившись в только одной ей видимую точку на противоположной стене. Татьяна же тараторила без остановки, словно пыталась разговором заполнить напряженную тишину.

– Я у них была, когда за Андреичем пришли. Я часто к ним заглядывала, особенно после того, как с Юлей все это случилось… Дед и дите все-таки, вот горе-то! А тут еще одна напасть на них, вот ведь судьба-злодейка не успокоится никак! – Лицо женщины искривилось в слезной гримасе, но она тут же взяла себя в руки, боязливо поглядывая на застывшую Олесю.

– Они объяснили, почему забрали Бориса? – стала допытываться Кася.

– Объяснить? Объяснили, чего уж тут. У них объяснения, сами знаете, быстрые, – неодобрительно поджала губы женщина. – Следователь, молодой такой, сказал, мол, тут искать нечего и далеко ходить незачем. Что, мол, Андреич археолога этого убил и Переверзева утопил как свидетеля, – объясняла женщина, осторожно оглянувшись на Олесю. Было видно, что словоохотливая Татьяна с трудом удерживается. Она бы рада была поведать больше, но страх ранить девочку был сильнее.

– Как звали следователя?

– Фамилию помню точно: Шумилин, а вот имя-отчество… – Татьяна задумалась.

– Его зовут Владимир Юрьевич Шумилин, – неожиданно четко и ясно произнесла Олеся, – он так представился. Он сказал, что дедушка подозревается в двух убийствах…

Выдав это на одном дыхании, девочка разрыдалась. Татьяна подскочила к ней:

– Ой, моя милая, наконец-то, поплачь, поплачь, моя хорошая. А то ведь ни словечка, ни слезинки, как каменная сидела! Я уже совсем перепугалась! А лучше поплачь, моя милая, поплачь.

Девочка уткнулась головой в грудь Татьяны, та ее обняла и стала убаюкивать. Кася подошла и ласково провела по волосам Олеси.

– Олесенька, ты меня слышишь, не отчаивайся! Все уладится, они разберутся и поймут, что твой дедушка ни в чем не виноват. Ты, главное, не отчаивайся, – и потом, сама не зная, почему, добавила: – Хочешь, я останусь с тобой пока.

– Ты останешься? – внезапно перестала плакать Олеся.

– Останусь, – подтвердила Кася, стараясь избегать вопросительного взгляда Кирилла.

– И ты мне поможешь! – уже не вопросительным, а утверждающим тоном произнесла Олеся.

– Помогу, – пообещала она.

Уже в машине на обратном пути Кирилл дал волю своему гневу:

– Зачем ты ей пообещала?

– Мы не можем все это так оставить, – спокойно и твердо произнесла Кася, – ты как себе это представляешь? Сейчас соберем чемоданы и уедем, а Олесе пошлем плюшевого медвежонка с ленточкой через плечо и пожеланиями удачи?!

Кирилл промолчал.

– Тебе же и самому будет не по себе, если мы так сделаем, – продолжала она.

– Тебя опять потянуло на приключения! – констатировал он.

– Я приключений не ищу!

– В этом ты права, только я подозреваю, что они тебя ищут!

На этот раз промолчала она.

– Ты хочешь, чтобы я остался? – спросил он.

– Ты же не можешь, – улыбнулась Кася, – а потом сам мне рассказывал, что через четыре дня ты должен быть в Нью-Йорке в этой адвокатской конторе, как она называется.

– «Спенсер и Партнеры», – напомнил ей Кирилл. – Если я отложу мою поездку на неделю, никто от этого не умрет, тем более «Спенсер и Партнеры». Ну, узнают их конкуренты кое-какую стратегическую информацию, но от этого адвокатская контора даже не похудеет.

– Нет, твоя репутация от этого пострадает!

– Моя репутация ни от чего не пострадает! – самоуверенно заявил Кирилл.

– Ну, а если за неделю мы никуда не продвинемся, то тебе все равно придется уезжать, – возразила она, – откладывать смысла нет.

– Хорошо, я уеду, а ты чем будешь заниматься? Насколько я тебя знаю, ждать у моря погоды – не в твоем характере.

– Как, впрочем, и не в твоем, – парировала Кася.

– Не уходи от ответа.

– Я и не ухожу, – заметила она, – просто пока у меня нет никакого плана действий.

– Так-таки и никакого…

По виду Кирилла было заметно, что убедить его в чем бы то ни было будет трудно. Кася вздохнула и решила играть в открытую:

– Хорошо, твоя взяла… Я хочу встретиться со следователем, понять, в чем обвиняют Стрельцова…

– И доказать, что он не убивал, – саркастически продолжил Кирилл, – детектив в томате!

– А мне все равно, в томате я или под майонезом, но сидеть сложа руки не собираюсь! Если что-то смогу выяснить, то выясню!

– Ты помнишь, чем кончилось твое последнее расследование?

Кася поморщилась. Эти воспоминания были какими угодно, но только не приятными.

– Помню, но я буду осторожна. Потом, для всех я осталась из-за Олеси, а вовсе не потому, что собираюсь поиграть в детектива-любителя.

– Ладно, – махнул рукой Кирилл, – останавливать тебя? Себе дороже. Поэтому давай лучше поговорим о деле.

– Давай, – обрадовалась неожиданной сговорчивости друга Кася и добавила с надеждой: – У тебя есть какие-то идеи?

– Ничего особенного, так, какое-то предчувствие, – начал он осторожно, – что Стрельцовы все-таки имеют отношение ко всем этим убийствам.

– Выражайся яснее, – потребовала Кася.

– У меня из головы не выходит триптих Юлии Стрельцовой.

– Подожди, подожди, – напряглась Кася, – какое отношение триптих может иметь к смерти Волынского и Переверзева?

– Я не могу сказать точно. Это на уровне ощущений. Со мной так бывает, когда я вижу комбинацию цифр и она у меня вызывает определенные ассоциации, – и, виновато улыбнувшись, признался: – Это невозможно объяснить, как невозможно объяснить вдохновение и много других странных вещей.

– И не пытайся, это не важно. Но если ты так думаешь, я обращу особое внимание на триптих. Может быть, Юля оставила какое-то объяснение к нему, какую-то легенду. Что-то же ее подвигло на это?

– Попробуй, поищи в этом направлении…

– Я рада, что ты не против, чтобы я осталась. – В словах Каси чувствовалось явное облегчение.

– Нет, не против, правда у меня есть два условия.

– Какие? – поинтересовалась она, думая при этом, что в принципе разрешения Кирилла ей никогда и ни на что не требовалось. Но, с другой стороны, ей было приятно. Их отношения перешли на новую ступеньку, которая ей нравилась больше.

– Ты будешь держать меня в курсе всего и разрешишь помогать тебе.

– Хорошо. – Она нежно обняла его. – Ну, а второе условие?

– Этот вечер мы проведем только вдвоем и на ночь забудем об Олесе, ее деде, Волынском, Крисе и всех других. Договорились?

– Договорились, – улыбнулась Кася, и сердце сжалось щемящей радостью, которую слишком часто путаешь с грустью. Они сидели рядом на гостиничной кровати и молчали. Просто им уже не нужно было говорить. Каждый чувствовал, что другой был рядом. И это скоро кончится, но только на время. Потом у них будет всякое, но этот вечер, когда они впервые почувствовали, насколько нужны друг другу, уже не повторится. Поэтому суеверно молчали, словно боясь разрушить что-то хрупкое, новое, с трудом формирующееся.

Клаас проскакал все утро и только к полудню из-за поворота показались крыши монастыря Фонфруад. Он отпустил поводья и спешился. Перед въездом в монастырь следовало прийти в себя и еще раз продумать, как он должен себя вести. Трэве предупредил, что обратиться к епископу он может только в самом крайнем случае. И по самому виду кардинала было заметно, что епископа Жака Фурнье он не особенно жалует. Клаас сразу подумал о соперничестве двух приближенных папы и понял, что заслужит особую благодарность Трэве, если справится один. Но задача оказалась гораздо сложнее, нежели он себе представлял. Он прочесал всю Каталонию, где, по сведениям Трэве, находился Белибаст, но никаких следов не нашел. Инквизиция свирепствовала, и еретики стали особенно осторожными. Подумав, что, может быть, Белибаст перебрался в соседнюю с Каталонией Наварру, отправился туда. Бесполезно. После трех месяцев бесплодных поисков решил, наконец, что следует обратиться к Жаку Фурнье. В конце концов, соперничество двух мужчин его никоим образом не касалось. И плюс ко всему Фурнье, будучи епископом пограничных с Каталонией земель, повсюду имел своих людей. Продумав еще раз предстоящий разговор с епископом, вернулся в седло и подстегнул коня. Мешкать теперь не следовало.

Еще пару километров Клаас проехал по сухой и каменистой дороге, которая змеилась между невысокими каменными изгородями и уже желтеющими полями. Когда он приблизился к монастырю, то удивился необычайному оживлению, царившему снаружи и внутри. Уже издалека слышны были стук молотков, визг подъемников и ровный свист раздирающих сухое дерево пил. Куда ни кинешь взгляд, повсюду шли работы по обновлению монастыря. Каменщики с подмастерьями обтесывали и поднимали камни для новой крепостной стены. Тут же кровельщики укладывали на разобранную крышу новую черепицу. Клаас спешился, отдал поводья выскочившему ему навстречу молодому послушнику и попросил отвести его к настоятелю. Настоятель, аббат Ренье, был уже предупрежден о его визите и не заставил себя ждать. Встреча их была краткой. Клаас показал печать папы, передал письмо Трэве. Круглый, с добродушным улыбчивым лицом настоятель выслушал, пробежал глазами письмо и спросил.

– Итак, если я правильно понял, вы хотите встретиться с его преосвященством епископом Жаком Фурнье?

– Кардинал Трэве порекомендовал обратиться именно к нему, – пояснил Эльке.

– Вы попали в удачный момент, сын мой, – улыбнулся аббат, – епископ приедет к нам в монастырь сегодня вечером, и я устрою вашу встречу. А сейчас располагайтесь и отдохните с дороги. Брат Жером покажет вам келью для гостей и отведет в кухню.

Уже вечером, полуприкрыв глаза, Клаас слушал вечернюю молитву монахов монастыря Фонфруад. Доверенное лицо папы епископ Памье и Мирепуа Жак Фурнье назначил ему встречу в личных апартаментах настоятеля монастыря. Место было выбрано не случайно. Беседа носила строго конфиденциальный характер. Жак Фурнье в прошлом был аббатом монастыря и сохранил значительное влияние. Пригласить шпиона в епископский дворец он не мог, слишком много любопытных глаз и навостренных ушей.

Наконец, монахи закончили песнопения и длинной вереницей вышли из собора, Клаас последовал за ними. На выходе его уже ждал брат Жером.

– Его преосвященство ждет вас.

Клаас кивнул и без слов последовал за своим проводником. Монах привычно попетлял по коридорам аббатства. Наконец, он остановился перед дверью покоев аббата, открыл дверь и заглянул внутрь.

– Пусть войдет, – раздался изнутри глухой голос.

Клаас вошел и глубоко поклонился. Перед ним на стуле с высокой спинкой сидел Жак Фурнье.

– Итак, сюда тебя привели поиски Гийома Белибаста.

– Да, ваше преосвященство. – Клаас всегда довольствовался краткими ответами: много говорит только тот, кому нечего скрывать. А к Эльке это не относилось.

– Тогда почему ты обратился ко мне?

– Ваше преосвященство, мне сказали, что я всецело могу рассчитывать на вашу поддержку.

– Да, сын мой, целиком и полностью, – подтвердил Жак Фурнье, внимательно разглядывая папского шпиона. В отличие от осторожного Трэве, Фурнье держался высокомерно. Он напомнил Клаасу хищную птицу, высматривающую очередную жертву. Даже внешне Фурнье походил на ястреба: крючковатый нос, круглые черные глаза и длинные пальцы с острыми желтоватыми ногтями. «Этого надо опасаться вдвойне!» – подумал про себя Клаас и склонился в поклоне:

– Как я могу его найти?

– Значит, ты сам, сын мой, не справился, – с некоторым ехидством произнес епископ, – или, может, его преосвященство кардинал Трэве не снабдил тебя всей необходимой информацией?!

Вопрос был скорее риторическим, но Клаас решил парировать. Показывать собственную слабость такому хищнику, как Фурнье, не следовало:

– Нет, еретики не доверяют никому, и пока никакой нити, ведущей к ним, найти мне не удалось. Известные нам сочувствующие катарам в тюрьме, а прах последних совершенных вы успешно развеяли по ветру, ваше преосвященство.

Фурнье сделал вид, что не понял намека Эльке. Он прекрасно знал собственную репутацию. В окружении Святого престола у него было гораздо больше недругов, нежели друзей. И многие уже открыто начали возмущаться тем, что епископ принимает самую активную роль в действии трибуналов инквизиции, сам ведет допросы и руководит пытками. Конечно, Венский церковный собор в 1312 году разрешил епископам участвовать в работе инквизиции. Но пока очень немногие его собратья воспользовались этим разрешением, предпочитая оставлять неблаговидное занятие разбираться с нечестивцами доминиканскому ордену. Как-то не пристало епископам, наместникам Христа на земле, марать руки кровью.

Однако Жак Фурнье прекрасно понял характер и планы нового папы и намеревался стать его ближайшим соратником. Иоанн XXII был прагматиком и тонким политиком, а политику чистыми руками, как известно, не делают. Поэтому папа нуждался в таких людях, как Жак Фурнье, – честолюбивых, готовых на все и не обремененных большим количеством моральных принципов. Его Святейшеству уже хватало францисканцев с их приверженностью бедному Христу и нищей церкви, постоянно напоминающих Святому престолу о погрязшем в распутстве и невежестве духовенстве. Говорить папе о морали было кому, а вот помогать в делах не самых привлекательных, но на которых покоилось благополучие церкви, таких было раз два и обчелся. Поэтому Жак Фурнье правильно рассчитывал, что его рвение в борьбе с еретиками будет и замечено, и оценено по достоинству.

– Я прошел всю Каталонию и Наварру, где, согласно сведениям Трэве, скрывается Белибаст, но никаких следов, абсолютно никаких, – продолжил Клаас.

– Теперь ты вынужден обратиться ко мне, – констатировал Фурнье, – учитывая, что Бартоломео должен был тебе приказать просить моей помощи только в самых крайних случаях! Ибо его преосвященство думает исключительно о спокойствии своего верного и преданного друга и нисколько не желает тревожить меня такими мелочами.

Фурнье даже не старался скрывать своего торжества. Епископ предвкушал унижение соперника-доминиканца. Трэве сделал все, чтобы обойти его, но не тут-то было. «Что же, мой дорогой, хорошо смеется тот, кто смеется последним!» Эльке же спокойно ждал, когда ликующий епископ насладится собственным реваншем и, наконец, соизволит дать в его руки заветную нить.

– На еретика вы выйдете, это я вам обещаю. Один из моих людей, сын сожженной на костре еретички, решил отомстить за мать и заодно заработать. Чувства и разум часто действуют вместе, сын мой, так устроен мир… Так вот, Арно убедил Белибаста вернуться в Лангедок, и они уже в дороге. Теперь слушай меня внимательно, я тебе объясню, как ты узнаешь Белибаста…

Клаас наклонился к епископу и тот, специально понизив голос, объяснил все, что должен был исполнить Эльке.

– Теперь ты знаешь все, что нужно. В твоем распоряжении будет неделя, за которую ты должен войти в его полное доверие, и еще ты должен очень внимательно слушать все, что он тебе расскажет…

Кирилл уехал на следующее утро. Кася, проводив друга, села за небольшой письменный стол, имеющийся в их номере, и задумалась. В голове снова был полный сумбур. Она походила по номеру, пытаясь выработать хоть какой-то план действий. План вырабатываться никак не желал. Поэтому Кася схватилась за первое, что пришло в голову, – отправилась на встречу со следователем, занимавшимся делом Волынского. В конце концов, он сам сказал ей, что она может прийти, если у нее появится новая информация. И она могла считать, что новая информация у нее появилась.

Следователь Владимир Юрьевич Шумилин любил свое дело и ненавидел современные детективные романы. Дело в том, что в следователи он пошел по убеждению. Хоть в учебе и не блистал, но вполне мог претендовать на место более хлебное и интересное. Предлагал же дядя Савелий замолвить словечко и устроить Володю судьей! Но с детства маленький Володя мечтал обо одном: стать следователем и ни о чем другом слышать не желал. И вот его профессию, сложную и ответственную, в которую он вкладывал душу, каждый день превращала в балаган орда более или менее модных писательниц. Были же в свое время Шерлок Холмс, комиссар Мегрэ, даже Эркюль Пуаро – мужчины серьезные, основательные, взять того же Холмса. Дедуктивный метод, только дух захватывает! От современных романов дух не захватывало, а хотелось исключительно выть на луну. Спокойных и уверенных в своих логических выводах героев сменили вздорные и самонадеянные представительницы женского пола. Поэтому, когда на пороге небольшого кабинета, который ему приходилось делить со своим помощниками Славой Рябечковым и Андреем Федотовым, появилась высокая черноволосая девушка в джинсах и представилась Касей Кузнецовой, он только поморщился. Девушку он видел на месте преступления, она переводила показания канадского археолога Ланга. Дальше – больше: Кузнецова самоуверенным тоном заявила, что может сообщить ему дополнительные детали относительно убийства Переверзева и Волынского. Владимир Юрьевич раздражения своего скрывать не стал. Еще одна доморощенная детективша выискалась!

– Чем же вы нам собираетесь помочь? – саркастическим тоном поинтересовался он.

– Я знала Волынского и Переверзева, – как можно спокойнее ответила Кася.

– Насколько давно вы их знали?

– Немногим больше недели, – честно призналась Кася.

– Вокруг бродят десятки свидетелей, которые знали обоих годами, – напомнил ей следователь, и его лицо с острыми чертами скривилось от неудовольствия.

– И они вам рассказали, что искал Волынский? – парировала Кася, рассматривая следователя и прикидывая его возраст. Он казался юным, но на самом деле просто выглядел моложе своих лет. «Ему хорошо за тридцать». Возраст выдавали сеточка морщин вокруг глаз и темные тени под глазами. Но в целом он ей понравился, особенно прямой взгляд серых глаз, он вызывал чувство доверия, а это было для нее главным.

– Насколько мне известно, предметом поисков экспедиции, руководителем которой являлся Волынский, было городище старого Белозерска, – вздохнув, пожал плечами Шумилин, всем своим видом показывая, что барышня только отнимает у него драгоценное время.

– И вовсе не загадочное сокровище?! – задала вопрос не обращавшая ровно никакого внимания на его вежливые потуги барышня.

– Это всего лишь легенда, – возразил начавший терять терпение следователь.

– Для вас, да и для меня. Но Волынский был уверен, что стоит на пороге выдающегося научного открытия. Не думаю, что подобное выражение подходит к обнаружению остатков небольшого укрепленного городка начала четырнадцатого века.

Шумилин задумался. В конце концов, любая информация на данной стадии ему не помешает.

– То есть, по-вашему, он искал проклятое сокровище чужеземца?

– Так значит, вам известна легенда? – вопросом на вопрос ответила Кася. – Я не говорила ни про проклятое, ни про чужеземца.

– Слышал, в общих чертах, – нехотя ответил следователь.

– И убийство похоже на ритуальное, не правда ли? Недаром же Волынского распяли!

– Откуда вам это известно? – насторожился следователь, – кто вам рассказал о результатах экспертизы?

– Никто, просто мы заметили остатки перекладины на том самом дереве… – Она запнулась. Ей внезапно расхотелось вспоминать детали.

– Вы наблюдательны, – признал он, – что еще вы можете сообщить полезного следствию?

– Переверзев и Волынский в последний вечер, когда я их видела, поссорились. А в ночь смерти Волынский, скорее всего, отправился на встречу с Переверзевым.

– Это интересно, но эту ситуацию мне уже описали участники экспедиции. Проблема только в том, что Переверзев, как и Волынский, был убит, – напомнил Касе Шумилин.

– Я не верю, что Стрельцов причастен к смерти Волынского.

– У него был мотив.

– Да не было у него никакого мотива! Вы были у Стрельцовых!? Вы видели картины Юли?!

– Видел, – с неожиданным чувством сказал Шумилин, – они по-настоящему потрясающие!

Кася удивленно посмотрела на следователя. Подобной эмоциональности она не ожидала. Поэтому решила ковать железо пока горячо и ринулась напролом:

– Вам не кажется, что и в смерти Юли, и в смерти Волынского и Переверзева больше вопросов, нежели ответов?

– Относительно дела Юлии Стрельцовой – все подробности мне не известны. Делом занимался мой коллега. Он человек опытный и добросовестный. И если он пришел к этим выводам, значит, и я мог прийти к таким же.

– Каким бы опытным он ни был, а пошел он по самому простому пути.

– Сейчас вы скажете, что я тоже выбрал самую легкую дорогу, – сморщился Шумилин, он уже сожалел, что завел разговор с любопытной барышней.

Кася одернула сама себя: «Вот идиотка! Опять занесло!» Сейчас он просто-напросто откажется с ней разговаривать, и ничего полезного узнать не удастся.

– Я не могу так сказать, я же не знаю, почему вы обвиняете Стрельцова. Значит, у вас есть против него весомые улики.

– Улик против него достаточно, – обтекаемо ответил следователь.

– Значит, не только сети! – сокрушенно пробормотала Кася.

– Слушайте, уважаемая свидетельница, вы, насколько я знаю, не являетесь адвокатом Стрельцова и не представляете интересы его защиты.

– А кто его адвокат? – вспомнила о самом важном Кася.

Шумилин слегка опешил:

– Не знаю, вроде бы пока его интересы никто не представляет, – пожал плечами Шумилин и с преувеличенно деловым видом уткнулся в бумаги.

Кася поняла, что на данный момент самым мудрым решением будет исчезнуть из поля зрения следователя. Тем более в ее голове зашевелились кое-какие робкие идеи. Все это следовало проверить. Да и потом, если она сейчас слишком надоест Шумилину, на будущем сотрудничестве с ним придется поставить жирный крест.

– Хорошо, – послушно кивнула головой Кася и ретировалась.

Шумилин проводил ее взглядом и, вздохнув, обратился к материалам лежавшего на столе дела. Оно ему не нравилось. Конечно, старика Стрельцова арестовали, но что-то очень уж все было просто! И вовсе не потому, что Шумилин не любил простоту. «Ерунда какая-то, черт знает что!» – чертыхнулся он про себя. Только искателей сокровища ему и не хватало! Про проклятый сундук иноземца, принесший чуму в город, он уже слышал. Каких только легенд не было в Белозерске! За десять столетий истории еще и не такое появится. Но чтобы кто-нибудь воспринимал это всерьез?! Такого представить себе он не мог. А все ли он узнал о Переверзеве? Перечитал внимательно материалы дела. Переключился на компьютерный экран, проглядел еще раз отсканированные документы и фотографии. У него возникло неприятное ощущение, что он упустил какую-то деталь, маленькую, но важную. Конечно, он был человеком рациональным, но интуицией пренебрегать не следовало. Особенно в таком запутанном деле. Он поразмышлял и принял решение.

– Слушай, Андрей, съездим-ка еще раз к Переверзеву. Возьмем с собой Рябечкова и Васильева и прочешем еще раз дом.

– Да обыскивали же уже, Владимир Юрьевич, – недовольно отозвался Андрей Федотов и тоскливо посмотрел в окно. Дождь лил с утра не переставая, и в такую погоду меньше всего хотелось сниматься с насиженного места.

– Давай, давай, собирайся! – не обращая внимания на ворчливый тон подчиненного, поднялся с места Шумилин и направился к двери.

Клаас расположился недалеко от въезда в Фуа. Прибыл он сюда не зря. Сентябрьская ярмарка славилась не только в округе, но была известна далеко за пределами Наварры, Каталонии и Лангедока. А в этом году она обещала быть особенно многолюдной. Именно это нужно было Клаасу. Именно сюда должен был привести Белибаста Арно Сикре. И именно здесь тот должен был выйти на связь со своими последователями из числа прибывших на ярмарку торговцев. Несмотря на тайну, окружающую деятельность катаров, еретики активно искали новых сочувствующих. Катары еще не потеряли полностью надежду возродить свою церковь. И по всем расчетам Клааса, Белибаст был должен, просто обязан появиться на ярмарке.

Тем более только недавно в Памье и Каркассоне инквизиторы вышли на активное катарское подполье и приговорили к сожжению пятерых еретиков, около сорока наиболее активных сочувствующих лишили всех привилегий, имущества и отправили в тюрьму, остальных осудили на публичное покаяние и штраф в пользу церкви и казны. Один из сожженных был учеником Белибаста, он в полубессознательном состоянии призывал своего учителя прийти ему на помощь и укрепить его дух.

Клаас прибыл до открытия ярмарки и наблюдал за подготовкой уже третий день. Первые караваны прибыли еще неделю назад. Чем дальше, тем больше торговцев прибывали и по реке, и по дороге. Городской староста уже с ног сбился, принимая все новых и новых участников и отводя им более или менее приличные места. На нем лежали основные заботы по подготовке ярмарки. Для города и для близлежащего монастыря ярмарка была самым главным ежегодным событием. А в это тяжелое время тем более. На заплаченные торговцами пошлины нужно было отремонтировать изрядно обветшавшие крепостные стены, обновить грозящую обвалиться монастырскую крышу и подновить полностью разбитые дороги. Поэтому организаторы старались вовсю. Наспех сколачивали бараки для товаров и распределяли более или менее выгодные места. Между тяжело нагруженными возами всех мастей услужливо сновали поденщики, носильщики предлагали свои услуги, подхватывая тюки с товарами, подкатывая бочки с вином и маслом. Тут же суетились продавцы всяческой снеди, предлагая подкрепиться и торговцам, и стражникам, и работникам.

Клаас незаметно оглядывался, по давней своей привычке пытаясь определить, кто есть кто на этой ярмарке. Его внимание привлек византийский купец, лицо которого показалось Клаасу отдаленно знакомым. Грек наблюдал за окружающей его суетой, полуприкрыв глаза, но Клаас был уверен, что самая ничтожная деталь не ускользала от его внимательного взгляда. В нем чувствовался чрезвычайно опытный и уверенный в себе торговец. Невысокий, но крепкий, широкий в кости грек напоминал небольшой дуб, основательно вросший ногами в землю, да так, что с места не сдвинешь. Работники вытаскивали тюки с тканями, мешки с пряностями. Одет он был не броско. Не было на нем расшитых золотом одежд, но кафтан был из великолепного сукна, рубашка – из самого дорогого шелка. Все было сшито лучшими мастерами и должно было обойтись дороже, чем самые яркие наряды генуэзских и ганзейских купцов. Только где он мог его видеть?

Дальше его внимание привлек продавец ремней и перчаток, неторопливо перекладывающий свой товар на небольшом прилавке. Было видно, что он прибыл гораздо раньше других и уже давно приготовил свой прилавок. «Теперь у него останется достаточно времени, что наблюдать за остальными», – улыбнулся про себя Клаас. Так получилось, что продавца перчаток он знал. Доменико Монти был приближенным правителя Милана Марко Висконти, союзника извечного врага папы Иоанна XXII Людвига Баварского. Что заставило Доменико покинуть Милан? Торговля перчатками и ремнями была лишь прикрытием, но что он искал на самом деле?

Как только Клаас узнал Доменико, он вспомнил и имя византийца: Фома Стобей, и подробности первой встречи с ним. Встретил он его в Бонне, куда последний прибыл с особым поручением константинопольского патриарха. И тогда еще Эккерт предупредил Клааса, что Фома на самом деле один их самых опытных шпионов византийского императора. Итак, под видом богатого купца скрывалось доверенное лицо византийского патриарха, а под видом безобидного продавца перчаток – человек Марко Висконти или самого императора Людвига Баварского. Клаас задумался. Ярмарка была, конечно, известной. Но ни Фуа, ни близлежащее Памье к стратегическим пунктам относиться никак не могли, а Тулуза была далековато. Что могло привлечь двух опытных шпионов в столь отдаленное от их обычных интересов место? И тут же поправил себя: не двух, а трех. Он забыл про себя. А что, если их целью тоже являлся Гийом Белибаст? Только не много ли чести пусть для особенного, но все-таки еретика? У Гийома не было ни армии, ни сферы влияния, ни территорий, ни стоящего за его спиной ордена, ничего…

Ярмарка всегда была местом встреч самых разных людей, но эта привлекла слишком уж много странного народа. Что-то затевалось, только что? Не умом, а чутьем опытного шпиона Клаас понял, что что-то тут не так. Всю ли правду ему открыли папские слуги? Он вспомнил ускользающий взгляд Трэве и хищную улыбку Фурнье. Оставалось одно: быть настороже и не доверять никому…

– Сколько лет, сколько зим, мессир Эльке, если я не ошибаюсь, – тем временем раздалось над ухом Клааса приветствие.

Трубадур Анри де Флоренсак стоял рядом и широко улыбался. По своей привычке одет он был роскошно и по самой последней моде: богато расшитый золотом пурпурный бархатный камзол, из-под которого выглядывала голубая шелковая туника, ноги обтягивали изящные шелковые чулки лилового цвета и заканчивалось это все великолепие золотистыми остроносыми туфлями с высоко загнутыми носами.

– Мессир Флоренсак, мое почтение, – не отстал от трубадура в любезности Клаас.

– Каким ветром занесло в наши края доверенное лицо его преосвященства епископа Эккерта? Или нет, скорее всего, я ошибаюсь, и ваши услуги понадобились кому-то повыше нашего милейшего Мартинуса.

– В ваши края?! – изобразил полное непонимание Эльке и многозначительно добавил: – Насколько мне помнится, Наварра пока не вошла во владения Аквитании, и вы тут такой же гость, мой уважаемый друг, как и я…

Анри де Флоренсак был действительно одним из самых известных трубадуров. Но слагание виршей и нежное пение было не единственным талантом трубадура. Под маской светского красавца и покорителя женских сердец скрывался расчетливый и дальновидный придворный, незаурядный интриган и законченный авантюрист. Флоренсак, благодаря своему острому уму и незаурядным организаторским способностям, стоял во главе немалого количества заговоров, изрядно потревоживших коронованных особ Европы и стоивших жизни нескольким конкурентам поэта.

– Вы всегда были тонкой штучкой, Клаас, но я думаю, как старые друзья мы можем поговорить и, как знать, быть полезными друг другу, – тем временем продолжал Анри.

Клаас кивнул с еще более широкой улыбкой. Их последняя «дружеская встреча» закончилась поединком и взаимной отправкой наемных убийц. Впрочем, все это были мелочи, самые заурядные происшествия в их карьерах.

– Всегда к вашим услугам, мессир Флоренсак!

– Ну, раз вы к моим услугам, любезный, не отойти ли нам в сторону, подальше от любопытных ушей и не менее любопытных глаз.

Когда они отошли на приличное расстояние от бурлящей толпы, Анри развернулся и совершенно другим тоном спросил:

– Вы тоже ищете Белибаста?

– Из чего я могу сделать вывод, что я не один его ищу.

– Нет, не один, я думаю, вы узнали не менее двух наших общих знакомых?

Вопрос был скорее риторическим, поэтому Клаас только кивнул головой в ответ.

– Зачем вам нужен Белибаст?

Было видно, что Анри решил играть в открытую.

– По всей видимости, чтобы отправить его на костер, – пожал плечами Клаас.

– Кто ваш заказчик? Святая Инквизиция?

Клаас предпочел кивнуть головой. То, что Флоренсак не стал метить выше, его вполне устраивало, и он не собирался его разочаровывать.

– Что вы скажете, если мой покровитель заплатит вам вдвое, нет, втрое больше за катара?

– Я дорожу своей репутацией. Да и потом, Анри, вы сами знаете, что в нашей игре тот, кто играет в двойную игру, рискует гораздо быстрее потерять собственную голову, – доброжелательно произнес Клаас, – и мне как-то не хочется быть в свою очередь поджаренным.

– Жаль, очень жаль… Мне казалось, что мы можем поговорить, – с некоторой меланхолией в голосе протянул трубадур.

– Мы и так говорим, Анри, – многозначительно сказал Клаас.

– Тогда хотя бы обменяться информацией! – с надеждой проговорил трубадур.

Клаас задумался. Это было дельным предложением. В конце концов, он ничем не рисковал, рассказав трубадуру то немногое, что знал. Зато Флоренсак наверняка знал гораздо больше, и получалось, что этот обмен был выгоднее для Клааса, нежели для его соперника по поиску.

– Хорошо, – произнес Клаас, – по моим сведениям, еретик должен прибыть в город не позднее сегодняшнего вечера. Я знаю, что он среднего роста, шатен, бороду бреет, глаза – светло-серые, нос – прямой. Особые приметы: отсутствующая мочка левого уха, но он умело это скрывает. Может быть одет крестьянином, странствующим торговцем, ткачом, поденщиком или, почему бы и нет, монахом. В этом есть особая прелесть, не правда ли? Теперь ваш черед, мессир. Ответьте мне на один вопрос: почему все его ищут? Почему обычный еретик представляет такой интерес в глазах стольких правителей?

– Значит, инквизиторы вам рассказали только часть правды, – протянул Анри. – Ну что ж, отплачу услугой за услугу. Гийом Белибаст – это кто угодно, но только не простой еретик. Он – последняя надежда и доверенное лицо погибших катарских патриархов, и именно он – хранитель сокровища…

– Сокровища? – вскинулся Клаас. – Какого сокровища?

– Этого, мой друг, я вам не скажу, но знайте, что сокровище стоит не одной человеческой жизни. И какое там – несколько правителей, целые народы будут готовы на все, лишь бы овладеть им…

Клаас бродил по городу до самых сумерек. Ему необходимо было все взвесить и поразмыслить над всем увиденным и услышанным. Так и не придя ни к какому выводу, он отправился в комнатку над лавкой ремесленника-ткача Франсиса Ожье, которая служила ему временным пристанищем. Это жилище он выбрал не случайно. По сведениям Фурнье, ткач был одним из сочувствующих катарам и знал, где остановился Белибаст. Но пока войти в доверие к ткачу Эльке не удалось.