18

Уэйр был построен между пяти гигантских ворсинок и располагался вокруг них. Собственно, там было три города, образовывавших три кольца, один внутри другого. Внутри всех их, за толстыми наружными стенами, находился Императорский Уэйр, город с широкими улицами, вымощенными деревом и солью, утыканный статуями; открывавший впечатляющие виды, с великолепными зданиями, на каждом углу там стояли памятники в честь прежних битв и славных побед и даже в честь одного или двух поражений, получивших особую известность и снискавших особую славу.

В Императорском Уэйре, по сути дела, жило немного людей. Всего-то несколько сторожей и садовников и дюжина скульпторов. Это был город, предназначенный для того, чтобы им любоваться, а не жить в нем.

Снаружи, отделенный от внутреннего города стеной из заостренных, как пики, ворсинок находился Купеческий Уэйр, город, который большинство людей и считало собственно Уэйром. Обычно его узкие улицы были запружены прилавками и толпами народа из всех частей Ковра. Все старались надуть друг друга в процессе нескрываемого и явного обмана, который носит название «бизнес». Здесь часто можно было слышать слова на всех языках и наречиях, иногда произносимые даже слишком громко.

Уэйр был местом, куда люди съезжались торговать.

Дьюмайи построили свою Империю мечом, но поддерживали ее с помощью денег. Это они изобрели деньги. До появления денег люди пользовались для обмена коровами и свиньями, и это было не особенно эффективно, потому что животных надо было кормить и содержать в безопасности, и это следовало делать всегда, но иногда животные умирали. И вдруг дьюмайи придумали деньги, которые было легко носить и хранить, потому что они были маленького размера, деньги которые можно было спрятать в носок под матрас, что едва ли было возможно в отношении коров и свиней.

Кроме того, на деньгах было миниатюрное изображение Императора и разных вещей; некоторые было занятно поглядеть. По крайней мере, смотреть на них было интереснее, чем на коров и свиней.

И, как однажды сказал Писмайр, вот так дьюмайи и поддерживали свою Империю. Потому что стоило начать пользоваться деньгами дьюмайи (а это было так легко и удобно, и они не мычали всю ночь, как коровы), вы начинали хранить и продавать разные вещи в ближайших городах и городишках, где существовал рынок, и оседать на земле, и сражаться с соседними племенами не так часто, как прежде. Теперь вы могли покупать на рынках вещи, которых вы прежде никогда не видели, — например, пестрые тряпки, а также плоды и книги. И очень скоро вы начинали жить наподобие того, как жили дьюмайи, потому что от этого жизнь становилась лучше.

Ну, вы, конечно, продолжали вздыхать о том, насколько жизнь была лучше в прежние дни, до того, как появились все эти деньги и вокруг воцарился мир, и сколько удовольствий было, когда люди вечерами ходили в тяжелых латах и вооруженные до зубов, и как они выходили поразвлечься таким вот способом — но, по правде говоря, никто не хотел возврата к старому.

— Экономический империализм! — сказал однажды Писмайр, поднимая горстку монет. — Великолепная мысль. Так аккуратно и просто. Как только вы пустили их ходить по свету, они действуют сами. Видите, Император гарантирует, что деньги дадут вам возможность покупать товары. Каждый раз, когда кто-нибудь передает их или принимает хотя бы одну из этих монет, он становится маленьким солдатом, стоящим на страже Империи. Удивительно!

Никто не понял ни слова из того, что старик сказал, поняли только одно: он считает это важным.

Но с одной стороны этого бурлящего жизнью и переполненного людьми города находилась обнесенная стенами территория величиной с деревню.

Это был Уэйр. Первый Уэйр. Маленькая деревенька, которую основали дьюмайи. Оттуда они и происходили. Собственно, никто не знал, как или почему Судьба избрала это маленькое племя, а потом растянула его, как большую резиновую ленту, и послала завоевывать мир. В настоящее время мало кто заглядывал в этот старый Уэйр. Вероятно, его бы скоро снесли, чтобы освободить место для нескольких новых статуй.

Снибрил увидел Старый Уэйр не скоро. Он разглядел стены города, тянувшиеся в обе стороны. Он заметил блеск лат на стенах, когда часовые расхаживали по ним. Все выглядело мирно, как если бы ничего подобного Фрэю не существовало на свете.

Кареус снял шлем и незаметно начал его полировать.

— Может возникнуть затруднение, если мы попытаемся ввести в город дефтминов, — шепнул он Снибрилу.

— Не может возникнуть, — согласился Снибрил, — а обязательно возникнет.

Снибрил оглядел стены.

— Все выглядит так спокойно и мирно, — сказал он. — Я думал, что здесь война! Почему вас отозвали сюда?

— Вот чтобы это узнать, я здесь и нахожусь, — ответил Кареус. Он плюнул на руку и попытался слегка пригладить волосы.

— Что-то не так, — сказал он. — Ты знаешь, как ты себя чувствуешь, когда Фрэй собирается нанести удар?

— Да.

— А я вот так же чувствую неприятности, которые нам здесь грозят. Я могу это ощутить. Пошли.

Снибрил ехал за сержантом по улицам города. Все казалось обычным. По крайней мере, выглядело так, думал он, как, вероятно, должно выглядеть, если все обстоит благополучно. Город походил на Тригон Марус, но был больше.

Намного больше. Снибрил попытался приподняться среди толп, заполнявших улицы, и посмотреть, знакомо ли все то, что он видит.

Когда он был моложе и задумывался об Уэйре, он представлял этот город окруженным сиянием. Потому что именно в таком тоне люди говорили о нем. Он представлял себе Уэйр по-разному, как всевозможные незнакомые места, но одного он не представлял никогда: того, что это самый обычный город, только намного больше всех городов, какие ему доводилось видеть, и людей и статуй здесь было больше.

Кареус вел Снибрила к казармам за пределами Императорского города, и в конце концов они нашли стол под открытым небом, за которым перед горой бумаг сидел тощий маленький дьюмайи. Гонцы подходили и брали со стола некоторые бумаги, а другие приносили кипы новых. Чиновник выглядел обеспокоенным.

— Да? — спросил он.

— Я, — начал было говорить сержант.

— Не знаю случая, чтобы люди вваливались сюда, — сказал чиновник. — Я думаю, что у вас нет бумаг, так ведь? Нет? Конечно, нет.

Маленький человечек раздраженно зашуршал своими бумагами.

— Они предполагают, что я должен поддерживать порядок, но как я могу его поддерживать — вы представляете, что именно так надо управлять армией? Ну, ладно, ваше имя и звание, имя и звание…

Сержант вскинул руку. С минуту Снибрил думал, что он собирается ударить тощего человечка, но вместо этого он отдал ему честь.

— Сержант Кареус, Пятнадцатый легион, — сказал он. — Мы оказались за пределами города, те из нас, кто остался в живых. Понимаете? Мне нужно разрешение на размещение в казармах. Мы сражались…

— Пятнадцатый легион, Пятнадцатый легион, — сказал тощий человечек, шелестя бумагами.

— Нас вызвали сюда, — сказал Кареус. — К нам прислали гонца. Приказали немедленно вернуться в Уэйр. Мы должны сражаться главным образом с…

— Здесь произошло много перемен, — сказал ворошитель бумаг.

В тоне его голоса прозвучало нечто такое, что подействовало на Снибрила почти так же, как приближения Фрэя.

— Что за перемены? — спросил он быстро. Человечек бросил на него взгляд.

— Кто это? — спросил он подозрительно. — Мне он кажется немного неотесанным.

— Послушай, — сказал Кареус терпеливо. — Мы прошли весь этот путь сюда потому, что…

— О, так это касается Фрэя, — ответил тощий человечек. — Все улажено. И заключен договор.

— Договор? С Фрэем? — спросил Снибрил.

— Мирный договор с моулами, конечно. Разве ты ничего не знаешь?

Снибрил разинул рот. Кареус схватил его за руку.

— О, — сказал он громко и отчетливо. — Ну, не славно ли? Больше мы тебя не побеспокоим. Пошли, Снибрил…

— Но!

— Я уверен, что у этого господина масса работы со всеми этими бумагами, — сказал сержант.

— Почему ты это сделал? — спросил Снибрил, когда сержант поспешно увел его.

— Потому что, если мы хотим выяснить, в чем тут дело, то нам это не удастся, даже если мы заставим этого маленького писца съесть всю его бумагу, — сказал Кареус. — Мы некоторое время пошныряем вокруг и кое-что разведаем, поймем, в чем тут ложь, выясним, что происходит, — и, возможно, позже мы сможем вернуться и заставим его сожрать всю эту гору бумаги.

— Я даже и не видел, чтобы здесь было много других солдат! — сказал Снибрил.

— Всего несколько часовых, — согласился Кареус — и они поспешили на улицу.

— Остальные легионы еще не прибыли, — сказал Снибрил.

— А ты думаешь, они прибудут? — спросил Кареус.

— Что ты хочешь этим сказать? На что намекаешь?

— Мы встретили тебя и этих маленьких человечков. Если бы не встретили, я не думаю, что мы выстояли бы, — сказал Кареус мрачно.

— Ты хочешь сказать… что мы, — это все, кто остался?

— Это возможно.

А нас меньше тысячи, подумал Снибрил. Как это можно заключать мирный договор с моулами? Они способны только уничтожать. И как может быть, что они здесь заключают договоры?

Армия расположилась бивуаком среди ворсинок. Как сказал один из дефтминов, трудно было чувствовать себя уютно в стане врагов, особенно, если оказалось, что они на твоей стороне. Но, говоря это, он, по крайней мере, улыбнулся.

Пока они разбивались на группы и собирали среди ворсинок дрова для костров, они набрели на поунов.

Их была дюжина. Поуны умели легко скрываться в Ковре. Они были такими большими. Люди воображают, что легче спрятать нечто маленькое, но почти так же легко скрыть то, что слишком велико, чтобы его заметить. Поуны были похожи на холмы, если не считать того, что они жевали жвачку и время от времени срыгивали. Все они повернули головы, чтобы взглянуть на тех, кто их обнаружил, срыгнули и, отвернувшись, стали смотреть в другую сторону.

Они выглядели так, будто им дали приказ дожидаться кого-то.

Вывеска рядом с лавкой сообщала «Лекарь», а это подразумевало, что лавкой владел некий доморощенный химик, который мог давать вам травы и разные другие снадобья, пока не полегчает, или, по крайней мере, пока ваше состояние не перестанет ухудшаться.

Лекаря звали Аулглас. Он что-то тихонько бубнил про себя, работая в задней комнате. Он открыл какой-то новый тип синего пуха, который теперь старался размолоть. Вероятно, пух годился как снадобье от какой-нибудь болезни. И он собирался опробовать его на людях и пробовать до тех пор, пока не выяснит, что из этого выйдет.

Рука коснулась его плеча.

— Гммм? — сказал он.

Он обернулся. Посмотрел поверх очков, сделанных из двух кружков тщательно отполированного застывшего лака.

— Писмайр? — сказал он.

— Говори потише! Мы пришли через заднюю дверь, — ответил Писмайр.

— Даю голову на отсечение, я так и подумал, — сказал Аулглас. — Не беспокойся, в лавке никого нет. — Он посмотрел мимо старика, за его спину, на Гларка, Бейна и Брокандо.

— Клянусь честью, — сказал он снова. — После стольких лет! А? Ну… добро пожаловать. Мой дом — ваш дом, — внезапно его брови сошлись, и лицо приняло озабоченное выражение, — хотя это только в переносном смысле, понимаешь, потому что, как бы я ни восхищался твоим бескомпромиссным подходом и прямотой твоих взглядов, я не мог бы уступить тебе своего дома; он у меня единственный, и поэтому мои слова следует понимать только как изъявление доброжелательного отношения…

У Аулгласа явно возникли некоторые трудности: он никак не мог закончить фразу. Гларк потрепал Писмайра по плечу.

— Он тоже философ, да? — спросил Гларк.

— Можно сказать и так. Или нет? — заметил Писмайр. — Гм, Аулглас, премного благодарен…

Лекарь оставил борьбу со своей витиеватой фразой и улыбнулся.

— Нам нужна пища, — сказал Писмайр. — А больше всего…

— Нам нужна информация, — сказал Бейн. — Что здесь происходит?

— И что вы предпочитаете в первую очередь? — спросил Аулглас.

— Пищу, — ответил Гларк. Остальные воззрились на него.

— Ну, мне казалось, он смотрел на меня, когда он об этом спрашивал, — пояснил Гларк.

— Чувствуйте себя как дома, — сказал Аулглас. — Хотя, конечно, когда я говорю «дом», я не имею в виду именно…

— Да, да — премного благодарны, — сказал Писмайр. Аулглас засуетился у буфета. Гларк воззрился на горшочки и кувшины, загромождавшие заднюю комнату. У некоторых из них поверхность была блестящей и отражала в себе то, что было вокруг.

— Аулглас и я, — сказал Писмайр, — вместе учились в школе, а потом Аулглас решил отправиться изучать Ковер. Из чего он сотворен. Свойства разного типа ворсинок. Редких и необычных животных. И тому подобное.

— А Писмайр решил изучать людей, — сказал Аулглас, вытаскивая каравай хлеба и масло. — И был приговорен к смертной казни за то, что назвал последнего Императора… как ты его назвал?

— Ну, он это заслужил, — отозвался Писмайр. — Он не давал мне ни копейки на то, чтобы сохранить библиотеку. Все книги превращались в труху. В конце концов, ведь это была моя работа — следить за библиотекой. Это — знания. Он сказал, что нам не нужны старые книги и что мы знаем все, что нам требуется знать. Я пытался доказать ему, что цивилизация нуждается в книгах, если мы хотим установить обоснованный и опирающийся на полную информацию обмен точками зрения.

— Я пытался вспомнить, как ты его назвал.

— Невежественным сибаритом, у которого мозгов меньше, чем у мясного пирога, — ответил Писмайр.

— Какая гадость — приговорить человека к смертной казни всего лишь за это, — сказал Гларк и положил каравай на свою тарелку. Он не переставал оглядываться на горшочек за своей спиной. В нем было что-то живое и волосатое.

— По правде говоря, он был приговорен к смерти за то, что извинился, — заметил Аулглас.

— Как же можно приговорить человека к смерти за то, что он извинился?

— Он сказал, что сожалеет, но по здравом размышлении пришел к выводу, что у Императора все-таки достаточно разумения, а именно, столько же, сколько у пирога с мясом, — сказал Аулглас. — И потому ему пришлось пуститься в бега.

— На собственных ногах, — гордо сказал Писмайр.

— Ты оскорбил Императора? — сказал Брокандо. — Почему же ты не сказал об этом? Я и не знал, что ты знаменит.

— И точен, — добавил Бейн. — Отец Таргона был позором Империи.

— Где же ты скрывался все эти годы? — спросил Аулглас, вытаскивая стул. — Конечно, когда я говорю «скрывался», то не имею в виду…

— О, в маленьком местечке, о котором никто и не слыхивал, — сказал Писмайр.

— Ты не будешь возражать, если я поверну этот горшок в сторону от себя? Не люблю есть, когда на меня смотрят, — сказал Гларк.

— Так что же происходит в Уэйре? — спросил Бейн резко. — Ворота почти не охраняются. Это отвратительно. Неужели люди не понимают, что происходит? На Империю нападают. На мою Империю!

— Если никто не хочет съесть этот кусок сыра, передайте его мне, — сказал Гларк.

— Мы слышали, — сказал Аулглас. — Но Император твердит, что Уэйр прекрасно защищен. По-видимому, так говорят его новые советники.

— Советники? — сказал Писмайр. Это слово было как кусок гравия.

— Там нет никаких маринованных овощей? — спросил Гларк.

— Советники, — сказал Бейн. — А кто-нибудь… видел этих советников?

— Я так не думаю, — сказал Аулглас. — Я слышал, что генерал Вагерус был разжалован за то, что призвал легионы вернуться сюда. Император сказал, что Вагерус сеет необоснованную панику. И дворцовая стража никого не впускает во дворец.

— Там есть еще огурец?

— Вот как они действуют, — сказал Бейн. — Ты это знаешь. И не понаслышке, а изнутри. Точно так же, как в Джеопарде. И в Стране Высоких Ворот.

— Что? Огурцы? — спросил Гларк.

— Да, но не в Уэйре, — возразил Писмайр. — Не здесь. Я не могу в это поверить. Не в самом центре Империи. Конечно, ведь нет?

— А кому какое дело, центр это или нет? — подал голос Бейн.

— Если уж говорить об этом, то я никак не ожидал бы, что они появятся в Джеопарде, — сказал Брокандо.

— Так как насчет огурцов?

— Да, но не в Уэйре, — сказал Писмайр.

— Вы так не думаете? Я то же самое сказал бы о Джеопарде, — ответил Брокандо.

— Едва ли кому-нибудь разрешают сейчас проникнуть туда, — заметил Аулглас.

— Так вы не об огурцах? — спросил Гларк.

— Что мы можем предпринять? — спросил Писмайр.

— Порубить их на куски! — решил Гларк, размахивая огурцом.

Бейн положил руку на рукоять меча.

— Да, — сказал он. — Я знал, что это случится. Уэйр был когда-то огромным городом. Мы боролись за всех. А когда добились своего… то получилась осечка. Больше никто не прилагает усилий. Ни у кого не осталось гордости. Никто не задумывается о чести. Теперь остались лишь жирные молодые Императоры и глупые царедворцы. Но что касается меня, я на это не согласен. Только не в Уэйре. Пошли.

Он поднялся.

— О, нет, — возразил Писмайр. — Что ты собираешься делать? Вломиться во дворец, размахивая мечом, и перебить всех моулов, которых встретишь?

Брокандо тоже поднялся.

— Хорошая мысль, — сказал он. — Хороший план. Рад, что мы решили эту задачу. Пошли…

— Но это же нелепо, смехотворно! — сказал Писмайр. — Это же не план! Скажи им, Гларк. Ты человек уравновешенный.

— Да, это нелепо, — сказал Гларк.

— Верно, — согласился Писмайр.

— Закончим наше чаепитие, — сказал Гларк, — а потом нападем на дворец. Скверно ввязываться в бой на пустой желудок.

— Безумие! — воскликнул Писмайр.

— Послушайте, — сказал Бейн, вставая. — Вы знаете, что сказала Она. Не бывает ничего слишком ничтожного, чтобы это могло влиять на погоду. Достаточно и одного человека, но в надлежащий момент.

— Но здесь нас трое, — сказал Брокандо.

— Тем лучше!

— О, черт! Думаю, я лучше пойду с вами, — вздохнул Писмайр, — хотя вы делаете глупости.

— А можно мне тоже пойти? — спросил Аулглас.

— Понимаешь ли… — сказал Бейн. — Представляешь, что будет, если в этом штурме будет участвовать пятеро? И, если мы правы, это не имеет значения. Но если мы правы… то что еще мы можем предпринять? Бегать вокруг и кричать? Попытаться поднять армию? Давайте-ка выясним это теперь же.

— Как бы то ни было, стены дворца слишком высоки. И очень толстые, — сказал Писмайр.

— Ничто не остановит поуна, если он хочет куда-нибудь прорваться, — сказал Бейн. — Меня тоже!

— Я всегда так думал, — сказал Брокандо, во внезапно наступившей тишине. — А теперь знаю.

— Что знаешь, ради бога? — спросил Писмайр, совершенно потрясенный.

— Почему дьюмайи завоевали Ковер, — сказал король. — Это произошло потому, что время от времени они думали так же, как ты.

Через некоторое время Гларк спросил:

— Есть у кого-нибудь соображения, как попасть внутрь?