ГЛАВА 9

Дом недоумевал, что тут такого грандиозного. Это было, когда Ожерелье находилось еще в двадцати парсеках, а его звезды были видны сбоку.

Потом шаттл креапов подошел ближе.

Представьте себе бублик диаметром три миллиона миль. Представьте себе второй. Соедините их.

Ожерелье Звезд. А вокруг них кувыркается Минос, планета, составленная из тысяч астероидов, притащенных со многих сотен световых лет и сплавленных в единое целое. Это чудо – еще один артефакт Шутников, Лабиринт Минотавра.

В кабине, если не считать экранов и адаптируемых под разной формы тела кресел, было пусто. Снаружи шаттл казался гигантским, в несколько раз больше среднего грузового звездолета, и удивительно обтекаемым. Дом знал, что значительную часть этой массы составляют защитные экраны плюс двигатель, достаточно большой, чтобы поднять корабль на орбиту вопреки сокрушительному притяжению звезды. Но обтекаемость ставила его в тупик.

А потом вдруг его осенило: даже у звезд есть атмосфера.

На смотровом экране быстро росли светящиеся, соединенные кольца, пока внешние края не уползли за край видимости. Не было ничего утешительного в сознании того, что это всего лишь изображение, затемненное настолько, что кажется просто ярким. Инстинкт подсказывал, что они ныряют в самое сердце звезды.

– Рожденные солнцем, мы понемногу приближаемся к солнцу, – процитировал кого-то из древних Исаак.

Рассмеявшись, Дом расслабился. Ему показалось, он слышит приглушенный гул, отчасти похожий на рев пламени в солнечной короне. Разумеется, это было невозможно. Он только думает, что его слышит. Ну, конечно, это невозможно.

Наконец четкость пропала совсем, и экран превратился в болезненно белый квадрат. Хрш-Хгн дрожал от врожденного фнобского страха перед нефильтрованным солнечным светом. Дом вообразил себе, как звездолет плывет по сияющему морю, у которого нет горизонта, и решительно приструнил воображение, когда оно стало подбрасывать ему изображения механизмов, которые могли бы сломаться.

Когда появился плот, Дом сперва решил, что его обманывает зрение: он совсем не так представлял себе звездолеты креапов.

Художники и воображение рисовали плот, почти во всем сходный с платформами из бревен, которыми пользовались ловцы дагонов. Ну, может, на этом по палубе перекатывались несколько беззаботных креапов, а сам плот был открыт небесам и далеко внизу под ним распростерся желтоватый океан. Но креапы высшего порядка не могли жить под открытым небом, разве что в непосредственной близости сгоревшей почти до углей звезды, а плот Ожерелья был одним из первых, сконструированных для пребывания возле активной звезды, поэтому представлял собой просто невыразительную полусферу, зависшую плоской стороной вниз в чем-то, что на экране высвечивалось неплотной дымкой.

Шаттл мягко пришвартовался, и секция стены скользнула в сторону, открывая круглый серый туннель. Дружелюбный механический голос предложил следовать за ним. Дом настороженно двинулся первым.

Звук обрушился на него, точно удар дубиной. Не веря своим ушам, он перешел на бег. Ведь до него доносился шум моря.

Его Пушистость СРиигЕ +690° катился на пляж на ярких гусеницах. Он был крупный, много крупнее креапов низшего порядка, которые жили на Противу-солони. Его яйцеподобный скафандр был золотистым. Рядом с ним приплясывала улитка, на одном щупальце сидела голубая певчая птичка. Остановившись у линии прибоя, Его Пушистость стал терпеливо ждать.

Почувствовав, что касается ногой песка, Дом пошел в волнах. Теперь верховный креап уже не казался таким странным. Дом знал, что смотрит на существо, являвшееся вождем самой развитой расы, которая к тому же в десять раз старше человечества. Смотрит ли этот безликий овал на него? Что он видит?

Бронированное щупальце подало ему полотенце. Полотенце было кусачим и пахло лимонами.

– Хорошо искупался? – Высокий тенор материализовался без помощи видимых механизмов.

– Спасибо, очень, – сказал Дом. Разжав кулак, он показал креапу пурпурную ракушку.

– Противусолоньская чернильная каури, – сказал креап. – Прекрасная в своей простоте. Как тебе мой океан?

Дом оглянулся на волны. Прибой был подделкой. Горизонт был шедевром иллюзий и пролегал в сотнях метров от берега. Искусственное солнце садилось во вполне реальном великолепии. В алом ореоле висела вечерняя звезда.

– Убедительно, – сказал он.

Верховный креап вежливо рассмеялся и медленно повел его вверх по пляжу.

В этом заповеднике было больше суши, чем моря. И вновь креапы всего лишь переборщили со щедростью. По одну руку простерлась равнина, на которой золотая трава колыхалась до самых далеких гор, несмотря на расстояние, видных с кристальной ясностью. На таких величественных пиках не погнушались бы жить боги. По другую сторону начинался лес. Широкий ручей бил из-под скалы и петлял меж укрепленных корнями берегов, над водой скользила стрекоза, крупного терра-новского вида эшан. Между деревьев росла невысокая трава, из которой выглядывали цветы и в которой оставили свои следы кролики. Дом увидел куст пахучего фенхеля, а вокруг ближайших деревьев обвился дикий виноград. Вдалеке был виден вулкан.

– Следует ли рассказать тебе о фоновой проекции, скрытых устройствах, искусственном орошении? – невинно спросил Его Пушистость.

Дом потянул носом воздух. Пахло дождем.

– Я бы все равно вам до конца не поверил, – сказал он. – Если бы я выкопал тут ямку, что бы я нашел?

– Почвенный слой, одну-две окаменелости. Тщательно подобранные.

– А еще?

– Ах да, камень. Известняк на глубину трех метров.

– А ниже?

– Увы, на том иллюзия кончается, далее в следующем порядке идут машинный уровень, метр мономолекулярной меди, простая пленка окисленного железа, толика матричного поля. Мне продолжать?

– Уже достаточно, Ваша Пушистость.

– Тогда, быть может, продолжим прогулку? Я должен покормить карпов.

Позднее, когда золотые рыбины сплылись на звон латунного колокольчика, он сказал:

– Должна ли быть на это причина? Пусть ею будет то, что я изучаю человечество. Человечество Земли в частности. Хотя говоря это, я сознаю возможность недоразумения. Мне следовало бы сказать, что, прилагая усилия к изучению Совокупности, я стремлюсь делать это с точки зрения человека, понимаешь? Слова о том, что окружающая среда формирует сознание, сущая банальность, поэтому… – Он махнул щупальцем, обводя море, лес, дальние горы. – Разумеется, проще было бы переселиться на гуманоидный мир, но это было бы не так удобно.

Дом насильно заставил себя вспомнить, что у него под ногами полыхает природное горнило. Но креапы изучали еще и Ожерелье Звезд, причем с близкого расстояния, и Его Пушистость намекнул, что на плоту также проводятся и другие эксперименты.

– Шутники? – переспросил креап. – Разумеется, по мере сил я тебе помогу. Ты – наш первый гость не-креап. Тебе известны какие-нибудь пророчества в твоей культуре, касающиеся зеленого человека с морем в бутылке?

– Нет, – внезапно встревожась, ответил Дом. – А есть какие-нибудь?

– Мне о таких не известно. Однако это отличная пища для пророчеств. Ты должен понять, что мы не в том положении, чтобы дать обоснованный совет, нам прежде нужно несколько тысяч лет на изучение предмета. У тебя есть какие-нибудь конкретные вопросы?

– Креапы не потомки Шутников.

– Верно. Но это не вопрос, а утверждение.

– Ладно. Изо всех рас вы – самая древняя. Нельзя причислять к расам Шатогастра или Банк – они отдельные организмы. А следовательно, к Шутникам вы ближе всех. Я имею в виду по складу мышления. Нет, даже не поэтому. Я хотел сказать, по мировоззрению.

Креап рассмеялся.

– И каково же наше мировоззрение?

– Вы изучаете другие формы жизни. Могу я затронуть деликатную тему?

– Прошу, – сказало огромное золотое яйцо, и Дом покраснел.

– Ну, я встречал креапов прежде. Знаете, что мне всегда казалось в них странным? И в вас тоже, Ваша Пушистость. Вы так человечны. Хрш-Хгн – мой друг, но он фноб. Это то и дело проявляется, а ведь он большую часть своей жизни провел на Противусолони, среди выходцев с Земли. У него совсем иной подход к жизни, скажем, когда мы смотрим на одно и то же, а я вдруг понимаю, что он видит это с точки зрения другой расы. Но все креапы, кого бы я ни встречал, такого впечатления не производят.

– Мы живем на горячих планетах. У нас нет пола, мы имеем овальную форму. И мы гуманоиды? – спросил СРиигЕ + 690°.

– Крас! Человечество – это не тело, а состояние ума. В том-то и смысл. Я все спрашивал себя, почему знакомые мне креапы кажутся мне так похожими на меня самого, тогда как должны быть во всем чужими? Мне кажется, это потому, что все креапы, кого я встречал, сознательно пытались принять человеческую точку зрения. Они сначала гуманоиды и лишь потом креапы.

Дом смотрел в лицо яйцу, у которого не было лица. Наконец бестелесный голос произнес:

– В том, что ты говоришь, много здравого.

– На мой взгляд, вы это делаете, чтобы обрести большее понимание Вселенной, – продолжал Дом. – Люди видят одну Вселенную, фнобы – другую. Прошу прощения, я, кажется, то и дело употребляю не те слова. Они воспринимают вселенную по-разному. Так лучше?

– Это очень мудро. Прежде чем мы пообедаем с остальными, не хочешь ли кое на что взглянуть?

Ему подыскали яйцо-скафандр, снабженное простой панелью управления для гостей. Двигаться в нем было все равно что ехать в небольшом вертикальном автоклаве. Затем они перешли в главный отсек плота.

Потом Дом мало что мог вспомнить. Отдельные впечатления слились в какой-то коллаж: огромные, ползучие чудища Галактик, рев солнц и странное мерцание воздуха. Он помнил, как его привели на смотровую платформу, установленную в центре матричного змеевика, и предложили посмотреть вверх.

Округлая звезда, у которой был пришвартован плот, как раз проходила под орбитой своего двойника. На более холодной планете такое зрелище вдохновило бы десяток религий.

Сияющая дуга, лишь чуть ярче неба вокруг, двигалась по солярному небу.

Интересно, подумал Дом, знают ли остальные креапы, что в неумело управляемом скафандре сидит молодой человек, а не пьяный креап, – если креапы вообще пьют. Вероятнее всего, не пьют. А Дом от полученных впечатлений чувствовал настоящее опьянение.

Это ощущение сохранялось еще несколько минут после того, как он вернулся в заповедник. СРиигЕ не было нужды разъяснять, в чем урок. Через взаимопроникновение ему дали почувствовать, что значит быть креапом. Креап пытался сказать ему, что он прав. Мир креапов и мир людей разделяла целая Совокупность. Поэтому креапы пытались думать и чувствовать, как люди. Только так, по их мнению, можно было постичь Вселенную.

Но это новое знание дало Дому возможность понять и другое: официальная точка зрения на креапов ошибочна. Их считали расой, рожденной для науки. Креапы были невозмутимыми «хладнокровцами» Вселенной, воплощением анализа, расой разумных роботов, будь роботы тем, на что надеялись пионеры робо-техники. Но это было не так. К чему, собственно, стремилась одна существовавшая до жалостливой йоги секта? К первичной реальности? Вот оно. Креапы были мистиками Вселенной.

Они обедали под раскидистым персиковым деревом. Для Хрш-Хгна приготовили жаркое из чуть подгнивших маслянистых черных поганок, истинный деликатес. Исаак ел богатый крахмалом картофель с Единой Кельтики. Дому принесли со знанием дела приготовленное суфле из морепродуктов. Он начал подозревать, что креапы автоматически были знатоками во всем. Его Пушистость засасывал что-то из находящегося под давлением цилиндра в воздушный шлюз, расположенный приблизительно в том месте, где полагалось быть желудку.

– Какова твоя следующая цель? – спросил он.

– Минос, если вы сможете меня туда отвезти, – сказал Дом. – Мне нужен новый корабль, а я знаю, что там есть многорасовое поселение. К тому же я смог бы посхмотреть Лабиринт.

– Ты надеешься найти там какую-то зацепку? – вежливо спросил креап.

Фыркнув, Исаак больно ткнул Дома локтем в бок.

– Это была заковыристая литературная аллюзия, – сказал он. – Уже само название планеты…

– Знаю, – сказал Дом. – Буду надеяться встретить Минотавра. Что скажешь, Хрш?

– Э… нет, ничего, – сказал, поднимая глаза, фноб. – Мне просто пришло в голову, что я, кажется, попал в легенду.

Корабль они назвали «Один Прыжок Назад». Звездолетик был лучшим, что могла предложить небольшая верфь на Миносе. Автоповар здесь отсутствовал, что было очком не в его пользу, но матрица была тщательно отлажена, и кабина превышала размерами стенной шкаф.

– А почему «Один Прыжок Назад»? – спросил Исаак.

– Все дело в относительности, – сказал Дом. – Его полное имя должно было бы звучать «Один Прыжок так далеко вперед, что, будь Эйнштейн прав, корабль оказался бы у вас за спиной». Попробуй только уместить все это на идентификационной панели. Как ты думаешь, справишься?

– Сойдет и «Прыжок Назад», – уныло сказал Исаак. – Ведь и сам корабль породистым не назовешь.

Они шли через гуманоидную научную колонию к Лабиринту, ближайшая стена которого высилась над приземистыми куполами.

– Как тебе понравились креапы высшего порядка? – поинтересовался Хрш-Хгн.

– Примечательные, – уклончиво ответил Дом. – А тебе?

– Я познакомился с несколькими, пока тебя водили на экскурсию. Как ты и сам мог бы предположить, меня поразила их фнобность и твоя гипотеза о том, что каждая раса видит свое отражение в…

У входа в лабиринт к ним выкатилось небольшое серебристое яйцо, размахивая щупальцем со стопкой бумажек. Красноватый отблеск на глазном щитке указывал, что это креап самого низкого порядка.

– Пест! – зашипел из ниоткуда голос яйца. – Хотите купить карту? Без карты по Лабиринту не погуляешь. Составлена моим братом-по-яйцекладке с помощью настоящей аэросъемки!

– Отвали, жженые мозги! – заорал, с грохотом приближаясь к группке, крупный креап. – Позвольте сказать, сэр и фрсс, я вижу, что вы взыскательные господа и вам понадобится карта. У меня есть одна, сэр и фрсс. Подобные не часто встретишь.

– Мне нужна карта? – спросил Дом.

– Не обязательно, – сказал фноб, который уже бывал в Лабиринте раньше. – Но из них получаются отличные сувениры!

Еще десяток торговцев картами, неуверенно покачиваясь, катили за ними, пока они не вошли в Лабиринт.

Шутники откололи шутку. Временами какой-нибудь исследователь указывал, что Лабиринт скорее всего как таковой не замышлялся, но никто не мог придумать другого логичного объединения этой постройки. Дом не удивился, когда шедшие по обеим сторонам от него спутники вдруг растворились. Хрш-Хгн предупредил его о таком эффекте Лабиринта. Что-то в мономолекулярных стенах создавало отдельную Вселенную для каждого индивидуума. Вот почему, как только индивидуум входил в Лабиринт, карты и аэроснимки утрачивали какой-либо смысл. Собственная карта Дома могла быть совершенно точной – только для Дома.

Однажды он увидел размытый силуэт Хрш-Хгна, вышедшего из одной стены и исчезнувшего в другой. Дом с силой постучал по стене, а потом, оглянувшись, не видит ли кто, провел лучом дезинтегратора по белой поверхности. Она даже не нагрелась. Для иллюзии она казалась слишком уж материальной.

Центр он нашел через десять минут прогулки быстрым шагом. Меч-память был еще настроен на «дезинтегратор», а палец касался курка, когда к нему с улыбкой повернулся Уэйс.

– Вижу, ты меня ждал, – любезно сказал он. Дом выстрелил. Уэйс наградил его обиженным взглядом и вытянул руку. С его ладони метнулась к Дому все разрастающаяся, преломляющая свет сфера – и исчезла.

– Первый раунд, – сказал Уэйс. – На мне гасящая колебания матрица, но у тебя-то что?

– Кто вы? – спросил Дом, щелком превращая подарок Кородора в кинжал.

– Уэйс с Земли. – Остановившись, он бросил кинжал назад Дому. – Боюсь, ты затупил клинок, – продолжал он. – Но бросок был недурен.

– Следующим моим вопросом было, пришли ли вы меня убить, но задавать его довольно глупо, верно?

– Верно, – согласился Уэйс. – Мне как будто ничего не удается, но я должен продолжать пытаться, иначе зачем еще существует свобода воли?

– А объяснения какие-нибудь последуют?

– Конечно. Ты сам должен сознавать, что Вселенная недостаточно велика, чтобы люди ужились в ней с Шутниками. Кое-кто боится, что Шутники могут объявиться с минуты на минуту.

– Они ожидают увидеть монстров со сверхмозгами?

– Думаю, они скорее ожидают увидеть богов. Со сверхумными монстрами еще можно справиться, а вот боги – совсем другое дело. Никому не хочется быть расой рабов. Да, кстати, у меня для тебя кое-что есть.

Отодвинув нагрудную пластину, робот бросил Дому Ежа. Из безопасного убежища на плече хозяина завыл, грозя отомстить Уэйсу, а после нырнул под рубашку Дома.

– И еще кое-что… – сказал робот, сперва похлопав по рюкзаку, потом пошарив за нагрудной пластиной. – Прошу прощения за задержку, сам знаешь, нужная вещь всегда умудряется куда-то подеваться. Ах да, вот она.

Дом невольно поймал маленькую серую сферу. На ощупь она была теплая. Уэйс пристально за ним наблюдал.

– Это матричный двигатель без змеевика, – сказал он. – К настоящему моменту тебе уже должно было снести голову взрывом. Сам знаю, не слишком элегантное решение.

Дом швырнул шар в ближайшую стену. Вспыхнув на мгновение отраженным светом Ожерелья, шар со стуком приземлился в соседний проход. И тут Уэйс налетел на него с разбегу.

Вес робота придавил Дома к земле. Откатившись назад, Дом попытался сбросить нападающего и вынужден был метнуться в сторону, когда в пол Лабиринта врезался кулак. От удара искусственная кожа треснула. Уэйс с ходу трасформировал прямой удар в боковой, и кончик пальца располосовал кожу на виске мальчика.

С пронзительным воем выскочил Еж, стараясь попасть когтями в глаза. Уэйс легко от него отмахнулся и, отпрыгнув назад, размял пальцы.

– Я отказываюсь верить в неуязвимость, – сказал он. – Давай возьмемся за дело всерьез.

Матричный двигатель взорвался. Лабиринт откликнулся глухим эхом.

Уэйса подхватило как куклу и швырнуло о стену, одна размахивающая нога случайно ударила Дома в грудь.

Высоко в искусственном небе заходил на посадку звездолет.