Глава 7

Я сижу на лужайке перед родительским домом. Рядом со мной — самодельный плакат: «МЫ, ЗОМБИ, ПРОТИВ РАСЧЛЕНЕНИЯ».

В нашей округе из нежити я единственный, и написать следовало «Я, ЗОМБИ, ПРОТИВ РАСЧЛЕНЕНИЯ», однако я решил, что множественное число добавит веса моему посланию.

Плакат висит на щите, приколоченном к жерди высотой фута четыре, а жердь воткнута в землю. Изготовить и прибить плакат мне помогала мама. Подозреваю, что она понятия не имела о том, для чего он мне понадобился. Наверное, решила, что мне захотелось заняться чем-то интересным. Она и раньше никогда не отказывалась пособить мне в любом школьном проекте и в этот раз тоже с энтузиазмом взялась за дело. Конечно, когда я попытался обнять ее, она испуганно вскрикнула, а от моего чиха ее чуть не вырвало — у меня из носа случайно вылетел кусочек мозга. Но в остальном мы, как сейчас говорят, провели время приятно и с пользой.

Чудесный день для выражения протестов. Небо ясное, светит солнышко, и со всех сторон несется брань.

Из проезжающего мимо автомобиля подростки выкрикивают оскорбительные комментарии: и разложившийся-то я выродок, и гнусь страхолюдная, и гребаный мертвяк. Улыбаюсь и машу в ответ правой рукой, будто их слова меня не волнуют.

Прошел почти час, и за это время мимо промчалось с полдюжины машин. Большинство людей не обращают никакого внимания, однако некоторые находят время остановиться и щелкнуть меня на телефон или осыпать ругательствами и сочетающимися со словом «зомби» эпитетами, а заодно и всякой другой подвернувшейся под руки дрянью. Согласен, мое обращение читают только те, кто живет по соседству или на одной улице с моими родителями. Но если зомби устраивают общественные беспорядки, они тем самым ставят под угрозу свое существование. Пока я нахожусь на территории родительских владений, я могу делать заявления без особого риска для себя. Вряд ли в моих силах повлиять на чье-либо мнение, однако если учесть, с какими трудностями нам приходится сталкиваться, то нужно с чего-то начинать.

Несчастных зомби не только калечат и расчленяют. Их используют как манекены для краш-тестов, части тел сдают на органы, а что не пригодилось — оставляют гнить в различных условиях в рамках исследований для целей судебной медицины. Вдобавок ко всему — будто вышесказанного недостаточно — мы не можем голосовать, нам не выдают водительские права, кредиты, и государственных постов нам не видать как своих ушей. В магазины, рестораны, кинотеатры и другие общественные места, где мы можем потревожить живых, нас не пускают. Не берут на работу и не ставят на учет по безработице, продуктовые талоны не выдают. Приюты для бездомных — и те закрывают перед нами двери.

Я никак не могу этого понять: ведь мы остаемся теми же, кем были до смерти. Нуждаемся в безопасности, дружбе, любви. Смеемся и плачем, испытываем эмоциональные переживания. Нам нравится слушать «Топ 40» и смотреть по телику реалити-шоу. Конечно, на нас лежит клеймо позора — есть мнение, что мы питаемся человеческой плотью (спасибо Джорджу Ромеро). Однако неголливудская нежить обычно людей не ест.

Время от времени ходят слухи о каком-нибудь дегенерате-зомби или парочке его собратьев, схомячивших бродяжку, соседа или почтальона. Почта — учреждение федеральное; и глазом не успеешь моргнуть, как дело приравняют к государственному преступлению. Впрочем, разницы никакой. Сожри ты любого из живых, даже если он вовсе и не сотрудник государственного ведомства, — и твоя башка мигом окажется на столе у преподавателя курсов повышения квалификации пластических хирургов.

Из дома с табличкой «Продается», стоящего на другой стороне улице, выходит за почтой сосед. Он хватает с земли несколько камней, составляющих часть безупречного ландшафтного дизайна его участка, и швыряет в меня. Два летят мне в грудь, один — в голову, и при каждом попадании сосед издает победоносный вопль.

Почему людей так колбасит, когда воскресают мертвые? Да, наше присутствие отнюдь не повышает стоимость их недвижимого имущества, и большинству живых мы кажемся омерзительными, но могли бы уже и привыкнуть.

Зомби существуют многие десятилетия. Со времен Великой депрессии они обитают чуть ли в каждом поселении, и их трудно отличить от местных бездомных. Многие переезжают на побережье и в крупные города: там проще затеряться.

Больше всего зомби на душу населения в Нью-Йорке, а из всех штатов самой высокой численностью оживших мертвецов славится Калифорния. Вообще, что касается нежити, наиболее терпимыми и прогрессивными считаются штаты Западного побережья. На юге зомби почти не встречаются — жара способствует распаду тканей. К тому же в регионе, настроенном против разного рода меньшинств и аутсайдеров, мы скорее всего будем как бельмо на глазу.

Хоть до 1930-х годов в официальных документах о существовании зомби в Соединенных Штатах не упоминается, есть свидетельства очевидцев воскрешения еще со времен гражданской войны. Однако активно реагировать на увеличение популяции зомби общество начало лет двадцать назад. По всей стране появляются филиалы «Анонимной нежити», создаются неизвестные доселе местные общины зомби, и мы все больше добиваемся признания среди людей — если отказ в предоставлении основных прав человека можно назвать «признанием».

Мимо проходит женщина с пуделем — совершают вечерний моцион. Машин на улице мало, а собачка, судя по всему, воспитанная — идет рядом с хозяйкой без поводка. Заметив меня, подбегает обнюхать. Рабочей рукой я только и могу, что отпихнуть ее. Хозяйка тут как тут, и собака заливается лаем.

Я-то рассчитывал на несколько иное внимание.

— Камилла, фу! — кричит женщина. — Плохая девочка, плохая…

Когда до нее доходит, что я — зомби, она пятится, не в силах скрыть отвращения. Пытаюсь объяснить, что не причиню ей вреда, но издаю лишь хрипы и угрожающее сипение, из-за которого люди обычно от меня шарахаются.

Женщина с визгом улепетывает. Мгновение спустя Камилла прекращает лай, карабкается на меня и писает мне на колени, а затем припускает вслед за своей хозяйкой.

Вот тебе и выступил с протестом.