Глава 12
…тридцать два… тридцать три… тридцать четыре…
В кабинете психотерапевта я опять наблюдаю, как электронное табло красными цифрами отмеряет тишину. Уже почти пять минут я сижу в кресле; Тед расположился справа чуть позади меня, стучит ручкой по блокноту и втихаря корчит рожи. Морщин у него сегодня меньше, чем в прошлый раз — значит, сделал еще одну инъекцию ботокса.
В углу шипит освежитель, и воздух наполняется ароматом сирени.
— Что вы чувствуете сегодня, Эндрю?
Задумавшись на мгновение, царапаю на доске: «Беспокойство».
Проходит еще две минуты. Если мы так и просидим, то уж лучше бы я остался дома — сейчас показывают «Мистическую пиццу».
…семнадцать… восемнадцать… девятнадцать…
— На предыдущем сеансе вы тоже жаловались на беспокойство, так?
По крайней мере теперь понятно, что он делает какие-то записи. Или просто проецирует на меня собственную тревогу. Еще бы — он ведь один на один с зомби.
— Наверное, нам стоит выяснить причины, — предлагает Тед.
Я вздыхаю. Неужели трудно понять — тот, кого объявили отщепенцем, и кто целыми днями только и делает, что смотрит кабельное телевидение, пьет вино и жаждет получить свободу, по закону ему не полагающуюся, может время от времени испытывать беспокойство! Я сделал все возможное, чтобы свыкнуться со своим положением и теми переживаниями, которые оно за собой влечет.
Хелен любит повторять: «ПРИМИТЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ТАКОЙ, КАКАЯ ОНА ЕСТЬ».
И я пытаюсь. Однако после Хэллоуина мириться с действительностью мне стало труднее. Думал, пройдет, но не тут-то было. Несколько дней назад родители уже улеглись спать, а я вдруг очутился на улице: бродил по оврагу и едва успел вернуться в погреб до комендантского часа. Такое впечатление, что ищу чего-то и не могу понять, чего именно.
В идеале психотерапевт должен помочь вам разобраться в себе и понять свое поведение. Свои мотивы и желания. Подозреваю, что большинству живых, кому необходима такая помощь, не приходится сидеть в кабинете у насквозь пропитанного консервантами, эгоцентричного доктора, который убежден, что личностный рост обеспечивает пластическая хирургия.
Тед опять постукивает ручкой и строит гримасы. Снова смотрю на часы: секунды превращаются в минуты, с минутами уходит час… Начнет он все-таки исследовать причину моего беспокойства или нет?
— Каким было ваше детство?
Закатываю глаза. Интересно, скольких пациентов он довел до самоубийства?
Раздумываю, не ограничиться ли дежурным ответом. «Прекрасным» или «Обычным» — вежливо и обтекаемо. Таким на самом деле и было мое детство. Отец работал. Мама вела хозяйство. Энди ходил в школу, занимался спортом и практически не создавал проблем, — по крайней мере, обходилось без скандалов, катастроф и прочих ужасов. Отвергаю этот сценарий и пишу: «Я испытывал насилие».
— Правда? — спрашивает Тед.
Неправда. Ну и что?
— Сексуальное или эмоциональное?
«И то, и другое».
Тед что-то пишет и снова тарабанит ручкой.
Из освежителя со свистом выходит следующая порция сиреневого аромата. Лично я выбрал бы лаванду. Ну или гардению.
— Как вам сейчас живется с родителями?
«Замечательно».
— Замечательно? — Тед поднимает бровь.
Впервые я так весело провожу время с живым, и мне трудно усидеть с серьезным выражением лица.
— Не возникает чувства обиды или враждебности?
«Нет», — пишу я.
— Интересно. — Тед делает еще немного бесполезных записей.
…сорок два… сорок три… сорок четыре…
— Чем вы занимаетесь с родителями в свободное время?
«Играем в пачизи».
— В пачизи? — переспрашивает Тед, словно впервые слышит это слово. — Вы играете с родителями в пачизи?
«И в твистер».
