Глава 7
Характер шумеров: побуждения, мотивы и ценности
Научные изыскания в области шумерской культуры и цивилизации в целом практикуют сугубо дескриптивный подход к предмету. Шумерская культура, как правило, дробится на несколько аспектов: социальный, политический, экономический, административный, правовой, религиозный, технологический, художественный и литературный. Каждый из этих подразделов затем описывается с определенной степенью подробности в зависимости от наличия материала и конкретной цели исследований. Редко шумерскую культуру оценивают с психологической точки зрения, т. е. с позиций характера и личности людей, ее создавших. Чтобы помочь восполнить этот пробел, в течение нескольких последних лет я посвятил серию исследований психологическим аспектам шумерской цивилизации, опираясь в основном на материал литературных документов. В статье под названием «Соперничество и превосходство: две доминанты шумерской культурной модели» я сделал попытку выделить и описать одно из главных мотивационных побуждений шумерского поведения, стремление к главенству и превосходству с упором на соревнование и успех. В статье «Любовь, ненависть и страх: психологические аспекты шумерской культуры» я показал значение любви, ненависти и страха как мотивационно-эмоциональных побуждений шумерского поведения. В этой главе я попробую суммировать результаты этих двух работ. Нельзя утверждать, что представленные здесь выводы носят предварительный или пробный характер; даже в литературных текстах, сохранившихся в полном объеме, невозможно понять все, не говоря уже о текстах – а их большинство – со многочисленными пробелами и повреждениями. Тем не менее можно уверенно сказать, что, по крайней мере, некоторые результаты, приводимые в этой главе, достоверны и смогут выдержать испытание временем.
Начнем с трех эмоциональных побуждений, которые мотивируют немало человеческих ценностей: любовь, ненависть и страх. В шумерском языке «любовь» – сложное слово, буквально означающее «мерить землю», «распределять участок», и процесс превращения этого понятия в «любовь» неясен.
Как и у человечества в целом, любовь у шумеров являлась эмоцией, разнообразной по характеру и силе. Страстная, чувственная любовь между полами обычно завершалась браком. Была любовь мужа к жене, родителей к детям, любовь друг к другу членов одной семьи, дружеская привязанность, любовь между богами, царями и людьми. Начнем с природной страстной шумерской любви между «мужем и девой».
Хорошо известно, что брак в древнем Шумере, как и вообще на Ближнем Востоке, был спланированной акцией практического свойства, когда каждый тщательно взвешенный шекель значил больше, чем любовный пыл. И все же есть бесспорные свидетельства того, что до свадьбы хватало разного рода ухаживаний; конечно, все происходило тайно и было тем слаще. Весьма наглядный пример дан в стихах с таблички из собрания Хилпрехта в Университете Ф. Шиллера в Йене. Ее вполне можно озаглавить «Любовь способ найдет, или Как провести мать». Два героя поэмы – это Инанна, Царица Небес, шумерская Венера, и Думузи, ее возлюбленный и будущий супруг. Это стихотворение, обозначенное самим древним поэтом как тиги, т. е. исполнявшееся речитативом, вероятно, под аккомпанемент лиры, разделено на две части. Первая часть начинается монологом Инанны, в котором она вспоминает, как однажды, когда она невинно пела и танцевала где-то на небесах, ей повстречался Думузи. Он взял ее за руку и обнял. Она умоляла его отпустить ее, потому что не знала, как сохранить любовь втайне от матери Нингаль, жены бога луны Сина. Тогда Думузи предлагает ей обмануть мать, сказав ей, что Инанна провела долгие часы с подругой на городской площади. Решив, что предлог найден, они предаются любви при лунном свете. Вот как об этом говорит сам поэт:
Вчера ночью, когда я, царица, сияла ярко,
Вчера ночью, когда я, царица небес, сияла ярко,
Когда я сияла ярко, танцевала,
Когда я пела, а лунный свет в это время озарял (?) ночь,
Он встретил меня, он встретил меня,
Господь Кули-Анна (Думузи) встретил меня,
Господь вложил свою руку в мою,
Ушумгаль-Анна (Думузи) обнял меня.
Затем следует довольно приветливый, нежный, амурный тет-а-тет между влюбленными, Инанна молит:
Ну же (?), теперь отпусти меня, мне нужно домой,
Кули-Энлиль, отпусти меня, мне нужно домой,
Что мне сказать, чтобы мать мою обмануть?
Что мне сказать, чтобы мать Нингаль обмануть?
Это не убеждает Думузи, у него есть готовый ответ:
Я скажу тебе, я скажу тебе,
Инанна, самая лживая из женщин, я скажу тебе,
(Скажи) «Подруга увела меня с собою на площадь,
Там музыкант (?) развлекал (?) нас танцем,
Песню, такую прекрасную, пел он для нас,
В радости мы скоротали с ним время»;
С этим обманом предстанешь пред матерью,
Мы же пока в лунном свете напьемся любовью,
Я постелю (?) тебе ложе, чистое, сладкое, достойное,
День тебе сладкий несет исполнение радости.
Вторая часть представляет собой монолог Инанны. Неудивительно, что после проведенной вместе ночи утех они с Думузи договорились пожениться. Первая часть станцы не сохранилась; сохранившаяся часть текста продолжается с того места, когда Инанна с радостью сообщает, что Думузи готов говорить с ее матерью, вероятно, просить ее руки. Стихотворение вполне закономерно заканчивается восторженным славословием Инанны в адрес своего жениха и будущей жертвы ее страшного гнева.
Я (Инанна) пришла к воротам матери,
Шествуя радостно,
Я пришла к воротам Нингаль,
Шествуя радостно,
С моей матерью он (Думузи) поговорит,
Окропит кипарисовым маслом полы,
С моей матерью он (Думузи) поговорит,
Окропит кипарисовым маслом полы,
Он, чей дом ароматен,
Чье радостно слово.
Мой повелитель чистых, приятных ветвей,
Ама-Ушумгаль-Анна, зять Сина,
Мой повелитель, сладко твое восхожденье,
Вкусны растенья твои и травы равнины,
Ама-Ушумгаль-Анна, сладко твое восхожденье,
Вкусны растенья твои и травы равнины.
Хотя в этом стихотворении Инанна и Думузи держат любовь в секрете и даже собираются обмануть мать Инанны, существует другая версия их романа, по которой Думузи ухаживает за своей невестой открыто и с полного одобрения ее матери. Согласно этому мифу, пастух Думузи приходит к дому Инанны и просит принять его. По совету матери, она омывает и умащивает тело, надевает царские одежды, украшает себя драгоценными камнями и выходит к Думузи. Они радостно обнимаются и, возможно, совокупляются.
Еще в одной версии повести о любовных отношениях и браке Думузи и Инанны существенным условием является согласие отца Инанны, бога луны Сина. Согласно этому стихотворению из двух станц, Инанна, украсив разные части тела драгоценными камнями и металлами, встречается с Думузи в гипаре храма Эанна в Эрехе. Ей не терпится сразу же возлечь с ним на ложе, но вдруг ей приходит в голову, что желательно испросить согласия на то отца; во всяком случае, она посылает к отцу гонца с просьбой позволить им с Думузи наслаждаться.
В то время как три приведенные выше версии любовной истории свидетельствуют о том, что Инанна относится к Думузи не менее (а порой и более) нежно и страстно, чем он к ней, совершенно обратную картину мы находим в другом шумерском произведении спорного литературного жанра. Согласно мифу, изложенному в форме небольшой пьесы, Инанна на самом деле влюблена в земледельца Энкимду, а не в пастуха Думузи. Несмотря на настойчивые старания своего брата, бога солнца Уту, Инанна поначалу категорически отвергает Думузи и меняет свое отношение только после сердитой и агрессивной речи Думузи, в которой ему удается доказать превосходство своего имущества по сравнению с имуществом Энкимду. Думузи до того взволнован выбором Инанны, что готов драться с соперником, Энкимду, и, только когда тот успокаивает его дружелюбными словами и обещаниями, соперники мирятся.
Страстный роман предшествовал не только браку Думузи и Инанны. Энлиль, верховное божество шумерского пантеона, «юноша» Ниппура, с первого взгляда полюбил Нинлиль, «девушку» Ниппура, увидев ее на берегу после купания в «чистых водах» Нинбирду, реки Ниппура. Когда она отвергла его пылкие притязания, он отправил своего слугу Нуску за лодкой; в лодке он взял Нингаль силой, и она зачала бога луны Нанну. За этот акт насилия пятьдесят великих богов приговорили его к нижнему миру, но верная Нингаль последовала за ним и родила ему еще троих детей. Вскоре они поженились, и во всех шумерских литературных источниках Нингаль почитается как преданная и уважаемая жена.
Богу бедуинов Марту не пришлось насиловать свою избранницу Аднигкишар, дочь Нумушды, бога-покровителя города Казаллу. Когда на пире богов в городе Актаб Марту высказал пожелание взять ее в жены, она с радостью согласилась, хотя подружка настойчиво отговаривала ее, поскольку Марту сопутствовала слава такого рода:
Житель палатки, гонимый дождем и ветром, (не знает?) молитв,
Оружием он прорубает жилье в горе,
Спорщик большой, он воюет против земель, никогда не сгибает колен,
Ест он мясо сырое,
В жизни жилья не имел,
А умрет – погребен он не будет.
Наконец, та важная роль, какую любовь и секс играли до брака, по крайней мере иногда, отражена в любовных песнях, предназначенных к исполнению жрицами, избранными в невесты царю во время церемонии hieros-gamos, происходившей под Новый год. До нас дошли две такие песни, и обе они полны чувством страстной любви и любовного экстаза. Вот одна из них, адресованная царю Шу-Сину его «невестой»:
Жених, сердцу любезный,
Божественна красота твоя, мой милый,
Лев, сердцу любезный,
Божественна красота твоя, мой милый.
Ты покорил меня, я трепещу перед тобой,
Жених, ты поведешь меня в спальню свою,
Ты покорил меня, я трепещу перед тобой,
Лев, ты поведешь меня в спальню свою.
Жених, дай приласкаю тебя,
Драгоценные ласки мои слаще меда,
В спальне, исполненной меда,
Дай насладиться гордой твоей красотой,
Лев, дай приласкаю тебя,
Драгоценные ласки мои слаще меда.
Жених, я доставила радость тебе,
Скажи моей матери, она даст тебе изысканных блюд,
Скажи отцу моему, он тебе дары принесет.
Дух твой – я знаю, как поддержать твой дух,
Жених, спи до рассвета в доме у нас,
Сердце твое – я знаю, как радовать сердце твое,
Лев, спи до рассвета в доме у нас.
Ты, оттого что ты любишь меня,
Научи испросить меня ласки твоей,
Господин мой, бог мой, защитник,
Мой Шу-Син, что радует сердце Энлиля,
Научи испросить меня ласки твоей.
Твое место прекрасно, как мед, возложи на него (свою) руку,
Возложи (свою) руку, как одеяние гишбан,
Оберни (своею) рукою, как одеянием гишбан-сикин.
Таким образом, есть основания полагать, что не все браки в Шумере свершались по расчету и что хотя бы в некоторых случаях их движущей силой были любовь и желание. Поэтому неудивительно существование шумерской пословицы:
Бери жену по выбору,
Роди ребенка по сердцу.
Похоже, брак был нелегкой ношей для шумера, как явствует из пословицы:
Кто не имел ни жены, ни дитя,
Тот не знает аркана.
Более того, шумерский муж частенько страдал от невнимания, говоря об этом так:
Женя ушла в святилище,
Мать ушла на реку,
А я, один, умираю с голоду.
Временами шумерский муж жалеет, что женился, как видно из следующих строк:
Для его удовольствия – брак,
А подумав немного – развод.
Была ли любовь до брака или не было, однажды женившись, чета погружалась в рутину, повседневность, в которой любовь все больше и больше отходила на задний план. Если и так, что-то все же сохранялось, и выражения вроде «возлюбленный муж» или «возлюбленная жена» не так уж редки в шумерских источниках. Так, например, в поэме «Гильгамеш, Энкиду и нижний мир» Гильгамеш дает совет своему верному слуге Энкиду, готовому сойти в подземный мир за пукку и микку Гильгамеша:
Не целуй любимую жену,
Не ударь ненавистную жену,
Не целуй любимого сына,
Не ударь ненавистного сына.
Или же, когда царь Ур-Намму, почив и сойдя в нижний мир, не находит покоя и разражается длинной горькой жалобой, отчасти из-за жены, которую он более не может прижать к груди, и дитя, которое он не может более тешить на коленях. Царя часто называют «возлюбленным мужем» Инанны. В вотивные надписи муж нередко включает жену и детей, т. е. он посвящает объект божеству, ратуя не только за свою жизнь, но и за жизнь жены и детей.
Мы вплотную подошли к теме семьи, основной ячейки шумерского общества. То, что члены семьи были тесно связаны узами любви, уважения, семейными обязательствами, ясно из пословицы:
Жизнь человека – пустой сундук;
башмак – глаз человека,
жена – будущее человека,
сын – прибежище человека,
дочь – спасение человека,
невестка – проклятие человека.
А также из фрагмента плача:
Буря, что матери не знает, буря, что отца не знает,
Буря, что жены не знает, буря, что дитя не знает,
Буря, что сестры не знает, буря, что не знает брата,
Буря, что не знает друга, буря, что подруг не знает.
И из следующего фрагмента с описанием плачевного состояния города Ур в соответствии с решением разгневанных богов:
Мать не станет о сыне заботиться,
Не воскликнет отец: о жена моя!
Не сидеть на коленях любовнице,
Не ласкать на коленях детей своих.
Сходным образом, когда шумерский «Иов», разбитый страданием и горем, обращается к своему личному богу, своему «ангелу-хранителю», отцу, его породившему, он призывает свою семью присоединиться к его слезам и жалобам:
Внемли, да не остановит мать, родившая меня, мои мольбы тебе,
Да не слетят с губ сестры моей счастливые песня и напев,
Да взывает слезно о бедах моих пред тобою,
Да возрыдает жена моя о муках моих,
Да оплачет судьбу мою горькую плакальщик!
Показательны в этом отношении и более или менее стереотипные описания гала, существ нижнего мира, злых, черствых, кровожадных демонов, которые
Отбирают жену у мужа с колен,
Отнимают дитя от груди кормилицы;
или, выражаясь более пространно, которые
Не даруют счастья коленям жены,
Не целуют упитанное дитя,
Забирают сына у мужа с колен,
Уносят невестку из дома свекра.
Переходя от темы семьи в целом к отношениям детей и родителей, из приведенного отрывка очевидно, что для шумерских родителей была естественной любовь и забота о детях, а для детей – любовь и почтение к родителям. В эссе об эдуббе, посвященных шумерским школам и их работникам, отношения между отцом и сыном, в частности, представлены как близкие, доверительные и полные участия. В шумерских мифах наставление и совет родителей во благо и процветание детей является общепринятым и типичным. Богиня Нинмах, мать бога бурь Нинурты, полна сострадания к сыну, совершавшему опасные, героические деяния в борьбе с чудовищами Кура, до такой степени, что не могла отдыхать и спать, пока сама не отправилась в Кур, несмотря на «страх и ужас битвы», разразившейся там. Даже животные представляются шумерам нежно любящими своих детенышей. Любовь коровы к теленку стала общим местом в литературе. Любовь суки к своему кутенку восхитительно выражена краткой пословицей: «Вот что… (?) сказала сука: «Рыжие или пестрые, малыши мои всяко мне дороги!»
Даже птица-чудище Имдугуд и его жена поднимают жалобный крик, когда, прилетев к гнезду, не находят там своего птенца.
Вероятно, столь же близкими и теплыми, как у родителей с детьми, были отношения между братом и сестрой. Особенно отношение брата, принимавшего иногда на себя роль отца. Например, Инанна обращается к своему брату Уту за помощью, когда ее священное дерево в Эрехе одолевают змея, птица Имдугуд и вампирша Лилит. Когда приходит время Инанне выбирать себе мужа, именно ее брат Уту пытается направить ее выбор и убедить ее, ради ее же блага, выйти замуж за Думузи, а не за бога земледелия Энкимду. Когда садовник Шукалле-туда пытается уйти от мести Инанны, он следует совету отца и «пребывает вблизи городов своих братьев»; и, поскольку слово «братья» относится здесь к «черноголовым» людям в целом, налицо факт, что именно благодаря восприятию людей братьями друг другу Шукаллетуда остался цел и невредим. Когда Марту осадил город Эрех, Энмеркар посылает Лугальбанду к своей «сестре» Инанне в Аратту за помощью. Когда Думузи схватили демоны, он молит Уту превратить его в газель, чтобы он смог «унести свою душу» к глубоко и нежно любившей его сестре, богине Гештинанне. Когда Энки заболел, и смягчившая гнев Нинхурсаг принимается за его лечение, она постоянно нежно спрашивает его: «Брат мой, что болит у тебя?»
Судя по пословице «Дружба на день, родство на век» (буквально: «дружба длится день, родство длится всегда»), дружеская привязанность была не столь сильна, сколь кровное родство. Тем не менее дружба и преданность высоко ценились в Шумере. Дружба Гильгамеша и Энкиду стала легендарной и вошла в пословицы на всем Ближнем Востоке. Друзья Лугальбанды были глубоко озабочены его опасным путешествием в Аратту, во время которого ему предстояло перейти высокие горы и переправиться через коварную реку в Куре. Когда во время похода граждан Эреха в Аратту Лугальбанда смертельно заболел на холме Хурум, его опечаленные друзья покинули его только после всевозможных попыток воскресить его и убедились в тщетности своих надежд. Но даже при этом они дали себе слово забрать его тело на обратном пути в Эрех. Боль и страдание шумерского Иова немало обязаны тому обстоятельству, что друзья и союзники предали его.
Что касается божественной любви, т. е. любви бога к человеку, следует помнить, что, по крайней мере, в теории шумерские теологи учили, что человек создан богами с единственной целью обслуживать их, из чего следует, что отношения бога и человека сводились к отношениям хозяина и раба. Но религиозное чувство и опыт редко согласуются с теорией и теологией, и любовь к человеку по образцу отцы – дети, а также муж – жена – явления нередкие в шумерских документах. Начнем с того, что существовала доктрина личного бога – «своего бога» адепта, которого он почитал отцом и матерью. Именно любовь Инанны к Эреху и его гражданам заставила ее пойти в Эреду и привезти оттуда ме, «божественные законы», в «небесном челне», хотя это было опасно. В литературном жанре плача боги снова и снова проявляют любовь и заинтересованность. Нингаль, жена бога луны, например, изображается авторами «Плача о разрушении Ура» как скорбящая, взывающая к Ану и Энлилю и умоляющая их не губить ее город и людей. Согласно другой ламентации об Уре, сам Нанна умоляет Энлиля пощадить его город и людей. Когда был решен вопрос о неизбежности потопа, Нинту зарыдал, а Инанна оплакала судьбу своих людей. Даже Энлиль, беспристрастный законник, бывает благосклонным и по-отечески любящим божеством.
Иногда боги проявляют любовь, привязанность и сострадание к отдельным смертным. И Ан и Энлиль опекали героя легенды о потопе Зиусудру, даровав ему бессмертие и приняв его в обитель богов, «место, где восходит солнце». Осажденный войсками Марту в Эрехе Энмеркар послал Лугальбанду с мольбой о помощи к «сестре» Инанне в Аратту, и в его послании есть такие слова:
Если она (Инанна) любит город (Эрех), но ненавидит меня,
Почему должна она связывать город со мной?
Если (наоборот) она ненавидит город, но любит меня,
Почему должна она связывать с городом меня?
Лутальбанда, смертельно больной, покинутый на горе Хурум, поднял глаза к небу и воззвал, рыдая, к богам Уту, Инанне и Сину, и в каждом отдельном случае, даже обращаясь к Инанне, он взывал к божеству, как к «отцу, породившему его». Когда Гильгамеш принес дары богу Уту и попросил его поддержки в путешествии в «Страну Жизни», поэт пишет:
Уту принял слезы его как подношенье,
Будучи «муж милосердный», он проявил милосердье.
Согласно другой поэме, Гильгамеш – «возлюбленный принц Ана». Гудеа, человек, «которого любит Нингирсу», взывает к богине Гатумдуг:
Матери нет у меня, ты моя мать,
Отца нет у меня, ты мой отец.
Царь Шульги – возлюбленный Нинлиль. Его сын Шу-Син – любимец Энлиля, тот его избрал «возлюбленным сердца своего». Наконец, начиная со времени Энмеркара до постшумерского периода, все цари Шумера во всех шумерских документах значатся как «возлюбленные мужья» Инанны; все они мистически связаны с Думузи, древним обожествленным царем города Эрех, который, согласно шумерским мифографам, был женат на Инанне и, по одной из версий, был отдан демонам в нижний мир. силой шумерской мысли и действий. Любовь к городу-государству была более ранней во времени, и любовь к Шумеру в целом так никогда полностью и не вытеснила ее. Жители города назывались его «сынами» и считались единым неделимым целым. Обычно они гордились городом, богом и правителем и были всегда готовы встать на его защиту с оружием в руках. Вражда между городами-государствами, ставшая своего рода причиной падения Шумера, велась постоянно и ожесточенно. Они упорно не желали отказаться от своей независимости. В какое точно время Шумер стал восприниматься единым политическим целым, поделенным на многочисленные города-государства, остается неясно; возможно, это случилось до 2500 г. до н. э. Как явствует из царских гимнов, святым патриотическим долгом царя было защищать страну от врагов и обеспечивать безопасность и благоденствие «страны», как часто именовался Шумер. Приблизительно со времен Третьей династии Ура шумеры, «сыны Шумера», стали называться «черноголовыми» и «братьями». Любовь к своим согражданам особенно проявляется в горьких, разрывающих сердце ламентациях, в которых шумерские поэты оплакивают разрушения, как города, так и страны в целом.
Где любовь, там и ненависть, и Шумер в этом отношении не исключение. Гильгамеш противопоставляет любимую жену и ненавистную жену, любимого сына и ненавистного сына в строках:
Не целуй любимую жену,
Не ударь ненавистную жену
Не целуй любимого сына,
Не ударь ненавистного сына.
Энмеркар довольно выразительно говорит о любви и ненависти в своем обращении к Инанне, приведенном выше. Бог Хендурсаг – царь, который «любит справедливость» и «ненавидит насилие». На самом деле, если не ошибаюсь, ненависть играла довольно существенную роль в шумерском поведении. Далее речь пойдет о том, что политические, хозяйственные, образовательные учреждения Шумера были насквозь пронизаны жестким соперничеством, борьбой за первенство и превосходство, что возбуждало высокую степень ненависти и презрения.
Боги тоже нередко проявляли ненависть и месть. Сам Энлиль, «нахмурив лоб», предает «жителей Киша смерти» и крушит «дома Эреха в пыль». Затем, поскольку его Экур в Ниппуре облез и облупился, Энлиль, «свирепый поток, соперника не знавший», сровнял с землей весь Шумер, наслав на него с гор варваров-гутианцев. Все четыре главных божества – Ан, Энлиль, Энки и Нинту – неумолимы в решении разрушить Ур и Шумер во время царствования Ибби-Сина. Нинхурсаг гневно произносит проклятие в адрес Энки, который съел восемь взлелеянных ею растений. Нинурта также гневно проклинает камни, которые действовали враждебно ему, когда шла его борьба с демоном Асаг. Эрешкигаль, царица нижнего мира, «укусила себя за бедро, преисполнена мести», когда ее главный страж Нети доложил о прибытии ее сестры Инанны «во дворец нижнего мира».
Но кто сильнее всех ненавидел в шумерской мифологии, как можно заметить, тот и сильнее всех любил: жестокая, честолюбивая, агрессивная, но, очевидно, и очень привлекательная Инанна. Когда Думузи «надел благородное платье» и «воссел на свой трон» вместо того, чтобы распластаться перед женой Инанной, только что вернувшейся из нижнего мира, она так рассвирепела, что отдала мужа семи сопровождавшим ее демонам подземного царства. Словами поэта:
Она в него вперила взор, взор смерти
Сказала слово против него, слово мести,
Крик издала против него, крик вины.
Когда садовник Шукаллетуда воспользовался усталостью Инанны и овладел ею, она пришла в такую ярость, что наслала три разрушительных бедствия на Шумер в тщетной попытке разыскать обидчика. Когда Гильгамеш отверг любовные притязания Инанны, она наслала порочного «быка небес», чтобы разорить город Гильгамеша Эрех. Даже в гимнической литературе ее временами представляют богиней жестокой мести и страшных разрушений.
Страх, как и ненависть, сильно омрачал жизнь шумеров. С рождения до смерти шумер постоянно пребывал в страхе перед родителями, учителями, друзьями и земляками, правителями и старшими по званию, внешним врагом, силами природы, дикими животными, злобными монстрами и демонами, болезнями, смертью и забвением. Неудивительно поэтому, что самой главной чертой золотого века, согласно шумерским мудрецам, была свобода от страха, или, словами поэта:
Когда-то давным-давно не было ни змей, ни скорпионов,
Не было гиены, не было льва,
Не было ни дикой собаки, ни волка,
Не было страха, не было ужаса,
Не было соперников у человека.
От эмоциональных побуждений и мотиваций обратимся теперь к ценностям шумерской жизни и начнем с основополагающей и фундаментальной для всех культур ценности самой жизни и того смысла, которым она наделялась. Любовь к жизни пронизывает шумерскую цивилизацию во всех ее формах и аспектах: социальном, политическом, экономическом и религиозном. На многочисленных вотивных предметах, которые шумеры посвящали тому или другому богу, они искренне и открыто указывают, что делают это во имя продления собственной жизни и жизни своих близких. Царские гимны-молитвы полны многократными просьбами о долгой жизни царя. Тщетные, настойчивые поиски вечной жизни – излюбленная тема месопотамского эпоса. Все народы и культуры лелеют и дорого ценят жизнь, шумеры цеплялись за нее с особой настойчивостью по причине их религиозной убежденности в том, что после смерти бесплотный дух попадал в темный и жуткий нижний мир, где жизнь в лучшем случае была печальным отражением его земной жизни. Не было ободряющей, успокоительной для души надежды на рай, хотя, что довольно парадоксально, есть указания на то, что хорошего и достойного человека ждет судьба более счастливая, нежели злого и подлого.
С любовью к жизни была непосредственно связана и ценность материального благополучия и состоятельности. Шумеры высоко ценили богатство и собственность, щедрый урожай, амбары, забитые зерном, конюшни и стойла, полные большим и малым скотом, удачную охоту на равнинах и добрый улов в море. Цари постоянно хвастались в гимнах тем, что принесли процветание и достаток стране и ее народу. Литературные тексты-диспуты, такие, как спор Эмеша и Энтена, Лахара и Ашнана, изобилуют похвалами плодам земледелия и скотоводства. В ламентациях поэты постоянно и откровенно оплакивают потерю собственности. Взять хотя бы один пример, отрывок из плача о разрушении Ура:
Мое имущество, как тяжелая саранча в полете, унеслось,
О, мое имущество, я скажу,
Мое имущество, что пришло из нижних земель, в нижние земли ушло,
О, мое имущество, я скажу,
Мое имущество, что пришло из высших земель, в высшие земли ушло,
О, мое имущество, я скажу,
Мой драгоценный металл, камни и ляпис-лазурь всюду рассеяны,
О, мое имущество, я скажу.
В шумерских пословицах много насмешек над слабостью, неэффективностью и несостоятельностью бедняка, например:
Когда умрет бедняк, не старайся его воскресить.
Если был хлеб, то не было соли, если была соль, то не было хлеба,
Когда было мясо, не было приправы, когда была приправа, не было мяса.
Трудно богатство призвать, бедность же с нами всегда.
Бедный бессилен.
Как бедный смирен человек! печи его край – ему мельница.
Рваное платье его не чинится, что потерял он – не ищется.
Похоже, нет ни единого утешительного намека на то, что в предстоящем тысячелетии шумерским беднякам суждено «наследовать землю» или, как говорят американцы, вкушать «пирог на небе». На этом основании можно сделать вывод, что накопление богатства, несомненно, играло важную роль в жизни шумеров.
Наконец, в области этики и морали документы свидетельствуют о том, что шумеры ценили и почитали благочестие и правду, закон и порядок, справедливость и свободу, мудрость и ученость, храбрость и преданность, короче, все из возможных желательных человеческих качеств и добродетелей. Даже милосердие и сострадание ценились и практиковались, по крайней мере, при нарушениях закона, судя по многочисленным ссылкам на особые защитные меры по отношению к вдовам, сиротам и беженцам, а также к беднякам и угнетенным. Постепенное становление этих этических ценностей в древней шумерской культуре так же сложно проследить, как и в нашей собственной. Частично они, должно быть, возникли благодаря заинтересованному отношению человека и его малой семьи ко всему сообществу и даже к человечеству в целом. Ибо шумеры, называемые «черноголовые», вполне отчетливо понимали, что они всего лишь часть большего человеческого населения четырех убда, т. е. четырех частей, на которые, по их представлениям, был поделен мир. В действительности, как недавно показал молодой ученый Й.Й.А. ван Дейк, шумерское слово намлулу, «человечество», означало не только человечество в его коллективном смысле, но, как слово «гуманность», все поведение, характерное для человека и достойное его. Так, например, в приведенном выше эссе об эдуббе «Писарь и его непутевый сын» отец укоряет сына не только за крайнюю неблагодарность и неспособность следовать по его стопам и стать писарем, но за поступки, недостойные его человеческой природы.
Все же, несмотря на высокие идеалы и этику, шумеры, скорее всего, не сумели бы продвинуться столь далеко ни в материальном, ни в духовном отношении, если бы не их совершенно особое психологическое побуждение, во многом определяющее поведение и налагающее особый отпечаток на весь образ жизни: честолюбивое, состязательное, агрессивное и весьма далекое от этического стремление к превосходству и престижу, победе и успеху. Впервые к мысли о том, что воля к главенству, честолюбивое желание во что бы то ни стало одолеть соперника является довлеющим источником мотивации шумерского поведения, я пришел в ходе подбора фрагментов и перевода шумерских поэм и эссе, называемых самими шумерскими писарями «спорами» или «диспутами». До нас дошло большое число этих свободных и склочных литературных дебатов, и сама популярность этого жанра указывает на то, что они отражают поведенческий образец, не просто известный шумерам, но и одобряемый ими. Взять хотя бы несколько типичных примеров стиля этих споров. Вот один из наиболее полно распознанных фрагментов речи Меди, адресованной Серебру, из диспута «Меди с Серебром»:
«Серебро, лишь во дворце ты находишься, это место твоего назначения. Не будь дворца, тебе не нашлось бы места; не будь твоего пристанища,… (Четыре строки неразборчивы.)… В (обычном доме) ты погребено в самых темных местах, могилах, «местах ухода» (от мира). Когда наступает оросительный сезон, ты не даешь человеку мотыгу для удаления стерни; потому тебя никто не замечает! Когда наступает время сева, ты не даешь человеку медное тесло для подготовки плуга; потому никто не замечает тебя! Когда наступает зима, ты не даешь человеку медный топор для колки дров; потому никто не замечает тебя! Когда наступает время жатвы, ты не даешь человеку серпа для срезания колосьев; потому никто не замечает тебя!.. (Четыре строки неразборчивы.) Серебро, если бы не было дворца, ты не нашло бы себе пристанища; только могила, «место ухода», было бы твоим пристанищем. Серебро, если бы не эти места, ты не нашло бы прибежища!.. (Полторы строки неразборчивы.)…Как бог, ты не прикладываешь руку ни к какой (полезной) работе. Как смеешь ты тогда нападать (?) на меня, как волк (?)? Убирайся в свои темные святилища (?); лежи в своих могилах!»
Так заканчивается монолог Меди. Далее продолжает автор:
«Упреки, которые могучая Медь выдвигала против него, опечалили его (Серебро); упреки, полные стыда (?) и горечи, придали ему остроты (?) и брыкливости (?), как вода в соленом колодце… (одна строка неразборчива)… Вот тогда Серебро и дало отпор могучей Меди:…» (Далее идет язвительный ответ Серебра Меди, большая часть которого пока не распознана.)
Или взять, к примеру, отрывок из диспута «Лета и Зимы»:
«Отвечало тогда Лето Зиме, упрекавшей его: «Не хвастай, Зима, своей немереной силой! Знаю я тебя, лжеца (?). Дай скажу тебе, где ты «хоронишься» в городе; ты не можешь найти хорошего крова (?). Ты слабак! Очаг, самый край огня, печь – вот твоя вершина (?)! Твои пастухи и овчары со своими тяжелыми (стадами) овцами и ягнятами, эти парни на слабых коленях, бегут от тебя, как овцы, от очага (?) к печи и от печи к очагу (?). Во время бури ты обрекаешь их на постоянный кашель (?). Из-за тебя горожане постоянно стучат зубами. В дождливые (?) дни никто не выходит на улицу. Раб греется у огня (?) и проводит дни в помещении. Рабыня не выходит на улицу в ливень, сидит за пряжей. Зимой поля не служат, их борозды заброшены… (Три строки неразборчивы.)… Вот и не хвастай своей немереной силой; предоставь мне держать тебя в рамках правил и предписаний, (что управляют тобой)!»
Наконец, есть образец хвастливой речи бога-пастуха Думузи, только что отвергнутого богиней Инанной, склонной к браку с богом-земледельцем Энкимду.
Соревнование в схватке за превосходство и первенство играло большую роль в шумерском образовании, требующем долгих лет обучения и пребывания в стенах школы. Совместно с кнутом и розгой родители и учителя сознательно использовали все средства, чтобы заставить студента предельно освоить сложную и далеко не развлекательную программу, чтобы стать хорошим писарем и ученым мужем. Так, в эссе «Школьные будни», о котором шла речь в главе 6, учитель подбадривает честолюбивого ученика такими словами: «Для братьев своих пусть будешь ты лидером, для друзей своих пусть будешь ты их предводителем; пусть рангом ты превосходишь всех выпускников школы!» Или же эссе «Спор Энкиманси и Гирнисхага», перепалка двух студентов с использованием таких оскорбительных и бранных обращений друг к другу, как «болван», «олух», «вредитель», «невежда», «халтурщик», «пустобрех» и пр. Более того, это эссе заканчивается предложением, которое выводит на довольно неожиданное, но не беспочвенное, заключение касательно еще одной грани шумерской культуры: упор на закон и право, склонность к составлению законников и правовых документов, давно признанная доминанта хозяйственной и социальной жизни Шумера. Это предложение звучит так: «В споре Гирнисхага и Энкиманси учитель вынес вердикт». Шумерское слово со значением «вердикт» – это одновременно и термин, который использовался в судебных тяжбах, и возникает вполне оправданная мысль, что чрезвычайная важность, приданная шумерами закону и правовому контролю, обязана, хотя бы отчасти, состязательному и агрессивному поведению, характерному для этой культуры.
Обращаясь к политике, мы находим по меньшей мере два эпических сказания о победе правителя шумерского города-государства Эрех над самонадеянным соперником, правителем города-государства Аратта, расположенного вне территории Шумера, скорее всего, где-то близ Каспийского моря. Судя по содержанию этих двух сказаний, основным стремлением каждого из правителей было сломить своего соперника морально в ходе «войны на нервах» и таким образом сделать своими вассалами и его самого, и его подданных. Сказания полны нападками и угрозами, которыми конкуренты обмениваются через герольдов и гонцов, а также прямыми вызовами и поединками. В конце концов побеждает Энмеркар, господин Эреха; в одной из поэм говорится о том, как он поразил своего соперника, господина Аратты, и тот согласился на позорное подданство в таких весьма характерных выражениях:
Ты возлюбленный Инанны, ты один вознесен,
Инанна справедливо избрала тебя на свои священные колени,
От нижних (земель) до верхних (земель) ты повелитель,
Я второй после тебя,
С (момента) признания я не ровня тебе, ты мой «большой брат»,
Мне никогда не сравниться с тобою!
Весьма показательны также для шумерской страсти к победе, престижу и торжеству на политическом поприще многочисленные самовосхваления, царские гимны, в которых шумерский царь перечисляет собственные достоинства и успехи совершенно в открытую и без тени смущения высокопарным, напыщенным языком.
Таким образом, совершенно очевидно, что побуждение к главенству и превосходству придавало особую окраску шумерскому мировоззрению и играло важную роль в образовании, политике и экономике. Это приводит к гипотезе о том, что, подобно типичной для современной американской культуры ставке на состязательный характер поведения и успех, агрессивная склонность к противостоянию и жажда первенства стали серьезными психологическими основаниями зарождения и существования шумерской культуры, которая достигла немалых успехов в материальной и культурной сферах: в системе орошения, новых технологиях, монументальном строительстве, развитии письменности и образования. Печально, что эта страсть к соперничеству и превосходству несла в себе зерно самоуничтожения и провоцировала кровавые, разрушительные войны между городами-государствами, что мешало объединению страны в единое целое, благодаря чему Шумер мог бы успешно отражать внешние нападения, в конце концов захлестнувшие его. И все это дает нам еще один исторический пример горькой иронии, присущей человеку и его судьбе.
