Половое созревание Ольги совпало с переменами в служебной карьере Александра Николаевича Зубова. Еще и поэтому отец безнадежно упустил момент ее тайного «образования» и пристрастия к плотским утехам. К тому же после того памятного дня на конюшне Ольга остепенилась, повеселела, и все решили, что девка, «слава те, Господи!», пережила наконец критический возраст. Девице все-таки шел уже шестнадцатый год! Никто, кроме кормилицы Авдотьи, не знал истинную причину перемены настроения барышни.
Ничто так не укрепляет отношений, как совместная тайна. К тому же, несмотря на свою стать – а за лето формы Ольги еще более округлились, что при ее росте, длинных ногах и тонкой талии делало ее необычайно привлекательной, – в душе она оставалась, в общем-то, девчонкой. Правда, под чутким руководством своей ушлой кормилицы да обладая от рождения «незаурядными способностями» и, спасибо папеньке, нешуточным влечением, Ольга в познании «любовной науки» за лето так продвинулась, что куда там не только ровесницам или даже замужним дамам – самым искушенным придворным красавицам Оля теперь могла нос утереть…
Хотя с уверенностью об этом судить мы, конечно, не можем. Век-то был не на шутку распущенный. И стремление Ольги к познанию всех тонкостей любовной науки лишь отражало продиктованную временем необходимость. Одно можно утверждать: внешние данные Ольги, помноженные на природный хваткий и расчетливый ум, – вот то, что впоследствии дало ей неоспоримые преимущества при дворе.
Походы Ольги на конюшню не просто продолжались, но и участились. Селифан, который поначалу, завидев ее, заливисто ржал и шаркал, похрапывая, лаптем о землю, подражая жеребцу, к концу лета заметно скис и захирел. Но Оля была ненасытна. Более того, к несчастью дурака, девушке очень отчетливо запомнилось, что хлестания кнутом по его оголенному заду и спине значительно приумножали получаемое ею наслаждение. Неудивительно, что даже здоровый, как конь, Селифан стал сдавать. Трудно сказать, чем бы обернулось для Селифана его «дурацкое счастье», да только к концу лета в семейство Зубовых пришли перемены.
Скончался граф Никита Панин – сподвижник императрицы, канцлер и наряду с графом Безбородко одна из ключевых фигур екатерининского кабинета. Помимо своих многочисленных служебных обязанностей, покойный граф исполнял одну, чрезвычайно важную при царском дворе функцию. Он был наставником-воспитателем цесаревича. На эту должность он был назначен еще Елизаветой Петровной, бабкой Павла. И хотя наследнику ко времени, о котором идет речь, было уже под сорок, должность эту никто отменять не собирался. Более того, Екатерина видела в наставнике-воспитателе тот рычаг, коим она хоть как-то могла воздействовать на сына. Особенно когда пропасть непонимания, ширившаяся между ними с каждым годом, могла быть сравнима лишь с пропастью их обоюдного недоверия.
Другими словами, в правительстве графа Никиту еще можно было как-то заменить – Безбородко, например, считал, что «еще скорее управиться можно будет», – а вот тех, кому Екатерина могла бы доверить «воспитание» великовозрастного наследника, не было.
Точнее, был всего один человек, который мог бы заменить ушедшего графа Панина, – второй фельдмаршал империи, князь Николай Иванович Салтыков, на службе у которого, являясь особо доверенным лицом и управляющим обширнейшего хозяйства князя, и состоял Александр Николаевич Зубов.
Императрица безмерно уважала Салтыкова. Более того, была ему благодарна за его воинские победы над пруссаками, за усмирение спесивых поляков и считала его одним из честнейших придворных и одним из одареннейших военачальников.
С фельдмаршалом была лишь одна проблема. Не сошлись они характерами с Потемкиным. Устав от их бесконечной, скрытой и явной, вражды, Екатерина, будучи не в силах отказаться ни от одного, ни от другого, приняла мудрое решение: держать их, как двух племенных быков, подальше друг от друга и свести поводы к их «случайным» встречам к минимуму. Таким образом, в сердце императрицы и в южных провинциях царил Потемкин, а в ее голове и на севере империи – Салтыков.
Воспользовавшись однажды занятостью Потемкина на южных рубежах, а также вспомнив, что она, в конце концов, императрица, Екатерина вызвала к себе Салтыкова и объявила ему свою волю.
С назначением князя на новую должность засобирались в Петербург и Зубовы. Точнее, сыновья-то уж давно были там, и вот настало время, когда Александр Николаевич перевез в столицу жену и дочерей.
Вот тут-то и взошла звезда Оленьки Зубовой. И случилось это еще лет за пять до главного семейного события – восхождения Платона, после которого все прочие, конечно же, померкли.
