Глава 28
Гласс

Она не слышала обратного отсчета.

Не слышала криков.

Она могла слышать лишь прерывистое дыхание матери.

Гласс сидела на полу, придерживая мамину голову, а на груди Сони расцветало кровавое пятно, окрашивая платье в тот насыщенный красный цвет, которого Гласс, сколько ни старалась, никогда не могла добиться при помощи красителей.

Обезумевший охранник что-то кричал ей, но она не понимала смысла. Потом Люк стремительным движением обхватил руками шею охранника и поволок его прочь из челнока.

– Все хорошо, – шептала Гласс, а по щекам ее бежали слезы. – Все будет хорошо, мамочка. Мы прилетим на Землю, и все будет хорошо.

– Мы не успеваем, – закричал кто-то. Краем сознания Гласс зафиксировала, что дверь почти закрылась, а голос, дающий обратный отсчет, добрался уже до тридцати, но разум отказывался обрабатывать эти данные.

– Гласс, – хрипло сказала мать, – я так тобой горжусь!

Она не могла дышать. Не могла говорить.

– Я люблю тебя, мама, – шептала Гласс, цепляясь за мамину руку, – я так тебя люблю.

Соня на миг тоже сжала руку дочери, а потом вздохнула, и тело ее обмякло.

– Мама, – вместе с рыданием вырвалось у Гласс, – пожалуйста, не надо…

Рядом с ней снова возник Люк. А потом все потонуло в тумане.

Последние слова матери набатом звучали у нее в голове. Они были громче доносящихся снаружи криков. Громче сигнала тревоги. Громче неистового стука разбитого сердца Гласс.

Ты такая смелая, такая сильная.

Я так тобой горжусь.

– Хочешь, провожу тебя назад? – спросил Уэллс, нервно поглядывая на часы. – Я не знал, что уже так поздно.

Гласс подняла глаза. На часах была почти полночь. Даже если бежать бегом, до начала комендантского часа домой она не поспеет. Тем более что бежать она не собиралась – это верный способ привлечь внимание охраны.

– Со мной все будет в порядке, – сказала Гласс. – На самом деле охранникам и дела до тебя нет, если ты гуляешь во время комендантского часа. Они привязываются, только если выглядишь так, будто что-то замышляешь.

Уэллс ласково улыбнулся:

– Ты всегда что-то замышляешь.

– Только не сейчас, – сказала Гласс, убирая планшет в сумку и поднимаясь на ноги. – Я просто серьезная ученица, которая переутомилась, занимаясь математикой, и не заметила, как промелькнуло время.

Прежде, когда ее папа еще не ушел, Гласс никогда особо не утруждала себя домашними заданиями, но сейчас они стали одним из немногих шансов повидаться с Уэллсом. И, как ни странно, источником радости.

– Ты хотела сказать, что не заметила, как промелькнуло время, потому что смотрела, как я делаю твое задание по математике.

– Вот видишь? Именно поэтому мне и нужна твоя помощь. Ты такой последовательный!

Они сидели в гостиной Уэллса, которая выглядела еще опрятнее, чем обычно. Его мать снова была в больнице, и Гласс знала, что Уэллс поддерживает квартиру в образцовом порядке на случай, если маму внезапно выпишут.

Уэллс проводил Гласс в прихожую и помедлил, прежде чем открыть дверь.

– Ты уверена, что мне не надо тебя провожать?

Она тряхнула головой. Если ее задержат за нарушение комендантского часа, все ограничится ничего не значащим предупреждением. А вот если задержат Уэллса, его отец будет с ним холоден целую неделю. Вряд ли именно это требуется сейчас ее другу.

Гласс попрощалась и скользнула в темный пустой коридор. Она была рада, что удалось урвать несколько часов в обществе лучшего друга, пусть даже эти часы и были посвящены учебе. Вряд ли они смогут повидаться еще. Когда он не в школе, то либо идет к матери в больницу, либо на офицерские курсы. А когда они окончат школу и Уэллс станет полноправным курсантом, времени для встреч будет еще меньше.

Гласс тихо и быстро проскользнула по лестнице на палубу В, которую нужно было пересечь по пути к ее жилому блоку. Она недолго постояла перед входом в Эдем-Холл. Близился День Воспоминания, и поэтому уже несколько недель прошло в агонии из-за платья. Теперь, когда они с матерью располагали лишь собственным скудным запасом рационных баллов, раздобыть наряд оказалось куда сложнее. За этой суетой у девушки совершенно не было времени, чтобы подобрать себе пару для церемонии. Все, конечно, считали, что она пойдет с Уэллсом. Этим, наверное, все и кончится, если ни один из них не найдет другого партнера, но ведь они просто друзья. Она не могла представить себе, что целуется с Уэллсом. С тем же успехом можно вообразить, что они переехали на Уолден.

Гласс вообще никогда особо не фантазировала, будто с кем-то целуется. Да хоть с кем! Гораздо интереснее делать так, чтобы парням захотелось поцеловать ее. Подобрать такое платье, от которого сердца мальчишек пустятся в галоп, куда забавней, чем позволять им слюнявить твое лицо – Грэхем однажды сделал именно это, зажав ее в углу во время вечеринки в честь дня рождения Хаксли.

Гласс так углубилась в обдумывание платья ко Дню Воспоминания, что не заметила охранников, пока не столкнулась с ними нос к носу. Их было двое: бритоголовый мужчина средних лет и мужчина помоложе – да чего уж там, просто парень, всего на несколько лет старше Гласс.

– С вами все в порядке, мисс? – спросил тот, что постарше.

– Да, все хорошо, благодарю вас, – отозвалась Гласс с хорошо отрепетированной смесью вежливости и равнодушия. Она словно бы понятия не имела, почему ее остановили, и не слишком-то этим интересовалась.

– Комендантский час уже начался, – сказал старший охранник, оглядывая ее с ног до головы. От его взгляда ей стало не по себе, и она знала, что лучше бы не дать ему об этом догадаться.

– Правда? – сказала она, улыбаясь самой теплой, самой сияющей из своих улыбок. – Прошу прощения, я так виновата. Я занималась с другом у него дома и не заметила, что прошло столько времени. Но сейчас я уже иду домой.

Старший охранник хмыкнул:

– Занималась? И чем это ты занималась? Наглядной анатомией с одним из своих кавалеров?

– Хэл, – сказал более молодой охранник, – прекращай.

Однако его напарник не обратил на эти слова никакого внимания.

– Ты ведь из тех девчонок, которые думают, что правила не для них писаны, так? Ну думай-думай. Мне достаточно всего лишь сделать запись об этом инциденте, и ты будешь думать совсем в другом месте.

– Я ничего подобного не думаю, – поспешила сказать Гласс. – Простите меня, пожалуйста. Обещаю, что никогда больше не нарушу комендантский час, сколько бы ни занималась.

– Хотел бы я тебе верить, да только ты выглядишь как деваха, которая не замечает время так же часто, как снимает свои…

– Довольно, – командным тоном сказал более молодой охранник.

К удивлению Гласс, бритоголовый замолчал. Потом он прищурился и проговорил:

– При всем уважении, сэр, но члены инженерного корпуса не должны патрулировать коридоры. Может, вы и много смыслите в работе в открытом космосе, но о поддержании порядка ничего не знаете.

– Тогда постарайся больше не оказываться моим напарником во время патрулирования. – Молодой говорил непринужденно, зато взгляд его был напористым. – Думаю, на этот раз можно вынести ей предупреждение и отпустить домой, согласен?

Рот старшего искривила усмешка:

– Как скажешь, лейтенант. – Он выделил звание голосом, слова его прозвучали горько, и сразу стало ясно, кто тут распоряжается.

Молодой охранник повернулся к Гласс:

– Я буду сопровождать вас до дома.

– Да все будет хорошо, – сказала Гласс, не понимая, почему краснеет.

– Думаю, лучше все же будет вас проводить. Мы же не хотим, чтобы через несколько минут повторилась та же история.

Кивнув напарнику, он зашагал рядом с Гласс по коридору. Возможно, из-за того, что этот парень был охранником, Гласс четко отслеживала каждое его движение. Она чувствовала, как он, приноравливаясь к ее походке, старается шагать не так широко, как обычно. И как его рукав касается ее руки, когда они сворачивают за угол.

– А вы правда работаете в открытом космосе? – спросила Гласс, только чтобы нарушить молчание.

Он кивнул:

– Время от времени. Корабль нечасто нуждается в подобном ремонте. Такие работы требуют большой подготовки.

– А какое оно все… там? Снаружи? – Гласс всегда любила смотреть в маленькие корабельные иллюминаторы и представлять, каково это – оказаться среди звезд.

Охранник остановился и посмотрел на Гласс – на самом деле посмотрел не так, как смотрит большинство парней, поверхностно и оценивающе, а словно пытаясь понять, о чем она думает.

– Спокойно и ужасающе одновременно, – сказал он наконец. – Словно внезапно узнаешь ответы на все вопросы, которые никогда даже и не думал задавать.

Они уже дошли до дверей Гласс, но там девушка вдруг обнаружила, что последнее, чего ей хочется, – это войти в квартиру. Она неловко провела по сканеру большим пальцем, а когда дверь открылась, наконец, спросила:

– Как тебя зовут?

Парень улыбнулся, и Гласс поняла: ее сердце так частит не от того факта, что он – охранник, а совсем по другой причине.

– Люк.

Люк больше не выпустил ее руки. Ни когда челнок, яростно вибрируя, отделился от взлетной палубы, и большинство его пассажиров зашлось в крике. Ни когда сигнал тревоги и гул двигателей уступили место потрясенной тишине. Ни когда стала надвигаться Земля, все приближаясь и приближаясь, пока наконец за стеклами иллюминаторов не заклубились серые облака.

– Мне так жаль, – сказал он, поднимая их переплетенные руки, чтобы поцеловать ее пальцы. – Я знаю, как сильно ты ее любила. И как сильно она любила тебя.

Гласс лишь кивнула. Она опасалась, что, если заговорить, снова польются слезы. Боль была такой свежей и такой сильной, что девушка не могла даже предположить, какие формы она примет и какие шрамы оставит. Всю оставшуюся жизнь в груди у нее будет бушевать этот пожар. Но у нее будет жизнь – жизнь, в которой найдется место деревьям и цветам, закатам и проливным дождям и, самое главное, Люку. Она не знала, что случится с ними на Земле, но они смогут достойно встретить все что угодно, до тех пор, пока будут вместе.

Челнок снова загрохотал, и Люк чуть сильнее сжал пальцы Гласс. Потом салон затрясло, и корабль завалился на одну сторону, вызвав множество криков.

– Я люблю тебя, – сказала Гласс.

Неважно, что Люк не мог ее слышать. Он знал. Что бы ни случилось, он всегда об этом знал.