На следующее утро меня разбудил настойчивый телефонный звонок.

Я разлепил правый глаз и, ни на дюйм не отрывая головы от белой шелковой подушки, повернул ее направо и посмотрел на телефон будущего – технологическое чудо с двумя дюжинами красных мигающих индикаторов и самым противным на свете звуком звонка, похожим на чириканье крошечного воробья, запутавшегося в проводах. Телефон стоял на сказочно дорогом журнальном столике, который был частью гарнитура, разумеется.

Боже! Кто это в такую рань? Нет, какая наглость! Я приподнялся на локте и сделал глубокий вдох. Белое шелковое стеганое одеяло валялось в ногах, прикрывая, впрочем, причинное место. Несмотря на то, что я был один, тщеславие заставило меня взглянуть на собственный обнаженный торс и прикоснуться пальцами к мышцам брюшного пресса. На ощупь они были твердыми, я был в отличной форме. Теперь это было для меня важно, поскольку я хотел привлечь внимание еще одной Герцогини. Однако еще важнее было остаться богатым.

Ну, по крайней мере, в моем распоряжении пока еще оставался мой особняк в стиле шэбби-шик, который сам по себе мог послужить мощным афродизиаком. Я оглядел спальню. От желто-коричневого напольного ковра за 150 000 долларов до потолка было футов тридцать. Кровать была вполне королевской. Толстые деревянные опоры, покрытые резьбой, которая делала их похожими на сосновые шишки, поднимались по четырем углам кровати, поддерживая балдахин из желто-коричневого индонезийского шелка в тон напольному ковру. Герцогиня любила эти чертовы балдахины. Шелк она тоже любила. В особняке было семь спален, и в каждой имелся шелковый, черт его дери, балдахин!

Дьявол! Я протянул руку и взял хромированную трубку.

– Алло? – пробормотал я сонным голосом, ясно давая понять звонящему, что он выбрал не самое подходящее время.

Увы, в ответ я услышал звонкий и бодрый голос моей Созависимой.

– Проснись и пой, соня! – воскликнула Герцогиня. – Уже половина девятого! Через два часа у нас назначена встреча с агентом по недвижимости!

Весело, бодро, звонко!

Нет, какова наглость! Я просто онемел от возмущения. Интересно, что она скажет дальше? Что, специально для меня она сегодня побрызгается моими любимыми духами? Боже! Если бы я не дал обещание не раскрывать Дебби, я бы прямо сейчас сказал этой грязной Герцогине все, что о ней думаю.

Тем временем она все так же радостно щебетала:

– Просыпайся, соня-засоня! Сегодня первый день твоей новой жизни! Почему бы тебе не попросить Гвинни сварить чашку кофе?

– Гвинни приходит не раньше девяти, – безо всякого выражения пробормотал я. – К тому же мне совсем не хочется кофе.

Герцогиня тут же подхватила мою интонацию:

– Сегодня утром кто-то, кажется, очень недоволен. Почему бы тебе не открыть шторы и не впустить в комнату немного солнечного света? На улице чудесная погода.

В ярости сжав зубы, я медленно повернул голову налево и посмотрел на шелковые желто-коричневые шторы высотой футов двадцать. Чертовы шторы! Должно быть, они стоили целое состояние! Господи, как бы мне сейчас пригодились эти деньги наличными!

Неожиданно меня осенило!

– Знаешь что? – радостно воскликнул я. – Ты права! Надо открыть шторы. Подожди секунду, милая.

Протянув руку к журнальному столику, я взял пульт дистанционного управления, с помощью которого можно было управлять всем, что находилось в спальне, – от оконных штор до утопленных в стены светильников и развлекательного центра. В этот центр, стоявший прямо напротив кровати, входил телевизор с сорокадюймовым экраном высокого разрешения и стереосистема «Фишер» стоимостью 75 000 долларов, в которой, помимо всего прочего, имелся проигрыватель-автомат на триста компакт-дисков.

Но сначала шторы. Держа пульт в руке, я нажал квадратную кнопку «Шторы», и шторы плавно разъехались в стороны, открыв двустворчатые двери высотой двенадцать футов, которые выходили на веранду красного дерева. С нее открывался вид на Атлантику.

– Ах, какой свет! – сказал я подлой предательнице. – Подожди еще секунду, милая.

И нажал кнопку «Искать диск». На дисплее появилось новое меню. Я ввел слово «Болтон», и на экране появилась надпись «Лучшие хиты Майкла Болтона» вместе с его раздражающей фотографией (большой нос, узкое лицо и смехотворный хвостик на затылке) и списком семнадцати из его приторных любовных песен, бóльшую часть которых он украл у других, более талантливых музыкантов. Все эти песни предназначались для манипулирования умами и сердцами ничего не подозревающих женщин.

Мои зубы были все еще сжаты от ярости, когда я выбрал песню «Когда мужчина любит женщину» и нажал на соответствующую кнопку. Потом прибавил звука.

– Что ты там делаешь? – спросила все еще веселая Герцогиня.

– Ничего, – ответил я, уставившись на развлекательный центр в стиле шебби-шик. Раздались несколько щелчков, и проигрыватель-автомат сделал свое дело. – Просто ставлю музыку, чтобы начать день.

– Да? – несколько озадаченно спросила она. – Ну хорошо. Я скоро выезжаю. Я думала, мы проведем этот день вместе.

– Прежде чем ты сядешь в машину, Надин, думаю, тебе стоит знать, что у меня появились серьезные сомнения насчет покупки дома. Собственно говоря, я думаю, тебе нужно пожить пока в Олд-Бруквилле.

Ее тон сразу изменился.

– О чем ты говоришь? Я думала, мы с тобой все решили, – уже не так весело сказала она.

Тут, наконец, раздались первые ноты песни. Я сделал глубокий вдох, полный решимости не выдать себя.

– Да, но там тебе жить привычнее, – холодно проговорил я. – Там все твои затеи, типа курсов «Мамочка и я», кулинарных курсов и прочее. И я знаю, как тебе нравится твой персональный тренер Алекс… – я сделал короткую паузу, чтобы она получше расслышала имя засранца румына. – Вряд ли Алекс станет тратить на дорогу лишних полтора часа, если ты переедешь в Хэмптонс. Понимаешь, что я имею в виду?

– Он больше не тренирует меня, – нервно ответила она.

– Правда? А что случилось?

– Ничего особенного. Мы просто поссорились, вот и все.

Вот что происходит, когда трахаешься с собственным тренером! Но вслух сказать этого я не мог, потому что это скомпрометировало бы Дебби и Бо. Поэтому я сказал:

– Вот что происходит, когда трахаешься с собственным тренером! Начинаются ссоры!

– О чем это ты? – возмутилась она.

– Неужели ты станешь отрицать, что ты трахалась с этим засранцем румыном? – ядовито прошипел я.

– Я… я не…

– Брось, Надин! Я знаю, что этот вонючий румынский Долбоклюв спал в моей постели! Я все знаю.

И тут я услышал отвратительный голос длинноволосого фигляра. Он пел: Когда мужчина любит женщину, он не может думать ни о чем другом…

Я на секунду поднес телефон к мощным динамикам и снова приложил к уху.

– …бы ты приглушить музыку? – услышал я обрывок фразы Герцогини.

– Разве это громко? – возразил я и снова поднес телефон к динамикам. Потом приложил телефон к уху и услышал крик Надин:

– …с тобой, Джордан? Прекрати! Зачем ты это делаешь?

– Зачем делаю что именно? – невинно переспросил я. – Слушаю Майкла Болтона или говорю о румынских долбоклювах?

– Кто тебе все это сливает? – в ее голосе послышалась паника.

– Брось, Надин, – прошипел я. – Ты забыла, с кем имеешь дело? Я уже давно знаю об этом.

– Чья бы корова мычала! – взорвалась Герцогиня. – Кто ты такой, черт побери, чтобы бросать камни в мой огород? Ты, что ли, ангел? А эта мерзкая еврейка, которая с утра до вечера сосала твой член? – Короткая пауза, потом Герцогиня заговорила снова: – Я знаю и о твоих русских девках. Потаскун! И навсегда им останешься. Горбатого могила исправит.

– Да, ты права, – прорычал я. – А ты гребаная созависимая, которая трахается с другими созависимыми. Такими, как тот вышедший в тираж гольфист из Пенсильвании. Что он тебе предложил? Бесплатные уроки гольфа в разных позах?

– Я… я не понимаю, о чем ты говоришь, – с неожиданным удивлением сказала Герцогиня.

– Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделала, Надин, – процедил я сквозь зубы. – Ты бросила меня накануне суда, гребаная стерва!

– А ты столкнул меня с лестницы! – выпалила она в ответ. – Наркоман проклятый! Чтоб ты сдох в тюрьме!

– Ах, вот как? Ну, так и ты сдохни от своей созависимости!

И я бросил трубку.

– Чертова шлюха! – пробормотал я, глядя на телефон будущего.

Сделав глубокий вдох, я попытался успокоиться. Но тут телефон снова зазвонил.

В ту же секунду я схватил трубку и заорал:

– Какого черта тебе нужно? Да пошла ты…

– Сам иди к черту, – раздался в трубке невозмутимый голос моего адвоката. – Что там у тебя? День с утра не задался?

– Привет, Грег, – обрадовался я. – Ну, как идут наши дела?

– Да пока никак, – ответил он. – А у тебя что стряслось?

Несколько секунд я размышлял, что сказать, потом произнес:

– Да ничего особенного. Небольшая перебранка с моей будущей бывшей женой.

– Понятно, – сказал Магнум. – Можно спросить, зачем у тебя там так громко орет Майкл Болтон, да еще и в половине девятого утра? Ведь этот парень просто отстой!

– Черт! Подожди секунду. – Я нажал кнопку «Стоп» на пульте управления. – Извини, я не поклонник Майкла Болтона, можешь мне поверить. Собственно, я собираюсь засунуть его диски в микроволновку, как только закончу говорить с тобой по телефону.

– Что так жестоко?

– Наш разговор конфиденциальный?

– Все наши разговоры имеют конфиденциальный характер.

– Ну да, конечно, – согласился я. – Дело в том, что я только что узнал, что Герцогиня спала с этим гребаным Майклом Болтоном. Представляешь?

– Правда? – слегка удивился Магнум. – Этот парень откровенный неудачник. Могла бы найти себе получше.

– Ну спасибо, Грег. Может, ты не совсем меня понял? Майкл Болтон, черт его дери, трахал мою жену!

– Когда вы были в браке?

– Нет! Уже после этого!

– Тогда почему ты так сердишься? Ты ведь тоже без дела не сидел. Ладно, я хотел спросить, можешь ты сегодня приехать в город?

– Зачем? Случилось что-то плохое?

– Я бы не сказал, что прямо уж плохое, – ответил он, – но не самое лучшее в мире. Я договорился с Джоэлом о твоей сделке.

– Как долго мои дома останутся в моем распоряжении? – быстро спросил я.

– Разные сроки для тебя и для Надин, – осторожно ответил он. – Но это лучше обсудить при личной встрече. Приезжай в город, мы закажем сэндвичей и поработаем за ланчем. Мне бы хотелось, чтобы на этой встрече присутствовал и Ник.

Несколько секунд я раздумывал, стоит ли настаивать на подробностях, но потом он сказал:

– Для тебя у меня есть и хорошие новости, и это касается твоего друга Джоэла. Так что выше голову! Жду тебя через несколько часов, договорились?

– Договорились, – улыбнулся я в трубку. – Буду к полудню.

И я повесил трубку телефона будущего, понимая, что слова Магнума могли означать только одно – Ублюдок собрался уходить из федеральной прокуратуры.

Мой высоченный адвокат сидел за своим столом. Чопорный выпускник Йельского университета сидел справа от меня, а я – напротив Магнума и фотографии, на которой он был запечатлен вместе с судьей Глисоном, когда они вместе работали в федеральной прокуратуре. Пока мы втроем лениво обсуждали свои недостатки в свинге , я периодически то выключался из общей беседы, то снова включался. И все время поглядывал на фотографию судьи Глисона, молясь о том, чтобы он в нужное время вспомнил о своей дружбе с Магнумом.

– …И я ударяю клюшкой по мячу, – продолжал говорить Магнум. – Поэтому я прижимаю правый локоть к бедру. Это и есть ключ к хорошему свингу!

«Да кому это интересно сейчас!» – подумал я, но вслух сказал:

– Да, это правда.

– Согласен, – вступил в разговор парень из Йеля, – но не в этом твоя проблема, Грег. У тебя слабый захват, и поэтому ты все время ударяешь по мячу не той частью клюшки. – Он пожал плечами. – Это же простая геометрия. Когда ты…

Я снова выключился из разговора. Я сидел в офисе вот уже четверть часа, и пока все шло нормально. Как я и подозревал, Ублюдок собирался уходить из федеральной прокуратуры. Когда? Магнум не знал этого наверняка, но слышал от надежного источника, что он уйдет еще до конца года. Хорошая новость состояла в том, что уход Джоэла означал, что ходатайство о смягчении мне наказания будет писать кто-то другой. Значит, появлялся шанс, что этот другой окажется более благосклонным ко мне, чем Ублюдок.

Однако была и плохая новость. Ублюдок захочет сделать заявление о том, что я сотрудничаю со следствием, до того, как уйти из прокуратуры. Как сказал Магнум, для этого у него была тысяча причин, и не последняя из них та, что мое заявление о признании себя виновным (и последующее сотрудничество со следствием) он считал собственным большим успехом, который поможет ему стать партнером в одной крупной юридической фирме. Кроме того, здесь примешивался и эмоциональный фактор, поскольку Ублюдку хотелось получить свои пятнадцать минут славы во время пресс-конференции, на которой он скажет: «Я не только привлек Волка с Уолл-стрит к ответственности, но и превратил его в первоклассного осведомителя, тем самым значительно продвинувшись в деле искоренения мошенничества на американском рынке компаний малой капитализации».

Чего Ублюдок не скажет, так это того, что подобное мошенничество сейчас куда более распространено, чем во времена расцвета «Стрэттон». Фактически с проникновением Интернета во все сферы жизни махинации с ценными бумагами поднялись на совершенно новый уровень, и одному богу известно, сколько миллионов исчезает каждый день в результате мошеннических электронных писем, подставных форумов и фишинговых сайтов.

Впрочем, нельзя было отрицать, что уход Ублюдка был все же хорошей новостью для меня, поэтому мы все втроем чувствовали себя вправе поздравить друг друга с этим. Мои адвокаты, похоже, приписывали это успеху своей умной стратегии, я же был уверен, что тут большую роль сыграла моя неторопливость в качестве осведомителя, превзошедшая всякое терпение Ублюдка, которому надоело пахать на федеральное правительство за гроши. Так или иначе, все это было строго между нами и не подлежало огласке.

– …Правильная плоскость замаха, вот что важнее всего, – говорил тем временем парень из Йеля. – Это и есть мой секрет успешной игры на короткой траве.

Он многозначительно кивнул мне и Магнуму, который тоже кивнул в ответ.

Я улыбнулся и сказал:

– Проблема в том, что все мы полные профаны в гольфе, – я повел подбородком в сторону Магнума, – особенно ты, Грег. Так что, если не возражаете, было бы просто замечательно, если бы вы, парни, перестали мучить меня своими замахами и сказали, наконец, когда будут конфискованы мои дома?

Магнум улыбнулся.

– Разумеется. Твой дом будет конфискован первого января. Дом Надин – в июне следующего года.

– Хреново, – сказал я. – А как же четыре года, о которых ты трепался?

Магнум пожал плечами.

– Я же всегда говорил тебе, что с Джоэлом трудно договориться. Особенно теперь, когда он собирается уходить из федеральной прокуратуры и хочет до этого высосать из всех как можно больше крови.

– На самом деле, – добавил выпускник Йеля, – вчера дела обстояли еще хуже.

– Да, – подтвердил Магнум, – еще вчера Джоэл хотел, чтобы дом Надин в Олд-Бруквилле был конфискован одновременно с твоим, но мы уговорили его не торопиться с этим ради ваших детей. Так что в некотором смысле это можно считать нашей победой.

– Ага, победой, – саркастически сказал я. – Хреновая какая-то победа…

Я сделал глубокий и прерывистый вдох, потом медленно выдохнул.

– И сколько денег у меня останется?

– Восемьсот тысяч долларов, – ответил Магнум, – плюс каждому из вас остается по машине, плюс вся мебель и личные вещи. Тебе оставляют также все перечисленные в финансовом отчете долговые расписки. Сможешь получить по ним деньги?

Я задумался. Расписок было три, самая значительная из них – от Элиота Лавиня, на два миллиона долларов. Когда-то Элиот был моим главным подставным, отстегивавшим мне миллионы долларов наличными. В свое время он был легендой в индустрии одежды, его даже прочили в президенты «Перри Эллис» , а ему тогда не было еще и сорока. Но он, кроме того, был заядлым наркоманом и бабником (именно поэтому мы с ним так хорошо ладили) и в конце концов потерял все, включая работу. Я ни разу не разговаривал с ним с тех пор, как завязал, но и без этого знал, что вряд ли он сможет отдать мне долг. Он был совершенно разорен.

Вторая долговая расписка была от Вигвама на четверть миллиона долларов. Увы, Вигвам тоже сидел на бобах, и шансы получить от него деньги были еще меньше.

Оставался доктор Шлезингер, офтальмолог из Лонг-Айленда, женатый на Донне, подруге детства Герцогини. Дэвид был хорошим парнем, а вот Донна была, увы, настоящей шлюхой. Тем не менее он-то как раз мог расплатиться со мной, и я был уверен, что так он и сделает. Когда-то я одолжил ему 120 000 долларов на открытие собственной клиники, и теперь он хорошо зарабатывал.

Для меня хуже всего была неплатежеспособность Элиота Лавиня. Если бы у него были деньги, он непременно вернул бы мне долг! Мы с ним всегда были как кровные братья. Однажды я даже спас ему жизнь, когда он чуть не утонул в моем бассейне. Как ни парадоксально, ни Одержимый, ни Ублюдок никогда не выказывали большого интереса к Элиоту, несмотря на то что он сливал мне деньги наличными. Но меня это очень даже устраивало. Если они не хотели поднимать этот вопрос, то я тем более не хотел этого.

– Думаю, по одной из них я смогу получить долг, – сказал я. – Но это всего лишь 120 штук. По двум другим распискам деньги получить не удастся. Впрочем, это не имеет значения, потому что с моими расходами я останусь без гроша уже через полгода.

– Ну, придется затянуть пояс, – резонно заметил Магнум. – И скажи Надин, чтобы она тоже не разбрасывалась деньгами. Я не шучу, Джордан. Пора притормозить.

Я отрицательно покачал головой.

– Я не скажу Надин ни слова об этом. Какую бы ненависть я к ней ни питал, я не хочу волновать ее. Ведь у меня есть еще год, чтобы придумать, где и как она с детьми будет жить. И поверьте мне, я всеми правдами и неправдами сделаю так, чтобы это было очень хорошее место.

Магнум поджал губы и кивнул, словно онколог, готовый рассказать пациенту о смертельном диагнозе.

– К несчастью, мы должны сообщить ей об этом несколько раньше, чем тебе бы хотелось. Понимаешь, Джоэл хочет, чтобы она подписала уведомление о конфискации.

– Было хреново, а стало еще хреновее! – вырвалось у меня. – Что за день сегодня такой хреновый! – Я раздраженно покачал головой. – И когда я должен ей об этом сказать?

На лице Магнума мелькнуло нечто похожее на тень улыбки.

– Сегодня.

Когда я позвонил Герцогине и сказал, что мне нужно заехать к ней поговорить кое о чем, то был несказанно удивлен тем, что она не послала меня на три буквы. В конце концов, она была из Бруклина и, принимая в расчет наш последний разговор, должна была бы это сделать. А на языке Бруклина это означало бы: «Думаю, будет лучше, если мы с тобой какое-то время будем общаться через адвокатов». И потом, несколько часов спустя, когда я без чего-то пять вошел в дом и дети бросились ко мне в объятия с криками «Папочка приехал! Папочка приехал!», я был еще более удивлен тем, как искренне радовалась Герцогиня этому проявлению любви детей ко мне.

Она была непростой женщиной, и несмотря на всю мою злость и обиды, часть меня продолжала восхищаться ею. Она занималась самообразованием, самосовершенствованием; плохо это или хорошо, но она всегда стремилась к совершенству во всех аспектах жизни. Во многих отношениях она была тем, кем я никогда не мог быть: идеально красивая, в высшей степени уверенная в себе, окруженная психологической броней, защищавшей ее от ран и страданий. Иными словами, я был всем тем, кем она никогда не могла быть: знающий жизнь во всех проявлениях, финансово самостоятельный и слишком уязвимый в эмоциональном плане.

Будь это в другое время и в другом месте, мы могли бы, наверное, заняться любовью, потому что в конечном итоге нас сгубило не отсутствие любви, а то, что разрушало любовь, – деньги, наркотики, образ жизни «богатых и никчемных», ложные друзья… И, конечно же, «Стрэттон», это ядовитое дерево с ядовитыми плодами. Уцелели только наши дети, и за это я всегда буду благодарить бога.

Мы сидели на кухне за столом, я только что закончил рассказывать ей о предстоящей конфискации имущества во всех ужасных подробностях – даты, цифры и прочее.

Ее реакция потрясла меня.

– Мне очень жаль, – спокойно сказала она. – Я знаю, как много для тебя значит пляжный дом. Где же ты теперь будешь жить?

Я в изумлении уставился на нее. Неужели она это серьезно? После всего, что я только что ей сказал, она беспокоится о том, где я буду жить? А где будет жить она? А дети?

Я уже хотел наброситься на нее, но тут до меня неожиданно дошло – это не ирония. Просто она так долго жила без особых проблем, что полагала: так будет всегда. Для нее все всегда будет заканчиваться хорошо. Как ни странно, я знал, что она права.

Заставив себя улыбнуться, я сказал:

– Не волнуйся за меня, Надин. Со мной все будет хорошо. И не волнуйся за себя и детей. – Я посмотрел ей прямо в глаза. – О вас всегда позаботятся, что бы ни случилось.

Она понимающе кивнула, хотя, наверное, ни один из нас все-таки не понимал, что я имел в виду, говоря это. С величайшей искренностью она сказала:

– Я знаю, ты сделаешь для нас все, что в твоих силах. Ты знаешь, сколько тебе дадут?

– Пока неизвестно, – сказал я. – Джоэл уходит из федеральной прокуратуры, что хорошо для меня. Но все же мне придется отсидеть несколько лет. – Я пожал плечами, стараясь придать моим словам легкомысленный оттенок. – Это печальный финал, Надин. Ты будешь жить дальше своей жизнью, а я отправлюсь за решетку. – Я улыбнулся и подмигнул ей. – Хочешь поменяться со мной местами?

– Ни за что! – категорически замотала головой она. – Но обещаю тебе, дети будут всегда знать, что их отец хороший человек. – Она взяла меня за руку, как это сделал бы добрый друг. – Джордан, твои дети всегда будут любить тебя и ждать, когда ты освободишься.

Я тоже пожал ей руку, потом встал и подошел к высокому, от пола до потолка, окну. Опершись плечом о косяк, я стал не торопясь любоваться красотой своего дома и прилегающего к нему сада. Все было так чудесно! Газон был зеленым, словно тропический лес. Пруд с водопадом выглядели как на картине. Все могло бы быть совсем по-другому, не будь я таким идиотом.

Через несколько секунд ко мне присоединилась Герцогиня. Подойдя к окну, она задумчиво сказала:

– Красиво, правда?

– Да, трудно поверить, что когда-нибудь здесь будет жить другая семья. Ты меня понимаешь?

Она молча кивнула.

Неожиданно в моем мозгу мелькнуло приятное воспоминание.

– Послушай, помнишь, что мы делали в тот день, когда приехали заключать договор на покупку этого дома?

– Да, – хихикнула она. – Мы пробрались на территорию и занялись любовью на заднем дворе.

– Точно! – засмеялся я. – Хорошие были деньки, правда?

– Да, но мне больше нравятся другие.

Я с удивлением взглянул на нее.

– Да? И какие же?

– Самые первые наши дни, в той крошечной городской квартирке, – не задумываясь, ответила она. – Я тебя тогда так любила. Если бы ты только знал, Джордан… Но ты никогда не позволял себе полностью довериться мне, потому что был очень богат, когда мы познакомились. – Она сделала паузу, словно подыскивая нужные слова. – Я хочу, чтобы ты знал, я всегда была верна тебе, пока мы были вместе. Я ни разу не изменила тебе. А то, что произошло между нами сегодня утром по телефону… – она снова замолчала и с отвращением покачала головой, словно недовольная сама собой, – с моей стороны это было ужасно, и я очень сожалею об этом.

– Я тоже, – подхватил я. – Я тоже вел себя отвратительно.

Она кивнула.

– И еще я хочу, чтобы ты знал: я не пыталась манипулировать тобой, прося купить дом в Хэмптонс.

– Я хочу сказать, может, в конце так оно и было, но не с самого начала. Когда я в первый раз заговорила с тобой об этом, я думала, у нас с тобой есть второй шанс. – Она замолчала на мгновение. – Но потом, в последние несколько недель, я поняла, что этого шанса нет. Слишком много плохого произошло между нами – слишком много обид, боли, дурных воспоминаний. Не хочу говорить дешевыми штампами, но мне кажется, мы определенно побили все рекорды по безумным связям. Ты меня понимаешь?

Я грустно улыбнулся, зная, что она права.

– Да, похоже, это так, – сказал я, – но какое-то время это было даже забавно, по крайней мере сначала. – Я заговорил бодрее. – Как бы то ни было, у нас двое прекрасных детей, и я буду всегда любить тебя за это. – Я протянул ей руку ладонью вверх, словно она была настоящей герцогиней. – Пойдем, Герцогиня. Давай поднимемся к детям и поцелуем их. А потом я уеду.

Она улыбнулась, приняла мою руку, и мы вышли из кухни, потом прошли через гостиную, мраморный вестибюль, поднялись по величественной, богато убранной лестнице на второй этаж.

Там я повернул направо, к детским спальням, а она налево – к хозяйской спальне. Поскольку мы все еще держались за руки, мы стали похожи на паруса, надуваемые разными ветрами. Я озорно улыбнулся:

– Что ты делаешь?

Она смотрела на меня, поджав губы, словно задумавший шалость ребенок. Потом едва заметно кивнула головой в сторону спальни.

– Пойдем со мной, – лукаво улыбнулась она.

У меня глаза чуть не выскочили из орбит.

– Что? Ты хочешь заняться со мной любовью сейчас, когда я сказал тебе, что дома будут конфискованы?

Она с готовностью кивнула.

– Да, сейчас самое подходящее время. Я никогда не была охотницей за твоими деньгами…

Я подозрительно прищурился, и она слегка смутилась.

– Ну хорошо, хорошо: деньги тоже имели значение, но ведь я могла выйти замуж за любого богатого мужчину! Но я выбрала тебя, потому что ты был интересным. Ты и сейчас остаешься таким. – Она подмигнула мне. – Ну, пойдем! Давай сделаем это в последний раз, пока не развелись.

– Иди, я за тобой, – радостно сказал я.

В следующую секунду дверь спальни захлопнулась за нами, и мы повалились на белое шелковое стеганое одеяло, расшитое тысячей крошечных жемчужин.

Мы стали страстно целоваться. Какая первобытная страсть! Какая безудержная сексуальность! Такого никогда еще не было! От Герцогини так хорошо пахло, что я почти терял сознание. Я хотел эту женщину, хотел обладать ею в буквальном смысле целую вечность.

– Я люблю тебя, – простонал я.

– Я тоже буду всегда тебя любить, – простонала она в ответ.

«Сука!» – подумал я.

– И я, – сказал я, и мы стали сбрасывать с себя одежду.

Да! Герцогиня была без лифчика! И я прижался голой грудью к ее обнаженным соскам, животом к ее животу – как мягко, как горячо! Герцогиня вся пылала от страсти. Я уже не мог трезво соображать!

Неожиданно она прервала поцелуй и взволнованно посмотрела на меня. Прерывисто дыша, она пробормотала:

– Надеюсь – пых, пых! – ты не собираешься – пых, пых! – остаться здесь на ночь. – пых, пых! – Мне невыносима – пых, пых! – мысль о том, что – пых, пых! – завтра утром я проснусь с тобой в постели. Пых, пых!

«Сука!» – подумал я.

– Разумеется, не собираюсь. – пых, пых! – Завтра утром – пых, пых! – у меня назначена встреча – пых, пых! – в Саутхэмптоне. Пых, пых!

– Вот и хорошо! – пробормотала она. – Давай займемся любовью! Пых, пых!

Мы сбросили с себя остатки одежды. Ноги Герцогини – само совершенство! Такие гладкие, такие гибкие! Роскошные бедра, узкие щиколотки, круглые ягодицы! Моя нервная система была перегружена тактильными ощущениями, и мне это очень нравилось.

– Поцелуй меня нежно-нежно, – простонала Герцогиня, – как ты всегда это делал…

Да, я буду целовать ее нежно и долго, как всегда это делал, а потом займусь с ней любовью так, как всегда это делал, – я сверху, роскошные ноги Герцогини обнимают меня за талию, чтобы усилить трение… Ей всегда нравилась эта поза.

С огромной нежностью я обнял ладонями ее щеки, прикоснулся губами к ее рту и стал целовать ее медленно, нежно, впитывая каждую молекулу ее естества. Ее губы превосходно пахли и с готовностью отвечали на мои ласки, как это всегда было.

Так мы лежали и целовались целую вечность.

Наконец, я оторвался от ее губ, посмотрел в ее сказочно голубые глаза и решил предпринять последнюю совместную с ней попытку.

– Я все еще люблю тебя, – тихо сказал я, мысленно молясь, чтобы она повторила мои слова.

– Я тоже тебя люблю, – сразу откликнулась она. – Давай займемся любовью, милый!

Вдруг она сказала:

– Подожди секундочку, я повернусь, чтобы можно было сделать это сзади.

Ее слова стали для меня шоком.

Невероятно быстро она выбралась из-под меня и встала передо мной на четвереньки спиной ко мне. Потом она сложила руки на груди и по-кошачьи выгнула спину, выставив пухлый зад.

– Давай, возьми меня за руки и обними сзади, – торопливо сказала она.

«Сука! – подумал я. – Пока меня не было, она научилась новому трюку! Какое оскорбление! Кто ее научил этому… этой собачьей позе со скрещенными руками? Этот мерзавец с хвостиком на затылке? Или тот гольфист? Или – что еще хуже – румынский долбоклюв?»

Тут она повернула ко мне свою светловолосую головку и вопросительно уставилась на меня.

– Чего ты ждешь? – пых, пых! – Давай же! Такого больше не будет.

Я молча смотрел на нее.

Она кокетливо улыбнулась.

– Давай же, дурачок! Тебе понравится!

«Сука!» – подумал я. И улыбнулся в ответ.

В тот вечер четверга мы долго и страстно занимались любовью. Вспоминая прошлое, я думаю, мы оба знали, что это было в последний раз. Я до сих пор не знаю, почему так вышло, но подозреваю, что это было как-то связано со своеобразным подведением итогов. Нам обоим хотелось поставить жирную точку. Вместе мы пережили много горя и радости, теперь настало время разойтись в разные стороны. В глубине души я понимал, что мы всегда будем любить друг друга.