5
Марвин Коупленд редко читал газеты. Во-первых, газеты стоили денег, а у него редко водились лишние, а если уж водились, то он знал, на что их потратить. Во-вторых, газеты его не интересовали. Сообщения о преступлениях, бейсбольных матчах, высокая политика – какое ему до этого дело? И в-третьих, он вел настолько насыщенную жизнь в промежутках между разными работами, разными подругами и музыкой, что у него просто не было на это времени. Марвин полагал, что читать газеты и смотреть телевизор – это для тех людей, жизнь которых пуста, скучна и бессмысленна.
Так что в то утро Марвин абсолютно ни о чем не подозревал. Вот уже несколько часов во всех газетах и новостных выпусках говорилось только об одном, но Марвин, словно этот день был таким же, как и все остальные, брел по улице к Константиносу за покупками. Константинос торговал овощами, но имелось у него и все прочее, что необходимо для жизни: растворимый кофе, сгущенное молоко, три сорта хлопьев на завтрак, макароны, сладости, крем для ботинок, сигареты и так далее. Если бы на узких полочках еще можно было найти алкоголь, то это был бы идеальный магазин, но ничто не совершенно в этом мире.
Солнце припекало прилично. Марвин никак не мог отделаться от ощущения, что проспал репетицию в новой группе. Нет, это же завтра или нет? У него была бумажка с датой, но она куда-то подевалась. Вполне возможно, что ее выбросила новая подруга Пита, когда подметала квартиру.
– Где я оказалась? – то и дело спрашивала она. – В квартире или в обезьяньей клетке?
Как бы там ни было, теперь квартиру хоть людям показать можно. Наверное, стоит пригласить родителей, такой возможности больше не представится.
Он позвенел монетами в кармане. Вчера вечером он курил косяки и играл в карты на 25 центов, выиграл целую кучу. Приятный поворот событий, после того как он самым жалким образом просадил три Джоновых квартплаты в прошлые ночи. Он сможет немного погасить свой долг у Константиноса. Кроме того, он вчера прошелся по дому, вытащил из всех почтовых ящиков рекламные проспекты и, поработав двадцать минут, оказался обладателем хорошего запаса купонов в кармане, обещавших: «Купите один, получите второй бесплатно!» или «Скидка 50 %». Надо поглядеть, что можно получить с этого, в холодильнике в любом случае шаром покати. И пришла его очередь покупать новую бутылку средства для мытья посуды, старую после многократных промываний водой можно было считать окончательно пустой.
Константиноса на месте не оказалось, на кассе стояла его вечно недовольная жена. Обычно это не предвещало ничего хорошего, потому что она очень неохотно записывала в долг, а если и записывала, то не без воплей, что само по себе неприятно. Но Марвин вытряхнул свой полный двадцатипятицентовиков карман, что хоть и не заставило ее улыбнуться, но по крайней мере она не стала ворчать, когда он собрал с полок покупки и выложил перед ней, а без возражений упаковала все в большой коричневый бумажный пакет.
Однако сразу после этого она вдруг стала причитать громче обычного. Выходя из магазина, Марвин зацепился взглядом за газеты, лежащие рядом с выходом на древнем проволочном стенде, и заголовки в них были настолько огромны, что не заметить их не мог даже он. Была напечатана и большая фотография. И вот она, вероятно, и послужила главной причиной того, что пакет вывалился из рук Марвина совершенно против его воли.
– Как это могло случиться? – воскликнул Грегорио Вакки, швыряя новый выпуск «Корьерре делла сера» к остальным газетам, лежащим на столе. – И откуда они узнали? Я не могу этого объяснить.
Странно было читать собственное имя в газете. Да еще и на первой странице, крупными черными буквами. Это делало все гораздо реальнее, чем все документы, печати и подтверждения в мире.
– Они все пишут только о деньгах, – заметил Альберто, проглядывая «Репубблика». – О деньгах и сложных процентах. Я бы сказал, что они ничего не знают о завещании.
Джованна накрыла роскошный стол на первом этаже в честь такого знаменательного дня, с нарезанной кубиками дыней, настоящим пармским окороком, шампанским, белой скатертью и хрустальными бокалами, сверкавшими в солнечном свете. Теплый, пахнущий лавандой ветерок колыхал шторы на высоких окнах, а со двора доносились шаги по гравию: это Бенито полировал «роллс-ройс» до блеска мягкой тряпочкой. А затем пришел Алессандро, сильный молодой парень, помогавший на кухне и в подвале и приносивший свежие газеты, и тут все закружилось.
Padrone, похоже, все происходящее развлекало. Слабо улыбаясь, он помешивал капуччино и в своем спокойствии казался эпицентром урагана.
– Ведь было ясно, что это случится. Они просто добрались до этого раньше, чем мы полагали. – Он поднял глаза и бросил на Джона озорной взгляд. – Возможно, через несколько дней вы превзойдете даже леди Ди в том, что касается влияния на прессу.
– Великолепно, – произнес Джон. Ну и веселье начнется.
Эдуардо, державший возле уха мобильный телефон и до настоящего момента стоявший в стороне и разговаривавший по телефону, закрыл его с громким «Ciao!» и подошел ближе.
– Ни единого шанса, – заявил он. – Они осаждают нотариальную контору.
– Нотариальную контору! – всполошился его отец. – Как, ради всего святого, они узнали, где и когда…
– Должно быть, обзвонили все нотариальные конторы. И Нунцио попался на их удочку.
– Porco cane! Как ему в голову пришло называть время нашей договоренности неизвестно кому…
– По словам Нунцио, полчаса назад позвонил какой-то мужчина и заявил, что по поручению семьи Вакки хочет узнать, нельзя ли перенести время на полчаса. Они знали наше имя!
– Что? Это же… – Тонкие брови Грегорио взлетели вверх. – Это значит, что в любой момент здесь может появиться целая толпа… О нет. Ворота! Алессандро! Джузеппе! Быстрее, мы должны закрыть ворота на засов! – Он помчался в холл, торопливые хлопки в ладоши эхом отражались от стен дома. – Джузеппе! Бросай все дела, presto!
Сьюзен Винтер, конечно, каждый день читала газеты, это входило в ее обязанности. Первую – «Вашингтон пост» – она читала за завтраком за откидным столиком в своей маленькой кухне, вторую – «Нью-Йорк таймс» – в метро по пути на работу, а там уже три-четыре других газеты, в основном международные издания, в зависимости от того, над чем она в тот момент работала.
И от того, в какие лотереи вложила деньги. Последние дни отрезвляли. Все деньги, полученные от незнакомца, ушли. Она проиграла.
Когда в то утро она взяла газету и взгляд ее упал на заголовок и на фото рядом с ним, ее прошиб холодный пот. Так вот что крылось за всем этим!
Она даже не рассердилась из-за того, что не додумалась до этого сама. Ничего подобного ей бы даже в голову не пришло. Триллион долларов! В обведенном серым квадратике было написано число: единица с двенадцатью нулями. Тысяча миллиардов. Она с восхищением прочла пояснение о том, что это состояние неудержимо росло на протяжении столетий благодаря процентам и сложным процентам. Заметка заканчивалась словами: «Для того, чтобы прочесть этот текст, вам понадобилось около минуты. За это время состояние Джона Фонтанелли выросло еще на восемьдесят тысяч долларов».
Она забыла про кофе, забыла про пончик. Она сидела, разложив на столе перед собой газету, смотрела на стену и не видела ее, спрашивая себя, чего хотел от Джона Фонтанелли незнакомец. Что он мог сделать с документами, которые она ему дала.
Сьюзен Винтер чувствовала, что ее только терпят в детективном агентстве «Дэллоуэй», и каждый день готовилась услышать, что от нее нет никакого толку. Она работала, сколько могла, никогда не жаловалась, когда приходилось бесплатно задерживаться сверхурочно. Она не знала, что о ней на самом деле думает шеф, и даже если бы ей кто-то сказал, она бы не поверила. Шеф действительно считал ее нервным, капризным, ненадежным человеком – но ценил ее способность в порыве гениального вдохновения видеть мотивы и намерения людей, за которыми они наблюдали, и предугадывать их поступки. Эта мгновенная, почти провидческая проницательность перевешивала остальные ее недостатки, и он никогда не уволил бы ее, даже если бы пришлось сократить агентство наполовину.
Когда она мысленно пролистала содержимое второй папки, в которой содержались материалы о расследовании относительно семьи Джона Фонтанелли, на нее снизошло одно из таких озарений. Ей показалось, будто она знает, что задумал незнакомец. И если верно то, что она думает, то на этой информации он может сделать очень много денег, гораздо больше денег, чем она могла когда-либо себе вообразить. И в этом и заключается главный приз!
В этот день она приехала в контору с болью в животе – настолько сильно боялась все испортить.
Первая команда приехала на «порше», мужчина и женщина. На плече у мужчины была камера, у женщины – микрофон с логотипом телекомпании, и они вежливо позвонили в ворота. После чего Бенито, с достоинством носивший свою униформу шофера, мерным шагом приблизился к решетчатым воротам и, как и было велено, сообщил, что в данный момент с семейством Вакки поговорить нельзя.
Вскоре после этого прибыла вторая команда – четверо мужчин в универсале, выгрузивших различные приборы, большие штативы, камеры, магнитофоны, зонтики и складные стулья. Это уже попахивало осадой. Они пожали руки другой команде, и с того места за шторами в библиотеке на втором этаже, откуда наблюдали Джон и Вакки, все выглядело так, как будто заклятые соперники приветствуют друг друга перед началом решающей гонки. Затем были установлены штативы, смонтированы камеры, раскрыты зонты.
– Если мы продержим их пару дней, то устроим деревенским неплохой дополнительный доход, – заметил Альберто.
Число репортеров увеличивалось в темпе стаккато. Больше не было рукопожатий, не было коллегиальных разговоров, только поспешное, агрессивное вываливание притязаний, толкотня за якобы лучшие места, удары локтями и злая ругань. За короткий промежуток времени вокруг подъезда к дому вырос лес из объективов и микрофонов.
– Нас наверняка показывают сейчас в прямом эфире Си-эн-эн, – произнес Эдуардо.
Появился вертолет. На миг всем показалось, что он собирается приземлиться во дворе, однако он просто облетел поместье пару раз по кругу, чтобы снова унестись прочь.
– Боюсь, что если мы не ответим на несколько вопросов, они начнут пускать слухи, – скривившись, принялся размышлять вслух Грегорио. – Нужно же чем-то заполнять передачи и газеты.
– Да, – кивнул Альберто. – Устроим пресс-конференцию.
– Хотя бы только мы, в качестве управляющих наследством, – добавил Кристофоро Вакки. – А как насчет вас, Джон?
– Не знаю. Мне как-то нехорошо, – признался Джон. – Я никогда не устраивал ничего подобного – я имею в виду пресс-конференцию.
Padrone усмехнулся.
– Думаете, мы устраивали?
По телевизору Джон видел сообщения о пресс-конференциях в Белом доме, президента, подходившего к кафедре, читавшего заявление, отвечавшего на ряд вопросов, и ему казалось это самой скучной вещью на свете. Оказалось, что даже сидеть перед лесом пестрых микрофонов, смотреть на молнии вспышек и отвечать на вопросы, доносившиеся до него из толпы пытающихся перекричать друг друга людей, на удивление страшно и в то же время волнующе.
Знают ли уже о наследстве его родители? «Да», – ответил Джон. Что он собирается делать с таким количеством денег? «Пока не знаю». Совершенно банальные вопросы, но каждое слово тщательно записывалось на бумагу и магнитофон, снималось на пленку – так, словно он провозглашал какие-то эпохально важные мысли.
– Теперь вы знаменитость, – прошептал ему Эдуардо, пытавшийся играть роль ведущего.
Им пришлось убрать всю мебель из салона, поставив в дальнем конце комнаты батарею столов, рядом с дверью, через которую они в крайнем случае могли бы сбежать. Алессандро и Джузеппе стояли у двери, готовые в случае чего прикрыть отступление, и, похоже, очень хотели подраться с журналистами, которые после открытия ворот ринулись внутрь, словно прежние фанаты «Битлз» в погоне за своими кумирами.
«Почему вы не оставили деньги себе?» – спросили у Вакки.
– Подобное поведение, – холодно ответил вопрошавшему Кристофоро Вакки, – было бы несовместимо с нашей профессиональной этикой.
Это вызвало взрыв смеха.
Грегорио открыл конференцию, пояснив происхождение денег и подробности завещания. Они заранее договорились о том, что не станут упоминать пророчество Джакомо Фонтанелли, если их не спросят об этом прямо. И действительно, никто не спрашивал об этом, общий интерес вызывал на удивление полюбившийся всем пункт о том, что все должен унаследовать самый молодой из Фонтанелли, который будет жив 23 апреля 1995 года. Что особенного в этой дате? «Ничего», – заявил Грегорио. У Джона спросили, считает ли он справедливым способ выбора. «Нет, – признал Джон, – но так уж вышло». Оправдано ли на сегодняшний день исключение из завещания наследников женского пола?
– Сегодня никто не написал бы ничего подобного, – заявил Джон. – Но ведь мы говорим о завещании, которому уже пятьсот лет.
Он почувствовал, что рубашка стала мокрой и по спине побежал пот. И о чем они только не спрашивали! Женат ли он? Пожертвует ли он деньги благотворительным организациям? Какие виды спорта предпочитает? Где собирается жить? И так далее. На вопрос о том, какое у него любимое блюдо, он ответил замечанием, что, похоже, придется привыкать к икре, но до тех пор любимыми останутся тортеллини, которые готовит его мать, и после этого Эдуардо дал слово хрупкой женщине с непокорными рыжими волосами.
– Бренда Тейлор, Си-эн-эн, – представилась она, и Джон отметил, что каждое ее движение, ее глаза, ее голос – все источало огонь. – Мистер Фонтанелли, счастливы ли вы оттого, что настолько богаты?
Этот вопрос был словно удар обухом. Казалось, все затаили дыхание, внезапно стало настолько тихо, что можно было бы услышать, как летит пресловутая муха. Джон смотрел на галогенные лампы и объективы и понимал, что его ответ на этот вопрос достигнет самого отдаленного уголка Земли и что именно он и определит отношение к нему людей во всем мире.
– Что ж, – неторопливо начал он, а в голове было пусто, словно на белой стене, – пока что я не богат. Сначала должна состояться официальная передача и так далее… Тогда я буду знать, каково это.
Но это был не ответ, и он это почувствовал. Она еще не удовлетворена. Казалось, молчание вытягивает из него все соки. Все взгляды были устремлены на него, они требовали большего.
– Такое состояние не предназначено для того, чтобы сделать своего владельца счастливым, – услышал он свои слова, понятия не имея, откуда взялось то, что он произнес, – это скорее обязательство. И единственное счастье, на которое можно надеяться, – это умение справиться с ним.
Он показался глупым самому себе. Как его угораздило ляпнуть такое? В этом вообще есть смысл? Он смотрел на приоткрытые рты, на ручки, нерешительно замершие над блокнотами… Сейчас они расхохочутся, сделают из него посмешище для всей планеты…
Но потом где-то на заднем плане кто-то захлопал в ладоши. Остальные присоединились, кто-то положил ему руку на плечо и прошептал:
– Чудесно, это вы просто чудесно сказали, Джон…
Что? Чудесно? Что чудесно?
– Хорошее завершение для пресс-конференции, я полагаю.
Кто это говорит? Джон уже не понимал, что происходит. Толкотня, его подпихнули, подвинули, кто-то обменивался рукопожатиями.
– Благодарю, дамы и господа… спасибо за внимание…
Альберто. Или?.. Потом были дверь и тишина.
Позже он лежал в постели, один в своей комнате, на лбу у него был влажный платок, он таращился в потолок. Только не задумываться. Воспоминания утра слились в водоворот красок и криков. Только не задумываться о том, во что превратятся его дни. По крайней мере здесь спокойно, двери на террасу закрыты, не слышно даже моря, абсолютно ничего.
Он начал проваливаться в дрему, сладкое состояние на грани сна и бодрствования, и его взорвал телефон.
Что? Он вздрогнул, приподнялся на локте, уставился на телефонный аппарат, стоящий рядом с его постелью. Это был сон. На самом деле он не звонил. Никто в доме его не потревожил бы.
Но нет. Телефон зазвонил снова, звонок был противным, настойчивым. Он сорвал трубку.
– Алло?
– Мистер Фонтанелли? – поинтересовался звучный, даже приятный голос с британским акцентом.
– Да?
Откуда этот человек знает его?
– Джон Сальваторе Фонтанелли? Вы сейчас находитесь в своей комнате?
А это еще что такое?
– Да, черт побери! Конечно, я в своей комнате, где же еще? Кто вы такой и что вам нужно?
– Вы меня не знаете. Надеюсь, однажды мы познакомимся, но в данный момент я не могу назвать вам даже своего имени. Сегодня мне было важно удостовериться, что номер телефона еще правильный.
– Мой номер телефона? – Джон вообще ничего не понимал.
– Внутренний номер 23. Я хотел проверить, ведет ли он еще в вашу комнату. Но это я объясню вам подробнее в другой раз. Ах да, и еще одно… Пожалуйста, не говорите об этом звонке никому, особенно семье Вакки. Поверьте мне.
Этот парень совсем спятил, что ли?
– Понятия не имею, зачем мне это делать.
Незнакомец на другом конце провода замолчал, шумно вдохнул, выдохнул.
– Затем, что вам понадобится помощь, мистер Фонтанелли, – наконец произнес он. – И я тот, кто может вам ее оказать.
