31

– То, что вам довелось испытать в Вашингтоне, было инерцией, – пояснял Маккейн. – Сила, поддерживающая жизнеспособность всех процессов, против которых мы боремся. В первую очередь всем хочется, чтобы все оставалось так, как им нравится. – Он сжал руку в кулак. – Вы видите, что это иллюзия – ставить на такую вещь, как благоразумие, на добровольный отказ? Это противоречит человеческой природе. Принуждение – вот единственное средство, которое действительно работает.

Джон мрачно кивнул.

– Это значит, что мы должны продолжать бороться.

– На это можете положиться. – Маккейн потянулся к факсу, поднял вверх полоску мягкой бумаги. – Новости от Коллинза. Работы по расширению проходят согласно графику. Его люди в буквальном смысле слова только и делают, что распаковывают новые компьютеры, подключают их в сеть, устанавливают программу-симулятор и запускают ее. А это значит, что результаты будут в срок.

– Хорошо, – произнес Джон. – А что мы будем делать тем временем?

Маккейн бросил на него странный взгляд, встал и принялся расхаживать взад-вперед вдоль окна. Давненько он этого не делал. За окном город сверкал под ярким августовским солнцем, словно кто-то перенес его на берег Средиземного моря.

– Вы могли бы помочь мне, – вдруг сказал Маккейн и остановился, устремив взгляд на Джона. – Вам это может показаться странным, возможно, даже подозрительным, не знаю… Но вы бы очень, очень помогли мне.

– Если вы хотели разбудить во мне любопытство, – сказал Джон, – то вам это удалось.

– Нам предстоит борьба. Борьба суровыми методами. По всем фронтам наши противники призывают к сражению, и будет побоище, это точно. Возможно, нам придется сделать несколько ходов, не предусмотренных правилами, если вы понимаете, что я имею в виду. Короче говоря, ситуация такова, что нам ничто так не поможет, – произнес Маккейн и мрачно улыбнулся, – как отвлекающий маневр.

– Отвлекающий маневр?

Маккейн посмотрел на него исподлобья взглядом Джека Николсона.

– Я не хочу, чтобы обо всем, что я делаю или не делаю, писали в газетах, понимаете? Все просто. И поэтому хорошо бы, если бы в газетах написали о чем-нибудь другом.

– Ага, – произнес Джон. – Ну а в чем проблема? Я имею в виду, нам ведь принадлежит половина газет и…

– Проблема в другой половине. В газетах, которые нам не принадлежат.

Джон, моргая, смотрел на Маккейна.

– Хм… Да, ясно. Боюсь только, что я не понимаю свою роль во всем этом.

Маккейн вернулся к своему письменному столу, открыл один из ящиков, достал оттуда издание, издалека похожее на несерьезную бульварную газетку, и бросил ее Джону титульной стороной вверх.

– Посмотрите-ка на это.

Газета была двухнедельной давности, заголовок гласил: «Самая красивая женщина, самый богатый мужчина – это любовь?» Под ним была напечатана фотография, на которой Джон узнал фотомодель, рекламировавшую премию Геи, Патрисию де Бирс: она что-то шептала на ухо державшему ее за руку мужчине, с которым они вместе переходили через улицу.

И этим мужчиной, как с безграничным удивлением понял Джон, был он сам!

– Что это такое?

– Фотомонтаж, – пояснил Маккейн. – Кстати, сделанный довольно умело. Эта газета славится подобными вещами – обычно она печатает фотографии детей с двумя головами или летающих тарелок и тому подобного, и никто по этому поводу не переживает, но что интересно, с тех пор телефоны в отделе прессы не умолкают. Весь мир хочет знать, есть ли зерно правды в этих слухах.

– Ничего там нет, само собой. Я не ходил гулять с этой женщиной, не говоря уже о том, чтобы держать ее за руку.

– О чем я вас и хотел попросить, – мягко произнес Маккейн, – сделайте это.

Джон уставился на него.

– Мне кажется, что я потерял нить разговора. Еще раз, что я должен сделать?

– Да, я ошарашил вас, понимаю. – Маккейн взял газету, тщательно сложил ее, а затем поднял, словно вещественное доказательство на суде. – Обычно ни один человек не верит тому, что пишут в этой газете. Каждые шесть недель появляется то Элвис, то лох-несское чудовище, и никто, может быть, за исключением парочки безумцев, не принимает это за чистую монету. Поэтому реакция на эту статью заставила меня задуматься. И она говорит о том, что мир хочет, чтобы это было правдой. Общественности ничего не хочется сильнее, чем любовной связи между самым богатым мужчиной и самой красивой женщиной в мире. Все предрассудки подтвердятся, все мечты сбудутся. Люди тоскуют по подобным историям.

– Может быть, это и так, но я совершенно ничего не испытываю по отношению к этой женщине. Во время съемок мы обменялись едва ли парой слов, и я изо всех сил старался не смотреть на ее грудь, вот и все. – Джон замолчал, внезапно почувствовав прилив очень неприятного ощущения.

Маккейн медленно, задумчиво кивнул.

– Но ведь это было бы идеальным отвлекающим маневром, вам не кажется? Вы и Патрисия де Бирс, и фотограф, которому удалось заснять, как вы держитесь за руки… Средства массовой информации лихорадило бы несколько недель.

– Вы ведь что-то задумали. – Джон всматривался в подчеркнуто безэмоциональное лицо Маккейна. – Скажите мне, что это не то, о чем я как раз подумал.

Маккейн свернул газету, которую держал в руках, в трубочку и изо всех сил скомкал.

– Я позволил себе приказать вашей яхте сняться с якоря. Ее все равно нужно было отправить на проверку радарной системы в Гонконг. Сегодня или завтра она должна войти в Манилу. Я также заранее нанял мисс де Бирс, чтобы…

– Что-что? Наняли?

– Я вставил в договор пункт о неразглашении, а агентство вело переговоры до тех пор, пока меня не попросили вставить со своей стороны пункт о неразглашении суммы гонорара – очень низкой. Было интересно.

– Наняли? Зачем же?

– Вы оба будете притворяться влюбленной парой, по крайней мере, для общественности, что вы будете делать наедине – дело ваше. Немного поплаваете по райскому миру Филиппинских островов, позволите разыскать себя репортерам, время от времени будете сходить на берег и делать покупки рука об руку, чтоб СМИ понравилось, пожалуйста…

– Вы шутите!

– Когда мир будет смотреть на Филиппины, должны видеть вас обоих, а не биржевой курс или основные процентные ставки банков. Вот то, что мне нужно.

– Вы не шутите. – Джон положил руку на лоб, словно чувствуя жар. – Все серьезно, все на самом деле… Вы хотите разыграть театральную постановку.

– Да бросьте, Джон. – Маккейн швырнул газету, точнее, то, что от нее осталось, в мусорную корзину. – Я мог бы придумать что-нибудь похуже, чем послать вас на пару недель отдыхать с одной из прекраснейших женщин планеты, не так ли? Кто знает, может, в конце концов вы друг другу понравитесь…

– Нет. Довольно.

– …и иллюзия превратится в реальность? – Маккейн усмехнулся, словно после непристойной шутки. – Хорошо. Я молчу. Как скажете. Я просто хочу напомнить о том, что вам постепенно нужно задумываться об основании династии…

– Уж точно не с оплаченной фотомоделью, – оборвал его Джон. Происходящее не укладывалось у него в голове. Нет, это уже слишком. Он откажется. Он просто скажет «нет», вот возьмет и скажет…

Маккейн внезапно снова посерьезнел.

– Вы бы мне очень помогли, – сказал он. – Будет и без того достаточно трудно. Нам нужно поставить на колени правительства полудюжины стран, к тому же – международные организации, и это при том, что конкуренты только и ждут малейшей ошибки с нашей стороны. Вы бы мне действительно очень помогли.

Джон устало прикрыл глаза. Вздохнул.

– Ну ладно. Когда начинаем?

– Как только сможете. Мисс де Бирс уже в пути. Она будет ждать вас в Маниле на яхте.

– О… Я сгораю от нетерпения. – Он встал, чувствуя безграничную усталость. – Тогда я пошел собирать вещи.

Маккейн двусмысленно усмехнулся. Если подумать, в последнее время он стал слишком часто двусмысленно усмехаться.

– Счастливого пути, – произнес он. – Наслаждайтесь.

– Большое спасибо. – Выходя, Джон посмотрел на свое отражение в узком зеркале, которое Маккейн повесил у двери, и пробормотал, ни к кому не обращаясь: – Неужели мне это нужно?

Урсула чувствовала себя хорошо. Она приняла душ, ощущая приятную усталость после продолжительного путешествия, и теперь сидела с padrone и двумя старшими Вакки – не хватало только Эдуардо – за этим чудесно накрытым столом в нижней столовой, где пахло майораном, помидорами и орегано. Что бы ни подала Джованна, на благородной посуде это выглядело восхитительно.

За едой говорили о том, что обнаружила она и что, похоже, давно было известно семье Вакки.

– Если вы представите себе, что состояние семьи Медичи, самой могущественной семьи своего времени, даже во времена процветания никогда значительным образом не превышало четыреста тысяч флоринов, – говорил Кристофоро Вакки, тщательно промокая губы толстой накрахмаленной салфеткой, – то вы получите представление о том, что триста флоринов были по тем временам довольно кругленькой суммой. Впрочем, иметь такого размера долг далеко не так приятно.

– Джакомо Фонтанелли был кандидатом на долговую яму, – вставил Альберто Вакки, отчаянно орудуя ножом и вилкой.

Padrone взял свой бокал вина, немного отпил.

– По меньшей мере он оказался в довольно трудной ситуации.

– Разве нельзя предположить, – произнесла Урсула, – что за годы он скопил резервы, не отраженные в книгах? Тогда на последней странице были бы просто подсчеты долгов, которые нужно оплатить. Я могу представить себе, что, прежде чем уйти в монастырь, он уладил свои мирские дела.

– В принципе да, – практически не разжимая губ, сказал Грегорио Вакки. Похоже, он решительным образом не одобрял подобное поведение. – Впрочем, из его деловых записей не следует, каким образом могли скопиться такие резервы. Говоря простым языком, дела у него шли недостаточно хорошо.

Урсула отложила вилку в сторону и по очереди обвела взглядом всех троих.

– И вас это никогда не озадачивало? Никогда не заставляло усомниться в своей миссии? Тот факт, что вы не знаете, откуда взялись деньги, на которых все строится?

Они замерли, переглянулись, и наконец Кристофоро Вакки отложил в сторону прибор, задумчиво сложил руки на краю стола перед своей тарелкой.

– Чтобы понять это, – сказал он, – вы должны знать, что книги Джакомо Фонтанелли появились у нас не так давно. Они попали к нам, когда я был еще ребенком, в преддверии Второй мировой войны, а тогда ни у кого не было времени на то, чтобы как следует этим заняться. Честно говоря, мы присмотрелись к тому, что обнаружили вы, всего несколько десятилетий тому назад.

– Несколько десятилетий тому назад? – удивленно повторила за ним Урсула. По дороге сюда ей казалось, что семья Вакки ломает себе голову над этим вопросом не первое столетие. – И как это получилось? Я имею в виду, где эти книги так долго были?

– В монастыре Святого Стефана.

– Монастыре Фонтанелли?

– Именно. То был крохотный горный монастырь в Апеннинах; если отправитесь из Флоренции по направлению к Форли, то будете проезжать мимо руин. Его забросили году примерно в 1890, он стоял пустым, пока Муссолини не превратил его в склад боеприпасов, которые еще до конца войны взлетели на воздух. Говорят, во время воздушного налета.

– А книги?

– Насколько мне известно, после роспуска монастыря их вместе с другими документами привезли в Рим. И там они, должно быть, лежали несколько десятков лет, пока кому-то не пришла в голову идея передать счетные книги моей семье.

– И кому же?

Кристофоро Вакки устало пожал плечами.

– Мне очень жаль. Как я уже говорил, я был еще ребенком.

– Хм… Вы говорили, что там были и другие документы…

– Так рассказывал мой отец. Что они были. Он не знал, что это за документы и где они хранились.

– Но ведь интересно выяснить это, – сказала Урсула Вален, чувствуя то, что могло быть только выбросом адреналина в кровь.

Он проснулся от того, что в окно упал луч света, щекоча ему нос. «Все еще летим», – сказал ему брошенный в окно взгляд; облака под ним представляли собой роскошный вид, да и темный купол неба над самолетом вызывал не меньшее благоговение. Он сверился с часами. Уже недолго. Он услышал, как далеко позади негромко переговариваются охранники. Из-за ровного гула турбин невозможно было разобрать о чем; наверное, самые обычные разговоры, просто чтобы скоротать время.

Этого он даже предположить никогда не мог. Что часть пути к исполнению пророчества будет представлять собой нечто вроде того, что его ожидало: ходить повсюду с нанятой красавицей и изображать плейбоя. Смешно. И как неприятно, что правда не всплывет никогда.

Посадка была самой обычной, аэропорт похож на все остальные аэропорты. Им выделили защищенное место для стоянки, как обычно, их ждал лимузин, на этот раз большой и белый, похожий на «кадиллак», только меньше. Неважно. За последние два года он столько налетал, что пора уже было начинать беспокоиться из-за полученной дозы облучения. Хорошо будет расслабиться пару недель, и к черту репортеров!

Во время поездки он мельком выглянул из окна. Кондиционер работал на всю катушку, и из салона роскошного автомобиля Манила выглядела так, как все крупные города. Высотные дома, широкие улицы, слишком много людей на дорогах, яркие огни реклам, сделавшие бы честь и Лос-Анджелесу. Стройки. Люди возятся с горячим асфальтом или орудуют пневматическими молотками в дрожащем от жары августовском воздухе.

– Гавань, – произнес Марко, когда машина качнулась и свернула с главной улицы на широкую, менее наезженную улицу со множеством выбоин.

Вопреки ожиданиям, Джон преисполнился восхищением при встрече со своей яхтой. Она стояла, гордая и роскошная, белоснежная и огромная – мечта, чистейшая роскошь. Два года он не поднимался на борт, просто посылал ее в разные уголки мира, чтобы она оставалась на плаву, а команда – в движении, в то время как он целыми днями сидел в офисе и делал вид, будто что-то во всем этом понимает. Какая трата времени!

Капитан Бруссар стоял у поручней капитанского мостика и приветливо махал ему рукой. Джон помахал в ответ. И в тот миг, когда Джон собрался было поставить ногу на палубу, на сходнях из ниоткуда возникло что-то пестрое, порывистое, метнулось к нему, и, прежде чем он успел отреагировать, его уже обнимала и страстно целовала стройная женщина в тонких одеждах.

Долго. Джон, сначала застыв от неожиданности, защищаясь, постепенно стал находить это приятным, даже очень. Он тоже обхватил ее, почувствовал под ароматной тканью мягкую разогретую кожу, вдохнул запах вьющихся волос, ощутил однозначную реакцию своего тела…

Патрисия де Бирс отпустила его, отступила на шаг, словно желая рассмотреть после долгой разлуки. Выглядела она хорошо, намного лучше, чем ему запомнилось. Идеальная фигура, правильные черты лица – воплощение женской красоты, а тропическое солнце выставило все это в выгодном свете. Похоже, это путешествие будет не таким, каким он его себе представлял.

Она взяла его за руку и сказала:

– Идем! – И потащила его за собой на ют, весело смеясь, словно влюбленная школьница, а там – за стеклянную дверь салона.

Здесь она отпустила его, закрыла двери и остановилась на расстоянии трех шагов, скрестив на груди руки.

– Насколько я поняла, это работа. Вы довольны?

– Что? – произнес Джон. Что-то было в ее голосе, обладавшее таким же эффектом, как ведро ледяной воды, внезапно вылитое на голову, а потом он понял. – О, да. Конечно. Сыграно абсолютно, э… убедительно. Абсолютно.

Все игра, ясно. Как и договаривались. Возможно, где-то даже есть сценарий того, как все должно происходить на протяжении последующих недель.

– Великолепно. Мне нравится, когда клиенты довольны. – Судя по ее голосу, это было не так. И выглядело не так. У нее было перекошенное лицо, тонкие волоски на шее стояли дыбом, все тело отчего-то дрожало.

Джон махнул рукой, ему очень хотелось сделать что-нибудь, чтобы успокоить ее.

– Грандиозно, – осторожно произнес он. – Как и было сказано.

Она отвернулась, посмотрела в окно на сверкающее море, лес парусов и яхт, обвела все взглядом. Некоторое время она стояла так и молчала, похожая на ожившее фото с календаря.

– Вы знаете, кого я себе напоминаю, мистер Фонтанелли? – наконец спросила она, вложив в обращение все свое презрение. – Вы можете себе это представить?

Все дело было в том, как ее наняли. Он понял без дальнейших слов.

– Послушайте…

– Нет, это вы послушайте. Вы – самый богатый мужчина на всем белом свете, ради бога. Но это не дает вам права обращаться со мной как с грязью. Я работала моделью для вашей премии Геи, ладно. Так уж вышло, что это моя профессия – быть моделью, рекламировать все, что угодно. Но это не делает меня шлюхой, понимаете? Вы можете купить мое время, можете купить мою внешность для своих целей – это одно. Вы сделали это, и я в игре. Я профессионал. Но вы не можете купить мою благосклонность, мистер Джон Фонтанелли, мистер Триллион Долларов. Я модель, но в первую очередь я женщина, понимаете? Женщина.

– Да, вижу… Извините, я хотел сказать, что это мне ясно. Что вы женщина. Я и не собирался…

Она заморгала, словно борясь со слезами.

– А ничего больше вы не заметили? Неужели таким становятся, когда появляются деньги? В голову ничего больше, кроме денег, не приходит?

– Нет, вы неправильно…

– Вы могли просто спросить меня. Просто спросить, как один человек другого. Мужчина может спросить женщину, хочет ли она быть с ним, даже если на какое-то ограниченное время, на время отпуска, на пару недель. Она может отказаться, ясное дело, но на этот риск приходится идти. Иначе, когда она согласится, это ничего не будет стоить, понимаете?

Джон беспомощно смотрел на нее. Ну и свинью подложил ему Маккейн.

– Да, – произнес он. – Я понимаю.

Она посмотрела на него, покачала головой, взметнулись роскошные волосы.

– Нет. Ничего вы не понимаете. Вы просто меня наняли. Вы мне платите. Поэтому мое согласие ничего не стоит. Ничего. – И с этими словами она ушла, скрылась в темноте коридора, не включая свет, и вскоре после этого Джон услышал, как захлопнулась дверь и повернулся замок. Он вздохнул.

Откуда-то появился стюард с телефоном.

– Это вас, – сказал он.

Звонил Маккейн.

– Капитан сообщил мне, что вы прибыли, – прогудел он. – Первое выступление уже состоялось, как он сказал, и его видели по меньшей мере десять фотографов. Прислать вам газеты, когда вы окажетесь на первой полосе?

– Нет, пожалуйста, – застонал Джон, устало бросившись в кресло. Похоже, путешествие окажется еще хуже, чем он опасался.

– Ну, хорошо, не буду. Еще пара деталей по поводу плана путешествия. Вы выйдете в море, как только багаж будет на борту, на ночь бросите якорь в небольшой гавани в бухте. Завтра на борт поднимется представитель филиппинского правительства, который будет сопровождать вас, переводить при необходимости, покажет вам самые прекрасные места среди тысячи островов.

– Где нас смогут найти репортеры, верно?

– Не беспокойтесь на этот счет. Не стоит слишком облегчать им задачу, пусть им будет интересно. – Маккейн остановился. – У вас какой-то подавленный голос. Что-то не так?

Джон запрокинул голову, касаясь мягкой спинки, глядя на деревянный узор на потолке. При желании там можно было разглядеть головы драконов и других монстров.

– С чего вы взяли? Все в лучшем виде.

На следующее утро по программе предполагался завтрак на палубе, чтобы фотографам было чем поживиться. Яхта «ПРОРОЧЕСТВО» стояла на якоре неподалеку от маленькой малолюдной гавани, и за столом на верхней палубе они были как на ладони. От прямых солнечных лучей их защищал тент из голубой парусиновой ткани, но ничто не защищало от влажной жары, которая обещала стать еще сильнее.

– Всего девятнадцать, мистер Фонтанелли, сэр, – произнес стюард, не двигая губами, подавая кофе и свежие горячие круассаны.

– Всего девятнадцать чего? – переспросил Джон, которого так удивила его мимика, что он не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Трое сидят там, на набережной, в сером «хюндаи», видите? У мужчины на заднем сидении самый большой телеобъектив, который мне когда-либо доводилось видеть. – Он наливал кофе с особой тщательностью. Вне всякого сомнения, насмотрелся фильмов о Джеймсе Бонде. – У нас на мостике есть отличная подзорная труба, и оттуда можно хорошо оглядеть все окрестности, а вас никто не заметит. Видите большую парусную яхту на третьих мостках, с голубым корпусом? Там на корме сидит еще один. Двое сидят на…

– Довольно, – сказал Джон, беря чашку у него из рук. – Спасибо. Не нужно таких подробностей.

Похоже, стюард обиделся. В воцарившемся неловком молчании он продолжил накрывать стол, пока появление Патрисии де Бирс не навело его на другие мысли. Настолько другие мысли, что, наливая ей кофе, он пролил несколько капель мимо.

– Это что еще такое? – засопела та на озадаченного молодого человека.

– Извините, мисс де Бирс, тысячу извинений, – принялся кланяться тот, – конечно же, я сейчас же принесу вам новую ча…

– Очень на это надеюсь. Причем сегодня, если это возможно.

– Сегодня, конечно, мисс де Бирс. – И он побрел прочь.

Джон озадаченно смотрел на нее поверх чашки, наблюдая, как она садится за стол. Как и было сказано вчера, она была профессионалом. Патрисия куталась в легкий халатик, волосы были не причесаны, и, несмотря на это, выглядела она восхитительно – сторонний наблюдатель решил бы, что у нее позади чудесная ночь любви. Резкий тон голоса ведь не был слышен на берегу.

– Ну, что мы делаем сегодня? – ледяным тоном, но с чарующей улыбкой произнесла она и потянулась за круассаном.

Джон поставил чашку. Придется немного напрячься, чтобы не испортить общее впечатление.

– Не знаю. Позже приедет посланник правительства, который будет нашим проводником.

– О, как исключительно!

– Не правда ли? – Неужели их реплики будут такими ядовитыми все время? Придется нелегко.

– Сегодня ночью, – начала она, сделала паузу, прожевала, улыбнулась, позволив словам отзвучать, – я читала путеводитель по Филиппинам. Нашла в библиотеке на борту, представьте себе. Невероятно, каких только аттракционов здесь нет. На острове Палаван можно на весельной лодке отправиться вплавь по подземной реке в огромной пещере со сталактитами, которая еще не до конца исследована. Разве это не волнующе?

– М-м… – произнес Джон. – Звучит хорошо.

Он даже не додумался заглянуть в путеводитель. Иногда у него возникало чувство, что, несмотря на свое безумное богатство, он пропускает все самое интересное. Вот как сейчас, к примеру.

– Или эти серные источники у подножия потухшего вулкана, Маунт Макилинг или что-то в этом духе. Совсем недалеко отсюда, милях в пятидесяти. Скажите честно, – она понизила голос до многообещающего шепота, – разве вам не хочется со мной вместе… искупаться в горячем серном источнике?

Джон уставился на нее. Хотел потянуться за круассаном, но рука замерла на полпути.

– Вы ведь шутите, правда?

Она надула губы и подтянула ноги к себе, поставив их на стул. Из-за чего ее халатик сбился в сторону самым интересным образом.

– Позвольте мне тоже насладиться путешествием, – многозначительно проворчала она. Потом повернула голову к мосткам и закричала: – Где мой кофе, черт побери?

Путь на пятый этаж канцелярии заставил обоих запыхаться: Урсулу – потому что она тащила за собой свою дорожную сумку, и Альберто Вакки – потому что тот был уже далеко не молод. Когда он открывал двери, руки его заметно дрожали.

– Вот, – произнес он, с трудом переводя дух, – эта квартира.

Урсула прошла мимо него, переступила через порог и огляделась по сторонам. Красиво. Потолок был низким, стены выкрашены в белый цвет, мебель старая, из прошлого века, дополненная холодильником и плитой, а также яркими покрывалами. Пахло застоявшимся воздухом.

– Здесь уже давно никто не бывал, – извиняющимся тоном произнес адвокат. Он прошел в комнату и распахнул окно. Внутрь тут же ворвался шум города, прогоняя ощущение безвременья, охватившее ее при входе в комнату. – Вы уверены, что хотите остановиться здесь? Водитель мог бы забирать вас по вечерам и…

– Можете закрыть, – ответила Урсула и положила сумку на сиденье кухонного уголка. – Нет, каждый день такое расстояние – пустая трата времени. Я уж как-нибудь справлюсь.

Альберто Вакки послушно закрыл окно и принялся обходить комнату, распахивая дверцы шкафов.

– Посуда, целая куча. Вот, баночки всякие. – Он взял одну из них, поднял голову, чтобы прочесть надпись с помощью нижней части своих бифокальных очков. – Даже срок годности еще не истек, вот как.

Урсула открыла холодильник. Он был включен на самый минимум, но внутри не оказалось ничего, кроме бутылки с водой.

– Могу посоветовать вам парочку ресторанов, совсем рядом, где вы сможете…

Урсула покачала головой.

– Я о себе позабочусь.

Старый адвокат провел рукой по волнистым волосам.

– Надо было подумать о том, чтобы купить продукты. Может быть, попросить привезти вам что-то?

– Я куплю. Мне много не нужно. Парочка pani, немного latte, чуть-чуть verdura… e salame… vino rosso…

– Bene, – ответил он. – D’accordo. – Некоторое время он задумчиво рассматривал свои туфли. – Я сообщу вам комбинацию для комнаты с документами. Она изменяется каждый месяц, но ведь до конца августа еще две недели. Вы получите ключ… Что еще? – Он посмотрел на нее. – Ах, да. Уведомлю ключника. Он заходит четыре раза в день и проверяет, все ли заперто. Он должен знать о вашем присутствии. – Мужчина задумался, но больше ничего ему в голову не пришло. – Si, это все. В остальном – повсюду есть телефоны, и если вам что-то понадобится… или что-то случится… Просто позвоните.

– Обязательно, – кивнула Урсула. Пожилой мужчина с торчащим из кармана уголком платка казался по-настоящему обеспокоенным.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он.

Урсула пожала плечами.

– Искать, – сказала она. – Это я хорошо умею. Искать, пока что-нибудь не найду.

Посланник правительства оказался молодым стройным филиппинцем по имени Бенигно Татад, с поясницей как у олимпийского пловца. Он вежливо поздоровался с Джоном, пояснил, что президент Рамос лично передавал ему привет, и казался таким запуганным, словно богатство Джона было чем-то таким, перед чем нужно было немедленно падать на колени. Когда же на сцене появилась Патрисия, он совершенно растерялся. Дрожащими руками он развернул карту Филиппинских островов и предложил им курс к «сказочным островам и заброшенным пляжам мечты», как он выразился. И в буквальном смысле слова сбежал, когда Джон согласился с ним и попросил его сообщить о курсе капитану.

Вскоре яхта «ПРОРОЧЕСТВО» сильно набрала ход и пошла на юг. Они миновали залив Балаян, в то время как над Южно-Китайским морем садилось солнце, причудливо окрашивая мир в симфонию оттенков красного и оранжевого. Море было спокойным, темно-серым и фиолетовым из-за теней северного побережья острова Мондоро, когда они добрались до пролива у острова Верде. С наступлением ночи они бросили якорь перед Пуэрто Галера и на моторной лодке перебрались на берег, окунувшись в яркую ночную жизнь.

Странное они представляли собой зрелище. Считая телохранителей, вокруг Патрисии собралось семеро мужчин, чем, похоже, в буквальном смысле слова наслаждалась королева красоты. Она не шла, она пританцовывала, флиртовала направо и налево и, судя по всему, по-настоящему веселилась.

– За нами наблюдают? – спросил Джон у Марко, когда они покинули первую дискотеку.

Тот спокойно кивнул.

– Двое с камерой прямо за нами. А там, впереди, на велосипеде, кажется, еще один.

Джон склонился к Патрисии.

– Мы на работе.

– Готова спорить, вы получаете от этого удовольствие, – насмешливо произнесла она.

Они посетили еще несколько ярких дискотек и один довольно грязный бар, а затем наконец пошли к лодке вдоль берега. Их откомандированный государством постоянный спутник старался делать хорошую мину при плохой игре, но улыбка его стала совсем неестественной, а когда Джон спросил его, тот признался, что он не считает ночную Пуэрто Галера одной из тех жемчужин, которые ему поручили показать.

На протяжении последующих дней они скользили мимо испещренных скалами побережий, густых лесов и обрамленных пальмами пляжей. Время от времени встречались ярко выкрашенные рыбацкие лодки, одинокие и в компании, с рычащими моторами и с уключинами, некоторые спокойно стояли на воде, другие – с натянутыми парусами. Им махали руками, но, похоже, особо не обращали внимания на огромную яхту. Они пересекли море Сибуян, прошли вдоль побережья Южного Лусона и, наконец, увидели вулкан Майон, уходящий высоко в небо, идеальной конусообразной формы. Из его узкого кратера поднималась, извиваясь, тонкая белая струйка дыма, словно постоянное напоминание об опасности, которую он собой представлял.

Патрисия предложила немного пройтись пешком по городу у подножия вулкана – Легаспи. Бенигно Татад осмелился осторожно заметить, что это исключительно неинтересный и скучный город без какого бы то ни было стиля.

– Ну и ладно, – сразу сказала Патрисия. – Тогда мы будем делать что-нибудь другое.

– Нам стоит направиться в Боракай, – посоветовал посланник. – Многие говорят, что пляжи Боракая – самые красивые в мире.

И они поехали дальше, среди маленьких и больших островов, по воде, прозрачной, как в раю, обратно в Висайское море и снова на запад. Один раз прилетел спортивный самолет, принялся наворачивать круги над ними, однако сложно было сказать, сидят там репортеры или просто туристы, которые хотят сделать необычные фотографии. То, что послужило поводом и целью путешествия, постепенно забывалось; спокойное равномерное течение дней, самыми важными событиями которых были вкусные ужины и часы дремы под тентом, мягкое покачивание корабля и шум разрезаемой килем воды убаюкивали, прогоняя прочь все мысли о мире, существовавшем по ту сторону этого рая. Джону казалось, что с него спадает все напряжение, скопившееся за два года в бесконечном марафоне без точек и запятых, без передышек. Иногда он спрашивал себя, останется ли от него что-то, если он полностью расслабится.

Боракай. По сверкавшим лазурью водам они проходили широкие бухты, где толпились маленькие весельные лодки с яркими парусами, дивясь пляжам, покрытым молочно-белым песком и, как в книжках, обрамленным кокосовыми пальмами. Самый крупный пляж, Уайт Бич, оказался с туристической точки зрения малообустроенным, но благодаря помощи Бенигно они нашли небольшой интересный пляж к югу от него.

– Здесь есть чудесные коралловые рифы. Если хотите, можете понырять рядом, – предложил Бенигно.

Джон особого восторга не проявил.

– Я не умею нырять.

– Я вызову инструктора, который научит вас, нет проблем. Со всем необходимым снаряжением.

Патрисия же сочла идею потрясающей. Она настояла на том, чтобы Бенигно нырял вместе с ней, на что тот, испытывая, очевидно, противоречивые чувства, согласился. Через несколько дней приехал инструктор по подводному плаванию, пожилой филиппинец с седеющими волосами, который, не считая необходимых для обучения выражений, говорил по-английски очень плохо, зато приволок с собой столько аппаратов, что их хватило бы на полбатальона.

Джон перенес свои часы безделья на бак, предоставив остальным возможность упражняться с дыхательными трубками на юте, и стал наслаждаться покоем.

– Официально я приехал затем, чтобы сообщить вам новые кодовые числа для замков, – пояснил Кристофоро Вакки, который недавно стал ходить опираясь на палку, и мягко улыбнулся. – Но, конечно же, для меня это был хороший повод посмотреть, как вы здесь поживаете. Каждый раз за обедом и ужином мы говорим о вас. Ну, утверждать, что мы беспокоимся, – это было бы слишком громко, но размышляем – это да. Нам ведь ничего другого особенно и не остается.

Урсула, моргая, смотрела на padrone, удивленная тем, что он появился так неожиданно, озадаченная присутствием в этих комнатах другого человека.

– Что, уже действительно конец августа? – спросила она.

– Тридцать первое.

– Невероятно.

Она утратила чувство времени, как всегда, когда зарывалась в архивы и ее при этом оставляли в покое. Ей казалось, что она приехала только вчера, и в то же время, если бы ей сказали, что снаружи прошли годы, она бы поверила. Отложив в сторону карандаш, она встала, чувствуя неловкость из-за необходимости разговаривать.

– Я нашла кое-что, что кажется мне странным. Вам стоит взглянуть на это.

– С удовольствием.

Она открыла кондиционированный шкаф, где хранились книги Джакомо Фонтанелли, провела рукой по отчасти грубо, отчасти изысканно переплетенным корешкам, из которых торчали неровно разрезанные, исписанные торопливым почерком полоски бумаги и закладки, которые она перелистывала пальцем.

– Вот. – Она вынула из шкафа тонкую книгу, одну из последних, открыла на нужной странице, показала ему. – Вот. Эта запись. Как бы вы перевели это?

Padrone поправил очки, изучая бледные неровные строки.

– Хм… Нелегко.

– Фонтанелли постепенно приобрел привычку писать в своих книгах заметки на полях, почти дневник. С кем говорил, где почуял сделку, в таком духе. Это единственная заметка, которая носит более личный характер.

Кристофоро Вакки сел за рабочий стол, придвинул к себе лампу, прочел про себя строки.

– Действительно странно, – сказал он затем и перевел: – «Сегодня говорил с отцом. Возможно, это выход». Интересно, что он имел в виду?

– До сих пор я думала, что он был внебрачным ребенком и его отец неизвестен, – произнесла Урсула.

– Он говорит так в своем завещании.

– В котором он также утверждает, что оставил состояние, а не долги. – Урсула покачала головой. – Я все подсчитала. Все годы, все флорины и цехины, марки и пфенниги. Хаос царит невероятный, но он все записывал правильно. Если он когда и откладывал деньги, то только от сделок, которые не указаны в книгах.

Padrone осторожно перевернул древние шелестящие страницы.

– Когда сделана эта запись?

– В марте 1522 года. – Она сверилась со своими заметками, заглянув в толстый блокнот, исписанный колонками чисел. – Тогда у него было почти пятьсот флоринов долга, и он затягивал их возврат, пока вскоре некий Дж. не дал ему взаймы двести флоринов. Он многого добился плутовством, великий учредитель.

Вакки закрыл книгу, отложил ее в сторону.

– И как вы себе это объясняете?

Урсула помассировала подбородок.

– Пока никак. Я знаю только, что мне нужно в Рим. Я должна найти остальные документы Джакомо Фонтанелли.

– Которые могут быть бог знает где.

– Их перемещали в этом столетии. Наверняка существуют записи, протоколы, что-то, что поможет мне найти их.

– Вы считаете себя способной на это?

– Да.

Она входила в состав комитета, который после окончания просоветского режима должен был решить судьбу учителей, профессоров и других государственных служащих. Свой талант находить документы она обнаружила в архивах распущенной службы госбезопасности и иногда боялась самой себя, когда находила документы, уличавшие кого-то в работе на «штази», несмотря на то что они были спрятаны или неправильно отсортированы. Шестое чувство. Да, она верила, что сможет.

– Хорошо, – произнес padrone. – Мы все устроим. Знаю я кое-кого, кому можно позвонить, чтобы перед вами открылись кое-какие двери…

Разбудивший его стюард сделал это не для того, чтобы напомнить ему об обеде, а чтобы передать ему телефон. Звонил Маккейн, и он сказал:

– Принцесса Диана мертва.

Джон сел, поднес трубку к другому уху и скривился, прогоняя чувство глухой сонливости.

– Что-что?

– Бывшая супруга наследника британского трона. Сегодня ночью в Париже она врезалась на своей машине в опору моста.

– Что? – Влажная жара давила на затылок. – Как так?

– Похоже, они пытались сбежать от своры фотографов, преследовавших их на мотоциклах. Они были вчетвером: она, ее парень, водитель и телохранитель. Последний еще жив, но непонятно, выживет ли. Трагедия, да.

– Вот как. – Наконец зрение снова сфокусировалось. Он вспомнил, как его зовут. Наверное, ему следовало испытывать какое-то огорчение, сочувствие, но внутри не было ничего. – А зачем вы мне это рассказываете? Я должен приехать на похороны, что ли?

– Нет, все не настолько далеко зашло. Я рассказываю вам об этом, поскольку это означает, что внимание общественности привлекли другие и, должен признать, более интересные события, чем ваш роман с мисс де Бирс.

– Ах, вот как. – Может быть, он должен обидеться? – Значит, мне пора возвращаться?

Маккейн закашлялся.

– Да уж, похоже, вы ждете не дождетесь, когда это можно будет сделать. Неужели прекраснейшая женщина в мире настолько ужасна?

– Ну, уже терпимо.

– С тех пор, как вы уложили ее в постель, я полагаю. Нет, я собирался попросить вас остаться, несмотря ни на что. Сначала мне хотелось бы проследить за тем, продержится ли интенсивность сообщений на нужном уровне. Тут как раз намечается что-то вроде продолжительного публицистического оргазма, но даже похороны принцессы когда-нибудь закончатся, и тогда… Еще две недели. Если не придется больше ничего инсценировать.

Джон посмотрел на свои босые ноги, пошевелил пальцами, моргая, устремил взгляд на бесконечное голубое небо. Он совершенно не мог себе представить возвращение обратно в офис.

– Ну ладно. Мне все равно.

«Надеюсь, это прозвучало достаточно самоотверженно», – подумал он, когда по окончании телефонного разговора удовлетворенно вздохнул и опустился обратно на шезлонг. И, прежде чем снова уснуть, он подумал: «Кто мог знать, что фотографы могут быть настолько опасны…»

Маккейн положил трубку на рычаг, лоб его покрылся сеточкой тревожных морщин. Было пять часов утра, он просидел в офисе всю ночь. Напротив него стояли три телевизора, настроенных на три новостных канала: Си-эн-эн, «Нью» и «Скай-ньюс». На четвертом мониторе постоянно крутились новости в виде текста: служба новостей Рейтер. За окном постепенно просыпался Лондон.

– Фостер, – произнес он в темноту.

Человек, подошедший к его столу, был стройным и высоким, и больше вы почти ничего о нем не смогли бы сказать, если бы встретили его где-то на улице. У него были глаза цвета обсидиана, тонкие усы, но глаза его легко меняли цвет, а усы легко сбривались, если не были накладными.

– Принцесса – не единственная женщина, которая вчера умерла в Париже, – произнес Маккейн, вынул тонкую папку из стопки и пододвинул к нему.

Фостер молча прочел, просмотрел фотографии.

– Константина Вольпе. Что с ней могло случиться?

– Это не проблема. Проблему зовут Марвин Коупленд. Он хочет быть рок-музыкантом, и, к несчастью, он друг мистера Фонтанелли из прежней жизни. – Маккейн откинулся в кресле, провел обеими руками по волосам. – По справедливости он сейчас сидел бы не в парижской следственной тюрьме, а в настоящей итальянской кутузке. Мистер Фонтанелли допустил ошибку, освободив его. Если бы он не сделал этого, Константина Вольпе сейчас не стала бы не знаю какой по счету умершей от передозировки героина во французской статистике потребления наркотиков.

Фостер протянул папку обратно. Он прочел ее, она ему больше не понадобится.

– И что же вы хотите, чтобы я сделал?

Маккейн, вздохнув, снова поднял глаза.

– В аэропорту стоит самолет, готовый взлететь, он отвезет вас в Париж. Как только начнет работу французское правосудие, я хочу, чтобы вы были там. Вытащите Коупленда – под залог, под что хотите, главное, увезите его из страны.

– Куда?

– В Канаду. Там есть частная клиника, где хорошо работают и не задают вопросов, пока им исправно платят по счетам. – Он открыл ящик, достал оттуда карточку. – Вот адрес. – Еще одна карточка. – По этому номеру телефона вы свяжетесь с человеком, который уже давно работает на меня в США. Он сможет помочь вам на месте.

Фостер пристально изучил обе карточки в слабом свете настольной лампы и тоже вернул их обратно.

– Как его зовут?

– Как его зовут, да, – задумался Маккейн. – Скажем, его зовут Рон Батлер. – Он открыл другой ящик, достал из него стальную шкатулку для денег, извлек из нее толстый конверт. – Здесь сто тысяч фунтов. Все, что было в сейфе. Если вам понадобится больше для залога, позвоните мне. Позвоните мне в любом случае, как только Коупленд будет у вас. В клинику я уже сообщил, жду лишь окончательного подтверждения; их руководство работает только днем.

– Alright. – Фостер взял конверт, не глядя, спрятал в карман. – Клиника… Это надежное решение?

– Коупленд – друг мистера Фонтанелли, помните об этом.

– Я помню об этом.

– В остальном же могу вас успокоить. Клиника расположена в никому не известном месте в Квебеке, и тамошние люди умеют следить за пациентами. У них статистика побегов лучше, чем в Алькатрасе. Оттуда выходят только абсолютно чистыми – а иногда даже вообще не выходят. – Маккейн потер покрасневшие глаза. – Пока оплачиваются счета. А они будут оплачиваться.

Фостер кивнул. Не мелькнула ли улыбка? Наверное, это просто обман зрения, отблеск света, заливающего город.

Маккейн потянулся, тяжело опустил руку на стопку документов.

– На данный момент это все. Как будто мало мне этих жалоб профсоюзов, объявлений и проблем с балансом, еще приходится возиться с идиотом, который тянет за собой на дно всех, кто с ним соприкасается. Омерзительно. Идите, Фостер, и прошу вас, избавьте меня от этой проблемы.

– Как всегда, мистер Маккейн, – коротко кивнул тот и снова отступил в сумерки, казалось, слившись с ними. Но вдруг остановился в дверях. – Это происшествие… Если бы про него пронюхали СМИ, мистеру Фонтанелли было бы неприятно, верно?

Маккейн мрачно посмотрел на него.

– Верно.

– С этой точки зрения смерть принцессы нам на руку.

– Да, – только и сказал Маккейн.

Они снова шли на юг, прямо в царство тысячи островов, мимо скалистых берегов, песчаных склонов, низко нависающих над водой пальм, везде, где радар обнаруживал фарватер. Патрисия и Бенигно ныряли, как только яхта «ПРОРОЧЕСТВО» бросала якорь, восхищенно рассказывали о роскошных ярких кораллах, морских анемонах и стайках рыб, когда встречались с Джоном за столом. При этом ему казалось, что в их общении появилась некая доверительность, заставившая его задуматься о том, не завела ли Патрисия роман с молодым привлекательным посланником правительства. С другой стороны, его это не касается; пусть делают, что хотят.

Наконец ему стало скучно спать целыми днями, и он позволил убедить себя попробовать понырять. Он некоторое время упражнялся с дыхательной трубкой под присмотром инструктора, понаблюдал, как те двое дружно исчезают в загадочных лазурных глубинах, осмотрел корпус «ПРОРОЧЕСТВА» и заскучал. Пока яхта скользила по кристально-чистому морю, Джон учился правильно дышать с помощью дыхательного прибора, как надевать неопреновый костюм, запоминал самые важные жесты. Наконец они снова бросили якорь неподалеку от довольно большого и, очевидно, населенного острова, напротив скалы, за которой словно по заказу начиналась сверкающая коралловая бухта; узкий песчаный пляж ее был усеян выброшенной на берег древесиной.

– Этот остров – вы знаете, как он называется? – обратился Джон к посланнику.

Тот возился со своим костюмом.

– Панглаван, – произнес он, подняв на него быстрый взгляд, с мимолетной, несколько кривоватой улыбкой на губах. Джон уже успел научиться понимать его; это означало, что Бенигно не знал ответа или, по крайней мере, знал неточно.

В принципе, какая разница? После прощальных напутствий инструктора Джон, как и все остальные, надел маску, поправил дыхательный прибор и отправился вниз, в лазурное море, к чудесам нетронутой природы.

Сначала его окружал только хаос пляшущих пузырьков воздуха, бутылка с кислородом, казалось, собралась отвалиться, и ему потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться. А когда он наконец смог оглядеться по сторонам, то увидел только пустыню.

Все здесь было мертво. Горстка маленьких пестрых тропических рыбок мелькнула над серым морским дном, словно торопясь убраться отсюда. Когда Джон подплыл ближе, они поспешно спрятались в темных дырах отмершего кораллового рифа. Джон коснулся чего-то, похожего на камень, и он раскрошился под его пальцами. Он поднял голову. К нему приближалась Патрисия, ее длинные волосы развевались, словно у русалки, и в ее глазах он прочел ту же самую подавленность, которую испытывал сам.

Они поплыли дальше, Бенигно далеко впереди, но, куда ни глянь, повсюду простиралась только серая безжизненная подводная пустыня. Любая площадь перед супермаркетом была менее унылым зрелищем, чем эта коралловая бухта. Наконец Бенигно остановился, обернулся и подозвал их к себе.

В этот миг Джон услышал глухое «бум!» и сразу за ним – снова, и потребовались бесконечные минуты, чтобы понять: то, что он слышал, было взрывами.