25

Неделю спустя Джон вошел утром в офис Маккейна, положил на стол книгу и выжидающе замер у стола. Настроение у него было явно не самое лучшее.

– Juan, un momento, por favor, – попросил Маккейн того, с кем разговаривал в данный момент, зажал динамик рукой и наклонился вперед. Название книги гласило: «Полностью автоматизированное спасение человечества». Автора звали Питер Роберн.

Он снова поднес трубку к уху.

– Juan? Lo siento. Podría llamar usted más tarde? Vale. Hasta luego. – Он положил трубку, взял книгу в руки и посмотрел на Джона. – Доброе утро, Джон. Где вы это раскопали?

– Ее нашел О’Шонесси, – пояснил Джон, начиная раскачиваться на каблуках.

– О’Шонесси? Смотри-ка. Находчивый библиотекарь, должен сказать. – Маккейн открыл обложку, с удовольствием перевернул форзац, изучил титульный лист. – Хорошо сохранившийся экземпляр. Лучше, чем мой собственный.

Джон фыркнул.

– Вы пригласили лорда Роберна и заставили излагать перед ним идеи, выдавая их за свои, а они пришли ему в голову еще двадцать лет назад! Я кажусь идиотом самому себе.

– Глупости, – ответил Маккейн. – Он ведь был просто в восторге. Вы мне сами рассказывали. Он встал на вашу сторону, разве нет?

– У меня едва глаза на лоб не полезли. Вы знали об этой книге. Почему не показали мне?

– Потому что было бы лучше, если бы вы сами пришли к этим идеям, – терпеливо объяснил Маккейн.

– Но я не сам пришел к этим идеям! Вы убедили меня, в каждой из них.

Маккейн покачал головой.

– Мы целый вечер просидели с бутылкой вина, разрабатывая стратегии для изменения мировой экономики. Мы оба, вы и я. Alright, я подбросил вам идеи Роберна, но вы оттолкнулись от них, сделали их своими, додумали, пришли в восторг. И что? Разве это что-то меняет, то, что кому-то эти идеи уже приходили в голову до вас?

– Вы должны были сказать мне, что автор этих идей будет сидеть за моим столом, где я собираюсь говорить об этом!

– Тогда вы действовали бы пристрастно. Вы же действовали как прозелит. Как человек, который только что обрел новую идеологию и теперь хочет осчастливить с ее помощью весь мир.

Джон замер.

– Причина была в этом? Вы хотели, чтобы я был беспристрастен?

– Джон, – произнес Маккейн, медленно захлопнул книгу и снова положил ее на стол, поверх стопки бумаг, – я не настолько гениален, чтобы сам до такого додуматься. Я признаю это. Но мне все равно, абсолютно все равно, откуда берется хорошая идея, кому она приходила в голову. Я не плачу роялти за спасение мира. Если идея чего-то стоит, я ее использую.

– А как насчет остальных? Они тоже знали, что я пережевываю идеи Роберна, так?

– Ни один человек сегодня не помнит идеи Роберна. – Маккейн указал на книгу. – Это был личный заказ. Тираж – двести экземпляров. Вы никогда не спрашивали себя почему? Не спрашивали себя, почему в тот вечер он просто не осадил вас? Почему делал вид, что просто развивает вашу идею?

– Нет, – вынужден был признать Джон.

– Потому что он поверил вам. Поверил вам в том, что вы сами пришли к этому. И это пробудило в нем надежду, что постепенно наступает время для его мыслей. Когда он написал книгу – ему тогда было самое большее двадцать шесть лет, – оно еще явно не наступило. Вы представить себе не можете, какое неудовольствие вызвали эти тезисы в его кругу. Налоги на использование окружающей среды, на владение землей, на потребление воды и сырья, на произведенный мусор! Если бы все эти лорды сами не были полутрупами, они наверняка повесили бы его. – Маккейн откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. – Высшее общество до сих пор не может простить ему этого и никогда не простит. А остальной мир знает его как, пожалуй, самого компетентного экономического журналиста мира. Когда он говорит что-то, все навостряют уши, как Уолл-стрит, так и Даунинг-стрит, 10, как Франкфурт, так и Белый дом. То, что вы понравились ему, важнее для того, что мы задумали, чем если бы он подарил вам «Бритиш петролеум».

Джон судорожно сглотнул.

– Честно?

– Вы читали газеты за прошлую неделю?

– Э… нет.

– А надо было. Вы бы узнали, что стали героем. Английские газеты говорят о ваших инициативах в области защиты окружающей среды. Американские газеты открыли новую тенденцию развития с большей оглядкой экономики на окружающую среду, которую называют «трендом Фонтанелли». А на континенте и так нет ни одного главного редактора, который не выписывал бы журнал мисс Холден.

Джон смотрел на Маккейна, рубашка которого уже в этот ранний час была пропитана потом.

– И вы хотите сказать, что это результат одного-единственного ужина и моей тепленькой речи?

– Можете биться об заклад. Вы уже не безумный наследник, который не знает, куда девать деньги. Вы снискали симпатии. Люди начинают понимать, что вы – истинный наследник, что вы исполните пророчество. Вы поп-звезда, Джон, – произнес Маккейн. – Смиритесь с этим.

Лицо Джона омрачилось.

– Любой мог бы сделать то, что делаю я. Я неудачник, случайно получивший безумное наследство. – Он испугался собственных слов.

Маккейн задумчиво посмотрел на него, немного отодвинул кресло и взглянул на крыши Лондона.

– Вы потерпели поражение в мире, который устроен совершенно неправильно, – спокойно произнес он. – Мы сменим полярность. Мы позаботимся о том, чтобы правильным людям сопутствовал успех, чтобы верное поведение было вознаграждено, а остальное уладится само собой.

Другую поп-звезду Джон обнаружил, когда однажды вечером, слишком взвинченный после трудного дня, чтобы уснуть, сидел перед телевизором и переключал программы: и неожиданно с экрана на канале «MTV» на него уставилось мрачное лицо Марвина, под грохот музыки шепчущего с трудом различимые строфы, а на заднем фоне, словно по мановению волшебной палочки, вырастали горы сломанных автомобилей. Музыка была по-прежнему ужасной, но видео производило впечатление, особенно рефрен песни, когда начинала щебетать Константина, одетая только в самое необходимое, и даже это казалось найденным на свалке. Ее ленивые движения заставили Джона вспомнить вечер на некой яхте, стоящей на якоре на протяжении уже нескольких месяцев, и воспоминания были неприятными.

Прокурором ей в любом случае уже не стать.

В подвале здания адвокатской конторы Флоренции все еще стояло так много ящиков с надписью «Письма с угрозами Фонтанелли», что они заполняли собой целую кладовую. До отъезда Джона Фонтанелли в Англию ими занималась специальная комиссия, что повлекло за собой целый ряд арестов и обвинений во всем мире, привело ряд индивидуумов в тюрьмы или сумасшедшие дома.

В июне 1996 года странные звуки, доносившиеся со внутреннего двора здания, привлекли внимание людей. Посреди двора стоял грузовой автомобиль фирмы, занимающейся уничтожением данных, и постукивал мотором, а машина в дальнем конце пожирала черные ящики, которые выносили из подвала: нераскрытые, упрямо не желающие перескакивать через сверкающие зубцы, подрагивающие, когда металлические штыри наконец вгрызались в картон, поглощая его, разрывая в клочья, выпуская стайку конвертов, словно спелые семена, но их тоже хватала механическая пасть и измельчала в клочья. Не прошло и двух часов, как сосредоточенные в одной точке угрозы в адрес самого богатого человека в истории мира превратились в топливо в коричневых бумажных пакетах.

– Прямое указание министра юстиции, – произнес главный прокурор своему посетителю, когда они наблюдали за спектаклем в окно, и воспользовался возможностью вынуть кусочек мяса, застрявший в зубах с обеда. – Который издал его по настойчивой просьбе министра финансов, как я слышал.

– Правда? – нарочито удивился его посетитель.

Кусочек мяса поддался. Какое восхитительное ощущение! Главный прокурор с отвращением посмотрел на крохотное коричневое волокно на пальце.

– Совершенно верно, если спросите меня. Когда синьор Фонтанелли получал гражданство, он обещал выплачивать налоги в этой стране, а три месяца спустя исчез в Англии. Непонятно, зачем работать на такого человека.

– Мы не платим налоги? – Джон поднял взгляд от обзорного баланса. – Это правда?

Маккейн занимался тем, что царапал какое-то длинное замечание на полях циркуляра.

– Это внутренний документ, предназначенный только для нас, – сказал он, не поднимая взгляда. – Я очень надеюсь, что каждое число, написанное там, верно, насколько вообще могут быть правдивы числа.

– Здесь написано «тринадцать миллионов долларов».

– На тринадцать миллионов долларов больше, если хотите знать мое мнение. Но это было неизбежно.

– Не знаю… Я обещал министру финансов Италии платить налоги в Италии по меньшей мере год…

– Тех семи миллиардов, которые мне не удалось спасти в прошлом году, ему должно хватить.

– Я обещал ему, понимаете? Лично.

Теперь Маккейн поднял глаза.

– Я сейчас расплáчусь. Извините, Джон, но мы говорим о двадцати-тридцати миллиардах, а то и больше. На эти деньги вы можете купить Украину или половину Африки. Я и думать не хочу о том, чтобы швырять их в пасть какому-то министру финансов.

– Но ведь мы не можем… Я имею в виду, мы ведь зарабатываем деньги. А тот, кто зарабатывает деньги, должен платить налоги, таковы правила, ведь так?

– У нас международная компания. Мы можем выбирать, где платить налоги. И если я могу выбирать, то я буду платить налоговую ставку Каймановых островов, а именно нуль долларов.

Джон озадаченно кивнул и снова уставился на листок бумаги, который держал в руках. Тринадцать миллионов.

– Как так получается? – спросил он. – Мы ведь не на Каймановых островах. Мы здесь, в Лондоне.

– У нас есть фирмы на Каймановых островах. Так же, как есть фирмы на острове Сарк, в Белизе, Гибралтаре, Панаме, и как там еще называются все эти налоговые райские кущи. Эти фирмы ничего не делают, в них нет сотрудников, они состоят только из записи в торговом реестре и небольшой таблички на почтовом ящике. И на этих табличках написаны неброские имена, потому что не должно быть так, чтобы все сразу понимали, что они принадлежат вам. Одна из этих фирм, к примеру, называется «Интернешнел риэл эстейт», это фирма по торговле недвижимостью, которой принадлежат высотный дом и замок и которая выставляет нам за них немалые суммы. Эти суммы уменьшают наш доход, а значит, и налоги – но что делать финансовому управлению? Не могут же они запретить нам жить и работать в снимаемых комнатах. И подобную игру можно проворачивать со страхованием транспорта, инвестициями, консультационными гонорарами и так далее, пока налогов практически не остается.

– А деньги вообще в безопасности на всех этих островах?

– Не будьте так наивны. Деньги передвигаются только между компьютерами и банками, переходят с одного жесткого диска на другой. Ни пенни не покидает этой страны, даже в форме битов.

Это показалось Джону просто невероятным. Но он привык к тому, что попал в место, где случается невероятное.

– Кажется мне, что дело нечисто.

– А никто не может против этого возразить. С моральной точки зрения это абсолютно неприемлемо. Но посмотрите статистику Международного валютного фонда: более двух триллионов долларов вращается в оффшорных финансовых центрах. Мы ослабим свою позицию, если будем платить налоги, а остальные – нет.

Джон провел руками по лицу.

– Любой мелкий ремесленник должен платить налоги. Мой отец должен платить налоги. По какому праву я должен считать себя исключением?

Маккейн сильно откинулся в кресле, сложил пальцы рук и оперся на них подбородком, задумчиво разглядывая Джона.

– Можно посмотреть на это с разных сторон, – наконец произнес он. – Вы предприниматель. Вы один из крупнейших работодателей в мире. Вы обеспечиваете половину планеты товарами ежедневного спроса. Вы делаете то, чего не в состоянии сделать ни одно правительство. Так что, если спросите мое мнение, я не понимаю, почему вы должны ко всему прочему платить еще и налоги.

– Набег продолжается! – возвестил, входя в его офис, Маккейн.

Они несколько недель путешествовали по всему миру и теперь снова ненадолго остановились в Лондоне, и снова стало казаться, будто в здании работает ураган.

Недавно они провели многочасовые переговоры с фирмами Восточной Европы, Ближнего Востока и Африки, посетили фабричные залы, иногда напоминавшие музеи или мрачные подземелья, полные рабов, видели покрытые налетом трубы сточных вод, из которых беспрепятственно сливалась в реки вонючая пенящаяся жижа, бродили по маслянистой тине и запущенным свалкам, всегда в сопровождении членов правления или директоров, которым нужна была финансовая поддержка.

– Сирийцы потребовали, чтобы мы отказались от инвестиций в Израиле, – рассказывал он Джону за скромным обедом, который они привыкли поглощать за столом переговоров, практически на ходу. – А правительство Израиля захотело, чтобы мы не инвестировали в Сирию. Я обоим сказал: послушайте, если будете так себя вести, я не стану инвестировать ни в кого из вас. И они вдруг примолкли.

– Хороший урок, – заметил Джон, все еще поражаясь вложенной в его руки власти.

– Кстати, за строительство фабрики по производству микрочипов в Болгарии мы получаем государственную дотацию в размере трехсот миллионов долларов. Кроме того, на протяжении первых пяти лет государство несет девяносто процентов возможных издержек. Которые нам, конечно же, предстоят.

Джон замер.

– У нас что, деньги закончились?

– Не нужно делать такое испуганное лицо, Джон. У нас денег больше, чем когда-либо прежде. Можете пойти к нашим валютчикам и посмотреть, как они их преумножают.

– А зачем нам тогда государственная дотация?

Маккейн отложил в сторону вилку.

– Как я уже говорил вам во время нашей первой встречи: триллиона долларов не хватит, чтобы купить весь мир. Поэтому мы должны, насколько это возможно, контролировать как можно больше чужих денег. И таким образом мы это и делаем. Каждый доллар, который даст нам болгарское правительство, оно не может потратить иначе. Оно ослабнет, мы станем сильнее. А поскольку мы станем сильнее, то во время следующей сделки сможем выторговать еще больше – и так далее. Бесконечный винт.

– Понимаю. – Узнавая о подобных трюках и маневрах, Джон испытывал неприятное чувство, хоть и пытался принять тот факт, что таковы условия властных игр. – Но какой толк правительству от того, что мы инвестируем в его страну, если в действительности оно практически все оплачивает само?

– Потому что я убедил их, – сказал Маккейн, – хотя они и так понимали, что мы можем построить такую фабрику с равным успехом и в Румынии, и в Венгрии, однако таким образом мы обеспечиваем им рекламу среди других инвесторов. Таков девиз: там, где инвестирует «Фонтанелли энтерпрайзис», могут попробовать и другие. – Он покачал головой и саркастически рассмеялся. – Знаете, мне нравится такая ситуация, когда эти главы правительств, со всеми их дворцами, титулами, вообще всей помпезностью становятся словно воск в моих руках. Когда они смотрят на меня, я вижу, как до них вдруг доходит, кто здесь главный. Что вся их власть – лишь карнавальный костюм для народа. Нет правительств, Джон, есть только люди на постах. Некоторые из них настолько тупы, что им можно говорить все, что угодно. Остальные хотят быть избранными на второй срок, и для этого новые рабочие места важнее, чем сбалансированный бюджет.

– Настало время вам узнать тайну чудесного преумножения денег, – некоторое время спустя заявил Маккейн и насмешливо добавил: – Поскольку недавно вы переживали, что нам может их не хватить.

Джону вспомнился Марвин, который в старые добрые времена увлекался подозрительными идеями обогащения и то и дело пытался подсадить его на «письма счастья» или другие подобные игры. Он заверил собеседника, что внимательно его слушает, но ничего особенного не ожидал.

– Для начала, – пояснил Маккейн, – мы основываем новую акционерную компанию. Назовем ее, скажем, «Фонтанелли пауэр». Коммерческая цель – торговля электроэнергией. В Европе самое позднее через четыре года либерализируется энергетический рынок, так что речь идет о довольно перспективной отрасли. В качестве капитала привнесем наши различные электростанции. Так что затем они будут принадлежать «Фонтанелли пауэр», акции которой в свою очередь будут принадлежать «Фонтанелли энтерпрайзис», поэтому в отношениях собственности де-факто ничего не меняется.

Основание «Фонтанелли пауэр лимитед» оказалось делом простым и произошло через несколько дней. В принципе, ничего больше не произошло, кроме того, что маленькая часть существующей фирмы отделилась и получила новое название. И собственную печать, разработанную недорого нью-йоркским рекламным агентством, в котором имела долю фирма «Фонтанелли энтерпрайзис».

– Теперь шаг второй. Мы объявляем, что «Фонтанелли пауэр» будет выставлена на биржевых торгах. Это довольно затратно, поскольку необходимо выполнить все правовые предписания, и в первую очередь, прежде чем выставлять фирму на биржевые торги, к ней необходимо пробудить интерес вкладчиков. Что с учетом имени Фонтанелли не должно стать проблемой.

Правовую сторону дела уладили адвокаты фирмы, и на совещаниях стали звучать такие слова как «биржевой проект» и «новый выпуск акций», которых Джон не понимал, но украдкой записывал, чтобы потом почитать насчет их взаимосвязи. Рекламное агентство разработало кампанию, которую впоследствии не понадобилось проводить, поскольку уже благодаря одному только упоминанию в газетах появился огромный интерес к акциям «Фонтанелли пауэр».

– Мы выбросим на рынок только небольшую часть акций. Скажем, пятнадцать процентов. Поскольку таким образом акции будут преувеличены…

– Что-что? – переспросил Джон, уже довольно сильно раздраженный из-за того, что был вынужден выслушивать китайскую биржевую грамоту.

Маккейн снова принял вид учителя.

– Появится больше предложений покупки, чем собственно акций в продаже. Мы будем распределять акции при помощи жребия, что вызовет еще большее желание купить их у тех, кто уйдет ни с чем. Смотрите.

В итоге цена за акцию установилась на уровне 28 долларов. Уже в конце первого дня курс поднялся до 59 долларов, а через неделю – остановился на 103.

– Вы видели, что произошло? Мы все еще владеем 85 процентами «Фонтанелли пауэр» – но эти 85 процентов стоят больше, чем вся фирма до выхода на биржу. Наше вложенное состояние, таким образом, пусть только на бумаге, но совершенно легально, по всем правилам игры на бирже, увеличилось втрое за неделю.

Все это показалось Джону нереальным.

– И теперь мы будем продавать все? – попытался угадать он.

– А вот и нет. Это самое странное: в тот момент, когда мы выбросим на рынок остальные акции, предложение превысит спрос и, как следствие, собьет цену.

– Значит, эти деньги – всего лишь иллюзия?

– Что такое иллюзия? Ваш триллион долларов существует только в форме электронных импульсов в компьютерах банков. Ни один из этих банков не оказался бы в состоянии выдать вам всю сумму наличными.

– Но какая польза нам от того, что фирма стоит втрое больше, чем на прошлой неделе, если мы не можем обратить ее стоимость в деньги?

Маккейн лукаво улыбнулся.

– Очень просто. До сих пор мы покупали фирмы и платили за это деньги. Теперь мы можем поглощать фирмы, предлагая взамен акции «Фонтанелли пауэр». Нужно только следить за тем, чтобы сохранить пятьдесят один процент, тогда и контроль останется за нами. Если разобраться, этот маневр дает нам возможность завладевать фирмами при помощи денег, которых вообще не существует.

Джону потребовалось объяснить это еще раз, а потом еще раз с помощью рисунка в блокноте, прежде чем он понял, что на самом деле все работает именно так, как он догадался с самого сначала, но не мог поверить.

– Это и правда работает, – наконец признал он.

– Нравится? Как будто кто-то выдумал правила специально для нас, – заметил Маккейн. На лице его читалась неприкрытая уверенность в победе, когда он добавил: – А будет еще лучше.

– Еще лучше?

– Намного лучше. Следующим шагом будет основание банка.

Почти ровно через год со дня основания «Фонтанелли энтерпрайзис» произошло слияние нескольких банков, которые предварительно скупил Маккейн в средиземноморском регионе, под эгидой «Банко Фонтанелли ди Фиренце» – крупнейшего частного банка в мире с главным офисом во Флоренции.

Поскольку имя Фонтанелли в сознании общественности приравнивалось к невероятной сумме в один триллион долларов, это сообщение было понято превратно, будто бы «Банко Фонтанелли» является крупнейшим банком в мире. На самом деле это было не так, более того, на момент основания он находился примерно на четырехсотом месте. Джон Фонтанелли разместил в своем банке довольно скромный счет, по крайней мере, по сравнению со счетами в крупных американских и японских банках. Поскольку «Банко Фонтанелли», будучи частным, подлежал только ограниченной обязанности документального подтверждения финансового положения, это обстоятельство так никогда и не стало достоянием общественности; «человек с улицы» исходил из того, что банк Фонтанелли располагает более чем триллионом долларов.

К такому сильному с финансовой точки зрения банковскому учреждению автоматически испытывали доверие, и, поскольку «Банко Фонтанелли» к открытию мог преподнести довольно интересные условия, многие крупные вкладчики решили сменить банк. Всего несколько недель спустя «Банко Фонтанелли ди Фиренце» занимал сто тридцатую позицию и продолжал подниматься выше по списку.

– Мы станем крупнейшим банком мира, – уверенно пророчествовал Маккейн, – и все это с помощью денег других людей.

– Зачем нам нужен банк? – поинтересовался Джон.

– Чтобы контролировать деньги, – ответил Маккейн, не отводя взгляда от бумаг, изучением которых занимался.

Их самолет направлялся во Флоренцию, пролетая над сверкающим синим Средиземным морем, над которым плыли крошечные, словно игрушечные, облака. Они примут участие в заседании совета правления и во второй половине дня будут в Лондоне, как раз вовремя, чтобы пожелать всего наилучшего Марко, который женился в тот день.

– Но как банк может контролировать деньги других людей? Я имею в виду, ведь владелец счета может в любой момент снять деньги и сделать с ними все, что угодно?

Теперь Маккейн поднял голову.

– С большинством денежных вкладов дело обстоит совсем иначе. И, не считая этого, все люди никогда не снимают деньги одновременно; это означало бы конец банка. Нет, деньгами, которые дает нам вкладчик, мы можем какое-то время распоряжаться.

– Но за это мы должны платить процент.

– Конечно.

Джон взял в руки листок с текущими ставками «Банко Фонтанелли».

– Честно говоря, это не похоже на особо прибыльную сделку.

– Потому что вы рассматриваете процентные ставки так, как человек с улицы. Три процента на сберегательный вклад, десять процентов за кредит, так что в целом предполагается, что банк зарабатывает семь процентов. Что считается допустимым. Но все работает иначе.

– А как?

Маккейн улыбнулся своей тонкой улыбкой.

– Когда слышишь это первый раз, звучит слишком невероятно, чтобы быть правдой. Но это так. Можете прочесть это в любой книге по банковскому делу. Банковский бизнес работает следующим образом: предположим, у нас есть сто миллионов долларов на вкладах, которыми мы располагаем. Из них мы должны отложить указанный законом минимальный резерв, скажем, десять процентов; остаток, в этом случае 90 миллионов долларов, мы можем выдавать на кредиты. Теперь тот, кто берет у нас кредит, должен, в свою очередь, иметь счет, возможно, даже у нас, что тем более вероятно, чем крупнее банк, а если захотим, мы можем сделать это обязательным условием, так что деньги, которые мы даем ему, снова оказываются у нас. В идеальном случае после выдачи кредита мы снова располагаем 90 миллионами долларов, из которых мы опять, за исключением минимального резерва, можем выдавать 81 миллион на кредиты, которые вновь окажутся в наших кассах, и так далее. Таким образом, из ста вложенных миллионов может получиться займов на 900 миллионов, на которые мы набавляем те самые десять процентов, в общем, 90 миллионов процентами. Похоже на прибыльную сделку?

Джон не верил своим ушам.

– Это действительно правда?

– Да. Звучит как лицензия на печать денег, правда?

– Похоже.

– А мы все контролируем. Мы можем выбирать, кому давать деньги, а кому нет. Можем разрушить фирму, внезапно потребовав возврат кредита, который они взяли у нас. На что мы имеем полное право, кстати: достаточно заявить о том, что усмотрели опасность невозвращения кредита. Восхитительно, правда?

– Но это нелегально, так ведь?

– Совершенно легально. Именно эти правила игры указаны в законе, контролируются государством. Банкиры – самые уважаемые и почитаемые люди из всех. А мы, – улыбнулся Маккейн и снова занялся своими документами, – теперь столь же уважаемые и почитаемые члены этого круга избранных. Нам доверят тайны, которых не узнает больше никто. Мы будем проворачивать сделки, невозможные для непричастных. Не считая того, что владение личным банком потрясающе подходит для того, чтобы защитить финансовые транзакции от любопытного взгляда государственных органов надзора. Если бы банки не существовали, нам стоило бы их изобрести.

Неуклюжее здание из песчаника высотой в одиннадцать этажей находилось, так сказать, в тени Всемирного торгового центра, что, как ехидно заметил Маккейн, на деле было совершенно не так. Над входом красовался огромный, выложенный сусальным золотом рельеф, на котором можно было прочесть: «Кредит – дыхание свободной торговли. Он поспособствовал богатству наций в тысячу раз больше, чем все золотые прииски мира». Джон был еще совершенно ослеплен, когда они вошли в скромное помещение за ним, в комнаты «Мудис инвесторс сервис», крупнейшего агентства по оценке капиталовложений.

«Муди» исследовал фирмы, страны – все, куда можно было вложить деньги, – на предмет инвестиционного риска. Ни в одном месте мира так не хранили достоверную информацию о таком количестве государств и предприятий. Никто из посетителей не имел права входить в офисы сотрудников, даже если это был лично Папа Римский. Аналитики по просьбе министерств разных стран проверяли государственные финансы и путешествовали исключительно по двое, чтобы предотвратить попытки подкупа, а также должны были раскрыть свои личные инвестиции, чтобы избежать конфликта интересов. Оценка кредитоспособности, проведенная агентством, выливалась на рынке в надбавку за риск, то есть в проценты, которые должны были выплачивать правительства по долговым обязательствам. «Муди» не взирал на лица, «Муди» был нечувствителен к попыткам давления со стороны правительств. Если незадолго до выборов «Муди» проверял кредитный статус страны, это могло означать, что правящая партия проиграла выборы. Именно это и произошло в марте сего года в Австралии и привело к одному из тяжелейших поражений правящей лейбористской партии.

В принципе, у них не было конкретной причины для визита.

– «Муди» – один из реальных центров мировой власти, – просто сказал Маккейн. – Не повредит, если мы здесь покажемся. Раз уж мы были неподалеку.

Их пригласили в выстеленную толстым ковром приемную, сразу после этого отвезли на одиннадцатый этаж, в элегантный конференц-зал, где их встретил президент основанного в начале века предприятия.

– Какая честь, мистер Фонтанелли, познакомиться с вами лично, – произнес он, и было видно, что он тронут.

Затем он заверил их, что «Банко Фонтанелли ди Фиренце», конечно же, оценивается наилучшим образом и обозначается в документах желанным для всех тройным А, «и если бы мы ставили четвертую, то она у вас, конечно же, была бы, добавил он; глаза его светились. Если бы седовласый мужчина тут же попросил у него автограф, Джон бы не удивился. Для заслуженного аналитика он, богатейший человек в истории мира, воплощал собой кредитоспособность. Сам бог Мамона.

– Рад слышать это, – произнес Джон и улыбнулся. В башнях Всемирного торгового центра отражалось солнце ясного августовского дня.

Со временем они посетили и другие учреждения, о которых Джон никогда прежде не слышал. Сообщество всемирных межбанковских финансовых телекоммуникаций, коротко СВИФТ, тоже сочло за честь визит Джона Фонтанелли. Лимузин с затемненными окнами вывез их из Амстердама и доставил извилистыми тропками к зданию, внешний вид и размеры которого он не смог оценить сразу, как только вышел из автомобиля.

– Синьор Вакки тоже однажды побывал здесь, – рассказывал им лысый голландец с очень светлыми глазами, который вел их по коридору, откуда даже сквозь бронированные стекла были видны бесконечные ряды больших компьютеров. – Но это было давно. Как он поживает?

– Хорошо, – просто сказал Джон, которому не хотелось говорить на эту тему.

СВИФТ, как довелось ему узнать, каждый год осуществляет пятьсот миллионов денежных переводов. Благодаря техникам шифрования, соответствующим военным требованиям, организация обеспечивала для банков возможность достигнуть двусторонних соглашений электронным путем. Послания по системе СВИФТ нужно было подтверждать дважды, прежде чем могло состояться собственно исполнение, – проникнуть в эту систему извне было невозможно. Нервная система глобальной финансовой сети была защищена, как ядерный бункер, и обладала высшей степенью секретности, как и ее коды.

Проводя время за разговорами с депутатами Европарламента в Брюсселе, они побывали в «Евроклире», организации, осуществляющей международную торговлю ценными бумагами, скрывающуюся за фасадом из стекла и гранита на авеню Жакмен без какой бы то ни было вывески: неприметное, скрытое, секретное здание. Здесь им не позволили увидеть компьютерный центр, не говоря уже о том, чтобы войти в него, – на это имели право только десять из более чем девятисот сотрудников, – но им показали аварийные генераторы и резервуары с охлаждающей их водой на крыше. В секретном месте, как довелось им узнать, параллельно работает полностью продублированный комплекс устройств, готовый взять на себя все операции, если выйдет из строя главный компьютер. Сделки на бирже совершаются за секунды по одному выкрику, но собственно операция может длиться до трех дней, хотя в распоряжении организации находится лучшее электронное оборудование, которое можно получить за деньги, работает сообщение со всем миром, поскольку наряду с собственно торговыми партнерами нужно подключать брокеров, национальные депозитарии, а также вовлеченные в операции банки.

– А не разумно ли перевести все мои сбережения из других банков к нам? – спросил Джон во время очередного перелета.

– Об этом я тоже уже размышляю, – ответил Маккейн и покачал головой. – Это точно было бы прибыльно. Но, с другой стороны, другие банки дрожат при мысли о том, что вы сделаете именно это. И мне нравится видеть, как они дрожат.

Они неустанно носились вокруг земного шара, проводили гигантские реорганизации и реструктуризации, покупали и продавали, организовывали рационализаторские мероприятия во время заседаний, редко длившихся более получаса. Если было ясно, что конференция потребует больше времени, ее проводили в воздухе, во время перелета к следующей цели, откуда их собеседники могли вернуться на родину рейсовыми самолетами.

Когда они что-то говорили, их слушали, когда они что-то приказывали, им подчинялись, если они кого-то хвалили, тот испытывал облегчение до глубины души. Они были повелителями мира. Большая часть мира не подозревала об этом, но они должны были стать правителями следующего столетия, и они были непобедимы.