10

– С помощью этого вы можете менять положение жалюзи, – пояснил маклер, невысокий проворный мужчина с тщательно уложенными волосами, указывая на маленький современный переключатель на стене. – Но можете предоставить это дело и автоматике.

Он старался излучать уверенность. То, что Эдуардо стоял с недовольной миной и во всем находил недостатки, очевидно, сильно сбивало его с толку.

Джон поднял взгляд на наклонные окна. Белоснежные ламели с негромким жужжанием поднимались вверх и снова струились вниз в зависимости от того, под каким углом попадало в огромную комнату солнце. Грандиозно, как и все в этом доме, который не был ни домом, ни виллой, а воплощенной мечтой о дворце.

– Проект разработан лучшим архитектором страны, как уже было сказано, – напомнил маклер.

Все было белым на белом, сверкало на солнце. Перед высокими, скошенными внутрь окнами лежала широкая терраса с причудливо изогнутой балюстрадой, а по ту сторону простиралось Средиземное море такого невероятно лазурного цвета, что на фото оно казалось неестественным. Узкая дорожка вела к пляжу, который на много километров нужно было делить только с владельцами таких же роскошных домов.

– Красиво, – сказал Джон, обращаясь при этом скорее к самому себе.

На миг он забыл о присутствии остальных. Это может стать его домом, если он захочет. Ему нужно только сказать «да». Странно – раньше он никогда не задумывался о покупке дома, поскольку не мог заработать такого количества денег, чтобы ему это пришло в голову. И вдруг у него достаточно денег. Он может купить эту виллу, а если захочется, то и все побережье в придачу, – но ощущение обладания не приходило. Триллион долларов. С тех пор, как он попал в этот странный космос по ту сторону всех материальных необходимостей, мир вокруг него, казалось, превратился во что-то вроде съемочной площадки. Он мог делать все, что угодно, но, похоже, разницы не было никакой. Сколько бы денег он ни потратил, состояние все равно в размерах значительно не уменьшится.

Как он может считать своей собственностью что-то, для чего он не работал, ничего не совершил? «Может быть, – подумал Джон, – я превращусь теперь в подонка, который бродит повсюду и, если ему не нравится обслуживание в магазине, покупает весь концерн, чтобы потом уволить того продавца».

– А кому принадлежал этот дом раньше? – спросил он.

Маклер полистал документы.

– Известному производителю пластинок, – ответил он, – но вот имя его я что-то не найду. Его величайшим хитом была эта песня, как там?.. – И он промурлыкал себе под нос мелодию, совершенно не показавшуюся Джону знакомой. – Короче говоря, он вложил деньги в фильм со своими певицами, и когда тот провалился в прокате, дом отошел банку.

– Ах, вот как, – произнес Джон.

Вот, значит, как это бывает. Он огляделся по сторонам, пытаясь представить себе, как мог быть обставлен дом. Может быть, на безупречно-белых сейчас стенах висели золотые пластинки? Или дорогие ковры лежали на светлом паркете, гладком, зеркальном, заполняющем все комнаты, похожем на какую-то густую жидкость? Поп-звезды поднимались по невысокой лестнице из темно-зеленого мрамора, ведущей на первый этаж. Одаренных музыкантов обслуживали в столовой, они подписывали договора в кабинете. И кто знает, что могло происходить на верхнем этаже с его многочисленными спальнями, ванными и залами для фитнеса?

И вот теперь все это может принадлежать ему, Джону Фонтанелли, человеку без какого бы то ни было таланта. Невероятно.

Эдуардо подошел к нему.

– Слишком убого для богатейшего человека в мире, правда? – негромко произнес он. – Я сразу понял, что здесь мы только время теряем.

– Мне нравится.

– Что? – Казалось, он действительно потрясен. – Джон, прошу тебя… Таких вилл здесь много. В этом нет ничего особенного, я имею в виду… Даже простой миллиардер не удовольствуется этим.

Джон невольно рассмеялся. Постоянная забота Эдуардо о том, чтобы у него все выглядело как подобает, временами бывала по-настоящему трогательной.

– Нет, правда, – настаивал Эдуардо. – Портечето! Портечето – это захолустье. Никто никогда не слышал о Портечето. Он даже не нанесен на большинство карт.

– Может быть, все изменится, если здесь буду жить я?

– Я думаю, тебе стоит купить Кальмату, раз уж ее тебе предлагают, и построить там виллу. Пусть это сделают лучшие архитекторы мира.

– Я не буду жить посреди заповедника. Я сам себе буду казаться подонком.

– Тогда купи красивый дворец, и пусть его оборудуют.

– Я все еще могу сделать это. Но здесь будет начало.

– Начало? – с надеждой произнес Эдуардо. – Ну, хорошо, для начала…

После понедельничных статей в газетах padrone перестал зачитывать приглашения вслух. Но в пятницу он поднял вверх неприглядную исцарапанную карточку и спросил:

– Вам что-нибудь говорит имя Джованни Агнелли?

– Итальянский предприниматель, да? – спросил Джон.

– Можно сказать и так. Агнелли – что-то вроде некоронованного короля Италии: председатель совета директоров концерна «Фиат», самый богатый человек в стране – по крайней мере, был им до недавнего времени, – и благодаря своему холдингу имеет представительство практически во всех важных отраслях экономики. – Кристофоро Вакки стал задумчив. – Я встречался с ним однажды в университете. Он несколько моложе меня, но тоже изучал право. Уже тогда он был харизматичным человеком… – Он помахал карточкой. – Он приглашает вас. В следующее воскресенье, в «Ла Скала». La Traviata.

Должно быть, у Джона был довольно-таки удивленный вид, поскольку Альберто поспешил пояснить:

– Опера. Верди.

– Звучит так, как будто вы собираетесь послать меня туда, – произнес Джон.

– В качестве контраста к тому небольшому приключению, которое случилось на прошлых выходных.

– Я думал, мне не стоит спешить? Кроме того, я ничего не понимаю в операх.

– Опера – это не главное. Я имею в виду, что вам стоило бы познакомиться с Агнелли. Он интересный человек. У него есть стиль, grandezza… Настоящий джентльмен. На нем можете вживую изучать предмет «Как обращаться с богатством». – Он усмехнулся. – Фирма «Феррари», кстати, тоже принадлежит ему.

Teatro alla Scala вырос перед Джоном, похожий на дворец в светло-коричневых и желтых тонах, когда он подъехал к нему на «роллс-ройсе» около половины третьего. Служители в униформе открыли перед ним двери и проводили его вместе с телохранителями в фойе мимо других посетителей. Среди римских колонн висел транспарант, возвещавший о том, что представление дается в честь стопятидесятилетия collaborazione Fernet-Branca, исключительно для приглашенных гостей. Внутри здания, несмотря на ранний час, было настолько темно, что были зажжены хрустальные люстры, красиво отражавшиеся в отполированном паркетном полу. Комнату наполнял приглушенный гул голосов, на серебряных подносах разносили бокалы с темно-коричневым травяным ликером, и Джону казалось, что многие смотрят на него, но делают вид, будто не знают его.

Его провели наверх по красному ковру к ведущему к ложам полукруглому коридору. Высокие наборные двери, высоко расположенные ручки, как будто раньше люди были великанами. А затем, окруженный своего рода свитой, его приветствовал Агнелли.

– Большая честь для меня, – произнес миллиардер, и это прозвучало правдоподобно.

У него были волнистые волосы с проседью, как у padrone, но он казался более живым и динамичным, как те люди, которые, несмотря на свой возраст, еще могут вызывать восхищение у женщин. Множество мелких морщин покрывали его оживленное лицо, свидетельствуя о бурно прожитых годах.

– Я вам не завидую, – заявил Агнелли, когда они вошли в ложу, а их телохранители договорились о распределении обязанностей. – Я знаю, что это такое – унаследовать состояние. Часто кажется, будто это деньги владеют вами, а не наоборот. Нужно бороться. Нужно прикладывать очень много усилий.

– Одна битва у меня уже позади, – вдруг сказал Джон. – Возможно, вы слышали об этом.

– Да. Внутри семьи. Это плохо. Но поверьте мне, это только начало.

Ложа была на удивление маленькой. В ней помещались только два кресла. Да и сам зал, круглый, с красными плюшевыми креслами в партере и шестью рядами лож над ними, похожими на куриные клетки, показался Джону неожиданно маленьким.

И неизбежно: опера. Агнелли слушал с благоговением; Джон смертельно скучал. Сцена была обставлена импозантно, на исполнителях – роскошные костюмы, а дирижер, которого звали синьор Риккардо Мути, как узнал Джон из программы, старался изо всех сил. И несмотря на это, Джон предпочел бы рок-концерт, быть может, «Роллинг Стоунз» или Брюса Спрингстина.

Во время антракта они беседовали. Агнелли рассказал ему, что вскоре собирается отойти от дел и передать управление концерном своему племяннику Джованни Альберто.

– Однажды вам тоже придется задуматься над этим, – сказал он. – И это нелегко. Мой сын Эдуардо, к примеру, совершенно не годится на роль преемника. Слишком слабый характер. Перед тем как принять решение, он готов просить совета у звезд или ясновидящего, и все разрушится в мгновение ока.

Впрочем, то, что он собирается отойти от дел, не ощущалось совершенно, напротив, Агнелли казался их центром. Каждый миг подходили благородные господа в сопровождении элегантных дам, пожимали руку промышленному магнату, который после этого представлял их Джону Фонтанелли. Джон тоже вежливо пожимал руки: крепкие, жадные, вялые, грубые, целовал руки дамам, как учила его синьора Орсини. Встречал радостные и враждебные взгляды, заинтересованные, тупые, оценивающие и приветливые.

– Гинар, – представился худощавый француз. – Жан-Батист Гинар. Очень рад, монсеньор Фонтанелли.

– Жан превратил свою страсть в профессию, – пояснил Агнелли. – Можно ведь так сказать, Жан? Ему принадлежит верфь в Каннах. Он строит яхты.

И словно сложилась картинка в стробоскопе, вернулось воспоминание. Кони-Айленд. Их игры на песке. Посмотришь на море – а там яхты, словно крохотные фигурки, и ты знаешь, что на них – богачи. Сказочные существа. Не те, с кем можно повстречаться. Богачи сказочным образом отделены от обычной жизни, они ближе к ангелам, чем к людям.

И они жили на яхтах.

– Очень рад, – сказал Джон, пожимая руку строителю яхт Жан-Батисту Гинару.

– Яхта?

Грегорио Вакки посмотрел на стол, заваленный проспектами, газетами и книгами, так, словно Джон и Эдуардо разложили здесь собрание самых омерзительных порножурналов. Вопрос был задан обычным тоном, но настолько строго, что был похож на крик. Даже сторожевая собака, лежавшая снаружи на лужайке, навострила уши.

– Яхта, и что? – раздраженно ответил Эдуардо. – Джон – богатый человек, а богатому человеку нужна яхта.

– Вздор, – безжалостно заявил его отец. – Бессмысленная роскошь. Владеть яхтой – все равно что стоять под проливным дождем и рвать на кусочки тысячедолларовые купюры; уж не помню, кто это сказал.

– Джон может рвать тысячедолларовые купюры до конца своих дней, если захочет.

– Не понимаю, как это может помочь исполнить пророчество.

Эдуардо закатил глаза.

– Это просто бред! Ты же не можешь делать вид, будто какая-то яхта окажется слишком дорогой для Джона. Он может купить себе «Королеву Элизабет», если захочет!

И в этот миг редкой драгоценной ясности, подобной той, что охватывает человека, когда он видит сон и вдруг осознает это, Джон понял, что в этот миг он должен принять решение, которое повлияет на всю его оставшуюся жизнь. Он наклонился вперед с таким чувством, как будто все происходило в ускоренной киносъемке, потянулся через стол и выудил из всех проспектов корабельного маклера один, который запомнился ему еще раньше, – папку из белого картона с золотым тиснением, где лежала фотография самого большого из предлагаемых судов с подробным описанием: океанская яхта с двумя яликами и вертолетной палубой, укомплектована командой из двенадцати человек. Цена была заоблачной, равно как и расходы на ее содержание.

Он раскрыл проспект и поднял его повыше.

– Я, – твердым голосом, разрезавшим воздух, словно стальная плеть, – решил купить это судно.

Они смотрели на него: Эдуардо с широко открытыми глазами, Грегорио – с отвисшей челюстью. Никто из них не произнес ни слова. Наконец Грегорио протянул руку, взял проспект, молча просмотрел его с очевидным неудовольствием и вернул обратно со словами:

– Это ваши деньги.

«Да, – ликуя, подумал Джон, когда Грегорио шел к двери. – Вот именно!»

Декорации были идеальными. Момент – идеальным. Из офиса корабельного маклера через высокие окна, чистые, словно горный воздух, открывался вид на бухту Канн. На белоснежном мраморе стоянки для автомобилей в тени пальм припарковался «мерседес», который привез их из аэропорта. Они сидели в мягких, уютных кожаных креслах напротив письменного стола, сделанного из темной корневой древесины, величиной с два бильярдных. Картина, висевшая на стене за ним, была размером три на четыре метра. Яркая, пестрая и, вне всякого сомнения, подлинная. На самом маклере был костюм от «Эрменеджильдо Зенья», на ногтях – аккуратный маникюр, а на лице – сияющая улыбка.

– Само собой, мы позаботимся обо всем, – объявил он с той смесью небрежности и услужливости в голосе, которая вызывает доверие и желание иметь дело с тем, кто знает, о чем говорит. – Мы обеспечим вам причал для яхты в Портечето и членство в тамошнем яхт-клубе, если захотите, – кстати, весьма эксклюзивный клуб. Мы уведомим все необходимые власти, подберем команду и позаботимся о необходимой страховке. Все, что вам нужно, – это позвонить капитану и сказать, когда и куда вы хотите отправиться.

– Чудесно, – кивнул Джон, чувствуя себя великолепно.

Секретарь, которая принесла документы, была высокой, светловолосой, с головокружительно длинными ногами и огромным бюстом, и ее тончайшее платье предназначалось скорее для того, чтобы подчеркнуть все эти особенности, чем скрыть их от посторонних глаз.

– Чудесно, – еще раз произнес Джон.

Договор о купле-продаже был напечатан на бумаге с водяными знаками. Маклер положил перед ним документ, протянул ему ручку «Монблан», толстую, тяжелую и, очевидно, очень дорогую.

«Как же клево быть богатым», – подумал Джон, подписывая документы. Он подсчитал, что эта подпись обойдется ему в сто раз дороже, чем все предыдущие покупки, посещения ресторана и аренда самолетов вместе взятые. Миллионы долларов пришли в движение только от того, что он нацарапал свое имя на этой пунктирной линии. Это лучше, чем секс.

Маклер позволил себе скромно улыбнуться. Пальма над «мерседесом» раскачивалась на ветру. Небо было ослепительно-синим.

– А теперь нам следует договориться о дате передачи яхты, – заметил сидящий за столом мужчина и открыл свой блокнот, переплетенный кожей водяного буйвола.

По возвращении Джон чувствовал себя великолепно. Словно вместо крови по его венам текло шампанское. Все было великолепно. Поскрипывание шин по гальке, когда «феррари» остановился во внутреннем дворе виллы Вакки, звучало великолепно. Синева неба, бледно-бурые стены, многогранная зелень деревьев были великолепны. Цвета мира вдруг стали казаться ярче, чем прежде.

«Я богат! – думал Джон, поднимаясь по ступеням. – Я король этого мира!» Когда он вошел в свою комнату, горничная, молоденькая черноволосая девушка, как раз перестилала постель, и он, проходя мимо, шлепнул ее по заднице. Она вздрогнула, а потом захихикала.

– Signor Fontanelli!

Джон посмотрел на часы. Самое время позвонить матери. У его родителей вскоре годовщина свадьбы, и они каждый год празднуют ее вместе с детьми и их небольшими семьями. В этом году она станет особенным, незабываемым событием, о чем он позаботится. Он снял трубку и набрал бесконечный код.

– Ciao, mamma! – крикнул он в трубку, когда его мать подошла к телефону. – Это я, Джон!

– Ciao, John! – В ее голосе звучали печали всего мира. – Ты уже слышал? Лино перевелся на Аляску. Я только что узнала. И на годовщину свадьбы не приедет.

– Ах, да вернется он, – пренебрежительным тоном ответил Джон. – Знаешь, что я придумал? В этом году мы могли бы превратить этот день в нечто особенное. Вы все приедете сюда, в bella Italia, конечно же, на личном самолете, и мы отпразднуем на моей новой яхте – что ты на это скажешь? Я сегодня купил яхту и не могу представить себе ничего лучшего для ее спуска на воду.

На миг на другом конце провода стало так тихо, что Джону показалось, будто связь оборвалась. А затем он услышал ледяной тон своей матери:

– Я не потерплю, чтобы один из моих сыновей вел себя как зазнайка. Мы отпразднуем здесь, в этом доме, где я родила вас всех, я приготовлю сальтимбокку с брокколи и пармезаном, как всегда, а после обеда мы пойдем пить кофе, как и каждый год. И либо ты приедешь, либо нет.

Ему показалось, что она ударила его, находясь на другом конце Атлантики. Внезапно Джон почувствовал себя воздушным шариком, из которого выпустили весь воздух.

– Да, – ответил он, чувствуя, как кровь приливает к ушам. – Я понимаю. Конечно же, я приеду, mamma. Я точно приеду.

Когда разговор закончился, у него подкосились ноги, и ему пришлось присесть на край кровати.

Черт! Он начал превращаться в подонка. Проклятье! Сегодня он покупает яхту, чтобы произвести впечатление на весь мир, а завтра? Начнет раздаривать «кадиллаки», как когда-то Элвис Пресли? И в какой-то момент он закончит точно так же: жирным обжорой, зависимым от таблеток, в окружении поддакивающей свиты, паразитирующей на его богатстве?

Ощущение было такое, как будто он весь день пил, а теперь вот протрезвел. Как будто кто-то ударил его мокрым платком по ушам. Пил? Нет, нажирался, по-настоящему нажирался деньгами и чувством собственной важности.

Деньги портят характер. Так ведь говорится, правда? Было что-то в этой поговорке. Нужно быть осторожным, чертовски осторожным. Никто вместо него об этом не позаботится. Мать вернула его с небес на землю, но она не всегда сможет делать это, потому что не всегда будет рядом.

И, черт, часы! Он схватился за запястье, уставился на свои новые швейцарские часы «Патек Филипп» за пятьдесят тысяч долларов – Эдуардо отговорил его от «Ролекса», который он хотел себе купить. («Обычные! Часы сутенеров!») Он ни в коем случае не может показаться на глаза родителям без часов, которые подарил ему отец. А они все еще лежали в ломбарде в Нью-Йорке.

Нужно что-то придумать.