Что касается письма левой рукой, я продвигался семимильными шагами. Держать в ней перо оказалось для меня совершенно естественным, а я десятилетиями это подавлял. Теперь слова лились на бумагу прямо из головы, не запинаясь и спотыкаясь, как часто случалось раньше. Я понял, что писчая рука для писателя все равно что фехтовальная у фехтовальщика или ударная у боксера. Правильной рукой я и правда писал лучше, ритм мыслей совпал с движениями тела, необходимыми, чтобы перенести их на бумагу. Когда пишешь, бывают мгновения, когда тебя подхватывает поток, у которого ничто не должно стоять на пути, а получается так, лишь когда пользуешься верной рукой.

Уроки Тень-Короля не имели отношения к обычным вещам, какие усваиваешь при классическом литературном образовании (а их я уже получил от Данцелота), нет, их основой был крайне нетрадиционный, можно даже сказать, несерьезный материал, которым владел и который преподать, вероятно, мог только он.

— Сегодня я расскажу тебе кое-что про газовую лирику, — говорил, например, Гомунколосс, а потом часами разглагольствовал о поэтах с некой отдаленной планеты, которые состоят из светящегося газа, и про их сложную технику крайне мимолетных газовых стихов. По его собственным словам, он постоянно переговаривался со всеми творцами, в том числе и с ныне уже покойными, во всех точках вселенной и посредством Орма дискутировал о темах и построении сюжета.

Разумеется, это была полная чушь, но он нес ее так талантливо и правдоподобно, что я мог лишь восхищаться его неистощимой фантазией. Такова была странная смесь скромности и мании величия, неортодоксальная манера преподавания, которой он старался передать мне свои огромные знания и мастерство: просто утверждая, что подглядел их у кого-то другого. А ведь на самом деле он сам владел всем этим и не уставал день за днем, урок за уроком выдумывать новые нелепицы, лишь бы воспламенить мое воображение.

Этот учебный материал без стройной системы и серьезной основы исключительно способствовал тому, чтобы подтолкнуть мою мысль и развить письмо. И тем он напоминал мне тривиальную литературу моей юности — она бередит мысль, которая не обрывается, когда закрываешь дочитанную книгу. У Плачущих теней было емкое слово для подобной беспечной и взбалмошной теории литературы — теоряй.

Но невзирая на разработанную левую руку, на расширившийся словарный запас и необычные методы с помощью, которых Гомунколосс натаскивал мое воображение… — невзирая на все это я не создал ничего сколько-нибудь значительного. Писал-то я постоянно, безупречно с точки зрения грамматики и стиля, но настолько бессодержательно, что, перечитав, сразу бросал в камин. Разве это не напрасный труд? Может, я все же отношусь к тем, кому никогда не подняться над посредственностью? Однажды я настолько отчаялся, что поделился своими мрачными мыслями с Гомунколоссом.

Он задумался, и по его лицу я понял, что решение, которое он явно взвешивал, далось ему нелегко.

— Пришло время перейти к практической части твоего образования, — твердо сказал он наконец. — Принудить Орм невозможно, но тот, кто хочет что-то писать, должен что-то пережить. По части последнего, в Тенерохе шансов на это больше, чем в любом другом здании Замонии.

— Это я уже заметил.

— Да что ты знаешь! Ничего!

— А я думал, что обошел весь замок.

— Ха! — хмыкнул Гомунколосс. — А ты никогда не задумывался, что на самом деле представляет собой замок Тенерох?

— Конечно. Постоянно ломаю голову.

— И к какому выводу ты пришел?

Я пожал плечами.

— Это здание? — спросил Гомунколосс. — Ловушка? Машина? Живое существо? Как насчет того, чтобы вместе узнать?

— Согласен.

— Это небезопасно. Но, полагаю, могу гарантировать, что тогда у тебя будет первая большая история, которую ты сможешь перенести на бумагу новой пишущей рукой и новым словарным запасом.

— Тогда в путь!

— Повторяю, приключение может стать опасным. Очень опасным.

— Да что может случиться? У меня же в телохранителях сам Тень-Король!

— В катакомбах живут существа поопаснее Тень-Короля.

— И в Тенерохе тоже?

— Пожалуй, да. В той части замка, куда мы идем.

— Гм… ну надо же. И куда же мы пойдем?

— В подвал.

— В замке есть подвал?

— Конечно, — отозвался Гомунколосс. — В любом страшном замке есть подвал.