Бой между «Биробиджанскими волками» и «Ясными перцами». Юрятин. Тот Самый День

В Тот Самый день в Юрятине после полудня стояла прекрасная погода. Яркое солнце освещало зелёные крыши, откуда-то из центра струился запах карамели и табака – это конфетная и табачная фабрики производили свою продукцию. Если бы Большого спросили, с чем у него ассоциируется родной город, он наверняка ответил бы, что вот с этим карамельно-табачным запахом, накрывающим центр города тихими безветренными летними днями. А если бы Большого вдобавок спросили, за что он любит свой город, то он ответил бы, что, помимо вот этого незабываемого запаха, еще за красоту тихих белых ночей, когда ты сидишь так с друзьями на Проспекте Ленина под липами на спинке скамеек (с ногами на сидениях) и пьешь пиво, а мимо идут гопники, а ты им кричишь: «Скажи: Слава Руси!», а потом ты им бьешь морду или они тебе бьют морду, тут уж как повезёт; а еще – за ночное гулкое рычание родного Пушечного завода, где потерял здоровье его отец; а еще за концерты в ДК имени Товарища Менжинского, где можно скакать на облезлом паркете под Чичу или «Близнецов Бу». Впрочем, Большому никогда таких вопросов не задавали, с ним вообще редко кто говорил по душам, разве что Марк Спасский в последние полтора месяца.

– Так, вот тебе обмундирование, держи.

Олег протянул Большому сумку с одеждой. «Обмундирование» являло собой какую-то униформу с непонятными буквами. «Еврейскими, наверное», – догадался Большой. На внутренней стороне куртки на подкладе в районе «начала шеи» черным маркером была нацарапана какая-то полувыцветшая надпись. «Еще и ношеная», – нахмурился Большой.

– Одевайся, вот в этом и будешь биться. И помни: ты теперь «Биробиджанский волк», фанат одной из лучших команд третьего дивизиона!

– Олег, а почему здесь? Центр города почти.

Дело происходило в одном из многочисленных переулков «старого» города, ведущих вниз к реке. Несколько старых двух-трёхэтажных домов создавали подобие дворика, отгороженного от внешнего мира. Правда, прямо посередине «подобия» проходила дорога, в этот час совершенно пустая. Днем здесь вообще редко кто бывал, вот и сегодня дворик пустовал, если не считать пару скучающих бабушек-пенсионерок, вечно сидящих на лавочке перед подъездом. Бабушки о чём-то вяло переговаривались, украдкой бросая недоверчивые взгляды на Олега и Большого, но покидать свой пост не намеревались.

– Какой центр? Нету никого. – Олег бросил взгляд на бабушек, но, очевидно, за людей их не посчитал. – Специально выбирал место, чтобы было пусто, как в гробу. Вон друзья твои боевые идут.

По направлению к Олегу с Иваном шли несколько крепких парней славянской наружности возраста около 20 лет.

– Эти за кого будут? – поинтересовался Большой.

– Как за кого? За вас, за Биробиджан, за сибирских евреев! Я ж тебе говорю: твои боевые друзья.

Один из парней держал в руках видеокамеру, другой нес флаги. По мере приближения парней Большой всё больше начинал нервничать. Олег же, напротив, был весел и непринужденно улыбался, его всё это, скорее, забавляло, чем тревожило. Все присутствовавшие познакомились. Всего вместе с Большим было девять «бойцов», а также оператор, призванный запечатлеть победу «Биробиджанских волков» над юрятинскими «Ясными перцами». «Бойцы» были набраны Олегом по знакомству чёрт знает откуда. Честно говоря, он сам толком не понимал, кто входит в состав сформированной им команды. Большой же, подходивший к межклубным боям с высокой долей ответственности, напрягался всё более, понимая, кем ему предстоит командовать. Несмотря на крепкие мышцы, парни были в теме новичками, пороха не нюхавшими, на все вопросы Ивана они отвечали усмешками, дескать, «не ссы, прорвемся». Большой, понимавший, в отличие от своих «боевых друзей», всю серьёзность положения, был неприятно удивлен поведением Олега, подшучивавшего вместе с ребятами.

Вскоре подошли и «Ясные перцы». Ребята были уже в полной боевой готовности, в спортивных костюмах и с балаклавами на головах. Своих противников Большой, в отличие от собравшихся здесь с ним парней, знал, это были в основном старшеклассники, которым, по мнению Ивана, «просто дома не сиделось». Костяк «Ясных перцев» составляли дети из вполне благополучных семей, что вызывало в той фанатской среде, где вращался Большой, известное к ним неприятие, почти презрение. Будь Ваня сейчас со своими «Волками», он понимал бы, что «Перцев» ждет не просто поражение, а страшнейший разгром, Аустерлиц и Ватерлоо, но «Волки» у него сегодня были другие.

Вздохнув, Иван взял из рук Олега бумажку и пробубнил на камеру какую-то ахинею, которая там была записана, потом, опять же на камеру, пару раз взмахнул кулаком и помахал флагами: белым с синими полосками и еще каким-то, видимо, с символикой биробиджанского клуба.

Потом собственно начался бой. Обе группировки встали друг напротив друга и начали пытаться вытеснить своих противников за пределы воображаемого «поля боевых действий», которым была территория двора. Сначала движения были вялыми, скорее, это походило на толкотню, чем на драку, однако после минуты возни и взаимных тычков среди бойцов как с одной, так и с другой стороны стало возрастать напряжение, перешедшее во взаимный обмен ударами. Большой принимал участие уже не в одном десятке боёв, так что он, конечно, представлял себе тактику процесса, но в подобных условиях не мог её отработать на своей «команде» заранее. Обычно его, Большого, настоящие «Юрятинские волки» вставали несокрушимым тараном или даже «свиньёй», схожей по внешнему виду с воинским формированием крестоносцев, погибших подо льдом Чудского озера. «Пятачком» этой «свиньи» был, конечно, сам Большой, крепко сжатый с боков плечами товарищей. При этом кто-то небольшой и юркий, бегая перед «свиньёй», старался вытащить кого-нибудь из противоположной группы, чтобы разломать строй противника. Часто этим «бегунком» был Манчестер, не особенно сильный физически, но обладавший хорошей хваткой, позволяющей на пару секунд резко выхватить зазевавшегося неприятеля. Тогда в уже образовавшуюся брешь бросалась вся «свиная туша» во главе с Большим, стараясь смести противную сторону, при этом бока «свиньи» активно работали кулаками сверху вниз, как бы загребая чужих бойцов под себя, с тем чтобы растоптать их на поле боя. Многие упавшие и проглоченные «свиньёй» так и лежали еще потом долго ничком в позе новорожденного младенца, прикрывая руками голову и наиболее важные органы, опасаясь встать раньше времени. Лежащих, как правило, не трогали, разве что пинали иногда пару раз для порядка, не сильно, а так – «чтобы хорошо лежал». Бывало, правда, и такое, что в припадке радости от победы «тела» врагов «Юрятинские волки» выкидывали с поля боя, словно тушки убитых животных, схватив одновременно за руки и ноги, – и в ближайшую канаву. Обычно всё действо занимало 2–3 минуты и в 75 % заканчивалось для команды Большого победой. Впрочем, к чему здесь эти воспоминания? Непосредственно перед боем Большой, конечно, провёл краткий инструктаж, так сказать, «Курс молодого бойца», однако «бойцы» всё больше хихикали и не принимали, похоже, слова своего командира до конца всерьёз. Когда же пошло настоящее «рубилово», когда замелькали локти и кулаки, когда проступил пот и на лицах появились первые ссадины, то стало не до смеха. «Волки», теснимые «Перцами», инстинктивно прижались к наиболее опытному в своей стае, который успевал не только мутузить противника, но и отдавать краткие указания своим бойцам. Постепенно «свинья», которую собирал перед началом схватки Большой, стала рассыпаться, а сама битва распалась на несколько мини-битв, точнее, спаррингов между отдельными членами противоборствующих фирм. Визави Большого оказался невысоким плотным парнем, явно уже имевшим представление о том, что такое кулачный бой. Более мощный физически Большой не мог достать более шустрого оппонента. Вообще, вся эта возня затягивалась, не приводя пока к итогу. Участники боя устали, бессмысленно дубасили друг друга, что не вело к решающему успеху ни «маменькиных сынков», ни псевдосибирских «евреев». Большой понимал, что для победы нужен решительный штурм, один удар, который может изменить весь ход сражения. И этот удар ему удалось, наконец, нанести! Конечно, без фортуны здесь, как и вообще зачастую в военном искусстве, не обошлось: противник Большого слегка запнулся о торчащую крышку канализационного люка, покачнулся, чуть опустил руки и потому вытащил голову из-под защиты. В тот же момент Большой направил в челюсть своего оппонента мощнейший апперкот, а мгновением позднее обрушил на него жуткий левый хук. Бабушки на скамейке охнули, прочие «Ясные перцы», уловив боковым зрением падение своего командира, стали пятиться от внезапно приобретших второе дыхание «Волков».

Большой устало вытер пот со лба и, сам не зная зачем, словно Тарзан, сначала стукнул себя в грудь кулаками, а потом издал какой-то звериный рёв. Потом он еще пару минут ходил по полю боя, вскидывая то правую руку от сердца к солнцу, словно пытаясь разрубить невидимую ленту, то обе руки, как будто осуществляя жим гантелями для развития грудных мышц, и ещё он что-то кричал вослед разбегающимся «Перцам», подбадривая одновременно «биробиджанских» коллег, кричал, наверное, что-то такое, что рвалось из груди, а что точно – он позднее не помнил. Потом, после разгона противников, Большой подошёл к лежащему спарринг-партнёру, чтобы помочь ему подняться. Это было нелегко, так как молодой человек был, по всей видимости, в нокауте, из которого с трудом выходил.

Большой помог парню снять балаклаву и с удивлением узнал в своём противнике Борю – сына Бориса Захаровича Лебензона, кандидата в мастера спорта, одного из тренеров ДК имени Товарища Менжинского. Борис Захарович являл собой зрелище весьма внушительное, настоящий человек-гора. Его отпрыск – Борис Борисович, далекий от мощной комплекции отца, но тоже крепкий парень, сейчас лежал на ковре из желтых листьев, покрывавших юрятинский двор, размазывая кровавые подтеки рукавом куртки. Большой неоднократно видел Борю-младшего в качалке вместе с отцом. Потом, когда примерно за год до Того Самого Дня отец из качалки ушёл (говорили, что нашёл другое место), исчез вместе с ним и сын. В качалке обосновался новый начальник – Владимир Саныч вместе со «славой Руси». Позднее Большой и Лебензон-младший виделись уже на стадионе, иногда пересекались в качестве футбольных фанатов, но особых достижений на этом поприще Борис Борисович, на взгляд Ивана, не добился. Большой испытывал к Лебензону-старшему уважение в связи с безусловными достижениями в спорте. К сыну же, как и ко всем «Перцам», относился с прохладцей. Однако сейчас он был, конечно, прежде всего, удивлен.

– Боря, это ты?

– Я, – ответил Борис Борисович Лебензон, пытаясь сесть, – а ты кто?

– Я Большой, Иван, вспоминаешь меня? А ты чего здесь?

– Я бьюсь, – с трудом отвечал Боря, – за Русь! Слава роду!