Немного воспоминаний Данилы о пребывании в Новозаветном христианском братстве. Юрятин. Задолго до Того Самого Дня

Данила, как мы помним, был человеком увлекающимся, прошедшим через несколько различных, как выражался Манчестер, «сект». В реальности же единственной настоящей сектой, в которую Данила окунулся с головой, являлось Новозаветное христианское братство, в котором ему суждено было пробыть десять месяцев.

Это случилось за несколько лет до Того Самого Года, три наших друга еще учились в школе. Это был их последний, выпускной, одиннадцатый класс.

Железный занавес, оказавшийся стенками карточного домика, как мы помним, рухнул, причем, стенки упали внутрь, погребя под собой часть старого мира и заодно обрушив на несчастных полудиких его обитателей всё то, от чего их так долго оберегали, держа на привязи, как голодных собак.

Страна еще только приходила в себя от саморазрушения, еще пахло порохом и дымом от стен Дома Правительства в Москве, а в далекий провинциальный Юрятин прилетела группа волонтеров из различных стран Западной Европы и Северной Америки, чтобы принести народам, освободившимся от ига коммунизма, Благую Весть.

Данила хорошо помнил этих милых улыбавшихся людей разного возраста, пола и профессий с томиками Новых Заветов в руках. Он проводил с ними всё свободное время, расспрашивая о том и о сём, попутно тренируя английский. Религиозная составляющая разговоров его интересовала крайне мало в тот момент. Гораздо больший интерес вызывала жизнь как таковая со всеми её проблемами, сложностями, ценами, кредитами и прочим – семнадцатилетний Данила был жаден до любых знаний, а его респонденты щедро одаривали всей необходимой информацией. Он узнал очень много в ту осень, узнал из первых уст, он понял, что жизнь «там» не сахар, что люди так же страдают, бедствуют и умирают, что они так же тщетно пытаются заткнуть дыру в своей голове, вызванную мыслями, разного рода «истинами». Кто-то находит эти истины сразу и живёт долго и счастливо, кто-то ищет всю жизнь и не находит, а большая часть так и продолжает жить с дырами.

Что касается «волонтёров», которых классная руководительница Данилы, Ивана и Манчестера называла по старинке «агитаторами», то они свою «истину» нашли, о чём долго и подробно рассказывали своим юным слушателям на встречах, проводившихся в здании всеми любимого ДК имени Товарища Менжинского. Комнаты ДК были забиты школьниками, учителями, переводчиками и «агитаторами», русская речь мешалась с английской, завязывались споры. Данилу, помнится, поразило, что один из «волонтеров» сравнил Ленина и Гитлера, фактически поставив между ними знак равенства. «No, he is not like Hitler!» – воскликнул Данила, а потом, уже много после, еще долго думал: «А в чём, действительно, разница?». Может быть, этот его возглас, вырвавшийся откуда-то из самых недр детства, где Ленин-с-кудрявой-головой-так-любил-детей, был не попыткой защитить кровавого тирана, а знаком особой идентичности, особенности, попыткой не допустить чужаков в своё самое-самое? Ведь если его, этого самого-самого, нет, то… то что? Данила не понимал, он не доводил до конца свои рассуждения, очевидно, в силу возраста и нехватки знаний.

По воскресеньям «агитаторы» приглашали всех желающих посетить их «службу». Это мероприятие проходило в главном концертном зале ДК, который, несмотря на утро выходного дня, был на две трети заполнен «прихожанами». Три товарища также посетили однажды подобное мероприятие, однако впечатления у всех от него были совершенно разные. Манчестер в ходе «службы» непрерывно смеялся, точнее – ржал, то и дело пряча лицо в ладонях и нагибаясь до пола в судорогах хохота. Не в силах терпеть «это» долго, он ушел через 10 минут после начала. Большой держался дольше, смешно ему не было, скорее, наоборот – грустно. Иван чувствовал себя, как, наверное, чувствовали себя (обращаясь к тематике, уже тогда близкой нашему герою) обвиняемые на Нюрнбергском процессе, в случае если бы их не только обвиняли, но еще и заставляли, скажем, перейти в иудаизм и не просто перейти, а и полюбить его всей душой. Большому было не по себе, он оглядывался на друзей, один из которых держал голову между коленями и бодал сиденье перед собой, пытаясь подавить приступ хохота, чем вызывал шиканье сидящих перед ним пенсионерок, а второй – с блаженным видом слушал. Данила слушал слово Божье вот так вот без купюр, по сути дела, впервые. Как жаль или, точнее, как сказали бы проповедники, what a shame, что слово это звучало для него не на родном языке! За проповедником бегал по сцене какой-то клоун-переводчик из наших, юрятинских, пытаясь подражать «агитатору» во всём, включая ужимки и акцент. В результате перевод речей пастора был крайне далёк от канонического, Иисус, например, превратился в Джизаса.

За несколько лет до встречи с «агитаторами» мама заказала для Данилы детскую Библию, отпечатанную в США. Это была красивая книга с прекрасными иллюстрациями, отличным пересказом основных событий Ветхого и Нового Заветов, то есть это была как бы Библия, но всё-таки детская и всё-таки из Америки! «Куда же делись все те Библии, молитвословы, жития святых и прочие церковные книги, которые до 17-го года были, наверное, если не в каждой семье, то у очень многих, – задавался вопросом Данила. – Ведь прошло всего 70 с небольшим лет, всего три поколения. Забрали энкавэдэшники? Сами отдали? Что же, вот так вот взяли и отдали? Или, может, выкинули вовсе, сожгли? Тысячу лет до этого ходили в храмы, стояли, крестились, свечки ставили, а потом – раз и всё, бога нет, заберите моё евангелие или лучше давайте я его сам выкину, от греха подальше! Видимо, не так уж и верили».

Для Данилы вера была не просто книжицей с красивыми картинками про счастливых людей, радостно общающихся с добрыми львами. Во всех своих «сектах», во всех своих друзьях, даже в этом вонючем спортзале со «Славой Руси», как он сам поймёт много позже, Данила на самом деле искал Бога.