Глава 16. Если повернуть время вспять

Зачем руководитель израильского университета ввел специальные пятиминутные занятия

Какие цитаты Владимира Спивакова, Тихона Хренникова и Игоря Тамма следует помнить

Почему нельзя переставать работать даже в преклонном возрасте

Счастливый сахалинский период: мы были молоды, ездили за границу, с удовольствием работали, гуляли, веселились, любили… Единственное — сожалею о том, что недостаточно рационально расходовал драгоценное время. В плавании доктору на судне делать особо нечего (если, конечно, кто-нибудь не заболел, но и тогда работы максимум на пару часов). Потом ты свободен. Интернета, чтобы мгновенно доставать информацию, не было, но наладить поток книг и учебников не составляло большой проблемы. Я вполне мог приехать в Москву, пойти в медицинскую библиотеку, накопировать десятки книг и взять с собой для изучения на Сахалин. Но не сделал этого.

Нельзя сказать, что я не учился. В отпусках подтягивал врачебные знания. Поскольку работа врача на судне требовала разных навыков, то в один год я учился в ординатуре по дерматовенерологическим болезням, в другой — на стоматологических курсах в Одессе.

Я единственный на корабле выучил японский язык: знал больше тысячи слов, чего вполне хватало для изъяснения с местными — они понимали меня, а я их. Это позволяло повысить свою значимость на судне и облегчало контрабанду, так как я спокойно торговался с японцами. Я мог выучить язык в совершенстве, но не взялся за него всерьез.

Когда ходили в Канаду, я освоил порядка ста пятидесяти английских слов, нужных в мореплавании («вперед», «назад», «влево», «вправо» и так далее), и переводил капитанам, с которыми приходилось работать. Хотя в мореходных училищах все они сдавали экзамены по английскому, из знакомых капитанов языком владел только Олег Николаевич Бычков. Но дальше в английском я тогда не продвинулся, а он, как ни крути, сейчас основной язык в мире бизнеса. Очень жалею, что недостаточно развивал себя в то время. За десять лет можно черта придумать!

В книге «Бунт на “Кейне”» Германа Воука главный герой получает письмо от отца, умирающего от рака. Он предостерегает сына: «Если сможешь, запомни. Нет ничего, ничего более ценного, чем время. Возможно, думаешь, что у тебя его еще много в запасе, но это не так. Потерянные часы разрушают твою жизнь как в юности, так и ближе к концу, только в конце ты это сильнее чувствуешь и лучше пони­маешь».

В молодости время тянулось долго. Но чем старше ты становишься, тем оно летит быстрее. В старости понимаешь, что оно мчится просто-таки со страшной силой. Я даже не замечаю, как протекает неделя, не говоря уже об одном дне. Только вроде встал — уже вечер.

Мой папа Юрий Алексеевич умер в 60 лет. И когда мне исполнилось шестьдесят, я взгрустнул, вспомнив его, и почти впал в грех уныния — все прошло, все сделано. На шестидесятилетний юбилей я пригласил товарищей-цыган из ансамбля «Ило»: Колю Васильева, Наташу Бузылеву. Я спрашиваю у Коли: «Слушай, ну как жить дальше?» И он успокоил меня: «Жить надо как и раньше. 60 лет — не тот возраст, когда что-то меняется». Прошло семь лет, они снова приехали ко мне на день рождения. И действительно, ничего не меняется, если ты активен, занимаешься делом.

Человек обязательно должен работать. Как только он уходит на пенсию, это первый шаг в могилу. Я помню мою маму. Она была востребованным врачом-дерматовенерологом, и перед ней всегда стоял пример одного знаменитого академика-уролога.

Урологические операции идут иногда по пять-шесть часов, и, чтобы не отвлекаться, доктора практиковали следующее решение: если врач хотел в туалет, он просил медсестру помочь ему помочиться в специальную раковину. Хирург быстро опорожнял мочевой пузырь и оперировал дальше, не тратя время на снятие перчаток, поход в туалет и мытье рук.

Когда академику стукнуло 80 лет, он уже не оперировал, а занимался платными консультациями в управлении хозрасчетных учреждений, где работала и моя мама. И вот он принимает больную, говорит ей: «Подождите минуточку», подходит к раковине, писает в нее, затем возвращается за стол и как ни в чем не бывало продолжает: «Я вас слушаю». В поликлинике разгорелся гигантский скандал.

Поэтому моя мама всегда считала: лучше уйти на год раньше, чем на день позже.

В 65 лет мама ушла на пенсию. И хотя прожила потом еще двадцать лет, потеряла былой интерес к жизни и понемногу угасала. Без работы, без ощущения собственной нужности ее жизнь стала пресной.

Приведу яркий пример благотворного влияния труда на здоровье. Роберт Летурно — великий американский изобретатель бульдозеров, землеройных машин, экскаваторов — попал в аварию, в которой погиб его водитель, а сам с несколькими десятками переломов лежал полностью загипсованный, но при этом работал с утра до вечера. Оказалось, что кости у него зажили в два раза быстрее, чем у обыкновенного больного. Если силы организма активировать на работу, они начинают одновременно бороться с болезнью.

А вот еще факты, уже из личных наблюдений. В Сахалинском пароходстве я видел много капитанов и по возможности отслеживал их судьбу после выхода на пенсию.

Что такое капитан? Он гладко выбрит, при галстуке, в свежей рубашке и отглаженных брюках и, соответственно, не сильно пьяный. Если будешь появляться нетрезвый или с бодуна, ясное дело, кто-то настучит или уважать перестанут, поэтому капитаны если даже и пили, то втихаря и немного — пару-тройку дней максимум.

Из-за психологической нагрузки капитаны всегда мечтали уйти на пенсию. Приезжает капитан жить на дачу, а зачем там ходить в галстуке? Один обруч, державший его, лопается. Зачем на даче каждый день менять рубашку? Второй обруч. Зачем на даче каждый день бриться? Третий. А почему бы не выпивать хорошенько и ежедневно? Четвертый обруч. Ни один капитан, за судьбой которых я следил, больше нескольких лет не прожил. Обручи, держащие нас в тонусе на работе, лопаются, и человек погибает. Поэтому ни в коем случае, пока ты соображаешь, нельзя уходить с работы, если не можешь переключиться на другой род деятельности.

Есть люди, которые после ухода на пенсию находят себя в иной ипостаси: работают на земле или пишут книги. Читал про римского императора Диоклетиана. Он в 305 году ушел в деревню, занявшись выращиванием капусты. Когда подданные осознали, как он им нужен, его снова позвали царствовать, но император сказал: «Если б вы знали, какая у меня уродилась капуста, то не стали бы приставать с такими мелочами».

Но не все на такое способны. Мужчины должны оставаться в профессии как можно дольше и уметь отвечать на вопросы, связанные со своим основным делом. Нельзя отрываться от жизни, потому что твои прежние достижения ничего не значат. Надо вести какой-то проект, оттачивать мастерство, не давать засохнуть навыкам.

Врач моей мамы Лариса Дмитриевна, заведующая отделением сердечно-сосудистых заболеваний в больнице № 23 на Таганке, лечила многих стареньких ученых и рассказывала, что люди они физически немощные, но прекрасно соображающие, потому что до старости не переставали тренировать мозг, читать книги, участвовать в дискуссиях.

То есть тренировка мозга позволяет до конца жизни сохранить ясность ума. Как с мышцами: если человек занимается физическими упражнениями, мышечная система у него и в старости будет в по­рядке.

Учитель Сахарова, академик Игорь Евгеньевич Тамм, говорил: «Голова работает хорошо, полна интересных мыслей, но никто не приходит и не спрашивает». Может быть, поэтому он и умер в 75 лет, не чувствуя своей востребованности.

Творческая работа — это такая же тренировка мозга, как и научная деятельность. Если же выполняешь рутинные функции, например работаешь охранником, сторожем, — ясное дело, голова слабо задействована. Но даже такая работа все равно продлит жизнь человека.

Один руководитель университета в Израиле ввел специальные пятиминутные занятия и обязал студентов посещать их: «Я хочу, чтобы вы поняли: даже за пять минут реально успеть сделать что-то ценное».

Я, например, из-за проблем со сном сплю ночью урывками, но в моменты бессонницы читаю книги и решаю проблемы, возникающие в бизнесе: в старости я научился ценить каждый час.

Я думаю, если мой внук поймет значение времени в молодости, он станет ценить каждую минуту. Хотя, конечно, жизнь молодых наполнена интересными приключениями. В молодости не думаешь о смерти: кажется, что будешь жить вечно. Сексуальная энергия сильна, и не обращаешь внимания, что время уходит. Когда взрослеешь, начинаешь осознавать, что исключений не бывает: тот, кто родился, обязательно умрет. Но человек питает иллюзии и старается не примерять эту мысль на себя. Самая большая трагедия в том, что мы стареем, оставаясь в душе молодыми. Действительно, я себя ощущаю лет на двадцать пять.

Стареющий человек понемногу теряет часть радостей, например лишается общения с женщинами. Композитор Тихон Хренников говорил: «Любовь — главное, что нами движет, человеческие чувства неистребимы… Я давно вывел закономерность: музыка пишется до тех пор, пока есть сперма. Потом все: творчеству конец. Бог дал мне долгую жизнь и в этом смысле».

Если пропадают какие-то навыки, то уходит радость от работы, удовлетворение от результата. И становится немножко, как мне кажется, скучновато жить. Можно, конечно, заменить их другими радостями: поесть, выпить, поспать, почитать книгу, посмотреть интересную передачу или футбол. Но это все равно ограничивает. Ты не живешь прежней жизнью. Чтобы процесс старения замедлить, надо учиться пересматривать свой подход к привычкам, к удовольствиям, корректировать внешний вид.

В принципе, наука уже придумала средства борьбы со старостью. Например, морщины убирают с помощью зарядки, массажа, масок, пластической хирургии. Но этим, опять же, надо планомерно заниматься. Что сложного каждый день делать зарядку? Ничего, но мало кто способен на это.

К сожалению, большинство людей плывут по течению, и максимум, на что они способны, — это удовлетворять простые потребности. А вот привычка всю жизнь напрягаться и что-то делать есть у единиц. Владимир Спиваков говорит, что раньше для поддержания формы скрипача тратил 15 минут в день, а в семидесятилетнем возрасте необходимы уже два часа. Это и есть «привычка напрягаться».

Только жизнь заставляет вырабатывать такое отношение. Когда знаешь, как бывает тяжело, пинать себя особо не надо. А ради чего пинать-то? В чем смысл жизни? На этот извечный вопрос я видел десятки ответов, интересных высказываний. Мне ближе такой: смысл жизни в самой жизни. Ты живешь, и это уже хорошо. Значит, так надо Богу и тебе.

Выпьем, бpатцы, выпьем тут,

Hа том свете не дадут,

Hу а если там дадут,

Выпьем, бpатцы, там и тут.

Мне также очень нравится высказывание, что смысл жизни — быть всегда готовым. Жизнь ставит перед тобой какие-то задачи, а ты должен быть всегда готов их решать. А для того, чтобы их решать, чтобы твоя воля не ослабла, надо каждый день делать над собой усилие.

Например, не хочется заниматься гимнастикой, но ты должен себя заставить, должен тренировать свою волю. Не хочется тебе два часа в день ходить пешком, а надо.

Ну, пофилософствовали — и хватит. Возвращаемся в 70-е годы на Сахалин.

Наркотики в СССР

В 1990-х годах наркотики станут бичом России, но в советские годы эта тема почти не обсуждалась. Даже врачи тогда не слышали, что наркотики могут стать причиной пагубного пристрастия. Мы знали, что их назначают пациентам для облегчения сильных болей и что они вызывают привыкание, но не предполагали, что наркотические средства применяют в обычной жизни.

Заходя в порт, мы шли компанией в ресторан, и почти у каждого была знакомая официантка. Девушки знали, что мы приплачиваем сверху, подарочки приво­зим — кто жевательные резинки, кто косыночку, кто мохер, поэтому для нас всегда находилось свободное местечко.

Мы получали столик на четыре человека, а нас меньше десятки редко бывало. В ход шли все запасные стулья администратора, стул гардеробщицы и даже ящики из подсобки. Веселые, хорошие компании, танцы до упаду.

Однажды пришли в ресторан, а «наша» официантка заболела. Что делать? К нам подходит симпатичный парень и предлагает обслужить: мол, знает, что мы постоянные посетители. Находит местечко. Несмотря на тотальный дефицит всего, мы ни в чем отказа не имели. Захотели полусладкого шампанского — пожалуйста, цыпленка табака — извольте. В тот раз тоже погуляли как короли.

Я решил отблагодарить официанта и предложил ему деньги, а он не берет. Мне ничего лучше в голову не пришло, как пригласить его к нам на судно, угостить икрой, рыбой, поговорить по душам. Он согласился, но попросил разрешения взять с собой друга. Хорошо, нет проблем.

Приходит он с товарищем, тоже высоким симпатичным парнем. Я накрыл поляну, предложил ребятам выпить. Они неожиданно ответили, что не пьют. Вот те раз, думаю: денег не берут, водку не пьют. Что же тогда? А вот что.

На судне у доктора всегда хранились аптечки на случай войны на каждого члена команды. В комплект входили, во-первых, препараты против болевого синдрома — в частности, омнопон, наркотический анальгетик; во-вторых, противостолбнячная сыворотка; в-третьих, антибиотики. Я получал лекарства на весь экипаж. Каждый год просроченные препараты я списывал, выкидывал и брал новые.

У меня под кроватью в лазарете валялось штук десять таких мешков. И вот наши гости выдают странную просьбу — отдать им старый мешок с лекарствами, а там лежало десять упаковок омнопона по пять миллилитров. Ну я отдал.

Потом они попросили разрешения закрыться в лазарете. Думаю: мало ли что, наверное, триппер подхватили, но не хотят говорить. Видимо, антибиотик себе будут колоть. Отдал им все и пошел к своим пить водку. Мы загулялись, про гостей забыли, а тут объявление по пароходу: снимаемся с якоря, посторонним покинуть судно.

Я вспомнил про ребят, отправился в лазарет, а дверь снаружи не открывается, так как изнутри ключ торчит. Мы взяли отверточку, ключ вытолкнули, я запасным ключом дверь открыл, смотрю — они оба в прострации: один валяется на кушетке, а второй стоит. Что такое? До меня дошло, что они обкололись лекарствами.

В общем, надо их выводить, судно отходит. Стали подгонять: «Все, ребята, пора уходить». Им нужно по трапу идти сначала прямо, потом свернуть. А они же обкуренные, один не свернул вовремя и свалился с трапа, а там высота метра четыре. Упал на угольную кучу и не дышит. Я в ужасе подбегаю, а он, оказывается, спит: прямо в полете уснул. Второй залез под один из вагонов, что рядом стояли (мы незадолго до этого грузили в них уголь). Попытались вытащить — не вылезает; потом вообще на рельсы лег и стал отжиматься. Все смотрят, смеются. Говорю капитану: «Олег Николаевич, они пьяные, их надо проводить». Мы подошли к портовой проходной, дали денег вахтерше, говорим: «У нас ребята напились, пусть отоспятся». Она их в свою сторожку положила, не знаю, что с ними там дальше случилось.

А где-то через пару недель к нам пришли с проверкой сотрудники КГБ. Оказывается, горе-официанты залезли в школу, нашли лекарства, которые детям на занятиях по военному делу показывали. Их поймали с поличным при вскрытии упаковок, и началась массовая проверка. Меня вызвали, спрашивают: «Наркотиков нет?» — «Нет». Все равно пошли проверять. Но зря: акты на списание у меня имелись. Если бы узнали, что произошло с официантами на корабле, как пить дать сел бы за хранение, доказывай потом, что не верблюд.

Разгрузка цемента

Однажды мы пришли на Курильские острова, лежащие между Камчаткой и японским островом Хоккайдо. Суровый морской климат, холодно, высокая влажность. Там обычно разгружали продукты, а также цемент. Цемент клали на дно трюма и разгружали только в спокойную погоду. И вот, когда весь пароход уже почти разгрузили, осталось 20 тонн цемента. Если вдруг начался бы шторм, пришлось бы от него уходить и ждать, вплоть до нескольких дней, пока не закончится, а потом снова прийти разгружаться.

Время терять не хотелось. Капитан торопит: «Ребята, давайте последний плашкоут быстренько». Плашкоут — это грузовое судно с малой осадкой, для погрузочно-разгрузочных работ.

Несмотря на то что я не был ни штурманом, ни механиком, меня из-за моей активности всегда назначали бригадиром по разгрузке. Так произошло и в тот раз. Хотя, понятно, не положено доктора назначать. Мы быстренько погрузили 20 тонн на плашкоут, а к берегу из-за рельефа подойти было нельзя. Пришлось поставить деревянные сходни: расстояние между берегом и плашкоутом метра три.

Ясное дело, что цемент разгружаешь в самой плохой одежде, мы все в пыли и в мыле, ведь бегом 20 тонн надо разгрузить, а нас всего трое. И вот мы носимся, разгружаем цемент под навес, а тут, как назло, идет пограничный наряд: лейтенант, собака и два сержанта-сверхсрочника. Курильские острова ведь пограничная зона.

У нас спросили документы. Я оправдываюсь: «Товарищ сержант, какие документы, паспорт с собой не возьмешь, он тут же промокнет под дождем». А он в ответ: «Нет, не положено, значит, вы арестованы». К счастью, лейтенант поумнее оказался, посмотрел, как все старательно бегают, и решил, что настоящие шпионы так усердно работать не будут. В итоге они дождались, пока мы разгрузились, проконтролировали посадку на катер и отъезд.

Привычка работать так и осталась на всю жизнь. Наше поколение никакой работы не боится. Надо копать — будем копать. Надо грузить — будем грузить. Надо руководить — будем руководить.

Отправить