Глава 21
Слоновья тонна
Лиза вернулась из школы с тетрадкой в руке. Войдя в дом, она швырнула ее на пол, расплакалась и, вся в слезах, побежала в свою спальню. Хлопнула дверь. Кальвино нагнулся и поднял измятую тетрадку. Лицо Кико скривилось от боли, как у матери, чувствующей боль своего ребенка и ответственность за то, что не уберегла его от обид мира. Винсент открыл отброшенную тетрадку, вышел на балкон Кико, сел на плетеный стул и стал листать страницы; они были заполнены датами и заметками учительницы из Международной школы. Он прочел заметку, подписанную и датированную этим утром.
«Лиза не делает успехов. Ее английский не становится лучше. Она рассеянна на уроках и сдает домашнюю работу поздно и не в полном объеме. Уровень ее английского языка ниже уровня остальных детей в классе, и Лиза все больше отстает».
Кико вышла на балкон минут через десять с покрасневшими глазами.
– Это все ее английский. Я знаю. Я должна прекратить говорить с ней по-японски. Это плохо для нее.
– Завтра Лиза начинает посещать Разговорную английскую школу Кальвино. Уроки начинаются в четыре часа дня.
Она села рядом с ним, схватила тетрадку, закрыла ее и положила на маленький столик. Глядя на изображение Микки Мауса на обложке тетрадки, улыбнулась. Потом подняла глаза на Кальвино
– Вини, мне предложили работу.
Кальвино вытянул руки над головой, зевнул и одним быстрым движением пересадил ее со стула к себе на колени. Кико обвила руками его шею, прижала свой нос к его носу. Он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь.
– Это замечательная новость, – прошептал он.
– Эта работа в Австралии.
– В Австралии?
– Зарплата выше в два раза. И в англоязычной стране. Лизе придется говорить по-английски. – Ее голос был грустным и тихим.
Кальвино отстранился и посмотрел на нее. Она пыталась прочесть то, что было в его глазах. Чувства в них она не поняла – это могли быть печаль, облегчение, шок или недоверие. Настороженные, бдительные глаза – глаза, которые она помнила в тот момент, когда он целился из пистолета в лодку у дома миссис Лин. Глаза, которые одновременно успокаивали и тревожили. Она отвела взгляд. Кальвино указательным пальцем медленно поднял ее подбородок, пока их глаза не оказались на одном уровне.
– Ты хочешь ехать в Австралию?
Она покачала головой.
– Нет. То есть да. Я не знаю, что я хочу и что правильно. Знаю только, что это должно быть правильно для Лизы. Я должна думать о ней.
– Никто не просит тебя перестать думать о ней.
– Спасибо, – сказала Кико, кладя голову ему на грудь.
– Я забыл кое-что спросить у тебя в тот день. Помнишь, когда мы ходили в Эраван? Ты зажигала курительные палочки и свечи. Раскладывала цветы. Ты усердно молилась на жаре. Ты мне так и не сказала, о чем молилась.
Выражение ее лица смягчилось. Она подняла руку и погладила его по щеке.
– Я просила духа позаботиться о тебе. Защитить тебя, сохранить тебя. Потому что ты – хороший человек.
– И ты веришь, что этот дух тебя слушал?
Кико улыбнулась.
– Конечно, дух слушал.
* * *
Он приехал к Эравану после полуночи и устроился на мраморной скамье позади шеренги слонов. К часу ночи приехал грузовик с платформой с возгласом Клинта Иствуда на брызговиках «Не обгонять!» и припарковался позади крана со стрелой на другом грузовике. Оба водителя грузовиков и оператор крана присели на корточки на платформе, курили сигареты и передавали друг другу маленькую бутылочку «Меконга». Несколько десятков посетителей бродили кругами по святилищу и вокруг трех бирманских тиковых слонов Бена с четырьмя миллионами долларов внутри. Они несли свечи, курительные палочки, белые и лиловые орхидеи. В такое позднее время никто из них не походил на офисного служащего. Когда время приблизилось к двум часам ночи, в храме остались в основном инь, крестьяне в выгоревших голубых рубахах, водители тук-туков и такси и пара нищих.
Чем больше Кальвино изучал обряды дома духов, наблюдая за тонкостями ритуалов, выполняемых каждым из ночных молящихся, тем меньше он верил, что Бен Хоудли когда-либо был одним из них. Святилище Эраван – дом духов напротив Главного полицейского управления – было идеальным укрытием. Дело было не только в том, чтобы присвоить деньги; надо было доказать Ламонту, что у него есть яйца, доказать Даенг, что его яйца от нее не зависят, и доказать Наре, что он готов ими рискнуть. Никто не заподозрил бы фаранга, что он использует дом духов с преступными целями. Его партнеры совершили обычную ошибку – недооценили его способности, решимость и коварство.
Это был блестящий план. Бену требовались лишь рудиментарные актерские способности, которых хватило, чтобы убедить Даенг и Ламонта, что он окончательно свихнулся и погрузился в царство мирских богов, живущих во времени и пространстве. Ему нужно было показать – и миссис Лин была готова ему помочь, – что он ушел от мира материальных привязанностей и стал компьютерным монахом, погруженным в мир вечности; что он получил доступ к душе машины. Пока Бен проводил время с миссис Лин, участвовал в сеансах, впадал в транс в общественных местах, делал заявления в духе дзен насчет духов и призраков, Даенг и Ламонт подыгрывали ему, давали ему время и думали, что он опомнится. Они поверили спектаклю Бена. Вероятно, он использовал миссис Лин: он должен был понимать, что она не согласилась бы сознательно участвовать в афере, затрагивающей святилище Эраван. Кальвино посмотрел на слонов – наследство, оставленное Беном этому миру. Его личная шутка, которая обернулась против него самого. Кико считала, что смерть Бена была предостережением, знаком гнева богов. Но ведь она была верующей, подумал Кальвино.
Он откинулся на спинку и поднял взгляд на залитый светом прожекторов «Гранд Эраван Хайатт», который возвышался на огромных белых колоннах, и святилище Эраван выглядело рядом с ним карликом. Прямо напротив сияющего белого отеля маячило в темноте Главное полицейское управление, его угольно-черные окна были пусты и безжизненны. А между ними находилось святилище Эраван. Кальвино улыбнулся и потрогал левой рукой правую бровь: заранее обусловленный сигнал, что все идет по плану.
Пратт с группой спецназа занял позицию в зоне плавательного бассейна отеля. Оттуда открывался вид на святилище и дороги с обеих сторон. Ему удалось подобрать команду из двух человек, нигде не числившихся. Один человек держал видеокамеру с мощным объективом, нацеленную на святилище внизу. Другой его человек пришел со снайперской винтовкой, оборудованной прицелом ночного видения. Пратт стоял на коленях, держа бинокль обеими руками. Он увидел сигнал Кальвино, потом повернул бинокль в сторону грузовиков и водителей на улице.
Примерно за пятнадцать минут до двух часов Ламонт, одетый в серый деловой костюм с красным галстуком, вошел через главный вход с цветами в руках. С минуту он бродил по храму, пока не увидел Кальвино, сидящего за слонами.
– Я видел грузовики, – произнес Ламонт, садясь на скамью и кладя цветы.
– Ваш друг из Гонконга вывезет деньги из Таиланда? – спросил Кальвино.
Кажется, этот вопрос вызвал у Ламонта чувство облегчения. Ему понравилось чувство легкой неуверенности, которое предполагал этот вопрос. Оно давало ему ощущение власти над Кальвино, который слишком быстро обнаружил свой страх.
– У меня все под контролем, – ответил Филип.
– Приступим к работе? – спросил Винсент.
Он пошел на рассчитанный риск, обратившись к Даенг. Ламонт позвонил ей по телефону, когда он выходил от нее. Все, что ей нужно было сделать, это произнести три слова: «Кальвино был здесь». Винсент догадывался, что она не скажет эти слова. Основу их отношений вряд ли составляли преданность или дружба; они были основаны на выгоде. Но стоило Ламонту совершить хотя бы небольшой промах, тогда, каким бы умным человеком он себя ни считал, он мог принять руку Даенг, играющую у него в штанах, за нечто имеющее отношение к сексу и к страсти к нему лично. То, что Даенг ничего не сказала, указывало, что она никогда еще не была так растеряна. Бывших миа ной не существует, подумал Кальвино. Это образ мыслей относительно функции мужчин, денег и возможностей. Она сказала Ламонту по телефону, что клиент ушел. Но она не сказала, что он, Винсент, тоже был клиентом.
– Вы уверены в том человеке из Гонконга? Он нас не надует?
– Если бы он подумал, что ему это удастся, то мог бы. Но он знает, что не может меня надуть, – ответил Ламонт, с каждым мгновением становясь все более уверенным. – Ну, хорошо, давайте это сделаем, – сказал он.
Кальвино встал со скамьи и подошел к железной ограде, отделяющей святилище от тротуара и улицы сзади. Он подал знак тайцам, сидящим на корточках с колодой карт и пустой бутылкой из-под «Меконга» на грузовике с платформой. Оператор подъемного крана соскочил вниз и побежал к ним, щелкая подошвами сандалий о собственные пятки. Он ухватился руками за железные прутья ограды. Его кривая ухмылка пахла «Меконгом» и дешевыми тайскими сигаретами. Потом он отпустил прутья и автоматически сделал вай святилищу. Он был слегка пьян и спутал порядок вещей, но чувствовал себя хорошо. Движение на улицах замерло.
– Приведи кран, – велел ему Кальвино.
Через несколько секунд таец забрался в кабину крана и запустил моторы стрелы. Показал Винсенту поднятые большие пальцы. Сыщик оглянулся и увидел Ламонта, который казался маленьким и неожиданно испуганным на мраморной скамье. Он не шевельнулся, и Кальвино начал сомневаться, мог ли Ламонт подойти сзади к Бену Хоудли и прикончить его. Когда стрела крана медленно повернулась, полицейский в форме из кирпично-цементной будки дорожного регулировщика перед святилищем Эраван вышел из-за угла, подбоченился и что-то крикнул на тайском языке оператору крана. Тот испуганно указал на Кальвино, и Винсент улыбнулся полицейскому, который подошел ближе к ограде.
– Что вы делаете?
– Перевозим слонов.
– У вас есть разрешение?
– От Ват Монгкута.
Кальвино подал полицейскому копию письма Бена, которое получил от монаха, сбежавшего из Ват Монгкута. К обратной стороне письма были приколоты скрепкой две банкноты по пятьсот батов. Письмо выглядело достаточно официальным, и в темноте дорожный регулировщик не мог отличить копию от оригинала. Он посмотрел на подпись монаха, потом сквозь ограду на Кальвино. Письмо разрешало вату принять трех восьмифутовых тиковых слонов, весом около тонны каждый. Кальвино оглянулся на Ламонта, который стоял в тени слонов; одну половину его лица освещал прожектор, и оно было бледно-серого цвета, на оттенок светлее, чем его костюм. Филип вытер очки носовым платком, и, когда он откинул полу пиджака, Кальвино увидел наплечную кобуру и пушку. Стоящий выше Пратт смотрел на Ламонта сверху под углом, и его наполовину скрывали слоны. Вряд ли полковник заметил оружие: пиджак Филипа приподнялся на секунду, а потом снова опустился. Вероятно, Пратт наблюдал за полицейским, читающим письмо. Кальвино начал думать, что он ошибся в Ламонте. Баллистическая экспертиза его оружия и пули, вынутой из головы Бена, дала бы ответ на этот вопрос. С другой стороны, Ламонт был достаточно умен, чтобы выбросить орудие убийства в клонг Чайнатауна. Юрист в Кальвино заставлял его обдумывать возможности: с одной стороны – это, с другой стороны – то.
Полицейский-регулировщик медленно читал письмо под уличным фонарем и, когда закончил, с улыбкой поднял глаза. Он отдал Кальвино письмо с по-прежнему приколотой к нему тысячей батов и произнес, приподняв брови на долю секунды:
– Желаю удачи.
Винсент не мог знать наверняка, но предположил, что этот полицейский тоже из людей Пратта.
– Спасибо, начальник.
– Без проблем. Забирайте.
Коп был вооружен «кольтом» сорок пятого калибра с кусочком красной липкой ленты на рукоятке, которая торчала наружу, как у ковбоя, из кобуры у бедра. Не существовало полицейского стандартного вооружения, и каждый выбирал себе оружие сам, отчего создавалось впечатление, что в Бангкоке ковбои вооружены лучше всех в мире.
Держа одну руку на своем «кольте» у бедра, коп жестом велел оператору крана вернуться к работе. Мотор взревел, и струя серого дыма вылетела из выхлопной трубы. Оператор передвинул рычаги внутри кабины и начал осторожно перемещать длинную черную ребристую стрелу над святилищем. Кальвино руками подавал сигналы оператору, пятясь назад, как матрос на палубе авианосца. На большом металлическом крюке висели грузозахватные стропы. Оператор медленно опустил металлический крюк и стропы. Задачей Винсента было надеть стропы на слона, подать сигнал, что все готово, и отступить в сторону, когда оператор крана поднимет тонну тика из святилища и поставит на платформу грузовика.
Подняв обе руки над головой, Кальвино обвил стропами каждую ногу слона; остальная их часть легла на деревянную спину, подобно огромной летучей мыши. В его голове сверкнули красные неоновые буквы вывески бара «Доставлен мертвым в Бангкок».
– Ну, чего вы ждете? – спросил Ламонт.
Винсент огрызнулся в ответ, оглянувшись через плечо:
– Помогите мне!
– Куда вы уставились только что? – спросил Ламонт.
– Просто вспоминал.
– Что вспоминали?
Кальвино смотрел на него, вспоминая его лицо на похожей на летучую мышь твари, которая поедала тело джао по.
– Вашу с Чанчаем фотографию. Проблема с преступниками в том, что они не доверяют таким людям, как они сами, потому что считают, что другой думает так же, как они.
– Вы действительно хотите довести это до конца? – спросил Ламонт.
– А что я, по-вашему, собираюсь делать?
– Надуть меня.
Винсент открыл защелки и подтянул пряжки на стропах.
– Поэтому вы носите пушку? – спросил он Ламонта.
– А вы разве нет? Вы такой же, как Хоудли. Еще один глупый червяк.
Кальвино спустил пиджак с плеч. Его белая рубашка насквозь промокла от пота.
– Вы видите оружие, Филип?
Ламонт вздохнул, плотно сжал губы и покачал головой.
– Извините меня. Меня нервирует, что мы стоим здесь у всех на виду. Я хочу убраться отсюда. Чего вы от меня хотите?
– Зайдите с другой стороны.
Ламонт быстро обошел слона и встал по другую сторону. Небольшая группа зевак собралась посмотреть, как двое фарангов в деловых костюмах стонут, потеют и трудятся, закрепляя огромного бирманского деревянного слона в путанице кожаных ремней и строп. Несколько инь забавлялись, хихикая и перешептываясь, совершенно забыв о своей цели прихода в Эраван. Одна из них отпустила шуточку, что хорошо бы переспать с большим, высоким фарангом, у которого член и яйца как у слона. Другая ответила, сравнив его размеры с водяным буйволом.
– Проверьте, хорошо ли натянута стропа под правой ногой, – приказал Кальвино. – Затяните ее как следует, до упора.
– Понятно, – ответил Ламонт.
Винсент услышал громкий щелчок, когда последний ремень встал на место. Сыщик обошел вокруг слона, дергая за каждый ремень, провел ладонью по толстой шее и двинулся вокруг задней части, вдыхая запах горящих курительных палочек. Было уже почти полтретьего, когда Кальвино повернулся в сторону улицы и дал знак оператору крана поднимать слона. Он стоял, придерживая рукой левую заднюю ногу статуи. Лебедка крана начала медленно наматывать трос. Подошел Ламонт, наблюдая, как сначала задние, а потом передние ноги приподнялись над бетонной площадкой святилища. Все глаза смотрели вверх на неуверенный подъем слона в небеса над Бангкоком. Операция шла идеально. План Пратта сработал как часы. Ламонт казался довольным, и победная улыбка вернулась на его губы.
– Хорошо сделанная работа, – заметил он.
– В Лондоне я хочу отыграться на корте, – сказал Кальвино, следя за покачивающимся на стропах слоном, который уменьшался в размерах на фоне широкого неба.
– Вы выиграли одно очко, – сказал Ламонт. – Может, вам следует остановиться, пока вы впереди?
– Вы правы, – ответил Винсент. – Я не хочу испортить вашу жизнь в стиле «девять-ноль». Как ту идеальную игру, в которую вы сыграли со стариком Хоудли.
– Вы помните Дамбо? – спросил Ламонт.
Мультфильм Уолта Диснея «Дамбо» шел в Бруклине, вспомнил Кальвино. Только эти деревянные слоны не махали ушами, а у одного живот был набит деньгами, и они выглядели неподвижными и мертвыми, как резное пятисотлетнее дерево.
– Я помню «Дамбо».
– Американцы создали культуру «Дамбо». Она сделала всех тупыми. В том числе, боюсь, моих собственных соотечественников. Поэтому мистер Хоудли меня слушался. Зачем ему было слушать вас?
– А почему вы это делали?
– Потому что знал, что могу одержать верх над вами. У меня была одна неделя форы. Полно времени, чтобы сменить страну раньше, чем вскроют ваши фотографии.
Когда слон поднялся примерно на двадцать футов вверх, лебедка крана остановилась, и слон застрял наверху, подобно пассажиру «чертова колеса» после отключения электричества.
– Не разочаровывайте меня играми, мистер Кальвино, – сказал Ламонт, глядя на слона, тихо качающегося над головой.
– Командуйте, Фил. Вы хотите, чтобы я поговорил с тем парнем, или вы сами хотите с ним поговорить?
– Он говорит по-английски? – спросил Ламонт, глядя на далекую фигуру оператора крана в его кабинке.
– Он говорит по-тайски. Это Таиланд. Я говорю по-тайски. Как вы хотите сыграть?
– Выясните, почему он остановился.
Кальвино приложил ладони ко рту и позвал оператора крана. Ответа не было, и сыщик попытался снова.
– Он меня не слышит, – сказал он наконец. – До него целая миля. Почему вы беспокоитесь? У вас есть оружие. Что мне сделать? Воткнуть курительную палочку вам в глаз?
И как только он это произнес, вспомнил катои по имени Бунма в коридоре над баром «Африканская Королева» с ручкой, вошедшей в мозг через глаз.
– Идите, – сказал Ламонт и сунул руку в карман пиджака.
Винсент подошел к железным прутьям и поднял руки ладонями вверх, затем указательным пальцем сделал жест, изображающий вертолет. Оператор по-прежнему не отвечал. Он сидел с остекленевшим взглядом в кабине подъемного крана.
– Что он сказал? – крикнул Ламонт. – Гребаный тайский кретин.
– Ему плохо. Его выворачивает наизнанку. Они с приятелями до этого сильно нагрузились «Меконгом».
– Гребаные тайцы, – процедил Филип. – Тупые, невежественные, проклятые тайцы. Деревня долбаная.
Когда Ламонт закончил, перед ним стоял таец в выгоревшей крестьянской рубахе и мешковатых брюках.
– Мать твою, – произнес этот человек.
– Нара, – сказал Ламонт, щеки его пожелтели и ввалились. – Спасибо за фотографии, друг.
– Всегда пожалуйста, Филип.
Кальвино вспомнил этого парня в крестьянской рубахе; он стоял на коленях у алтаря с закрытыми глазами, молитвенно сложив руки перед грудью, босой, сжимая в обеих руках горящие курительные палочки, склонив голову в полупоклоне. Водитель тук-тука, пришедший попросить духов святилища о выигрыше в лотерею, подумал тогда Кальвино. Он выглядел набожным и искренне верующим. Последним человеком, которого можно заподозрить в том, что он выхватит большой нож.
– Я рад, что вы присоединились к нам.
– Все в порядке, я тоже рад тебя видеть, – ответил полковник Нара.
– Деньги здесь. Маленькая шутка Бена. Он спрятал их напротив вашего офиса. Каждый день вы ходите мимо, гадая, где эти деньги. И я думал, Нара умный, он их найдет. Мы заключили сделку. Но вы меня надули, как и предупреждал меня Бен, – сказал Ламонт, пятясь от клинка.
Нара ухмыльнулся, гусиные лапки появились в уголках каждого его глаза.
– Фарангу здесь не место, – сказал он, слегка постукивая себя по сердцу свободной рукой; другая рука с ножом свободно болталась у его бока, пока он приближался коротким шажками. – Ты жадный человек. Для тебя это очень плохо. Друзья тебе помогают. Но разве ты помогаешь друзьям? Я так не думаю.
Ламонт с трудом сглотнул.
– А вы помогли своим друзьям? Бирманским друзьям – может быть. А как насчет Чанчая? Или тех мальчишек, который вы убили в Клонг Той? Чанчай сказал мне, что я буду следующим.
– Чанчай умер, как старая баба.
– Даенг сказала, вы собираетесь в Бирму, – сказал Ламонт.
– Она права. Здесь все кончено. У нас заказан чартерный рейс в Рангун. К сожалению, ты с нами не летишь.
Лицо Нары излучало страшный гнев человека, переступившего грань разумного, которым движет слепая ненависть и ярость; этот человек наступал, стиснув зубы, с побелевшими костяшками пальцев, сжимая рукоятку ножа.
Ламонт принял позу, которую натренировал на теннисном корте.
– Иди к черту, Нара, – произнес он.
Послышались два резких щелчка, словно воздух вспорол длинный кнут, и Нара упал на одно колено, а потом уткнулся лбом в цемент. Ламонт стрелял гораздо лучше, чем мог ожидать Кальвино от ученика английской частной школы. Нара стоял близко и был легкой мишенью; промахнуться было почти невозможно.
– Ты дерьмо. Ты паршивое дерьмо, – процедил Филип сквозь зубы, резко обернулся и прицелился в Кальвино.
– Эй, Фил. Не надо волноваться. Мы сможем уладить это вместе.
Винсент стоял от него меньше чем в двадцати шагах. Ближайшие к ним тайцы разбежались кто куда. Держа руки в карманах, Кальвино стоял и ждал. В любой момент, думал он, снайпер снимет Ламонта. Секунда мелькала за секундой, Филип подходил все ближе. Для Винсента было уже слишком поздно. Его охватило чувство обреченности, он понял, что умрет в доме духов. Ничего особенного. Безумные, хаотичные мысли мелькали в его сознании. Какое значение будет иметь в 126462 году, умрет он сейчас или на сорок лет позже? У него в желудке поднимался легкий холодок смирения. Не такое уж это плохое место. Кальвино вспомнил о Мелоди, о старой юридической практике, о Пратте, играющем на саксофоне в джазовых клубах в Гринвич-Виллидж, и о том, как волосы Кико рассыпаются по подушке, когда она спит. Двадцать секунд произвольных картинок; никаких мыслей, просто визуальные образы. Он чувствовал извне свое тело, которое приближалось к бару «Доставлен мертвым в Бангкок», ощущал запах пепла и дыма, и заказывал «Меконг», и спотыкался о ведро с угрями, оставшееся после шоу…
Филип Ламонт прицелился и спустил курок. Щелк. Его пушка дала осечку. Он снова прицелился, держа оружие двумя руками, нажал на спуск, но и во второй раз выстрела не получилось.
У него хватило времени на третью попытку. Время помчалось вперед, и казалось, что все происходит одновременно. Кальвино нырнул головой вперед за алтарь, а Ламонт попытался броситься вслед за ним. Толпа ахнула; большинство людей стояли на коленях, глядя поверх опрокинутых алтарей, деревянных слонов меньших размеров, перевернутых стульев и скамеек. Невероятно громкий удар сотряс всех в святилище; содрогнулась земля, цветы, свечи и курительные палочки разлетелись во все стороны, как во время землетрясения. Все затаили дыхание. Супружеская пара тайцев за спиной у Кальвино бормотала, что это гнев духа Эравана. Когда Винсент медленно поднялся, он увидел расставленные ноги Ламонта под огромной деревянной тушей Дамбо. Фальшивое дно треснуло, и из-под слона в ночное небо вылетали тысячи и тысячи ночных мотыльков. Некоторые верующие упали на колени перед святилищем, словно при виде чуда. Ночное небо заполнили бурые мотыльки, тучами летящие к уличным фонарям.
– Девять-ноль, подача Дамбо, – пробормотал сыщик себе под нос, обходя вокруг слона, который сбил полдюжины других деревянных статуй, упавших в странных позах, будто перебили целое стадо слонов.
Он поднял свой пиджак и перебросил через плечо. Полицейские заполнили территорию святилища. Два копа направились прямо к Кальвино и прижали его к ограде. Одним из них был тот сержант, который остановил Винсента у квартиры Бена. Пратт послал его тогда вниз с четвертого этажа подбирать письмо, которое тот выбросил во двор.
– Ты вляпался в большое дерьмо, – сказал сержант.
– Потише. Потише с наручниками, – ответил Кальвино, стряхивая нескольких мотыльков с пиджака.
Копы действовали умело. Когда они завели руки Кальвино за спину и надели на него наручники, с другой стороны показался Пратт. Он улыбался. Сержант ударил Кальвино коленом в поясницу.
– Ты хорошо смотришься в этих украшениях, – произнес полковник. – Не так жестко, сержант.
Частью инсценировки было надеть на Кальвино наручники и арестовать его как подозреваемого. Пратту и так предстояло многое объяснить по поводу несанкционированной операции, не хватало еще и появления на сцене фаранга. Кальвино сдался полицейским, и его увели, с опущенной головой, с униженным видом. Они разыграли неплохой спектакль, подумал Винсент.
– Проверьте оператора подъемного крана, – сказал он, когда Пратт подошел поближе к ограде. – У него в кабине кто-то есть.
Пратт быстро отдал резкие приказы на тайском полицейским, которые уже собирались пустить в ход кулаки и отделать Кальвино. Те мягко оторвали его от ограды и повели из святилища – вполне учтиво, – усадили его на заднее сиденье полицейской машины с мигающими красными огнями на крыше и закрыли дверцу. Впереди стояли еще несколько полицейских автомобилей. Копы перекрыли дороги вокруг Эравана. Было три часа ночи. Два копа, один из них Пратт, провели мимо него Даенг в наручниках к соседней машине. Она на мгновение встретилась взглядом с Кальвино.
– Может, займемся любовью в следующей жизни, – сказал Винсент.
Она плюнула в окно и закричала на него. Ее безупречное, прекрасное лицо исказилось и превратилось в маску ярости. Она пыталась вырваться из рук двух полицейских в форме. Ударила ногой в заднюю дверцу полицейской машины. Машина слегка качнулась. Один из полицейских оттащил ее назад, и она била ногами по воздуху, как капризный ребенок, которого оттаскивают от аттракциона в парке, а он орет и лягается.
– Ладно, мы не будем заниматься любовью в следующей жизни, – сказал Кальвино, когда копы утихомирили ее.
Люди Пратта обнаружили Даенг на полу в кабине оператора крана. Она скорчилась в углу с сигаретой, держа на коленях маленький пистолет. Когда копы открыли дверь кабины, она попыталась его выбросить. Оператор крана был без сознания, в него стреляли. Он сидел, уткнувшись лбом в лобовое стекло. Он пролежал без сознания десять минут.
Двое из бригады медиков отвезли оператора через дорогу в госпиталь. Через несколько минут нашли человека в Главном полицейском управлении, который умел управлять подъемным краном. Он забрался в кабину и за несколько минут поднял Дамбо, освободив тело Ламонта. Толпа подалась вперед, наблюдая, как слон раскачивается над святилищем. Мотыльки продолжали вылетать из его брюха. Ламонт оказался погребенным под небольшой горкой вонючей, липкой слизи – органического перегноя, кишащего тысячами личинок. Оставшиеся медики отступили назад, охваченные ужасом. По другую сторону от железных прутьев ограды стоял фургон для перевозки трупов, и служители уставились сквозь ограду, понимая, что полицейские не позволят им подойти к мертвому телу внутри. Кальвино хотелось увидеть фотографию, приклеенную липкой лентой в витрине «похитителей трупов», и толпу офисных сотрудников, поедающих шашлык из цыпленка и рассматривающих Ламонта под толстым слоем червей.
Пратт, качая головой и улыбаясь, вернулся к полицейской машине. Винсент с застенчивой улыбкой высунулся из окна.
– Это ночные мотыльки, – сказал он, когда одного из них принес порыв ветра. – Они едят почти все.
Сыщик вспомнил книги о бабочках и мотыльках, которые видел в квартире у Бена Хоудли. Тогда он не понял их значения. Бен хотел увидеть выражение лица Ламонта, когда откроют слона. Но ему это не удалось. В конце концов, он почти взял реванш, когда его мотыльки и личинки погребли Ламонта в Эраване.
Когда полицейская машина отъехала, Пратт обернулся и посмотрел на толпу сзади. Многие проведут эту ночь на дежурстве. Они получили инструкции собрать в мешки весь мусор и доставить его в Главное полицейское управление. Двое друзей сидели молча, пока не загорелся зеленый свет светофора.
– Тебе повезло, что ты жив, – заметил Пратт.
Кальвино наморщил лоб.
– У Ламонта заело затвор. И ты хочешь сказать мне, что у снайпера тоже заело винтовку?
– Завтра я прикажу проверить эту винтовку, – ответил полковник, будто это должно все уладить. – И пистолет, который мы отобрали у Даенг, – продолжал он, показывая ему маленький серебряный пистолет с перламутровой рукояткой.
– У меня странное чувство, что это калибр девять миллиметров, – сказал Кальвино, рассматривая оружие.
Пратт кивнул, глядя на ствол пистолета. Он казался озадаченным, когда увидел, что Винсент рассматривает обойму.
– Пушка Ламонта дала две осечки. Ты владеешь какой-то магией, амиго.
Кальвино заметил еще один дом духов из окна машины. Он был освещен, как рождественская елка.
– Ламонт был биржевым маклером. Что они знают о чистке оружия? Если не чистишь пушку, она не работает.