Глава 20
След длиной в тысячу миль

Вывеска над баром «Доставлен мертвым в Бангкок» выглядела как-то иначе в облаках белого пара, поднимавшегося над крышками люков. Лампочка в букве «А», наверное, перегорела, сказал себе Кальвино; это было логичное, рациональное объяснение ее отсутствия в красном свечении оставшихся букв вывески. Винсент заколебался, понимая, что ничто не исчезает без явных причин. Он мог, если бы захотел, найти внутри объяснение исчезновению буквы «А».

Кальвино вошел в бар сквозь столб пара и оказался возле стойки. На ней находилось то, что он принял за большой черный раскрытый зонт. Но когда сыщик подобрался ближе, то услышал звуки, будто кто-то сосал, глотал и лизал и хлопал развернутыми крыльями: огромная летучая мышь перебралась на другое место, стуча острыми когтями по полированной поверхности. Над стойкой бара Кальвино увидел пустую клетку, ее скрипучая дверца громко хлопала о металлические прутья. Летучая мышь вытянула шею и посмотрела на Кальвино. Кровь и жирная плоть покрывала ее пасть. У нее было лицо Ламонта, а ниже лежал труп Чанчая, его плоть была изодрана в клочья и сорвана с костей.

– У меня для тебя есть сделка, – сказала похожая на летучую мышь тварь. – Смотри! – взвизгнула она, отрыгнула пулю и плюнула ею в Кальвино.

Пуля пролетела в дюйме от его головы. Он пригнулся и упал на пол. Стоя на коленях, медленно вытащил револьвер, глядя вверх, на стойку бара. Недостающая красная неоновая буква «А» была прикреплена в середине лба Чанчая.

– Вот за чем ты пришел. Вот она. У меня для тебя есть сделка. Я могу тебе рассказать, что она означает. Поэтому ты и пришел. Ты хочешь знать, – произнесла летучая мышь механическим голосом. – Я тебе намекну. «А» означает арсенал.

Она вырвала из тела Чанчая еще одну пулю и выпустила ее в Кальвино. Та просвистела мимо его уха. Смеющеся лицо Ламонта превратилось в маску с неровными острыми зубами и ввалившимися желтыми глазами.

– Но это еще не все, Вини. Давай попробуем: «А» – означает аскет и Антигона.

Кальвино выстрелил в летучую мышь. Она выплюнула пулю обратно. Пел хор таких же механических голосов, как у твари. Он резко обернулся и увидел, что к нему приближается небольшая плотная группа людей, одетых в лохмотья, у которых отсутствовали некоторые части тела – или были раздроблены, или изувечены; от них пахло огнем и дымом.

– «А» – означает авантюра и аристократия, – произнес Джефф Логан.

– «А» – означает алчность и агрессия, – произнес Вичай.

Красное неоновое «А» на лбу Чанчая засияло ярче.

– «А» – означает амнезия и апоморфин, – произнес Бунма.

– «А» – означает Аполлон и архангел, – произнес Бен Хоудли.

Теперь эта комната была освещена только красным неоновым светом, который все разрастался и пульсировал, как бьющееся сердце, расширяясь и сжимаясь в такт пению голосов.

– «А» – означает антиматерия и аллергия, – произнесла Тик.

– «А» – означает апокалипсис и адвокат, – произнес Лек.

Все было залито сверкающим красным светом, омывающим лица хора. Они придвигались все ближе, окружали его. Он ждал, его руки и ноги не двигались, он пытался поднять голову вверх, чтобы увидеть красное неоновое «А», которое исчезало в небе у него над головой. Он не мог пошевелиться.

– «А» – означает аннигиляция и Армагеддон, – произнесли хором все мертвецы.

…Винсент резко вскочил с кровати, обливаясь потом, с дрожащими руками. Кико, положив голову на подушку, смотрела, как он встал с постели, вытерся полотенцем и подошел к окну. Он казался маленьким и одиноким в своей наготе. Темнота уже почти исчезла. Второй раз ночные кошмары заставили его вскочить с кровати и искать подтверждения, что мертвецы существуют только в мире его снов. Но он увидел только первый свет раннего рассвета, встающего за окном спальни.

Закон Кальвино для профессиональных киллеров гласил: подобно метеоритам, они оставляют след длиной в тысячу миль. Это впечатляет, пока не сравнишь с размерами вселенной. Метеориту легко исчезнуть на огромном пространстве космоса, и то же применимо к хитроумному, с хорошими связями, организованному криминальному предприятию. Винсенту уже попадался раньше тип Ламонта. Ничего особенного, не считая преувеличенного чувства собственной исключительности. Его связи с Чанчаем и Нарой, местными, которые держатся особняком, – вот что было необычным. Каким-то образом ему удалось подключиться к операции бирманцев по контрабанде наркотиков и остаться в живых. Он играл жизнью, как играл в сквош – жестко и быстро и с явным намерением всегда выигрывать. Английское самомнение, которое некогда создало империю. Его след длиной в тысячу миль дугой пересекал небо, только Кальвино не замечал его до той ночи, когда сгорела «Африканская Королева».

Филип Ламонт выбился из китайской брокерской фирмы на Силом-роуд. Его титул был скромным: аналитик. В Бангкоке брокеры-фаранги зарабатывали много денег, жили в дорогих апартаментах, имели машины с шоферами, и у них в раздевалке было полно женщин. Было 9.15 утра, когда Кальвино поднялся в лифте на восьмой этаж дома Ламонта, постмодернистской обувной коробки, поставленной на торец и оснащенной затемненными окнами, похожими на темные очки байкеров. Он вошел в главный офис в конце коридора. Брокеры в белых сорочках, узких галстуках, темных брюках и начищенных узких туфлях пробегали мимо него. Они носили пластиковые карточки с именами. Здесь царила атмосфера командного центра, подвергшегося атаке. Стресс звучал в их голосах и резких командах.

Секретарь приемной посмотрел на визитную карточку Кальвино, потом позвонил Ламонту. Через несколько минут вышла его ассистентка и поздоровалась с Винсентом. Это была молодая китаянка в туфлях на высоких каблуках, узкой юбке и шелковой блузке. Волосы ее были стянуты в пучок на затылке, из середины которого торчал синий гребень с белыми орхидеями, похожий на украшение на свадебном торте. Под мышкой она держала несколько офисных папок. Ассистентка смерила Кальвино взглядом, в котором смешалось изумление и пренебрежение, пытаясь понять, как ему удалось договориться о встрече с мистером Ламонтом. Судя по деловитому выражению ее лица, она прикинула, что он не слишком важная и влиятельная персона, иначе Ламонт вышел бы к нему сам. Она слегка, нехотя улыбнулась ему и жестом пригласила следовать за ней.

Они миновали торговый зал, и ассистентка оставила в одном из офисов свои папки. Шум стоял, как в букмекерской конторе, такой, в которой когда-то работал его дядя возле Канал-стрит. Ряды брокеров говорили по многочисленным телефонам за большим стеклянным окном. Соединенные друг с другом столы были завалены бумагами, часть бумаг устилала пол. Ниже брокеров около сотни хорошо одетых тайцев китайского происхождения, вооруженные пейджерами и мобильными телефонами, наблюдали, как четверо или пятеро парней в темных слаксах и белых рубашках орудовали маркерами и тряпками, выписывая и стирая цифры заявок, предложений и продаж для компаний «Сити Семент», «Бангкок Бэнк», «Нава» «Стар Блок» и десятков других акций на белых досках, занимающих три стены. Инвесторы – состоятельные китайские домохозяйки в шелковых блузках с бриллиантовыми серьгами в ушах – пили чай и сидели со своими бланками купли-продажи, обменивались сплетнями и вручали бланки посыльным, которые передавали эти распоряжения через стеклянное окно. Спрос вырос на двадцать пунктов.

У Ламонта был личный кабинет над торговым залом с двумя компьютерными экранами, телевизором и четырьмя телефонами. Он склонился над круглым столом, листая номер «Эйжн Уолл-стрит джорнал». Сбоку лежал экземпляр местной газеты с фотографией мертвого Чанчая на заднем сиденье своего автомобиля на первой странице. Его голова была повернута под странным углом; лицо, лежащее на плече, окровавлено; распухшие губы слегка приоткрыты, обнажая сломанные желтые зубы.

К каждому уху Ламонта была присоединена трубка мобильного телефона. Он диктовал данные по электрической компании в одну трубку, а данные по продовольственной компании – в другую. Прервав разговоры, Филип жестом пригласил Винсента войти в офис и сесть в мягкое кожаное вращающееся кресло, из которого, как из ложи, открывался вид на столпотворение внизу. Кальвино взял газету со стола Ламонта и подошел к окну. В статье говорилось, что в автомобиль попали 117 пуль. И уже по всему городу люди покупали лотерейные билеты с номером 117, номером машины Чанчая, датой дня рождения Чанчая – ему был пятьдесят один год – и различными комбинациями этих цифр. Это было традицией, такой же, как приносить пожертвования в дома духов.

Изолированный в помещении за огромным односторонним стеклом, Кальвино наблюдал за происходящим в зале. Он понимал, что люди будут так же покупать и продавать акции, руководствуясь созвездием цифр, связанных с гибелью Чанчая. Офис Ламонта был звуконепроницаемым, прохладным и комфортабельным. Винсент изменил свое мнение. Дом биржи – это не букмекерская контора дядюшки Вито в Маленькой Италии; это VIP-зал, устроенный по образцу казино Лас-Вегаса. Нечто вроде утробы, где появлялись на свет планы, зарождалась прибыль, ставились на кон состояния и срезались углы. Место, где Нара мог взять грязные деньги и сделать их пусть не обязательно чистыми, но безопасными для использования.

Происходящее в торговом зале напоминало цирковое представление, конные бега или нечто более существенное и фундаментальное, возможно, здесь проявлялся менталитет Филипа Ламонта «девять-ноль». Это была ярмарка, где делали ставки и старались одолеть соседа, где сотня людей была втиснута в помещение размером с корт для сквоша.

– Что вы думаете о нашей маленькой конторе? – спросил Ламонт, кладя телефоны.

– Хорошее помещение для того, чтобы сломать дорогую ракетку, – ответил Кальвино.

Филип рассмеялся.

– Хорошее чувство юмора для янки. Акции выросли на двадцать пунктов. Деньги, деньги, деньги. На Таиландской фондовой бирже несколько месяцев дела шли вяло. А теперь все опять завертелось. Жаль, что Бен не дожил до этого. – Он помолчал, лицо его стало задумчивым. – Он гораздо лучше разбирался в компьютерах, чем в том, как работают рынки.

– Или в друзьях, если уж на то пошло, – прибавил Кальвино.

Ламонт поднял взгляд от кофейной чашки и улыбнулся.

– В каком-то смысле это правда. Но почему бы нам не перейти к делу, как говорят у вас в Нью-Йорке? Если вы хотите действительно говорить о деле.

Винсент положил газету перед Ламонтом.

– Неприятная картина, – сказал он.

Секретарша, согнувшись в поклоне, словно просительница, приблизилась к Ламонту, будто тот был священником, готовым положить ей на язык тело христово. Ставя чашку кофе перед Кальвино, она отвела глаза в сторону.

Ламонт смотрел на снимок места гибели, барабаня пальцами по стеклянному столу.

– Он был неосторожным человеком.

– Что он сказал вам на похоронах Бена?

Филип усмехнулся, переворачивая газету и открывая деловую страницу.

– Он сказал, что могут возникнуть неприятности. Неосторожный, да. Но тем не менее оказался пророком.

– Я думаю, он сказал вам, что слышал, будто Нара желает вашей смерти. И я думаю, что вы платили Чанчаю именно за подобную информацию. И я думаю, это была часть сделки, которую вы заключили в «Африканской Королеве».

– Вы много думаете, мистер Кальвино. Тайцы говорят, что думать слишком много вредно. Для здоровья.

Винсент пожал плечами и устало наклонился, чтобы размешать сахар в чашке с черным кофе.

– Многие вещи вредны для здоровья. Выпивка, загрязнение воздуха на Сукхумвит, киллеры Клонг Той, девушки из бара и бирманская контрабанда наркотиков. После всего этого в список можно внести привычку думать.

– Ладно, хватит. Один вопрос. Что произошло с деньгами? – спросил Ламонт.

Это был вопрос, которого Кальвино ожидал от брокера.

– Бен летал в Чанг Май. Он заказал у местного ремесленника трех восьмифутовых слонов. Консультировался и с астрологами, и с брокерами. Он искренне верил в рынок в этом мире и в следующем. Он был натуралистом, который стал фундаменталистом мира духов. Бен договорился о доставке слонов в натуральную величину в Эраван.

Ламонт кивал, пока Кальвино говорил. Характеристика Бена явно казалась ему правдоподобной. Однако сам Винсент верил в нее только наполовину.

– Кто ему помогал? – быстро спросил Ламонт. Его реакция была мгновенной; Бен не смог бы провернуть аферу самостоятельно. У Кальвино было ощущение, что он пытается найти ответ на вопрос о 64 000 долларов, но это ему никак не удается.

– У меня нет прямой связи с миром духов, поэтому я не могу дать вам имя или адрес.

– Бен слетел с катушек или зарылся в землю, как червяк. Он был совершенно ненормальный. Даже в школе он играл с бабочками, червяками, жуками. Он был сумасшедшим тогда, и время его не излечило.

Ламонт заводил сам себя, как делают люди, когда понимают, что то, что они искали, все время было у них под носом. Рациональным объяснением было иррациональное поведение. Бен действовал под влиянием странного очарования другим миром, миром духов. Как и идеи многих людей, идеи Бена считали глупыми и безумными, и Ламонт одним из первых отвергал их. Кальвино представлял себе, как он называет Бена глупцом, бросает ему вызов, он делал это всегда, еще со школьных времен. Ламонт полагал, что все на свете руководствуются его мотивами. Он считал, что Бен действовал преднамеренно, из жадности, чтобы забрать себе всю прибыль. Более вероятно, думал Кальвино, что Бен действовал так просто для того, чтобы показать своему старому соученику, что он не глупец и может победить его в его собственной игре.

– Слоны обошлись ему примерно в двадцать пять тысяч долларов.

– Черт, – сказал Ламонт и стукнул кулаком по столу. – Он выбросил деньги на ветер.

– Это еще не всё. Бен нанял десятиколесный грузовик с платформой, чтобы отвезти весящих каждый по тонне слонов из Чанг Май в Бангкок и доставить их в святилище Эраван. Я поговорил с резчиком по дереву в Чанг Май. Он рассказал мне, что Бен попросил сделать полость в животе у каждого слона, потайной люк. При помощи ручного сканера я обнаружил внутри слонов, как мне кажется, большую сумму наличных.

Ламонт ничего не ответил. Он играл ручкой и невидящими глазами смотрел через окно VIP-помещения на торговый зал. Он представлял себе деревянных слонов, и его душила ярость. Бен выставил его глупцом.

– Маленький говнюк, – произнес он тихо и гневно.

– Он вас поимел, – продолжал Кальвино. – Он в конце концов обошел Дебила. Эраван находится прямо напротив полицейского управления. Ваш друг Нара много месяцев смотрел из своего окна на слонов – и не видел их.

– Почему вы пришли ко мне? Почему не действовали сами?

– Потому что Нара или бирманцы меня прикончили бы, – ответил Кальвино. – А без нужных связей никто не может вывезти такое количество денег из страны. Думаю, вы знаете китайцев, которые проводят такие операции. Поэтому сделка с вами обеспечит мне хотя бы часть этих денег. Иначе я не получу ничего, – ответил Кальвино.

– И вы доверяете мне заботу о том, чтобы вы получили свои сорок процентов?

– Мои пятьдесят процентов. Кроме того, я принял некоторые меры предосторожности. – Винсент бросил на стол Ламонта конверт.

Тот поджал губы.

– Я не люблю сюрпризов.

– Я тоже не люблю. Откройте конверт, – сказал Кальвино.

Ламонт разрезал конверт по краю и достал оттуда отпечатанный на глянцевой бумаге снимок размером восемь на десять дюймов. Вид у Филипа в тот момент был более безрадостным, чем у любого приговоренного к пытке. Мужество покинуло его, и к горлу подступила горечь. Наконец он поднял взгляд на сыщика, который внезапно показался ему гораздо более массивным и сильным, чем за мгновение до этого.

– Регистрационный номер соответствует фургону, который убирает трупы в городе. Разумеется, негатив находится в надежных руках. Несколько отпечатков были отправлены в соответствующие места с распоряжением хранить их одну неделю, и если я не перезвоню, конверты будут открыты. И имя Ламонт появится в компьютерах Интерпола в качестве разыскиваемого по делу об убийстве. Но, конечно, до этого не дойдет.

Филип смотрел в окно, наблюдая за происходящим в зале. Затем отвернулся от окна.

– Ладно, по рукам.

– Говорят, одна фотография стоит десяти тысяч слов, – сказал Кальвино. – Красота этой фотографии в том, что эта история стоит два миллиона долларов.

Манеры Ламонта стали более почтительными.

– Как вы сказали вчера вечером, инвестиционный клуб был отвлекающим маневром. Пока Бен не стал принимать себя настолько всерьез, – сказал он.

Кальвино кивнул, глядя на инвесторов, которые сновали по торговому залу. Жадность заставляла людей потеть и щурить глаза.

– Вы фабриковали бухгалтерские книги, – сказал он. – Как я и говорил вчера вечером. Вот почему вы занервничали. Вам следовало уже давно быть в Лондоне. Рано или поздно аудиторы заглянут в эти книги. И есть еще Нара, который ждет своих денег. А тайцы очень не любят, когда их обманывает фаранг.

Кальвино бросил на стол два авиабилета первого класса.

– Мы летим на «Бритиш Эруэйз» в эту пятницу, беспосадочный рейс из Бангкока в Лондон.

Ламонт открыл обложку билета, прочел свое имя и кивнул:

– Вы подумали обо всем. Когда мы идем в Эраван?

Винсент взглянул на часы. Они остановились в два часа ночи. На мгновение перед его глазами промелькнул сон в баре «Доставлен мертвым в Бангкок», и он вспомнил тварь, похожую на летучую мышь с лицом Ламонта, плюющуюся пулями, вырванными из тела Чанчая. Филип ждал.

– Да, время?

– Встречаемся в два часа ночи, – сказал Кальвино; картинка исчезла так же быстро, как появилась. – Подъемный кран и грузовик прибудут к этому часу. Вы найдете нам китайского джентльмена, который возьмется перевезти тяжелый груз наличных денег.

– Вы слишком быстро двигаетесь, мистер Кальвино.

– По-моему, вы сказали, что сквош – быстрая игра.

– Это правда.

– А жизнь еще быстрее. И я подозреваю, есть и другие участники, о которых вы мне не сказали. Так зачем давать им время среагировать? Если я разгадал аферу Бена, сколько времени потребуется Наре, чтобы сделать то же самое?

Винсент протянул руку и взял билеты на самолет. Затем встал с кресла и сунул их в карман пиджака.

– Я думал, что один билет для меня, – произнес Ламонт, в его голосе послышались недовольные нотки.

– Так и есть. Возможно, вы не придете или передумаете и заберете себе билет. Поэтому я придержу их до пятницы, – ответил Кальвино.

– В два часа? – спросил Ламонт.

Винсент обернулся, стоя у двери.

– В Эраване в это время спят.

– Я бы ни за что на свете не пропустил такое, – сказал Ламонт.

Сыщик снял руку с ручки двери.

– Еще одно. Чья была идея сделать этот снимок?

Филип начал рвать фотографию на мелкие кусочки.

– Полковника Нары. Это было доказательство доброй воли.

Крохотные обрывки полетели в мусорную корзинку. Но четкое, безошибочно узнаваемое изображение поддельного номера американского посольства, Чанчая и его самого, с улыбкой глядящего в камеру, ясно стояло перед ним, как полная луна в День всех святых.

Ламонт взял телефон и, глядя прямо на Кальвино, сказал секретарше:

– Пожалуйста, соедините меня с мистером Лю в Гонконге. Да, из торгового банка. Скажите ему, что это срочно.

Старик Хоудли и его жена заняли номер-люкс в «Дусит Тхани». Из него открывался широкий вид на угол парка Лумпини с бронзовой статуей короля Рамы VI на коне, в королевском одеянии. Кальвино приехал на встречу с супругами Хоудли после ланча.

– Мы с Бетти приняли общее решение, – сказал старик, сжимая руку жены. – Мы хотим прекратить дальнейшее расследование.

– Нашего сына больше нет, – прибавила миссис Хоудли. – Мы с Льюисом считаем, что полиция арестовала виновного.

– Можно спросить вас, как вы пришли к такому решению?

Хоудли откашлялся.

– Вчера вечером мы ужинали с Филипом.

– Вы знали, что они с Беном вместе учились в Хэрроу? – спросила миссис Хоудли.

Кальвино кивнул и внезапно почувствовал на своих плечах всю тяжесть мира. Ему следовало догадаться об этом. Ламонт отправился прямо за машиной после похорон, когда он, Винсент, вернулся в квартиру Кико. Он выругал себя за такое непрофессиональное поведение. Подозревая, что произойдет дальше, сыщик винил во всем только себя.

– И Филип уверен, что тайская полиция арестовала правильного человека, – произнес Кальвино, заполняя пробел. – А этот человек мертв.

– Мы это поняли, – сказала миссис Хоудли.

– Значит, вы разговаривали с Филипом? – спросил мистер Хоудли.

– У нас была беседа.

– Он был самым близким к Бену человеком в Бангкоке. Возможно, будучи американцем, вы недооцениваете связи, которые формируются в наших средних школах, – сказал старик Хоудли.

– Разумеется, мы так называем школы, которые у вас называются частными, – объяснила миссис Хоудли. У англичан были самые лучшие намерения, но их ограниченный взгляд на мир заставлял их считать, будто на них возложена особая обязанность объяснять другим, особенно американцам, значение английских слов, словно их язык выше понимания других англоязычных народов.

– Бен очень интересовался природой, – сообщил старик Хоудли.

– Но мы его не одобряли, – прибавила миссис Хоудли. – Садоводство – очень милое занятие, я сама люблю возиться в саду. Но оно совсем непрактично, не так ли? Нужно добиваться успеха в жизни. Прилагать к этому усилия.

Старик Хоудли достал чековую книжку.

– Вы сказали, триста фунтов в день плюс расходы. Это будет семь раз по триста, или две тысячи сто фунтов. Могу я просить вас прислать мне счет на ваши расходы?

– Триста пятьдесят батов, – ответил Кальвино. – Плата за лодку на канале, несколько поездок на такси и полкоробки патронов.

– Простите, – удивился старик Хоудли. – Какой последний пункт?

– Платы за лодку и такси будет достаточно, – ответил Винсент, надувая щеки. Ему хотелось убраться из этой комнаты.

– О, должна сказать, это очень разумная цена, – заметила миссис Хоудли.

– Вы ведь сказали – триста фунтов в день, мистер Кальвино?

Сыщик вздохнул, переступил с ноги на ногу.

– Я сказал триста. Фунтов, долларов, батов. Как хотите. – Он встал и пошел к двери.

Раздражение в собственном голосе рассердило его. Ему хотелось поспорить с ними. Но к чему это приведет? Действительно ли для них имеет значение, кто убил их сына? Бен стал полоской дыма в небе над Бангкоком. Все кончено. Им хочется уехать домой, заплатить детективу и постараться забыть всю обиду и боль.

Старик Хоудли выбежал следом за Кальвино, дуя на чек, чтобы высохли чернила. Он протянул ему чек. Две тысячи сто фунтов. При образе жизни Винсента этих денег хватит на шесть месяцев, чтобы заплатить за жилье и еду. Каждый раз, когда он видел на чеке цифру, которая продержит его на плаву еще полгода, его охватывала легкая дрожь и хотелось выпить. Он не знал почти никого, разве что нескольких пьяниц на Вашингтон-сквер, на чьей жизни висел бы ярлык с такой низкой ценой.

– Прошу вас, возьмите деньги, мистер Кальвино.

Старик протянул ему чек. Винсент посмотрел на свои туфли. Они были потертые, а каблуки стоптались.

– Мне очень жаль, что так случилось с вашим сыном, – сказал сыщик. – У меня не было возможности сказать это вчера. Я рад, что он оставил вам хорошие воспоминания.

Старик Хоудли сунул чек в карман пиджака Кальвино и пожал ему руку.

– Спасибо, что вы все устроили. Мы с женой очень довольны службой в Ват Монгкут.

Кальвино вышел из «Дусит Тхани» с большим чеком и явственным ощущением, что супруги Хоудли считали его не столько частным детективом, сколько чем-то средним между гробовщиком и похоронным агентом. В его мозгу звучал голос Ламонта на корте, с усмешкой произнесший: «Девять-ноль, старик». У него в жизни была значительная цепочка маленьких побед, а в мире, где жизнь большинства представляет собой длинную цепочку постоянных поражений, он достиг впечатляющих результатов.

Во время двадцатиминутной поездки на такси до Сой Миа Ной Кальвино смотрел на чек, который старик Хоудли засунул ему в пиджак. Его отстранили от работы, с ним рассчитались; у него больше нет задания, и то, что толкало его вперед, больше не было связано со смертью Бена Хоудли. Ламонт виновен в том, что он, Винсент, стал свободным агентом. Старый школьный друг Бена знал, на какие кнопки нажать, как апеллировать к клубному мышлению англичан Хоудли, к чувству превосходства их расы, образования, класса и происхождения. Отношение четы Хоудли олицетворяло еще один закон выживания Кальвино, подтверждающий самые худшие подозрения циника о том, как легко восприятие реальности обычными людьми меняет красивая и элегантная ложь.

Винсент обошел главное здание кругом и подошел к участку Даенг с тыла. Спрятавшись возле рощицы зрелого бамбука, он наблюдал за суетой у гаража, стоящего в глубине участка. Несколько молодых тайцев в шортах и пластиковых сандалиях грузили ящики с деревянными слонами, размером с портфель, в фургон. На фургоне красовались фальшивые номера американского посольства с теми же цифрами, что на фото Чанчая и Ламонта. Сыщик тихо вернулся к основному зданию и вошел через главный вход. Даенг находилась в своей гостиной. Она сидела, сдвинув колени, между супругами-немцами, лет сорока с небольшим. Немка с длинными русыми волосами и широким ртом – довольно привлекательная – была одета в шорты, и лучи дневного света освещали щетину на ее ногах. Ее муж закинул ногу на ногу, держал на колене блюдце и пил черный кофе. Даенг совершила прыжок от коллекционеров, владеющих дорогими немецкими машинами, и перешла прямо к немцам, подумал Кальвино.

Клиенты, приехавшие из Франкфурта, с уважением кивали, пока Даенг показывала им фотографии больших старых деревянных повозок для риса. Когда антиквар подняла глаза и увидела в двадцати шагах Кальвино, она слегка растерялась. Тот сделал вид, что рассматривает бронзовую гирьку весов для опиума в форме цыпленка. Даенг пыталась объяснить коллекционерам ценность повозок. Немцы настаивали, что они серьезные коллекционеры и хотели заказать такую повозку для своего сада. Кальвино уронил одну из больших бронзовых гирек для опиума на пол, и она упала с глухим стуком.

– Ох, простите, – сказал Винсент. – Если она разбилась, я за нее заплачу.

– Никаких проблем, – ответила Даенг.

– Я люблю слонов. Деревянных слонов, больших и маленьких, – сказал он, руками показывая слона примерно такого размера, каких на его глазах только что грузили за домом.

Даенг уже не могла сосредоточиться на немцах. Те задавали вопросы, а она не отвечала. В конце концов она попросила их прийти завтра. Проводила немцев до дверей и, когда они ушли, повесила табличку «Закрыто».

– Я прервал нечто важное? – спросил Винсент.

– Что вам нужно, мистер Кальвино? – спросила Даенг ледяным тоном.

– Слоны. Я хочу поговорить о слонах.

– У меня нет на это времени, – ответила она, стоя у двери лицом к улице.

– Именно так сказала миссис Лин. Она не хотела говорить о слонах. Потом она передумала. Перед ее домом произошел небольшой инцидент. Спасибо, что познакомили меня с нею. Астролог Бена много рассказала мне о бирманских слонах. Она довольно странная гадалка, – сказал Кальвино. – Но кто ее осудит? Она рассказала мне, что Бен сделал с деньгами.

– Я вам не верю, – сказала Даенг, но голос ее звучал неуверенно.

– Забавно. Миссис Лин сказала, что вы спрашивали ее об этих деньгах. Но она вам не сказала. Не знаю, почему. Может, она вам не доверяла. Или думала, что вы ее соперница в отношениях с клиентом. Правда, я не могу представить себе, что Бен хотел трахнуться с миссис Лин.

– Где деньги? То есть если вам это известно.

Кальвино сделал вид, что шокирован.

– Вы хотите сказать, что Филип вам не рассказал? Я удивлен.

– Что не рассказал? – Она начала потеть и отошла подальше от дверей. – Прекратите эти глупые игры и уходите.

– Пока вы не рассердились, да?

Винсент показал ей билет на самолет первого класса на имя Филипа Ламонта. Она уставилась на него так, будто боялась к нему прикоснуться.

– Это всего лишь билет на самолет. У него нет зубов, он не вооружен, – сказал Кальвино. – В отличие от некоторых людей.

– Билет куда?

– Билет Филипа до Лондона, в один конец.

Даенг взяла билет, прошла в комнату и села на диван. Кальвино последовал за ней и сел напротив.

– Я и раньше вас огорчал, правда? – спросил Кальвино, окидывая взглядом комнату. Она зашла так далеко, и вот где это закончится, подумал он.

– Если я позвоню в полицию, они могут доставить вам неприятности, – сказала Даенг.

Он кашлем замаскировал смех, который так и рвался из его горла.

– Неприятности – правильное слово. Филип сказал, что полковник Нара один раз уже прекратил дело о контрабанде против вас. На меня это произвело впечатление.

– Он вам это сказал?

Ее лицо залилось краской, когда сыщик кивнул.

– Что еще вам рассказал Филип?

Кальвино подался вперед.

– В контрабандных операциях приняли участие новые партнеры. И все были одной счастливой семьей, пока Бен не устроил исчезновение четырех миллионов долларов. Это большая цифра. Я попытался представить ее в реальности. Возьмем проститутку… назовем ее Тик. Тик уходит с клиентом каждую ночь, по двадцать долларов с клиента. Чтобы заработать четыре миллиона, ей нужно обслужить клиента двести тысяч раз. Это очень много походов в «Отель восемьдесят шесть». Тик должна работать каждый день в течение пятисот сорока семи лет, чтобы заработать четыре миллиона долларов, которые вы сделали за год или меньше.

– Бен рассуждал так же, как вы, – сказала Даенг.

Он посмотрел ей в глаза.

– Пока кто-то не вышиб ему мозги.

Она вспомнила, каково ей было продавать себя, подумал он. Ненависть и гнев превратили ее глаза в щелочки, излучавшие настоящую ярость. Даенг закурила сигарету и положила серебряную зажигалку на диван.

– Он был глупцом. – И выпустила из носа струйку дыма.

– Бен спрятал деньги в Эраване, – сказал Кальвино.

– Это похоже на Бена. – Она погасила сигарету и откинулась на спинку дивана.

– Наркотики привозили в слонах, и он спрятал деньги в слонах, – сказал Кальвино. – Его британское чувство юмора.

– В каких слонах? – спросила Даенг, протянула руку к зажигалке и закурила еще одну сигарету.

– В трех деревянных слонах по тонне весом, в Эраване. Он пользовался грузовиком с подъемным краном, и все думали, что он делает подношение духам этого храма, а он все время показывал нос Наре, Ламонту и вам.

– Черт, – сказала она. – Мне следовало знать, что он сделает нечто подобное.

Ее реакция напомнила ему о том, как Ламонт воспринял ту же информацию. Они не могли поверить, что Бен, человек, которого все они недооценивали, выставил их глупцами. Когда они ясно это поняли, то увидели след длиной в тысячу миль, который все время был у них перед глазами. Они совершили путешествие в пространстве ума, мыслей и мечтаний Бена – и вернулись с пустыми руками.

– Вы вернете эти деньги за шесть месяцев, – сказал Кальвино, вставая со стула. Обернулся и посмотрел на нее сверху. – Может, быстрее.

Даенг сменила позу, протянула руку и осторожно ухватила его между ногами. Старые навыки умелой миа ной не умирают; они спят до тех пор, пока их не пробудит жест, слово или звук, который намекнет на то, что мужчина ее использовал. Даенг поджала губы и притянула его ближе. Гнев, застывший в ее глазах, смягчился и ушел в сторону от Кальвино, а потом, подобно шторму, надвинувшемуся с новой силой, обрушился на Ламонта, Бена и каждого из других мужчин, которые ее использовали, избили и бросили в эмоциональной пустоте.

– Я хочу заняться с тобой любовью, – сказала Даенг.

Она хватала их всех, одного за другим, подумал он. Она свела их вместе, держала их вместе, и они возвращались к ней, чтобы услышать ту же фразу: «Я хочу заняться с тобой любовью». Эти слова имели такую силу и работали так иррационально в рамках той власти, которую давали, и только Бен Хоудли, скрыв деньги, бросил ей вызов и нашел способ прорваться сквозь защитную стену желания, которую она возводила вокруг мужчин.

Кальвино медленно отвел ее руку от своей промежности и опустился на колено, прижимая ее красные ногти к губам. Ее безупречное, совершенное тело перегнулось в талии. На секунду он представил себе, как входит в нее, движется на ней; представил очертания ее тела, когда она будет тяжело дышать, прижавшись к его телу. Ее мокрый язычок прошелся по мочке его уха и провел медленную мокрую дорожку по его шее сбоку. Даенг тихо застонала, опускаясь вниз и расстегивая молнию на его брюках. Ее рука мягко скользнула к его восставшему члену; его охватило ощущение, что он пересекает границу, где все предостерегало его, что надо вернуться, но его промежность подавила его волю к сопротивлению. Винсент откинулся назад и стащил пиджак через голову, как свитер. Когда он бросил его на диван, чек от старика Хоудли плавно взлетел и опустился на голову Даенг, склонившуюся над ним. Кальвино медленно открыл глаза, уставился на свое имя и имя Хоудли на чеке и расхохотался, а к тому моменту, как он закончил смеяться, на его глазах выступили слезы, и в соседней комнате звонил телефон. Даенг вытащила чек из волос и яростно замахнулась на Кальвино. Он увернулся, и она снова попыталась его ударить. На этот раз он схватил ее за запястье. Ее глаза наполнились ненавистью.

– Убирайся! – крикнула она, а телефон продолжал звонить.

Пока Винсент шел к выходу, она побежала следом за ним с чеком старика Хоудли в руке.

– Оставь себе, – сказал сыщик. – Я вернусь поздно ночью.

Служанка принесла ей телефон.

– Филип, – произнесла она, глядя на Кальвино и высовывая дразнящий язычок. – Я только что думала о вас. Правда. От меня как раз уходил клиент.