Глава 11
Не выдержав голодных воплей Роберта Джонсона, во вторник утром я отправился в продуктовый магазин Леона «Пэппи» Дельгадо, что на углу Бродвея и Арми. Все остальные дома и заведения в квартале уже много лет сдавались в аренду, но мое чувство вселенской справедливости несколько ожило, когда я увидел яркие рождественские огни, которые продолжали сиять вокруг розовой двери выстроенной из кирпича, но давно пришедшей в упадок лавочки.
Мой отец, который с неизменным подозрением относился к любым магазинам, чья площадь превышала две тысячи квадратных метров, много лет являлся постоянным покупателем Пэппи, но, поскольку я не говорил по-испански до того, как уехал из Сан-Антонио, а Пэппи знал всего пару слов по-английски, мы не сказали друг другу ни единого слова, если не считать приветствий.
Он был поражен и даже немного забеспокоился, когда я заговорил с ним по-испански, и потер нос, по форме напоминающий весло, пытаясь осознать, что же произошло, потом криво ухмыльнулся и сказал:
— Сан-Франциско. Вы разговариваете точно, как братья моей жены, сеньор Трес.
Пока я тщетно искал еду, которую предпочитает Роберт Джонсон, Пэппи рассказал мне про своих семерых сыновей и двух дочерей. Я узнал, что младшая только что прошла конфирмацию, а старший в настоящий момент служит в военно-воздушных силах.
Заплатив за два небольших мешка с продуктами, я заглянул в бумажник и почувствовал, что наступил момент отрезвления.
— Итак, что вы делаете в городе, сеньор Трес? — спросил Пэппи.
— Складывается впечатление, что ищу работу, — ответил я.
— Мне помощники за прилавком всегда нужны, — ухмыльнувшись, заявил Пэппи.
Я пообещал ему иметь это в виду.
Вернувшись домой, я нашел список наводок, данных мне Майей, и начал по ним звонить. Примерно через час я поговорил с дюжиной автоответчиков, одной секретаршей, которая так и не смогла произнести по буквам мое имя, зато была свободна в субботу вечером, и двумя менеджерами по персоналу, пообещавшими выбросить мое резюме в помойку, если я им его пришлю.
— Насколько я понял, вы имеете диплом о среднем юридическом образовании? — спросил меня последний потенциальный работодатель из списка, он закончил Беркли вместе с Майей.
— Не совсем.
— В таком случае, чем вы занимаетесь?
— Исследовательская работа, изучение данных, два языка, доктор философии по английскому языку, мастер боевых искусств, приятная во всех отношениях личность.
Я слышал, как он постукивает по столу кончиком карандаша.
— С какой целью вас наняла Майя — чтобы поговорить о литературе или сломать кому-нибудь обе руки?
— Вы будете удивлены, как мало людей умеют делать и то и другое.
— Хм-м-м. — Его энтузиазм как-то совсем не бил через край. — У вас есть лицензия частного детектива, выданная в штате Техас?
— Я работал на компанию «Терренс и Голдмен» неофициально.
— Понятно…
Его голос становился все дальше и тише, словно он отодвигался от трубки.
— Кажется, я еще не сказал, что работал барменом.
Чтобы доказать, что не вру, я начал излагать рецепт «Розовой белки», но к тому времени, когда добрался до сахара на ободке стакана, он повесил трубку.
Я заклеивал клейкой лентой дыру в стене и размышлял о своих ограниченных возможностях в получении работы, когда позвонил Карлон Макэфри из «Экспресс-ньюз».
— «Шилос», — сказал он. — В час. Ты платишь.
Когда я добрался к часу до маленького ресторанчика в центре города, где подают самые разные диковинки, он еще был забит бизнесменами, которые поглощали в огромных количествах пастрами и особый ржаной хлеб. В воздухе висел такой густой аромат пряного мяса, что вполне можно было насытиться, только его вдыхая.
Карлон помахал мне от стойки. С тех пор как я его видел в прошлый раз, он прибавил, по меньшей мере, фунтов двадцать, но я сумел узнать его по галстуку. Он никогда не носил таких, в которых было меньше двенадцати разных цветов. Пастельных оттенков на сегодняшнем хватило бы, чтобы заново покрасить половину Вест-Сайда.
Он улыбнулся и подтолкнул по стойке в мою сторону толстый конверт из манильской бумаги.
— Когда люди-кроты начинают копать, они не отвлекаются на пустяки. Я получил все, даже кое-что из «Лайт». Мы унаследовали большую часть их архивных материалов, когда они прекратили свое существование.
Первым, что я вытащил, оказалась фотография моего отца, снятая в последний год кампании на пост шерифа. Его серые, хитрые глаза смотрели на меня из-под полей ковбойской шляпы, на лице застыло довольное выражение.
Я никогда не понимал, как можно, взглянув на фотографию вроде этой, проголосовать за то, чтобы изображенный на ней человек получил серьезный пост на государственной службе. Отец был похож на типичного клоуна, примерно из третьего класса школы, только старше и толще. Я легко мог представить, как он обрезает хвостики девчонкам ножницами из пенала или бросает шарики пережеванной бумаги учителю в спину.
К нам подошла официантка, обслуживающая посетителей около стойки. Я решил не заглядывать в меню и сразу заказать фирменный чизкейк, состоящий из трех слоев, каждый из которых по отдельности представлял собой лучший в мире чизкейк. Я ел его и просматривал содержимое конверта.
Мне попалось огромное количество заголовков о последнем крупном проекте моего отца — операции с участием нескольких отделов и агента, внедренного в организацию, занимавшуюся оборотом наркотиков, которую возглавлял Ги Уайт. Однако она оказалась самым дорогим провалом в истории полицейского управления округа Бехар. Судя по тому, что писали в статьях, дело против Уайта всего за несколько недель до убийства отца вышвырнули из суда, объявив провокацией преступления с целью его изобличения. Кроме того, отец заполучил много друзей на федеральном уровне, когда заявил журналистам, что ФБР все изгадило.
Еще я обнаружил серию «гостевых редакционных статей», написанных в «Лайт» другим большим поклонником моего отца, членом городского совета Фернандо Асанте. Он поносил отца за все подряд: от оскорбления органов правопорядка до дурного вкуса в одежде, однако по большей части сосредоточил свои силы на выступлениях шерифа против «Центра Трэвиса», проекта гостинично-туристического комплекса в юго-восточной части города. В 1985 году «Центр Трэвиса» являлся ключевой картой в первой кампании Асанте на пост мэра. Он утверждал, что благодаря новому комплексу туристические доллары начнут стекаться в бедные районы города, где по большей части живут латиноамериканцы. Мой отец отказывался поддержать проект, потому что его осуществление предполагало использование земли, принадлежавшей округу, но главным образом из-за того, что идея принадлежала Асанте.
Затем я наткнулся на отчет о результатах выборов осени 1985 года, до которых отец не дожил. Избиратели продемонстрировали здоровое чувство юмора, проголосовав против кандидатуры Асанте на пост мэра в соотношении пять к одному, но единодушно поддержали его инициативу по поводу «Центра Трэвиса». И вот теперь, спустя десять лет и бессчетное количество миллионов долларов, Асанте по-прежнему всего лишь советник, а строительство «Центра», наконец, подошло к концу. Я видел его из самолета во время последнего захода перед посадкой — огромное уродливое сооружение в форме луковицы, выкрашенное в розовый и красный цвета и располосовавшее холмы на окраине города, точно громадная кровавая рана.
В самом конце были собраны статьи, посвященные убийству, я увидел заголовки передовиц, преследовавшие меня в кошмарах, и целые страницы подробностей дела, прочитать которые мне так и не хватило мужества. Место преступления, расследование, поминальная служба — все в мельчайших деталях. В нескольких статьях речь шла про Рэндалла Холкомба, единственного кандидата на роль подозреваемого, чье возможное участие в деле публично обсуждало ФБР. Бывшего помощника шерифа Холкомба мой отец уволил за неподчинение в конце семидесятых, затем в 1980-м его арестовали за убийство и условно освободили из Хантсвилля за неделю до гибели отца. Очень удобно. Только вот, когда парни из ФБР его нашли через два месяца после смерти отца, бывший помощник шерифа лежал, скрючившись, в оленьей засидке в Бланко, с пулей между глаз. Очень неудобно.
Последним из конверта Карлона я достал снимок тела моего отца, накрытого одеялом, одна рука выскользнула наружу и висит, точно он пытается нащупать банку с пивом, а его помощник поднял руку, чтобы помешать сделать фотографию, но немного опоздал.
Я снова запечатал конверт и стал смотреть на неоновую рекламу пива над входом в ресторан, пока не сообразил, что Карлон что-то говорит.
— …теория о личной мести, будто бы бывший заключенный решил поквитаться с твоим отцом, — продолжал он, — все это чушь собачья. Боже праведный, если Холкомб действовал в одиночку, тогда почему ему всадили пулю в лоб как раз, когда федералы начали его искать?
Я съел кусок чизкейка и вдруг почувствовал, что у него вкус свинца.
— А ты не поленился сделать домашнее задание, Макэфри. Что, всю ночь читал вырезки?
Карлон пожал плечами.
— Просто сказал, что думаю. В них должно что-то быть.
— Может, в тебе говорит журналист?
— Да пошел ты! Твоего отца убили, но никто не отправился в тюрьму. Даже суда не было. Я всего лишь пытаюсь помочь.
Годы хорошей жизни немного смягчили черты лица Карлона, но в улыбке по-прежнему осталась жесткость, и голубые глаза были холодными. Его переполняли энергия, уверенность в себе и довольно грубое чувство юмора, но даже намека на сочувствие я не видел. Он был тем же пареньком из колледжа, который веселья ради сталкивал коров со склона и, совершенно не смущаясь, смеялся расистским шуткам и над сломанными конечностями. Он приходил на выручку своим друзьям и, скорее всего, искренне сказал, что хочет мне помочь. Однако я знал, что, если результат не приносит дохода или веселья, ему становится неинтересно.
— У Холкомба имелся собственный мотив, — напомнил я ему. — Если предположить, что стрелял он, Холкомб вполне мог действовать в одиночку.
— Готов поставить кругленькую сумму на то, что это кто-то из банды Уайта. Мои источники в полицейском управлении сказали, что я прав.
— Я слышал от них то же самое. Не слишком вдохновляющее заявление.
— Твой отец погиб сразу после того, как арестовал Ги Уайта за наркоторговлю. Не говори мне, что это совпадение.
— Зачем парням из банды Уайта было убивать уходящего на покой шерифа. Это не имело смысла. К тому же обвинения против Уайта отозвали.
Карлон снял кусочек квашеной капусты со щеки, и я заметил, что он смотрит через мое плечо в сторону кабинок у восточной стены ресторана.
— Хороший вопрос, — заявил он. — Иди, спроси у него.
— У кого?
Карлон показал донышком бутылки с пивом на столик, на который смотрел.
— Ги Уайта, приятель.
В кабинке, на которую показывал Карлон, сидели два человека. Спиной ко мне — худой англо-американец средних лет, которого мать одевала довольно смешно. Его брюки доходили только до щиколоток, бежевый пиджак болтался на плечах, да еще редеющие каштановые волосы торчали в разные стороны. Он уже все съел и с рассеянным видом постукивал четвертинкой соленого огурца по тарелке.
Мужчина напротив него был намного старше и значительно аккуратнее одет. Я никогда не видел Ги Уайта, но подумал, что если это он, то «белое» у него только имя. Очень загорелая кожа, светло-голубой костюм, волосы и глаза густого темного цвета, как соус моль, делали его одним из самых привлекательных мужчин за шестьдесят, которых мне доводилось встречать. Мистер Уайт успел лишь наполовину справиться со своим «клубным» сандвичем, но, похоже, не спешил с ним покончить. Он болтал с официанткой, улыбался ей рекламной улыбкой пасты «Колгейт» и время от времени показывал на своего спутника, сидевшего напротив. Официантка вежливо смеялась. Плохо одетый приятель мистера Уайта — нет.
— Он приходит сюда дважды в неделю, чтобы его все видели, — сообщил мне Карлон. — Сегодня он чистенькая знаменитость, спас от банкротства симфонический оркестр, ходит на все игры на стадион «Аламодом», поддерживает искусство. Стал совершенно респектабельным. Если в деле твоего отца появится новая информация, которая отправит псу под хвост его образ общественного деятеля, получится потрясающая история.
Я покачал головой.
— Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас к нему подошел и начал задавать вопросы?
— И куда подевалась прежняя отвага моего сокурсника? Где тот Трес Наварр, который мог подойти к капитану КВПОР во время учебных стрельб боевыми патронами и сказать, что его подружка…
— Тут все немного иначе, Карлон.
— Хочешь, чтобы я это сделал?
Он начал подниматься, но я надавил ему на плечо ровно столько, чтобы он снова сел на табурет.
— Тогда что? — спросил он. — Ты попросил меня раздобыть дело. Значит, у тебя наверняка есть какая-то теория.
Я откусил еще кусочек чизкейка, потом встал, засунул конверт из манильской бумаги под мышку и оставил последнюю двадцатку на стойке.
— Спасибо за информацию, Карлон, — сказал я.
— Не за что, — ответил он. — Если тебе потребуется доброжелательное освещение событий, ты знаешь, к кому обратиться.
Я еще раз оглянулся на него, когда шел к двери. Он положил в карман мою двадцатку и заказал еще пива за счет «Экспресс». Целую минуту я задавался вопросом, почему Карлон перестал заниматься обычными новостями. У меня сложилось неприятное впечатление, что он очень для этого подходит. Но тут мне пришло в голову, что он, скорее всего, процветает на своем месте, удовлетворяя интересы и аппетиты города в отделе развлечений. И эта мысль понравилась мне еще меньше.
