Во сне какой-то незнакомый человек уплывает от Сонни на плоту. Сонни находится в тоннеле или пещере, свет здесь неестественный и мерцающий, словно перед бурей. Он стоит в русле потока, доходящего до колен. Шлепая, бредет по воде. Определенно, это пещера; вода дождем капает на голову из темноты сверху, поскольку грубые каменные стены потеют, выпуская в реку крошечные водопады. Сонни с трудом различает вдалеке силуэт незнакомца, который быстро уносится прочь, приютившись на плоту, подхваченном стремительным течением. Поток заворачивает за стену. Пещера находится в джунглях, воздух наполнен гомоном обезьян и птичьими криками, а также размеренным напевом и барабанным ритмом местных аборигенов, прячущихся среди деревьев. Сонни бредет по воде в лакированных ботинках и костюме-тройке, и вдруг он уже смотрит в глаза Эйлин, а та склоняется над ним и прикасается рукой к его щеке. Они лежат в кровати у Эйлин дома. С улицы доносится низкий раскат грома, разлившегося по улицам, нарастая до оглушительного грохота, от которого задребезжали стекла в окнах, затем последовал неистовый порыв ветра, сотрясающий жалюзи и поднявший белые занавески перпендикулярно стене. Эйлин резко захлопнула окно, села рядом с Сонни и смахнула ему с лица волосы.

— Что тебе снилось? — спросила она. — Ты стонал и метался в кровати.

Подложив под голову вторую подушку, Сонни вынырнул из кошмарного сна.

— «Тарзан, человек-обезьяна», — рассмеявшись, сказал он. — Я смотрел этот фильм в прошлую субботу в «Риалто».

Эйлин скользнула к нему под выцветшее зеленое одеяло. Держа в руке серебристую зажигалку и пачку «Уингс», она выкрутила шею и посмотрела в окно. Внезапно в стекло ударили резкие струи ливня, наполнив комнату шумом дождя и ветра.

— Очень мило, — заметила Эйлин, вытряхивая из пачки две сигареты и протягивая одну Сонни.

Тот взял у нее зажигалку и повертел ее в руках. Ему пришлось повозиться с нею, прежде чем он догадался, как она действует; тогда он зажал ее между большим и указательным пальцами, и сверху открылась крышка, освобождая голубой язычок пламени. Дав прикурить Эйлин, Сонни прикурил сам.

Отыскав на столике у кровати пепельницу, Эйлин поставила ее между коленями на одеяло.

— И кем ты был в этом сне? — спросила она. — Джонни Вайсмюллером?

К этому времени сон уже полностью стерся у Сонни в памяти.

— Кажется, я бродил по джунглям.

— С Морин О’Салливан, не сомневаюсь. Она первая ирландская красавица, ты не находишь?

Сделав глубокую затяжку, Сонни помедлил, прежде чем ответить. Ему нравилось смотреть в яркие золотисто-карие глаза Эйлин, словно подсвеченные изнутри, на фоне белизны ее кожи, обрамленной волосами, слегка взъерошенными, что придавало ей вид маленькой девочки.

— На мой взгляд, первая ирландская красавица — это ты, — сказал он наконец. Отыскав под одеялом руку Эйлин, он переплел с нею свои пальцы.

— Ну разве ты не Казанова, Сонни Корлеоне? — рассмеялась Эйлин.

Отпустив ее руку, Сонни уселся в кровати.

— Я сказала что-то не то?

— Нет, — ответил Сонни. — Только мне не понравилось это замечание про Казанову.

— Это еще почему? — Снова отыскав его руку, Эйлин крепко ее стиснула. — Я не имела в виду ничего такого.

— Знаю… — Сонни помолчал, собираясь с мыслями. — Мой отец, — продолжал он, — вот что обо мне думает. Я для него sciupafemine, бабник. Поверь мне: это не комплимент.

— О, Сонни… — Ее тон намекнул на то, что отец Сонни в чем-то прав.

— Я молод, — обиженно произнес Сонни. — А это Америка, а не глухая сицилийская деревушка.

— Совершенно верно, — согласилась Эйлин. — Так или иначе, я полагала, что итальянские мужчины — пылкие возлюбленные.

— С чего ты это взяла? Насмотрелась на Руди Валентино? — Сонни загасил сигарету. — У итальянцев волочиться за женщинами не считается чем-то почетным. Напротив, это признак слабого характера.

— И так думает о тебе твой отец, что у тебя слабый характер?

— Господи Иисусе, — пробормотал Сонни, в отчаянии вскидывая руки. — Я не знаю, что думает обо мне отец. Я ничего не могу сделать так, как нужно. Отец обращается со мной как с giamope, и он, и Клеменца. Оба.

— Как с giamope?

— Как с недоумком.

— Это потому, что ты бегаешь за женщинами?

— Ну, это тоже вносит свой вклад.

— А для тебя это имеет значение, Сонни? — спросила Эйлин, кладя руку ему на бедро. — Для тебя важно, что думает о тебе отец?

— Господи, — сказал Сонни, — ну конечно. Конечно, для меня это важно.

Эйлин выскользнула из-под одеяла. Отыскав на полу рядом с кроватью ночную рубашку, она надела ее через голову.

— Прости меня, Сонни… — пробормотала Эйлин, не глядя на Сонни. Она помолчала, и единственным звуком в спальне оставался стук дождя. — О, Сонни, — продолжала она, — твой отец ведь гангстер, правда?

Вместо ответа Сонни молча пожал плечами. Сбросив ноги с кровати, он поискал взглядом нижнее белье.

— Что нужно сделать, чтобы заслужить одобрение гангстера? — спросила Эйлин, и в ее голосе прозвучала нотка раздражения. — Кого-нибудь убить?

— Это не помешает, если убить того, кого нужно.

— Боже милосердный! — гневно воскликнула Эйлин. Однако через мгновение она уже рассмеялась, словно вспомнив, что все это ее не касается. — Сонни Корлеоне, — сказала она, глядя со спины, как он натягивает брюки. — Все это разорвет тебе сердце.

— Все что разорвет мне сердце?

Эйлин переползла через кровать и обвила его руками, целуя в шею.

— Ты красивый мальчик.

Протянув руку за спину, Сонни похлопал Эйлин по ноге.

— Я не мальчик.

— Я забыла, — спохватилась Эйлин. — Тебе уже восемнадцать.

— Не издевайся надо мною. — Не обращая внимания на повисшую у него на спине Эйлин, Сонни принялся надевать ботинки.

— Если не хочешь, чтобы отец считал тебя sciupafemine, — сказала Эйлин, в точности копируя его произношение, — женись на своей шестнадцатилетней красавице…

— Ей уже семнадцать, — поправил ее Сонни, аккуратно завязывая шнурки.

— Так женись на ней, — повторила Эйлин, — или сделай предложение — после чего держи свою сосиску в штанах или хотя бы будь благоразумным.

— Каким?

— Не попадайся.

Оторвавшись от того, чем он занимался, Сонни резко развернулся в объятиях Эйлин, оказавшись лицом к лицу с нею.

— Как узнать, что ты кого-то любишь?

— Раз ты задаешь этот вопрос, — сказала Эйлин, целуя его в лоб, — значит, ты не любишь. — Взяв Сонни за щеки, она еще раз поцеловала его, затем соскочила с кровати и вышла из комнаты.

Закончив одеваться, Сонни нашел Эйлин у раковины, моющей посуду. Свет из окна падал на нее сзади, вырисовывая контуры ее тела под тонкой белой ночной рубашкой, свободно свисающей с плеч. Пусть она была на десять лет старше Сонни и пусть у нее была дочь — но, черт побери, по ее внешнему виду этого никак нельзя было сказать. Посмотрев на нее всего несколько мгновений, Сонни поймал себя на том, что ему хочется только одного: снова затащить Эйлин в постель.

— На что ты так уставился? — спросила Эйлин, не отрываясь от кастрюли, которую терла в раковине. Сонни ничего не ответил, она обернулась, увидела улыбку у него на лице, затем посмотрела на окно и перевела взгляд на свою ночную рубашку. — Наслаждаешься спектаклем, да? — Вытерев кастрюлю, она поставила ее в таз рядом с раковиной.

Сонни подошел к ней сзади и поцеловал в затылок.

— А что если я тебя люблю? — спросил он.

— Ты меня не любишь, — сказала Эйлин. Развернувшись, она обвила руками Сонни за талию, целуя его в губы. — Я просто шлюха, с которой ты отрываешься по полной. Ты никогда не женишься на такой женщине, как я. Я нужна тебе только для развлечений.

— Ты не шлюха. — Сонни взял ее руки в свои.

— Если я не шлюха, — сказала Эйлин, — то что я делаю, трахаясь с лучшим другом своего младшего брата — точнее, с бывшим лучшим другом? — Помолчав, она добавила так, словно этот вопрос давно не давал ей покоя: — Так что же между вами произошло?

— Раз уж об этом зашла речь, ты уже давно трахаешься с лучшим другом своего младшего брата, — сказал Сонни. — А что касается нас с Корком… именно за этим я сюда и пришел, чтобы попытаться наладить наши отношения.

— Сонни, тебе больше нельзя приходить сюда одному. — Эйлин выбралась из узкого пространства между ним и раковиной и отправилась за его шляпой, лежащей на полке у входной двери. — Все это было очень мило, — сказала она, — но без Корка ты сюда больше не приходи, пожалуйста.

— Che cazzo! — выругался Сонни. — Я пришел сюда только после того, как заглянул к Корку, а его не оказалось дома!

— Так или иначе, — сказала Эйлин, прижимая к груди его шляпу, — одному тебе сюда приходить больше нельзя, Сонни Корлеоне. Так не пойдет.

— Куколка, — сказал Сонни, подходя к ней. — Это ведь ты затащила меня в постель. Я лишь искал Корка.

— Что-то не припомню, чтобы тебя пришлось затаскивать силком, — ответила Эйлин, вручая ему шляпу.

— Ну хорошо, вынужден признать, тут ты права, — улыбнулся Сонни, нахлобучивая шляпу на голову. — Но все же сюда я заглянул в поисках Корка. — Он поцеловал Эйлин в лоб. — Однако я рад, что все так обернулось.

— Не сомневаюсь в этом, — сказала Эйлин, затем, словно спохватившись, вернулась к тому вопросу, который уже задавала: — Так что же все-таки произошло у вас с Корком? Сам он мне ничего не говорит, но последнее время он постоянно торчит здесь, словно ему нечем заняться.

— Мы разделились, — сказал Сонни. — По-деловому. Но Корк злится на меня за это.

Эйлин склонила голову набок.

— Ты хочешь сказать, что Корк с тобой больше не встречается?

— Не встречается, — подтвердил Сонни. — Мы разошлись.

— Как это произошло?

— Долгая история. — Сонни поправил шляпу. — Передай Корку, что мне, несмотря ни на что, хочется с ним встретиться. Это не пустые слова… Нам с ним нужно поговорить с глазу на глаз. Передай, что я заходил сюда и искал его.

Эйлин молча смотрела на него.

— Ты хочешь сказать, — наконец заговорила она, — что Корк больше не занимается тем же самым, что ты?

— Я понятия не имею, чем сейчас занимается Корк. — Сонни шагнул мимо Эйлин к двери. — Но что бы это ни было, теперь мы уже больше не вместе. Мы разошлись.

— Сегодня ты преподносишь один сюрприз за другим, да? — Обняв Сонни за талию, Эйлин приподнялась на цыпочки и поцеловала его напоследок еще раз. — Было очень мило, — сказала она, — но больше такое не повторится, Сонни. Просто чтобы ты знал.

— Плохо, — нахмурился Сонни.

Он нагнулся к Эйлин, собираясь ее поцеловать, но та отступила на шаг назад, и он сказал:

— Ладно, не забудь передать Корку.

С этими словами он ушел, аккуратно закрыв за собой дверь.

На улице гроза уже прошла, оставив тротуары отмытыми от мусора и грязи. Посреди улицы блестели железнодорожные рельсы. Сонни посмотрел на часы, гадая, что делать дальше, — затем вспомнил, словно у него в голове зажглась лампочка, как это рисуют на карикатурах, что через пару минут он должен присутствовать на встрече в складе на Хестер-стрит.

— V’fancul’, — пробормотал Сонни вслух. Быстро оценив расстояние и плотность дорожного движения, он прикинул, что опоздает минут на десять. Хлопнув себя по лбу, он побежал за угол за своей машиной.

Отойдя от письменного стола, Вито повернулся к Сонни спиной, когда тот ворвался в дверь конторы, бормоча извинения. Сосредоточив взгляд на своих шляпе и пиджаке, висящих на железной вешалке, он ждал, когда Сонни умолкнет, что произошло только после того, как Клеменца приказал ему заткнуться и сесть. Только тогда Вито наконец обернулся и обвел взглядом контору. Остановившись на Сонни, он вздохнул, выражая свое недовольство. Сонни уселся верхом на стул у двери, обняв спинку, и жадно уставился на отца поверх голов Дженко и Тессио. Клеменца сидел на бюро; встретившись взглядом с Вито, он пожал плечами, словно спрашивая насчет опоздания Сонни. «Что ты собираешься делать?» На улице сверкнула молния, и тотчас же прогремел раскат грома; это бушевала над городом очередная весенняя гроза. Вито заговорил, снимая запонки и закатывая рукава сорочки.

— Марипоза созвал на общую встречу глав всех семей из Нью-Йорка и Нью-Джерси. — Он выразительно посмотрел на Сонни, показывая, что вынужден ради него повторять уже сказанное. — Для того чтобы продемонстрировать чистоту своих намерений, Марипоза устраивает встречу в воскресенье, в церкви Святого Франциска в центре города. — Закатав рукава, Вито остановился и ослабил узел галстука. — С его стороны это хороший шаг, собрать нас в воскресенье в церкви Святого Франциска. Он показывает, что у него нет никаких дурных намерений. Но, — добавил Вито, глядя на Тессио и Клеменцу, — уже случалось, когда убивали в церкви, поэтому я хочу, чтобы ваши ребята находились поблизости, по всему району, на улицах, в ресторанах — везде, где их можно будет быстро найти, если они нам понадобятся.

— Разумеется, — заверил его Тессио, таким же угрюмым и мрачным голосом, как обычно.

— Это будет проще простого, — согласился Клеменца. — Тут никаких проблем, Вито.

— На это совещание, — продолжал Вито, поворачиваясь к Сонни, — я возьму в качестве своего телохранителя Луку Брази. А ты пойдешь телохранителем Дженко.

— Конечно, пап, — ответил Сонни, наклоняя стул вперед. — Все яснее ясного.

Услышав его ответ, Клеменца побагровел.

— Тебе предстоит лишь стоять позади Дженко и ничего не говорить, — продолжал Вито, раздельно произнося каждое слово, словно Сонни был глуповат, и нужно было все ему медленно втолковывать. — Ты понял? Всем уже известно, что ты в нашем деле. А теперь я еще хочу показать, что ты в моем ближайшем окружении. Вот зачем ты пойдешь на эту встречу.

— Я все понял, пап, — сказал Сонни. — Нет проблем.

— V’fancul’! — рявкнул Клеменца, грозя ему кулаком. — Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не называл отца «пап», когда мы занимаемся делом? Когда мы занимаемся делом, просто молча кивай, как я тебе говорил. Capisc’?

— Клеменца и Тессио, — снова заговорил Вито, не давая сыну возможность раскрыть рот, — вы будете неподалеку от церкви, на тот случай, если вы нам понадобитесь. Уверен, что в подобных мерах нет необходимости, однако от природы я человек осторожный.

Он снова посмотрел на сына, словно собираясь еще что-то добавить ему, однако вместо этого обратился к Дженко.

— Consigliere, — сказал он, — у тебя есть какие-нибудь мысли об этой встрече, какие-либо догадки насчет того, что скажет Марипоза?

Дженко покрутил лежащими на коленях руками, словно перебрасываясь мыслями.

— Как вам известно, — начал он, поворачиваясь так, чтобы обращаться ко всем присутствующим, — никто не предупредил нас заранее об этой встрече, в том числе и наш друг, который узнал обо всем тогда же, когда и мы сами. Наш друг сам ничего не знает о цели этой встречи. — Остановившись, Дженко подергал себя за щеку, обдумывая свои дальнейшие слова. — Марипоза полностью уладил все проблемы с организацией Лаконти, — продолжал он, — и теперь все то, что прежде принадлежало Лаконти, принадлежит ему. Это бесспорно делает его семью наиболее могущественной. — Дженко раскрыл руки, словно держа баскетбольный мяч. — Полагаю, Марипоза собирает всех, чтобы объявить о том, что отныне парадом командует он. Учитывая его силу, это разумно. А вот идти или не идти нам на встречу, зависит от того, каким парадом он собирается командовать.

— И ты считаешь, мы сможем выяснить это на встрече? — спросил Тессио.

— Я так предполагаю, — ответил Дженко.

Отодвинув стопку бумаг, Вито откинулся на свой стол.

— Джузеппе алчен, — сказал он. — Теперь, когда виски снова стало законным товаром, он будет жаловаться, какой он бедный, — и он постарается тем или иным путем получить деньги от нас. Возможно, введет что-то вроде налога, не знаю. Но он потребует себе долю наших доходов. Мы предчувствовали это, еще когда только он принялся за Лаконти. И вот теперь настал наш черед, и именно этому будет посвящена встреча.

— Теперь Марипоза силен как никогда, — заметил Тессио. — У нас не будет иного выхода, кроме как подчиниться, даже если он потребует чересчур много.

— Пап… — начал было Сонни и тотчас же поправился: — Дон Корлеоне… — Однако это обращение, судя по всему, показалось ему неестественным, и он в отчаянии встал. — Послушайте, всем известно, что Марипоза намеревается прибрать к рукам и нашу организацию. Так почему бы не взорвать его, прямо в церкви, когда он не будет ничего ждать? Трах-бах, и всех делов! — крикнул он, хлопая руками. — Марипоза выведен из игры, а все остальные узнают, что будет, если пойти против Корлеоне!

В помещении наступила тишина. Вместо голосов остались только стук дождя по крыше склада и завывание ветра за окнами. Вито бросил на сына абсолютно непроницаемый взгляд. Его capo regime сидели, уставившись в пол. Клеменца стиснул виски руками, словно не давая голове расколоться.

— Господа, оставьте меня на минуту наедине с моим сыном, per favore, — наконец спокойно произнес Вито.

Когда они остались одни, он какое-то время молча смотрел на сына, словно в искреннем недоумении.

— Ты хочешь, чтобы мы убили Джузеппе Марипозу, — наконец сказал он, — в церкви, в воскресенье, во время такой встречи представителей всех семей?

Неуютно поежившись под взглядом отца, Сонни сел напротив него.

— Мне кажется… — тихо начал он.

— Тебе кажется! — оборвал его Вито. — Тебе кажется! — повторил он. — Мне нет никакого дела до того, что тебе кажется, Сонни. Ты еще bambino. И впредь я больше не желаю слушать о том, что тебе кажется, Сантино. Понятно?

— Да, пап, — пробормотал Сонни, робея перед гневом отца.

— Мы не звери, Сонни. И это на самом первом месте. Далее, — продолжал Вито, поднимая палец, — то, что ты предлагаешь, настроит против нас все семьи, а это, Сонни, будет нашим концом.

— Пап…

— Sta’zitt’! — Вито пододвинул стул к сыну. — Выслушай меня, — сказал он, кладя руку Сонни на колено. — Впереди нас ждут неприятности. Серьезные неприятности, не детские шалости. Прольется кровь. Сонни, ты это понимаешь?

— Конечно, пап. Я все понимаю.

— А мне так не кажется, — сказал Вито. Отвернувшись, он провел по подбородку костяшками пальцев. — Я должен думать обо всех. О Тессио и Клеменце, и об их людях, и обо всех их родственниках. На мне лежит ответственность, — продолжал он, подыскивая правильные слова, — на мне лежит ответственность за всех, за всю нашу организацию, за всех людей.

— Конечно, — неуверенно промолвил Сонни, почесывая голову. Ему отчаянно хотелось сказать что-то, чтобы отец поверил, что он его действительно понимает.

— И вот что я хочу тебе сказать, — закончил Вито, дергая себя за ухо. — Ты должен научиться слышать не только то, что было сказано, но и то, что подразумевалось. Повторяю, Сантино, на мне лежит ответственность за всех. За всех.

Кивнув, Сонни вдруг впервые осознал, что, возможно, не понимает своего отца.

— Мне нужно, чтобы ты делал то, что тебе прикажут, — продолжал Вито, снова раздельно произнося каждое слово, будто обращаясь к ребенку. — Мне нужно, чтобы ты делал то, что тебе прикажут, и только тогда, когда прикажут. Я не могу забивать себе голову тем бредом, Сонни, который ты сгоряча вывалил на меня. Теперь ты участвуешь в моем деле, и я повторяю тебе, Сантино, что ты не должен ничего делать и говорить до тех пор, пока тебе не прикажу я, Тессио или Клеменца. Ты понимаешь, что я говорю?

— Да, кажется, понимаю, — сказал Сонни и дал себе еще одно мгновение, чтобы хорошенько подумать. — Ты хочешь, чтобы я не путался под ногами. Тебе нужно сосредоточиться на важном деле, и ты не можешь беспокоиться, как бы я не сделал какую-нибудь глупость.

— Так! — воскликнул Вито, изображая рукоплескания.

— Но, пап, — продолжал Сонни, наклоняясь к отцу, — я мог бы…

Грубо приставив стиснутый кулак сыну под подбородок, Вито сказал:

— Ты еще bambino. Ты ничего не знаешь. И вот когда ты наконец поймешь, как мало ты знаешь, может быть, ты наконец начнешь слушать. — Отпустив Сонни, он подергал себя за ухо. — Слушай, — сказал он. — С этого все начинается.

Встав, Сонни отвернулся спиной к отцу. У него пылало лицо, и если бы кому-нибудь другому сейчас не посчастливилось стоять перед ним, он сломал бы ему челюсть.

— Я уйду, — сказал он, не глядя на отца.

Вито кивнул у него за спиной. Сонни, словно каким-то образом увидев этот жест, кивнул в ответ и вышел.

Под фонарным столбом у входа в заведение Пэдди Пит Мюррей исполнил изысканный поклон, включающий в себя метущее движение вытянутой левой рукой. Грузная женщина средних лет в платье до щиколоток подбоченилась, откинула голову назад и рассмеялась, после чего надменно удалилась. Оглянувшись на Пита, она что-то сказала, отчего тот разразился хохотом. Корк наблюдал за этой сценой, сидя в своей машине. Он остановился на противоположной стороне улицы, сразу за фургоном точильщика с большим наждачным кругом, привинченным к днищу. Было еще утро, залитое ярким светом весеннего солнца. По всему городу люди вытаскивали из дальних углов гардеробов легкие куртки и убирали зимние вещи. Выйдя из машины, Корк окликнул Пита и поспешил к нему.

Пит встретил Корка улыбкой.

— Рад, что ты решил к нам присоединиться, — сказал он, похлопав здоровенной ручищей Корка по плечу.

— А то как же, — сказал тот. — Когда Пит Мюррей приглашает выпить с ним пива, я долго не раздумываю.

— Вот и отлично. Как Эйлин и девочка?

— У них все хорошо, — ответил Корк. — Хлебная лавка процветает.

— Для сладостей люди всегда найдут несколько грошей, — согласился Пит, — даже во время депрессии. — Он сочувственно посмотрел на Корка. — До смерти жаль Джимми. Он был отличным парнем, и к тому же толковым. — И, словно не желая задерживаться на этом печальном моменте, добавил: — Но у вас вся семья такая, ведь так? — Он добродушно потряс Корка за плечо. — У тебя лучшая голова в районе.

— Даже не знаю.

Они были всего в двух шагах от заведения Пэдди, но тут Корк вдруг тронул Пита за руку, останавливая его. Проезжавшая мимо зеленая с белым полицейская машина сбросила скорость, и полицейский пристально уставился на Корка, словно стараясь запомнить его лицо. Пит вежливо прикоснулся к полям шляпы, полицейский кивнул, и машина медленно покатила дальше.

— Скажи, Пит, — спросил Корк, когда полицейская машина скрылась в конце квартала, — у тебя нет желания объяснить мне, в чем дело? Не каждый день меня приглашают выпить пива с Питом Мюрреем — да к тому же еще в одиннадцать утра! Мне становится любопытно.

— Ах, неужели? — усмехнулся Пит. Положив руку Корку на спину, он повел его к Пэдди. — Скажем так: мне бы хотелось сделать тебе одно предложение.

— Какое предложение?

— Все увидишь через минуту. — У входа в заведение Пэдди Пит остановился и сказал: — Ты больше не якшаешься с Сонни Корлеоне и его ребятами, это так, не правда ли? — Корк не стал отрицать, и он добавил: — Я слышал, что тебя вышвырнули, как мусор, в то время как остальные ребята зашибают крутые бабки вместе с семьей Корлеоне.

— Какое все это имеет значение?

— Подожди минуту, — сказал Пит, толкая дверь заведения Пэдди.

В зале было пусто, за исключением пятерых мужчин у стойки. Перевернутые стулья стояли на столах, пол был чисто подметен. Единственным освещением был свет, проникающий сквозь матовое стекло в окне, выходящем в переулок, и узкие полоски яркого солнечного света, которые пробивались между половинками плотных зеленых штор на окнах. Здесь все еще веяло холодом недавней зимы. При появлении Корка все сидящие у стойки повернулись к двери, но никто не окликнул его по имени. Корк с первого взгляда узнал всех присутствующих: братья Доннелли, Рик и Билли, сидели бок о бок, во главе стойки занял место Корр Гибсон, рядом с ним Шон О’Рурк, а на углу в одиночестве устроился Стиви Дуайер.

Стоя спиной к собравшимся, Пит Мюррей сказал, закрывая дверь:

— Все вы знаете Бобби Коркорана.

Обняв за плечо, он провел его к стойке и пододвинул табурет. Под пристальными взглядами остальных Пит взял две кружки и налил пиво себе и Корку. Он был в бледно-голубой рубашке, похожей на блузку, которая свободно болталась у него на животе, но туго обтягивала грудь и вздувшиеся мышцы на руках.

— Позвольте перейти сразу к делу, — раскатистым голосом продолжал Пит, когда Корк взял свою кружку. Для большей выразительности он хлопнул здоровенными ручищами по стойке и обвел взглядом лица собравшихся, словно убеждаясь в том, что полностью владеет их вниманием. — Братья Розато сделали нам одно предложение…

— Братья Розато! — воскликнул Стиви Дуайер, сидевший, сложа перед собой руки на стойке. Он поднялся с места, стараясь казаться выше ростом. — Господи Иисусе, — пробормотал он и тотчас же осекся под пристальными взглядами Пита Мюррея и остальных.

— Братья Розато сделали нам предложение, — повторил Пит. — Они хотят, чтобы мы работали на них…

— О господи… — пробормотал Стиви.

— Стиви, — раздраженно произнес Пит, — ради всего святого, ты дашь мне сказать?

Вместо ответа Стиви молча поднес к губам кружку пива.

Расстегнув воротник, Пит посмотрел в свое пиво, словно собираясь с мыслями после того, как его прервали.

— Все те дела, чем мы занимались в нашем районе, — снова заговорил он, — мы опять будем ими заниматься, но, разумеется, отстегивая долю прибыли, как это и следовало ожидать.

Прежде чем Пит смог продолжить, вмешался Билли Доннелли.

— И как братья Розато могут предлагать подобную чушь, Пит, если в настоящее время здесь всем заправляют Корлеоне?

— Так, отлично, — сказал Пит, — а вот это и есть истинная цель нашей маленькой встречи, не так ли?

— Значит, это правда, да? — сказал Корр, стискивая набалдашник дубинки. — Розато собираются выступить против Корлеоне?

— Сами по себе Розато не сделают ни шага, черт побери, — заметил Рик Доннелли. — Если Розато обратились к нам, они говорят от имени Марипозы.

— Разумеется, — подтвердил Пит, раздраженно повышая голос. Он недовольно отмахнулся от вклада Рика в разговор как от чего-то само собой разумеющегося, на что незачем тратить время.

— А, помилуй бог! — Шон О’Рурк отодвинул кружку пива. В его голосе прозвучали отвращение и подавленность.

В тишине, наступившей вслед за этой вспышкой, Корк отметил, как сильно изменился Шон с момента последней их встречи. Юношеская привлекательность бесследно исчезла, состарив Шона и сделав его значительно злее; лицо у него осунулось, глаза запали, губы сжались в узкую полоску.

— Мой брат Уилли лежит мертвый в могиле, — продолжал Шон, обращаясь ко всем собравшимся. — А Донни ослеп, он все равно что мертвый. — Он впервые посмотрел Питу в лицо. — И вот ты предлагаешь нам работать на этих кровожадных ублюдков-макаронников…

— Шон… — начал Пит.

— На меня можете не рассчитывать, что бы ни случилось! — крикнул Стиви, размахивая кружкой. — Я ненавижу этих мерзких итальяшек и ни за что не стану на них работать!

— Кстати, а что они хотят от нас взамен за подобную щедрость? — спросил Корр Гибсон.

— Господа, — сказал Пит, выразительно закатывая глаза к небу, словно прося терпения. — Если только вы, ради всего святого, дадите мне возможность закончить… — Наступила тишина, и он продолжал: — Шон, — он протянул к нему руку, — мы с Корром дали Уилли слово разобраться с Лукой Брази. Мы попросили его дождаться подходящего времени.

— Теперь для Уилли время никогда не будет подходящим, — угрюмо промолвил Шон, снова пододвигая к себе кружку.

— И это лежит тяжким грузом на наших сердцах, — сказал Пит.

Корр постучал дубинкой по полу, выражая свое согласие.

— Но сейчас, — продолжал Пит, — возможно, время пришло.

— Не хочешь ли ты сказать, Пит, что Розато предлагают нам выступить против Корлеоне? — Отодвинув табурет от стойки, Рик Доннелли посмотрел на Пита так, словно тот сошел с ума. — Это же будет чистое самоубийство!

— Они пока что ни о чем нас не просили, Рик. — Запрокинув кружку, Пит опустошил ее наполовину, словно дошел до точки, когда ему срочно потребовалось выпить, чтобы сдержать себя в руках. — Розато сделали нам предложение: мы будем работать на них и получим обратно свой район. Они рассудили, что у нас хватит ума сообразить, что это означает: они отберут район у Корлеоне и Брази, а нам предстоит принять в этом участие.

— Но это же означает кровопролитную войну, — заметил Рик.

— Мы не знаем, что это означает, — сказал Пит. — Но я четко предупредил братьев Розато, что мы никогда не станем работать с Лукой Брази и ему подобными. Я ясно дал понять, что мы хотим видеть Луку Брази мертвым, горящим в аду.

— И? — нетерпеливо спросил Шон. Стало ясно, что Пит наконец завладел его вниманием.

— И они ответили, повторяю дословно: «Раз вы ненавидите Луку Брази, вам прямая дорога работать на нас».

— Черт побери, что все это означает? — спросил Корк, впервые нарушив молчание. Все обернулись на него, словно только сейчас вспомнив о его присутствии. — Теперь Лука входит в семью Корлеоне. Пойдя против Луки, вы тем самым пойдете против Корлеоне, и это возвращает все в самое начало. Как верно заметил Рик, война с Корлеоне означает чистое самоубийство.

— Если будет война, — сказал Корр Гибсон, — Рик и юный Бобби правы: нам нечего и думать тягаться с Корлеоне. А если в драку ввяжется Марипоза, зачем ему нужны мы? У него достаточно своих боевиков, чтобы справиться и без нашей помощи.

— Господа, — сказал Пит, и все натянуто рассмеялись. — Господа, — повторил он, поднимая кружку, словно предлагая тост. — Я не посвящен в сокровенные мысли братьев Розато и Ретивого Джо Марипозы, и вообще кого-либо из итальяшек. Я здесь, чтобы передать предложение так, как оно было сделано мне. Мы будем работать на них и получим обратно свой район. Непременное условие соглашения — полная тишина. Если Розато от нас что-то понадобится, они дадут знать. Вот их предложение. Мы можем согласиться или отказаться. — Допив пиво, он стукнул кружкой о стойку.

— Определенно, им от нас что-то нужно, — задумчиво произнес Корр, словно рассуждая сам с собой, хотя его взгляд скользнул по лицам всех присутствующих. Он повернулся к Питу. — Я скажу, что если Лука Брази окажется в могиле, а мы снова станем заправлять цирком в нашем районе, от подобного предложения отказываться нельзя.

— Полностью согласен, — подхватил Пит. — Для того чтобы работать на ублюдков-макаронников, необязательно их любить.

— Если именно мне доверят всадить пулю в сердце Луке Брази, я с вами, — угрюмо произнес Шон, уставившись в свое пиво.

— Господи, — пробормотал Корк, — как это ни подавай, вы говорите о том, чтобы пойти против Корлеоне.

— Ты имеешь что-нибудь против? — спросил Пит Мюррей.

— Имею, — подтвердил Корк. — Я знаю Сонни и его семью с пеленок.

Стиви Дуайер навалился на стойку, наклоняясь к нему.

— Да ты сам все равно что долбанный итальяшка, Коркоран! — воскликнул он. — Говорил я вам, он чужой. Он сосет член Сонни Корлеоне с самого…

Последнее слово еще не успело слететь с уст Дуайера, как пивная кружка, метко пущенная Корком через стойку, попала ему в лоб и аккуратно раскололась пополам по шву на стекле. Сброшенный с табурета, Стиви отлетел назад, вскидывая руку ко лбу, где уже появилась струйка крови из широкой раны. Но прежде чем он поднялся на ноги, Корк налетел на него, сыпля градом удары, один из которых, коварный апперкот в подбородок, отправил его в нокаут. У Стиви обмякли ноги, и он сполз на пол по стене, уронив голову на грудь и испачкав капающей кровью штанины. В зале воцарилась тишина. Отступив от бесчувственного Стиви, Корк огляделся вокруг и увидел, что остальные не шелохнулись.

— Ох уж мы, ирландцы, — пробормотал Корр Гибсон. — Мы безнадежны.

— Рано или поздно кто-нибудь обязательно должен был раскроить голову этому придурку, — заметил Пит, соскальзывая с табурета.

Подойдя к Бобби, он положил ему руку на спину и повел к выходу. На улице, в лучах солнца, заливающих дверь в заведение Пэдди, Пит вытряхнул сигарету из пачки «Кэмел». Посмотрев на изображение верблюда на пачке, он прикурил и перевел взгляд на Бобби. Глубоко затянувшись, Пит выпустил дым и уронил руку. Наконец он спросил:

— Бобби, мы можем надеяться на то, что ты будешь держать язык за зубами?

— Разумеется, — ответил Корк, глядя на костяшки своих пальцев, внезапно чертовски разболевшиеся. Он увидел, что они распухли и окровавлены. — Меня это не касается, — добавил Корк. Достав из кармана носовой платок, он обмотал кисть правой руки. — Наши с Сонни дорожки разошлись, но я все равно никаким боком не буду участвовать в войне против него и его семьи.

— Ну хорошо, — сказал Пит и, положив свою здоровенную лапищу Корку на затылок, дружески его потряс. — В таком случае, уходи отсюда и ищи себе какой-нибудь другой способ зарабатывать на жизнь, не имеющий ничего общего с нашим делом. Не попадайся нам на пути и не вмешивайся в наши дела, и все будет в порядке. Ты меня понял, Бобби?

— Понял, — сказал Корк, протягивая Питу Мюррею руку. — Я все понял, — повторил он, и они пожали друг другу руки.

Пит Мюррей улыбнулся, довольный своим разговором с Бобби.

— А теперь дай мне разобраться с этими кретинами, — сказал он, возвращаясь в заведение Пэдди.

Вито ждал на заднем сиденье «Эссекса», держа на коленях сложенный дождевик. Его фетровая шляпа лежала поверх дождевика, руки были сплетены перед шляпой. Сидящий рядом с ним Лука Брази смотрел в ветровое стекло, через плечо сидящего впереди Сонни, на Шестую авеню, где две молодые женщины спешили под дождем, каждая одной рукой таща за собой ребенка, а в другой держа зонтик. Оба зонтика были ярко-красные, что резко контрастировало с погодой, пасмурной и промозглой. Все в машине молчали. Сонни сидел спереди, надвинув на глаза шляпу, Лука устроился сзади, его перекошенное лицо оставалось равнодушным и непроницаемым. Вито послал водителя, Ричи Гатто, обойти окрестности. Дженко вызвался пройтись вместе с ним, чтобы успокоить натянутые нервы. Машина стояла в «Швейном квартале», на углу Шестой авеню и Тридцатой улицы. Глухая стена здания над разбитым газетным киоском была превращена в огромный рекламный стенд, изображающий двух слепых детей, смотрящих на слова «Ваши деньги помогают беспомощным слепым обслуживать себя». За слепыми детьми, над крышами окрестных домов к низкому потолку туч поднимался шпиль церкви Святого Франциска, увенчанный сверкающим крестом.

Взглянув на часы на руке, Сонни сдвинул шляпу со лба назад и чуть развернулся, словно собираясь что-то сказать своему отцу. Однако вместо этого он молча откинулся назад и снова опустил шляпу на глаза.

— На подобное мероприятие неплохо немного опоздать, — сказал Вито.

Как раз в этот момент из-за угла со стороны Седьмой авеню показались Ричи и Дженко, направляясь к машине. Ричи низко надвинул шляпу на лоб и поднял воротник плаща, спасаясь от дождя, а Дженко шел под черным зонтом. Оба внимательно осматривали здания, мимо которых проходили, заглядывали во все подворотни и переулки. Дженко рядом со здоровенным Ричи Гатто выглядел тощим, как палка.

— Все спокойно, — доложил Ричи, усаживаясь за руль и заводя двигатель.

— Клеменца и Тессио? — спросил Вито.

— На своих местах, — сказал Дженко. Он устроился сзади, и Вито передвинулся ближе к Луке. — Если начнется какой-либо шум… — Он выразительно склонил голову набок, показывая, что Клеменца и Тессио этот шум заметят, но в то же время спрашивая, будет ли от этого толк.

— Они со своими ребятами, — добавил Ричи, отметая тревогу Дженко. — Если возникнут неприятности, мы в отличной форме.

— Никаких неприятностей не возникнет, — решительно заявил Вито. — Это лишь дополнительная предосторожность.

Он искоса взглянул на Луку. Тот оставался непроницаемым и отчужденным, погруженный в какие-то свои неведомые мысли. На переднем сиденье Сонни поправил галстук. У него на лице было нечто среднее между злостью и раздражением. За все утро он не сказал и двух слов.

— Сонни, — обратился к сыну Вито, — ты будешь неотступно следовать за Дженко и смотреть в оба. На этой встрече все будут оценивать всех. Что мы говорим, что делаем, как выглядим — это очень важно. Понятно?

— Конечно, — подтвердил Сонни. — Ты хочешь, чтобы я держал рот на замке, пап. Я все понял.

— Рот на замке… глаза открыты, — сказал Лука Брази, не шелохнувшись, с тем же самым равнодушным выражением на лице.

Сонни оглянулся на него. Рядом на красный сигнал светофора затормозила вереница машин. Дождь утих до слабой мороси. Как только зажегся зеленый свет и машины тронулись, Ричи дождался промежутка в потоке и выехал на Шестую авеню. Через минуту он уже остановился позади черного «Бьюика», стоящего у дворика церкви Святого Франциска. За рулем «Бьюика» ждал, высунув локоть в окно, высокий грузный мужчина, втиснутый в костюм-тройку. Во дворике Кармине Розато и Этторе Барзини болтали с двумя патрульными полицейскими. Один из полицейских сказал что-то, и все рассмеялись, после чего Кармине проводил полицейских со двора, идя следом за ними, положив руки им на локти. Ричи, выйдя из машины и распахнув перед Дженко черную дверь «Эссекса», помахал Кармине рукой и окликнул его. Полицейские остановились, проследили, как Дженко и Вито вышли из машины, и двинулись дальше, но тотчас же застыли снова при виде Луки Брази, выбирающегося из машины. Этторе, вышедший со двора следом за Кармине, похлопал одного из полицейских по плечу, предлагая им не задерживаться. Кармине подошел к Ричи, Дженко и Вито. Во дворе показались двое людей Эмилио Барзини. Подойдя к воротам, они проследили, как Лука и Сонни присоединились к группе, собравшейся возле «Эссекса». Переглянувшись, люди Барзини скрылись в церкви.

Кармине приблизился к Ричи.

— Вы привезли сюда Луку Брази? — спросил он так, словно сам Лука не стоял в двух шагах от него.

— Точно, — расплылся в улыбке Ричи. — Как ты думаешь, для чего он здесь?

— V’fancul’! — Хлопнув себя ладонью по лбу, Кармине уставился на асфальт.

Сонни сердито шагнул к нему, собираясь что-то сказать, но вовремя спохватился и отступил назад. Подняв руку, он поправил на голове шляпу, опустив спереди поля.

— Мы здесь промокнем насквозь, — заметил Вито, и Дженко поспешил раскрыть у него над головой зонт.

Повернувшись к Вито, Кармине Розато сказал: «В церковь?», подразумевая, что Луке Брази не место в храме.

Вито вошел во двор. Он услышал, как у него за спиной Кармине сказал:

— Ричи, mi’ amico, там Томазино. Он будет в бешенстве.

На лице шедшего рядом с Вито Луки не дрогнул ни один мускул. Оно оставалось таким же непроницаемым, как серая пелена туч.

Пройдя во двор, Вито с восхищением отметил устройство садика, который окружал бетонную дорожку, ведущую ко входу в церковь. Он задержался у фонтана в четыре струи, установленного футах в десяти перед изваянием Девы Марии с распростертыми руками, в своей традиционной позе, словно встречающей всех, кто к ней приближался, с любовью в ее наполненных горем глазах. Когда к Вито подошел Дженко, они вместе направились в церковь, а следом за ними шли Лука и Сонни.

За стеклянными дверями в маленькой прихожей ждал Эмилио Барзини, сплетя руки на поясе. Он пожал руки Вито и Дженко и даже не посмотрел на Луку и Сонни.

— Сюда, — сказал Эмилио и провел всех через вторую пару стеклянных дверей в широкий коридор. — Это часовня Святого Антония, — добавил он, словно устраивал экскурсию по церкви.

Вито и его спутники заглянули через центральный портик в помещение с низкими сводами, с двумя рядами ярко отполированных скамей вдоль прохода, вымощенного каменными плитами, ведущего к мраморному алтарю. Проходя мимо алтаря, Вито перекрестился, и остальные последовали его примеру, после чего вместе с Эмилио продолжили путь по погруженному в тишину коридору.

— Вас ждут, — сказал Эмилио.

Отступив в сторону, он открыл массивную деревянную дверь, за которой за длинным столом сидели пятеро мужчин. Вито узнал всех с первого взгляда. Во главе стола в высоком мягком кресле, обитом красным бархатом, напоминающим пародию на трон, сидел Джузеппе Марипоза. Он смотрел прямо перед собой, всем своим видом выражая недовольство опозданием Вито. Как всегда, одет Марипоза был с иголочки; сшитый на заказ костюм ладно сидел на его атлетическом теле, седые волосы были аккуратно расчесаны на прямой пробор. Лицом к Вито за дальним концом стола сидели Энтони Страччи со Стейтен-Айленда и Оттилио Кунео, заправлявший пригородами. За ближним концом стола, по правую руку от Джузеппе, рядом с пустым стулом, очевидно, предназначавшимся для Вито, беспокойно ерзал на стуле Майк Димео, грузный лысеющий глава нью-джерсийской семьи Димео, крутясь в ту и в другую сторону, словно ему никак не удавалось устроиться удобно. Напротив Джузеппе сидел Филипп Татталья, постукивая кончиком сигареты по столу. Подняв взгляд, он посмотрел на вошедших Вито и Дженко. За спиной у каждого из сидящих за столом, у стены стоял телохранитель. Томазино Чинквемани, телохранитель Джузеппе, с красным лицом, тяжело дышащий, повернулся к столу боком, и Вито увидел его спину.

— Прошу прощения, — сказал Вито.

Он снова обвел взглядом помещение, словно убеждаясь в том, что с первого раза увидел все правильно. Стены были украшены портретами святых и священников, а вдоль обшитой деревом перегородки стояли пять пустых стульев. В глубине комнаты имелась еще одна дверь.

— Насколько я понял, — продолжал Вито, — на встрече должны были присутствовать и наши consiglieri.

— По-видимому, ты ошибся, — сказал Джузеппе, наконец поворачиваясь к нему лицом. Он посмотрел на часы. — И со временем ты также ошибся.

— Вито! — негромко промолвил Дженко.

Шагнув к Вито, он быстро заговорил по-итальянски, объясняя, что никакой ошибки не произошло. Увидев пять пустых стульев, он предположил, что Марипоза выпроводил остальных consiglieri, только чтобы исключить присутствие Дженко и Луки.

— Лука Брази! — рявкнул Джузеппе, и это имя прозвучало как ругательство. — Проводи Дженко в соседнюю комнату. — Он указал на вторую дверь. — Вы сможете подождать там вместе с остальными.

Лука, стоявший прямо позади Вито, ни тенью жеста не показал, что услышал Джузеппе. Он спокойно ждал, опустив руки, уставившись на вазу с фруктами в середине длинного стола.

Стоявший за спиной Джузеппе Томазино обернулся лицом к Луке. Под глазом у него тянулись две неровные полоски, след от удара рукояткой револьвера, который ему нанес Лука. Шрамы буквально пылали огнем по сравнению с окружающей их кожей цвета спелых оливок.

Оторвав взгляд от вазы с фруктами, Лука посмотрел Томазино в глаза, и его лицо впервые слегка оживилось тенью усмешки.

Вито мягко тронул Луку и Дженко за локти.

— Andate, — произнес он шепотом, который тем не менее можно было расслышать по всему помещению. — Идите. Со мной будет Сантино.

Сонни, стоявший спиной к двери с красным, но в остальном непроницаемым лицом, шагнул к отцу.

Вито занял место рядом с Майком Димео.

Как только за Дженко и Лукой закрылась дверь, Джузеппе дернул за запонки, расправляя рукава сорочки, отодвинул кресло назад и встал.

— Господа, — начал он, — я пригласил вас сюда сегодня, чтобы в будущем мы смогли избежать крупных неприятностей. — Эти слова прозвучали неестественными и заранее подготовленными. Кашлянув, Марипоза продолжал, уже своим обычным голосом: — Послушайте, мы сможем заработать большие деньги, если будем действовать сообща и советоваться друг с другом, как настоящие деловые люди. А не как дикие звери, — добавил он и посмотрел на дверь, за которой только что скрылся Лука. — У всех вас есть свои территории, и все вы хозяева. Вместе мы держим в своих руках Нью-Йорк и Нью-Джерси — если не считать кое-каких евреев и кое-каких ирландцев, долбанных безумных идиотов, возомнивших, что им дозволено все. — Он склонился над столом. — Но с этим бредом мы разберемся позднее.

Главари и телохранители не обменялись ни единым звуком. У всех присутствующих на лице была скука — у всех, за исключением Филиппа Таттальи, который, казалось, жадно ловил каждое слово Джузеппе.

— В последнее время, — продолжал Джузеппе, — прокатилась волна убийств. Некоторые из них были закономерны, — сказал он и добавил, посмотрев на Вито: — А некоторых можно было избежать. Этот малыш Никки Кри в Центральном парке… — Марипоза покачал головой. — Это бесит полицию и политиков, что впоследствии оборачивается неприятностями для всех нас. Итак, как я уже сказал, вы все главы своих семей. Вы принимаете решения. Но я хочу сказать, что, когда смертный приговор выносится одному из наших людей, подобное решение должен одобрить совет глав. Это одна из причин, зачем я пригласил вас сюда. Чтобы узнать ваше мнение по этому вопросу.

Отступив от стола, Джузеппе скрестил руки на груди, показывая, что ждет. Поскольку ответа не последовало, так как все сидящие за столом продолжали смотреть на него с непроницаемыми лицами, Марипоза оглянулся на Томазино, стоящего у него за спиной, затем обвел взглядом глав семей.

— Знаете что? — спросил он. — Сказать по правде, я на самом деле не прошу. Я рассчитываю, что эта встреча получится очень короткой, после чего мы насладимся вкусной едой, которую я приготовил для вас в соседней комнате. — Его лицо просияло. — Если, разумеется, ваши consiglieri не съедят все, прежде чем мы к ним присоединимся.

Татталья громко рассмеялся, а Страччи и Кунео слабо улыбнулись.

— Вот и отлично, — продолжал Джузеппе. — Итак, я говорю, что впредь будет так. Прежде чем кого-нибудь убрать, все главы должны дать свое одобрение. Но если кто-то не согласен и хотел бы возразить, сейчас как раз время высказаться. — Усевшись, он придвинул кресло ближе к столу, громко проскрежетав ножками по каменным плитам.

Грузный Майк Димео, неуютно поерзав на стуле, провел рукой по жидким прядям волос, сохранившихся на самой макушке. Когда он заговорил, его голос прозвучал на удивление мягко и утонченно, что никак не вязалось с его внушительными габаритами.

— Дон Марипоза, — начал Димео, поднимаясь с места, — я с уважением отношусь к вашему впечатляющему могуществу в Нью-Йорке, особенно теперь, когда в вашу организацию влилось дело семьи Лаконти. — Но Нью-Йорк, — добавил он, задержав взгляд на Джузеппе, — Нью-Йорк, разумеется, это не Нью-Джерси. И все же, — продолжал он, — все то, что удерживает нас от того, чтобы убивать друг друга, подобно орде обезумевших варваров, я поддерживаю все это обеими руками. — Помолчав, Димео дважды постучал пальцем по столу. — И если это поддерживаю я, — закончил он, — можете считать, что вас поддерживает весь Нью-Джерси.

Димео сел под вежливые рукоплескания всех глав семей — за исключением Вито, который тем не менее также остался доволен речью нью-джерсийского главы.

— В таком случае дело решено, — подытожил Джузеппе, словно рукоплескания явились официальным голосованием и вопрос закрыт. — А теперь я хочу поделиться с вами еще одной проблемой, после чего мы сможем насладиться едой. — Он вернулся на свое место. — Я лишился значительной части своих доходов после отмены «сухого закона», — продолжал он. — Моя семья потеряла большие деньги — и мои люди жалуются. — Джузеппе обвел взглядом сидящих за столом. — Выскажусь откровенно и открою вам всю правду. Мои люди хотят войны. Они хотят расширить наше дело, прибрав к рукам ваш бизнес — бизнес всех вас. Мои люди заверяют меня в том, что мы стали настолько сильны, что непременно одержим победу в такой войне. Они убеждены, что вопрос времени — и мы будем заправлять всем Нью-Йорком, от центра до окраин, и, — он выразительно посмотрел на Майка Димео, — и всем Нью-Джерси. И тогда у нас появятся деньги, которыми мы возместим потери от отмены «сухого закона». — Снова остановившись, Марипоза придвинул кресло ближе к столу. — В моей семье звучит много голосов в поддержку этого — но я говорю «нет». Я не хочу этой войны. Я говорю, что мои руки обагрятся кровью многих, кровью друзей, тех, к кому я отношусь с большим уважением, кого люблю. Повторяю, я не хочу этой войны — но вы все главы семей и понимаете, с чем мне приходится иметь дело. Если я пойду против воли большинства, мои дни в качестве главы семьи будут сочтены. И вот, в частности, для чего я пригласил вас сюда. — Он развел руки над столом. — Я предлагаю заключить соглашение и избежать кровопролития. Вы все главы семей, однако теперь, учитывая мою новую силу — прибегать к которой у меня нет ни малейшего желания, — полагаю, меня можно считать главой над всеми главами семейств. По этой причине именно я стану арбитром во всех ваших спорах, так как у меня есть возможность решать их, при необходимости применяя силу. — Джузеппе пристально посмотрел на сидящего напротив Вито. — И за это, — продолжал он, — мне нужно платить. Я буду получать небольшую долю от всех ваших предприятий, — сказал он, словно обращаясь к одному Вито. — Я ожидаю определенный процент от всех ваших доходов. — Только теперь Джузеппе наконец оторвал взгляд от Вито и посмотрел на остальных. — Очень небольшой процент, но от всех вас. Это поможет успокоить моих людей, и мы избежим кровопролития. — Закончив, Джузеппе откинулся назад и снова скрестил руки на груди. После нескольких напряженных мгновений, прошедших в полной тишине, он кивнул Татталье. — Филипп, почему бы тебе не высказаться первым?

Хлопнув обеими руками по столу, Татталья поднялся с места.

— Я полностью поддерживаю предложение дона Марипозы, — сказал он. — Оно очень дельное. Мы платим маленький процент и избегаем большой войны — а кому быть лучшим арбитром в наших спорах, как не дону Марипозе? — Одетый в броский светло-синий костюм с ярко-желтым галстуком, Татталья одернул полы пиджака, расправляя его. — На мой взгляд, это разумное предложение, — закончил он, снова усаживаясь на место. — Полагаю, мы должны быть признательны за возможность избежать войны, — добавил он, — войны, которая, упаси господи, могла бы стоить жизни кому-то из нас.

Сидящие за столом главы семей переглянулись, ожидая реакции. Все лица оставались непроницаемыми, хотя Энтони Страччи со Стейтен-Айленда определенно не был рад услышанному, а у Оттилио Кунео было такое болезненное выражение, будто его донимало какое-то физическое неудобство.

Сидящий во главе стола Марипоза указал на Вито.

— Корлеоне, — спросил он, — что ты скажешь?

— Какой процент? — спросил Вито.

— У меня маленький клювик, — усмехнулся Марипоза, — я прошу только немного его смачивать.

— Прошу прощения, синьор Марипоза, — сказал Вито, — но мне хотелось бы получить более четкие детали. Какой именно процент вы просите у всех глав семей, сидящих за этим столом?

— Пятнадцать процентов, — сказал Джузеппе, глядя ему в глаза. Он посмотрел на остальных. — Как человек чести и деловой человек, я прошу вас платить мне пятнадцать процентов от всех ваших предприятий. — Снова повернувшись к Вито, он сказал: — Я получаю пятнадцать процентов от твоего тотализатора, от монополии на торговлю оливковым маслом, от всех твоих связей с профсоюзами, точно так же как Татталья, — продолжал он, обращаясь к остальным, — согласился платить пятнадцать процентов за девочек и «отмывание» денег. — Посмотрев на Вито, он сказал: — Итак, Корлеоне, я высказался достаточно ясно?

— Si, — подтвердил Вито. Сложив руки на столе, он подался к Джузеппе. — Да, — повторил он. — Благодарю вас, дон Марипоза. Все совершенно ясно, и, на мой взгляд, ваше предложение разумно. — Он обвел взглядом остальных. — Без войны, без кровопролития, — продолжал он, обращаясь к ним, — будет лучше всем нам. Это позволит нам сберечь деньги и людей, — добавил он, глядя Марипозе в лицо, — что с лихвой компенсирует те пятнадцать процентов, которые мы будем платить вам. — Обращаясь к остальным за столом, он сказал: — Полагаю, нам следует согласиться, и, думаю, нам следует поблагодарить дона Марипозу за то, что он будет решать все наши проблемы за такую маленькую цену. — Вито услышал, как у него за спиной Сонни кашлянул и прочистил горло.

Сидящие за столом, оторвав взгляд от Вито, переглянулись между собой.

— В таком случае, дело решено, — сказал Джузеппе, и в его голосе прозвучало не столько утверждение, сколько удивление. Быстро спохватившись, он исправил минутное колебание, рявкнув требование, обращенное как вопрос к остальным главам семей: — Если только ни у кого больше нет возражений!

Все молчали, и Вито, поднявшись с места, сказал:

— Надеюсь, все извинят меня за то, что я не присоединюсь к трапезе, предложенной доном Марипозой, но один из моих сыновей, — добавил он, положив руку на сердце, — подготовил обширный доклад о нашем великом мэре-неаполитанце, человеке, который очистит Нью-Йорк от всех его пороков и коррупции. — Эти слова вызвали смех всех глав семей, за исключением Марипозы. — Я обещал сыну помочь с докладом, — закончил Вито.

Обернувшись к Сонни, он кивнул на дверь в соседнее помещение, и пока тот направился туда, Вито подошел к Марипозе и протянул ему руку.

Джузеппе подозрительно скосился на предложенную руку, затем пожал ее.

— Благодарю вас, дон Марипоза, — сказал Вито. — Все вместе, — добавил он, обводя взглядом сидящих за столом, — мы преумножим наше богатство.

Когда он умолк, все главы семей встали из-за стола и также подошли к Вито и Марипозе, пожимая им руки. Вито оглянулся на Сонни, стоявшего у открытой двери в соседнее помещение, затем посмотрел на Дженко, который стоял вместе с другими вокруг банкетного стола, заставленного горами еды и напитков. Судя по всему, Дженко что-то прочитал на лице Вито. Повернувшись к Луке, он показал кивком, что пора уходить. Вместе с Сонни они втроем образовали маленький кружок у двери, дожидаясь Вито, который обменивался рукопожатиями и вежливыми фразами с остальными главами семей. Стоя у стены, скрестив руки на груди, как и остальные телохранители, Томазино Чинквемани бросил на Луку злобный взгляд, и его лицо залилось краской, а шрамы под глазом побагровели. Отвернувшись, он уставился на портрет одного из святых на стене, стараясь успокоиться и взять себя в руки.

Устроившись на заднем сиденье «Эссекса», Вито положил шляпу на полку под стеклом позади себя и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Ричи Гатто повел машину через Манхэттен. В салоне сгустилась гнетущая тишина. Все — Сонни спереди рядом с Гатто, и Вито, Дженко и Лука сзади — ждали, кто заговорит первый. Погладив шею, Вито закрыл глаза. Похоже, он был встревожен. Открыв глаза, Вито повернулся к Луке, который в этот момент как раз смотрел на него. Хотя между ними сидел Дженко, он в это мгновение словно стал невидимым. Вито и Лука переглянулись, прочитав что-то друг у друга на лицах.

Сонни, смотревший в окно на дождь, нарушил молчание первым.

— А, ради всего святого! — воскликнул он, и все в машине вздрогнули, за исключением Луки, который даже не повел бровью. — Пап! — продолжал Сонни. Развернувшись, он встал на сиденье на колени, глядя на тех, кто сидел сзади. — Не могу поверить, что согласились с этим бредом, предложенным Марипозой! Этот долбанный ciucc’! И мы будем отстегивать ему пятнадцать процентов!

— Сантино, — усмехнувшись, начал Вито. Казалось, вспышка Сонни развеяла гнетущее настроение, охватившее всех. — Сонни, — продолжал Вито, — сиди спокойно и молчи. Если только тебя не попросят высказаться, ты здесь не имеешь голоса.

Выразительно уронив голову на грудь, Сонни сплел руки на затылке.

— Ты пока что еще не разбираешься в подобных вещах, Сонни, — сказал Дженко. Кода тот кивнул, не поднимая на него взгляд, Дженко обратился к Вито: — Джо хочет пятнадцать процентов?

— Он собирается забирать пятнадцать процентов от всех доходов каждой семьи, — подтвердил Вито, — и за это он обещает, что войны не будет.

Дженко стиснул ладони.

— Какое выражение было на лицах глав семей, когда Джо объявил о том, что им придется ему платить?

— Никому это не понравилось, — сказал Вито, словно все откровенно высказались так вслух, — однако это дешевле, чем война.

— Они перетрусили, — пробормотал Лука, и в его голосе прозвучало презрение по отношению ко всем главам семейств, участвовавшим во встрече.

— И тем не менее им это не понравилось, — заметил Дженко, — что для нас хорошо.

Вито легонько шлепнул Сонни по затылку, предлагая ему сесть прямо и внимательно слушать старших. Подняв голову, Сонни посмотрел на сидящих сзади, затем скрестил руки на груди и погрузился в молчание, копируя Луку.

— Марипоза алчен, — сказал Вито, обращаясь ко всем. — Это известно всем главам семей. Когда он примется за нас, они поймут, что лишь вопрос времени, когда настанет и их черед.

— Согласен, — вставил Дженко, — и это также нам на пользу.

— Пока что, — продолжал Вито, — мы будем платить пятнадцать процентов. — Он посмотрел поверх плеча Сонни в ветровое стекло. — А тем временем мы будем продолжать готовиться. Нам нужно скупить как можно больше политиков и полицейских.

— Mannagg’! — воскликнул Дженко. — Вито, мы и так уже платим слишком многим. На прошлой неделе один сенатор штата попросил у меня три «куска». Я ему отказал. Три «куска»! V’fancul’!

— Свяжись с ним, — тихим голосом устало промолвил Вито, — и скажи, что мы согласны. Скажи, что Вито Корлеоне потребовал закрепить нашу дружбу.

— Но, Вито… — начал было Дженко и умолк, так как дон поднял руку, заканчивая обсуждение.

— Чем больше полицейских и судей будут кормиться из нашего кошелька, — сказал Вито, — тем сильнее мы станем, и я готов первым продемонстрировать свои дружеские намерения.

— Madon’! — воскликнул Дженко, давая выход переполнявшему его гневу. — Нам приходится отдавать половину своих доходов!

— В конечном счете, Дженко, — сказал Вито, — поверь мне, это будет нашей главной силой. — Дженко лишь молча вздохнул, и Вито повернулся к сыну. — Мы согласились платить пятнадцать процентов, — продолжал он, возвращаясь к самому началу разговора, к замечанию Сонни, — потому что это ровным счетом ничего не значит, Сантино. Марипоза созвал эту встречу в надежде на то, что я откажусь. Он хотел, чтобы я отказался. И тогда, когда он принялся бы за нас, это послужило бы уроком для остальных глав семей. — Вито заговорил, подражая гнусавому голосу Марипозы: — У меня не было выбора! Семья Корлеоне оказалась строптивой!

— Платите пятнадцать процентов, или мы сотрем вас в порошок, как это произошло с семьей Корлеоне! — добавил Дженко, делая вид, будто это Марипоза обращается к остальным главам семей.

— Но я ничего не понимаю, — сказал Сонни. — Почему нет никакой разницы, согласились мы или нет?

— Потому что независимо от того, будем мы платить или не будем, — объяснил Дженко, — Джо все равно за нас примется. Сейчас мы, наша семья, зарабатываем большие деньги. Мы никогда не зависели от доходов от алкоголя. Марипоза смотрит на нас, Сонни, и видит легкую добычу.

— И все равно я ничего не понимаю, — развел руками Сонни.

Не глядя на него, Лука Брази сказал:

— Дон Корлеоне… блестящая голова, Сантино. Тебе следует… внимательнее к нему прислушиваться.

Похоже, Сонни опешил от того зловещего тона, каким было сделано это замечание. Он попытался заглянуть Луке в глаза, но тот, судя по всему, снова полностью погрузился в собственные мысли.

— Мы стараемся выиграть время, Сантино, — сказал Вито. — Нам нужно подготовиться.

— К тому же, — добавил Дженко, обращаясь к Сонни, — теперь, когда твой отец согласился выплачивать процент, если Марипоза начнет против нас войну, после того как заключил с нами соглашение, он потеряет уважение. Все увидят в нем человека, слову которого нельзя верить. А это важно, — закончил он. — Смотри, слушай, учись.

Развернувшись вперед, Сонни сполз по спинке сиденья. Уставившись в ветровое стекло на дождь, он сказал:

— Можно задать еще один вопрос, consigliere? — Поскольку Дженко не ответил отказом, Сонни спросил, не скрывая своего отчаяния: — Опять же, почему мы так убеждены в том, что Марипоза возьмется за нас независимо от того, будем ли мы ему платить?

У него за спиной, так, что он этого не видел, Дженко выразительно посмотрел на Вито и покачал головой.

— Вот тебе хороший урок, Сонни, — сказал Вито. — Не пиши, если можно обойтись словами, не говори, если можно просто кивнуть, не кивай, если в этом нет необходимости.

Переглянувшись с ним, Дженко улыбнулся.

Сидящий спереди Сонни пожал плечами и ничего не сказал.

Корк лежал на спине в угасающем свете дождливого весеннего дня, а на нем лежала спящая Кейтлин. Девочка уютно уткнулась лицом ему в шею, вытянув ноги на бедра. Корк подложил одну руку себе под голову, другой обнимал Кейтлин за плечо, после того как погладил ее, убаюкивая, прочитав в сотый раз сказку о Коннле и прекрасной девушке, из старого сборника, доставшегося ему от отца. Эта книга, в кожаном переплете и с золотым обрезом, лежала сейчас рядом на узкой детской кровати Кейтлин. Корк осторожно перевернулся на бок, спуская девочку на матрац и перекладывая ее головку, окруженную нимбом золотистых волос, на мягкую подушку. В замке входной двери повернулся ключ, кто-то прошел на кухню. Корк укрыл спящую племянницу пледом с изображениями домашних животных. Он еще какое-то время оставался в полумраке комнаты, слушая, как Эйлин возится на кухне.

Детство самого Корка прошло в этой же самой квартире. Когда грипп скосил его родителей, он был еще слишком маленьким, так что у него почти не сохранилось воспоминаний о них, — но он отчетливо помнил, с каким восторгом переехал сюда вместе с Эйлин. На этой кухне он отпраздновал свой седьмой день рождения. Эйлин, которой тогда было приблизительно столько же, сколько ему сейчас, развесила под потолком флажки из красной и желтой гофрированной бумаги и пригласила в гости всех соседских ребятишек. Она только что устроилась работать в булочную к миссис Макконнахти, которая уже тогда казалась Корку древней старухой. Он помнил восторженный крик Эйлин: «Три спальни, гостиная и кухня!», и то, как ему самому казалось, что они переезжают во дворец, — и новую квартиру действительно можно было считать самым настоящим дворцом после тесной комнатенки в доме отдаленных родственников, в которой они с сестрой ютились, пока Эйлин доучивалась в средней школе, к недовольству этих самых родственников. Корк вырос здесь и уехал только тогда, когда сам окончил среднюю школу и начал проворачивать дела вместе с Сонни. И вот теперь все это осталось в прошлом, а Пит Мюррей настоятельно посоветовал ему держаться ирландцев. Корк обвел взглядом свою бывшую спальню, и это принесло ему чувство успокоения — знакомые звуки, доносящиеся с улицы за окном, приятный шум возни Эйлин на кухне. Подобрав с пола Бу, бедного потертого жирафа, любимца Кейтлин, Корк положил его ей в объятия.

Он нашел Эйлин у раковины, домывающей посуду.

— Я тут как раз вспоминал старую миссис Макконнахти, — сказал Корк, пододвигая стул к столу. — Как она поживает?

— А она разве до сих пор жива? — спросила Эйлин, удивленная его вопросом. Она обернулась, вытирая руки о ярко-зеленое полотенце для посуды. — Ах да, она же по-прежнему присылает мне открытки дважды в год, на Пасху и на Рождество. Эта женщина просто святая!

— Она была такой смешной, — сказал Корк. — Вечно загадывала мне загадки. — Он помолчал, вспоминая старуху, и добавил: — Как ты думаешь, я могу рассчитывать на чашку кофе в качестве платы за уход за ребенком?

— Можешь, — улыбнулась Эйлин, наливая брату кофе.

— Я помню, какой большой праздник в честь миссис Макконнахти мы закатили здесь, — продолжал Корк, возвращаясь к разговору о старухе.

— Значит, тебя донимает ностальгия? — спросила Эйлин, стоя к нему спиной. — Я что-то не припоминаю, чтобы ты раньше заводил разговор о миссис Макконнахти.

— Пожалуй, — согласился Корк. — Есть немного.

Он посмотрел на потолок, вспоминая яркие флажки из гофрированной бумаги, повешенные на его седьмой день рождения. А праздник в честь миссис Макконнахти был устроен по поводу ее выхода на пенсию и возвращения домой в Ирландию. Эйлин и Джимми как раз выкупили у нее хлебную лавку.

— Я тут подумал, — продолжал Корк, — раз уж мне все равно приходится сидеть с Кейтлин, я мог бы снова перебраться домой.

— Ты хочешь сказать, что сейчас не живешь здесь? — спросила Эйлин. Обернувшись, она посмотрела брату в лицо. — А как же так получается, что я вижу тебя всякий раз, стоит мне обернуться, утром и вечером? Разумеется, не днем, пока я в лавке, вкалываю как рабыня, чтобы обеспечить еду на стол. Вот тогда одному богу известно, где ты и чем занимаешься.

— Да так, ничем особенным, — признался Корк. — По крайней мере, в последнее время. — Он перевел взгляд на свои руки, лежащие на столе.

— Бобби, — встревоженно спросила Эйлин, — что-то случилось? — Пододвинув стул, она накрыла руки брата своей рукой.

Какое-то мгновение единственным звуком было шипение кофе на плите. Затем Корк сказал:

— Я тут подумал, а что если я вернусь сюда и буду работать вместе с тобой в булочной?

Он знал, что это была самая сокровенная мечта Эйлин, что сестра настаивала на этом еще тогда, когда он учился в школе, однако сейчас он задал вопрос так, будто его осенила новая мысль, будто ему только что пришла в голову подобная возможность.

— Ты это серьезно? — спросила Эйлин, отдергивая руку, словно вопрос ее напугал.

— Да, — подтвердил Корк. — У меня отложены кое-какие деньги, я могу вложить их в дело.

Встав из-за стола, Эйлин сняла с плиты кофе, только что начавший закипать.

— Ты это серьезно? — сказала она, не в силах поверить брату. — И чем это вызвано?

Корк промолчал. Он подошел к сестре сзади.

— Значит, договорились, да? Я могу перевезти свои вещи завтра и занять дальнюю комнату. Пожитков у меня немного.

— Ты полностью завязал с тем, другим?.. — сказала Эйлин, и это прозвучало не столько как вопрос, сколько как требование.

— Завязал, — подтвердил Корк. — Ну так как, я могу перебираться?

— Конечно, — сказала Эйлин, склонившись над плитой спиной к брату. Проведя рукой по глазам, она пробормотала: — Ох, господи, — потому что она откровенно плакала и уже больше не могла это скрывать.

— Перестань, — сказал Корк, обнимая сестру за плечи.

— Сам перестань, — ответила та. Развернувшись, она обвила брата руками, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Ну же, перестань, — повторил Корк, уже мягче.

Он держал сестру в объятиях, давая ей выплакаться.