Глава 6

Зал для заседаний выглядел как любой другой зал — звуконепроницаемые стеклянные стены и жалюзи от пола до потолка, — как в офисах менеджеров. Гигантский пустой экран для телеконференций занимал почти всю торцевую стену, напротив стоял большой овальный стол из бледного скандинавского дерева. Когда Хоффман вошел в комнату, все восемнадцать стульев, кроме одного, были заняты участниками встречи или их советниками; единственное свободное место оставалось во главе стола, рядом с Хьюго, который посмотрел на Хоффмана, облегченно вздохнул и заговорил:

— А вот, наконец, и он. Доктор Александр Хоффман, леди и джентльмены, президент «Хоффман инвестмент текнолоджиз». Как видите, его мозг столь велик, что мы должны дать его голове дополнительное пространство для маневра… Извини, Алекс, я шучу. Боюсь, он получил сильный удар, отсюда шов, но сейчас с тобой все в порядке, не так ли?

Все уставились на Хоффмана. Те, кто сидели ближе всего, повернулись, чтобы на него посмотреть. Однако президент, покрасневший от смущения, избегал встречаться с ними глазами. Он уселся рядом с Квери, сложил руки перед собой на столе и опустил взгляд на переплетенные пальцы. Почувствовал, как рука Хьюго сжимает его плечо. Англичанин встал, тяжело опираясь на Хоффмана.

— Ну мы можем начинать. Друзья, добро пожаловать в Женеву. Прошло почти восемь лет с тех пор, как мы с Алексом основали эту компанию, используя его интеллект и мою внешность, чтобы создать весьма своеобразный инвестиционный фонд, полностью основанный на алгоритмической торговле. Мы начали всего с сотни миллионов долларов под нашим управлением, по большей части благодаря любезности моего старого друга, присутствующего здесь, Билла Эстербрука из «АмКора», — добро пожаловать, Билл. Уже в первый год у нас появилась прибыль, и с тех пор мы каждый следующий заканчивали в плюсе; вот почему сейчас наш совокупный капитал увеличился в сто раз и составляет вместе с активами под нашим управлением десять миллиардов долларов. Я не стану хвалиться нашими победами — надеюсь, в этом нет необходимости. Вы получаете ежеквартальные отчеты и знаете, каких результатов мы добились вместе. Назову лишь несколько цифр. Девятого октября 2007 года биржи закрылись с индексом Доу-Джонса, равным 14,164. Вчера вечером — я проверил перед тем, как покинуть свой кабинет, — этот показатель составлял 10,866. Таким образом, более чем за два с половиной года потери составили почти четверть. Вы только представьте себе. Парни со своими планами пенсионного обеспечения и облигациями потеряли двадцать пять процентов вложений. Но вы, поверив в нас, за тот же период увеличили собственные состояния на восемьдесят три процента. Леди и джентльмены, думаю, вы со мной согласитесь, что вы совершили умный поступок, когда принесли свои деньги к нам.

Хоффман в первый раз рискнул оглядеть стол. Аудитория слушала Квери очень внимательно. («Две самые интересные вещи в мире, — однажды сказал Хьюго, — это сексуальная жизнь других людей и собственные деньги».) Даже Эзра Клейн, раскачивающийся, как студент медресе, на время замер, а Мечислав Лукашински не смог сдержать улыбки, которая расплылась на его пухлом крестьянском лице. Правая рука Хьюго продолжала лежать на плече президента; левую он небрежно засунул в карман.

— В нашем бизнесе мы называем разницу между характеристиками рынка и фонда «альфой». За прошедшие три года «альфа Хоффмана» составила сто двенадцать процентов. Вот почему финансовая пресса дважды признала нас лучшим алгоритмическим хеджевым фондом года.

А теперь, — продолжал он, — я должен вас заверить, что наши постоянные успехи не являются следствием удачи. На нас работают шестьдесят самых талантливых интеллектов в мире — во всяком случае, так мне говорят: сам я не понимаю ни единого их слова.

Он кивнул, когда аудитория грустно рассмеялась. Хоффман заметил, что британский банкир Иен Моулд хихикал особенно громко, и сразу понял, что перед ним глупец.

Квери убрал руку с плеча Хоффмана, другую вытащил из кармана и положил обе на стол. Наклонившись вперед, он стал серьезным и сосредоточенным.

— Около восемнадцати месяцев назад Алекс и его команда сумели осуществить серьезный прорыв. В результате нам пришлось принять тяжелое решение и закрыть фонд. Иными словами, прекратить принимать дополнительные вложения даже от существующих клиентов. И я знаю, что все в зале — именно по этой причине мы вас сюда и пригласили — были разочарованы нашим решением; разочарованы и смущены, а некоторые даже рассержены.

Он бросил взгляд на Эльмиру Гюльжан, сидящую на противоположной стороне стола. Хоффман знал, что она кричала на Квери по телефону и даже угрожала забрать семейные деньги из фонда или сделать нечто похуже. «Вы отсекаете Гюльжанов — Гюльжаны отсекут вас…»

— Теперь, — продолжал Квери, посылая едва заметный воздушный поцелуй в сторону Эльмиры, — мы приносим вам свои извинения. Однако мы приняли решение, что должны сконцентрироваться на осуществлении новой инвестиционной стратегии, основанной на размерах нашего фонда. Всегда существует риск, что с увеличением размеров он потеряет эффективность. Мы хотим иметь уверенность в том, что этого не случится. Мы полагаем, что новая система, которую мы называем ВИКСАЛ-4, достаточно надежна, чтобы справиться с увеличением портфолио. На деле оказалось, что за последние шесть месяцев «альфа» заметно увеличилась по сравнению с нашими прежними алгоритмами. Поэтому я могу заявить, что с сегодняшнего дня фонд Хоффмана меняет позицию на более мягкую, и мы готовы принимать новые вложения от наших клиентов.

Он замолчал и сделал глоток воды, чтобы дать присутствующим возможность осмыслить то, что они услышали.

— Вам следует приободриться, — весело сказал он, — ведь это хорошая новость.

Напряжение сменилось смехом, и впервые с того момента, как Хоффман вошел в зал, клиенты открыто посмотрели друг на друга. Они стали членами частного клуба, сообразил он: свободные масоны, связанные друг с другом тайным знанием. На их губах появились улыбки соучастников. Все они оказались в привилегированном положении.

— Сейчас самое время, — удовлетворенно продолжал Хьюго, — передать вас в руки Алекса, который расскажет о кое-каких технических вопросах. — Он было присел, но потом снова встал. — Если повезет, возможно, мне удастся его понять.

Снова последовал дружный смех. Пришел черед Александра.

Хоффман никогда не любил публичных выступлений. Те несколько курсов, которые он читал в Принстоне перед отъездом из Соединенных Штатов, стали настоящей пыткой и для лектора, и для студентов. Но сейчас его переполняла непривычная энергия и ясность. Он слегка прикоснулся пальцами к шву на голове, сделал пару глубоких вдохов и встал.

— Леди и джентльмены, мы должны сохранить в тайне детали того, что происходит в нашей компании, чтобы конкуренты не похитили наши идеи. Впрочем, главный принцип не является секретом — как вам всем хорошо известно. Мы берем пару сотен различных ценных бумаг и торгуем ими в цикле, делящемся на двадцать четыре часа. Алгоритмы, на базе которых работают наши компьютеры, фиксируют исходные позиции, основанные на детальном анализе прошлых тенденций, главным образом ликвидных фьючерсных контрактов — Доу-Джонс, Эс энд Пи 500, и наиболее известных товаров — сырой нефти, природного газа, золота, серебра, меди, пшеницы и тому подобное. Мы также занимаемся высокочастотной торговлей, когда некоторые акции находятся у нас в течение нескольких миллисекунд. На самом деле это не так сложно. Даже Эс энд Пи двести-в-день может быть надежным показателем дальнейшего развития рынка. Если текущий индекс выше предыдущего, значит, скорее всего, цены будут расти; или наоборот. Или мы можем сделать предсказание, основанное на двадцати годах собранной информации, что если олово продается по такой цене, а иена — по такой, то весьма вероятно, что DAX окажется на соответствующем уровне. Очевидно, у нас имеется множество таких пар, с которыми мы должны работать — их несколько миллионов, — но принцип можно сформулировать легко: самый надежный показатель будущего — в прошлом. Кроме того, нам достаточно принимать правильные решения в пятидесяти пяти процентах случаев, чтобы иметь прибыль.

Когда мы начинали, лишь немногие понимали, какой важной станет алгоритмическая торговля. Пионеров этого бизнеса часто называли глупцами, ботаниками и компьютерными маньяками — мы были теми парнями, с которыми девушки не хотели танцевать…

— Ну это и сейчас соответствует истине, — вмешался Квери.

Хоффман отмахнулся от него.

— Может, и так, но успех, достигнутый нами в данной компании, говорит сам за себя. Хьюго обратил ваше внимание на тот факт, что индекс Доу-Джонса уменьшился на двадцать пять процентов, а мы выросли на восемьдесят три. Как такое могло произойти? Все предельно просто. Два года на рынках царила паника, а наши алгоритмы в такой ситуации работают особенно четко, потому что человеческие существа ведут себя предсказуемо, когда они напуганы.

Он поднял руки.

— Небеса полны обнаженных существ, которые носятся в воздухе. Мужчины, женщины мчатся вперед, поднимая могучие ветры и снегопады. Вы слышите рев? Словно огромные птицы бьют крыльями в воздухе? Это страх обнаженных мужчин. Это бегство обнаженных людей.

Он смолк и оглядел обращенные к нему лица клиентов. Некоторые смотрели на него, разинув рот, словно птенцы, ждущие корма. Хоффман почувствовал, что он отчаянно хочет пить.

— Это не мои слова. Так говорил инуит, которого процитировал Элиас Канетти в «Толпе и власти». Когда я создавал ВИКСАЛ-4, то использовал их экранную заставку. Хьюго, передай мне, пожалуйста, воды.

Квери наклонился и протянул ему бутылку «Эвиана» и стакан. Хоффман взял бутылку и, не обращая внимания на стакан, снял пластиковую крышечку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Он не знал, какое впечатление производит на аудиторию. И его это не слишком занимало. Хоффман вытер рот тыльной стороной ладони.

— Примерно в 350 году до нашей эры Аристотель определил человеческие существа, как «zoon logon echon» — «рациональные животные», или, точнее, «животное, владеющее языком». Именно язык в первую очередь отличает нас от остальных обитателей планеты. Развитие языка освободило нас от мира физических объектов, и мы оказались во вселенной символов. Низшие животные способны общаться друг с другом на примитивном уровне, они даже могут выучить несколько человеческих знаков — например, собака понимает команды «сидеть» или «подойти». Но в течение сорока тысяч лет только люди были «zoon logon echon» — животными, владеющими языком. Однако теперь, впервые за все время, положение изменилось. Мы делим мир с компьютерами. Компьютеры…

Хоффман повел бутылкой с водой, расплескивая жидкость по столу, и продолжил:

— Был период, когда мы решили, что компьютеры — роботы — будут исполнять за нас всю физическую работу, наденут фартуки, станут роботами-горничными, займутся домашней работой, предоставив нам наслаждаться освободившимся временем. На самом деле все произошло наоборот. У нас оказалось множество не слишком умных людей, которые способны выполнять лишь простейшую работу, зачастую у них продолжительный рабочий день и низкая заработная плата. А компьютеры пришли на смену образованным людям: переводчикам, медицинским техникам, клеркам, бухгалтерам и брокерам. Компьютеры становятся все более надежными переводчиками в сфере коммерции и технологии. В медицине они способны выслушать симптомы болезни, поставить диагноз и выписать лекарства. В юриспруденции изучают и оценивают множество документов, что стоит намного меньше, чем услуги квалифицированного адвоката. Распознавание речи позволяет алгоритмам извлекать смысл не только из написанного, но и из произнесенного слова. Новостные бюллетени можно анализировать в режиме реального времени.

Александр отхлебнул еще глоток.

— Когда мы с Хьюго основали этот фонд, то использовали только цифровую финансовую статистику — и ничего больше. Но за последние два года в нашем распоряжении появилась новая галактика информации — все крупицы знаний, которыми обладает человечество, всякая разумная мысль, сохраненная за тысячи лет, — все это станет доступным в цифровом формате. Каждая дорога на земле будет нанесена на карту. Каждое здание сфотографировано. Всюду, куда направляется человек, всякий раз, когда он что-то покупает, остается цифровой след, такой же четкий, как от слизняка. И все эти сведения можно прочитать, изучить и проанализировать при помощи компьютеров, получив такой поразительный результат, который сейчас мы не в силах оценить.

Хоффман говорил, не особенно заботясь о том, понимает ли его аудитория.

— Большинство людей не понимает, что происходит. Да и зачем? Если вы выйдете из этого здания и пойдете по улице, все будет выглядеть так же, как прежде. Парень, живший сто лет назад, может прогуляться по Женеве и почувствовать себя как дома. Но за внешним фасадом — за камнем, кирпичом и стеклом — мир изменился и съежился, словно планета перешла в другое измерение. Приведу вам простой пример. В 2007 году британское правительство потеряло сведения о двадцати миллионах жителей — их налоговые коды, банковские счета, адреса, даты рождения. Но речь шла вовсе не о грузовиках — пропало два компакт-диска. А это — ничто. Придет день, и «Гугл» переведет в цифровую форму все когда-либо напечатанные книги. Необходимость в библиотеках отпадет. Потребуется лишь экран, который вы сможете держать в руке. Но вот какая штука: человеческие существа все еще читают с такой же скоростью, как во времена Аристотеля. Например, средний американский студент колледжа — четыреста пятьдесят слов в минуту. Очень умный человек способен сдюжить восемьсот. Это около двух страниц в минуту. Но представители «Ай-би-эм» только что объявили, что в прошлом году они создали для правительства США новый компьютер, способный производить двадцать тысяч триллионов действий в секунду. Существует физический предел информации, который может усвоить человек. Мы его достигли. Однако возможности компьютера безграничны.

Он сделал еще глоток.

— А язык — замена объектов символами — еще одна слабая сторона людей. Греческий философ Эпиктет знал это уже две тысячи лет назад, когда написал: «Человека тревожат не вещи, а его мнения и фантазии о вещах». Язык выпускает на свободу могущество воображения, и вместе с ним приходят слухи, паника и страх. Именно по этой причине они так идеально подходят для торговли на финансовых рынках. Вот что мы попытались сделать при помощи нового поколения алгоритмов ВИКСАЛ — изолировать, измерить и учесть влияние наших рыночных вычислений, напрямую являющихся следствием предсказуемых схем поведения человека. Почему, к примеру, цена акций повышается в ожидании положительных результатов, и почти неизменно падает ниже прежнего уровня, когда они оказываются менее высокими, чем предполагалось? Почему трейдеры в некоторых случаях упрямо удерживают определенные акции, даже когда их потери множатся, в то время как в других ситуациях продают хорошие акции, которые следовало бы придержать, только из-за того, что рынок переживает не лучшие времена? Алгоритм, способный изменить стратегию с учетом ответов на эти вопросы, будет иметь очевидные преимущества перед всеми остальными. Мы полагаем, что нами собрано достаточно информации, чтобы учитывать аномалии и получать от них доход.

Эзра Клейн, который раскачивался взад и вперед все быстрее и быстрее, не мог больше сдерживаться.

— Поведенческие финансы, — выпалил он с таким видом, словно это страшнейшая ересь. — Ладно, я согласен, ГЭР провалилась, но как вы сможете отфильтровать шум и сделать инструмент из поведенческих финансов?

— Стоит вычесть изменения в цене акций за определенный период времени, и мы получаем поведенческий эффект.

— Да, но как вы узнаете, что его вызвало? Ведь речь идет об истории всей вселенной, будь она проклята!

— Эзра, я с вами согласен, — спокойно ответил Хоффман. — Мы не можем анализировать все аспекты человеческого поведения на рынках и его возможное влияние за последние двадцать лет, какое бы количество информации ни находилось в распоряжении наших компьютеров и каким бы быстрым ни было сканирование. Мы с самого начала понимали, что должны сузить наш фокус. И вот какое решение мы нашли: выбрать ту эмоцию, по которой, как нам известно, имеется значительная информация.

— И что же это?

— Страх.

Люди в зале зашевелились. И, хотя Хоффман старался не использовать жаргон («Как типично для Клейна, — подумал Александр, — заговорить о ГЭР — гипотезе эффективного рынка»), тем не менее он почувствовал, что у слушателей растет недоумение. Однако теперь Хоффман не сомневался, что сумел завладеть их вниманием.

— Исторически страх всегда являлся сильнейшей эмоцией в экономике, — продолжал он. — Помните времена Великой депрессии? Вот самая знаменитая цитата в истории финансов: «Единственное, чего нам следует бояться, — страха». На самом деле это самая сильная из всех человеческих эмоций, и точка. Кто просыпается в четыре часа утра, чувствуя себя счастливым? Страх так силен, что нам сравнительно легко удалось отфильтровать его от шума, который производят другие чувства, и сосредоточиться на главном сигнале. К примеру, мы сумели найти корреляцию между недавними флуктуациями рынка и частотой использования в средствах массовой информации связанных со страхом слов — ужас, тревога, паника, страх, смущение, тоска, сибирская язва, ядерное оружие. Вот наш вывод: как никогда прежде, страх правит миром.

— Это «Аль-Каида», — сказала Эльмира Гюльжан.

— Частично. Но почему «Аль-Каида» вызывает больше страха, чем ужас перед взаимным уничтожением времен холодной войны в пятидесятых и шестидесятых — а ведь это момент мощного роста рынка и стабильности? Мы пришли к выводу, что оцифровка породила эпидемию страха и что Эпиктет все понял правильно: мы живем не в реальном мире вещей, а в вымышленном, среди фантазий. Увеличение изменчивости рынка, по нашему мнению, есть функция оцифровки, которая усиливает колебания настроений человека, когда на него выливаются беспрецедентные объемы информации через Интернет.

— И мы нашли способ делать на этом деньги, — радостно заявил Квери.

Он кивнул Хоффману, чтобы тот продолжал.

— Как большинству из вас известно, Чикагская биржа опционов управляет индексом волатильности Эс энд Пи 500, или ВИКС. В той или иной форме это продолжается семнадцать лет. Это тиккер, который отслеживает кол и пут опционов по торгующимся акциям из списка Эс энд Пи 500. Если вы хотите узнать, какая за этим стоит математика, все вычисляется как квадратный корень из абсолютных колебаний рыночной цены за тридцатидневный период в виде отклонения за год. А если вас не интересует математика, то он показывает подразумеваемую волатильность рынка на ближайший месяц. Он поднимается и опускается каждую минуту. Чем выше индекс, тем выше неустойчивость рынка, и трейдеры называют его «индексом страха». Конечно, он изменяется — есть опционы и фьючерсы ВИКС, которыми мы торгуем. Таким образом, ВИКС — это наша точка отсчета. Он обеспечивал нас полезной информацией начиная с 1993 года, которую мы можем объединить с поведенческими индексами, а также использовать нашу нынешнюю методологию. В прежние годы он дал нам толчок к названию прототипа нынешнего алгоритма — ВИКСАЛ-1; мы пользовались им довольно долго, хотя ушли достаточно далеко от исходного ВИКСа. Мы добрались до четвертой итерации, и без особых изысков назвали ее ВИКСАЛ-4.

— Подразумеваемая волатильность, — вновь вмешался Клейн, — которую мы определяем при помощи ВИКСа, может быть как завышенной, так и заниженной.

— Мы это учитываем, — ответил Хоффман. — В нашей системе показателей оптимизм может измеряться в любых пределах — от полного отсутствия страха до реакции на страх. Имейте в виду, что страх не означает панику на всем рынке и бегство в безопасные зоны. Существует так называемый эффект «залипания», когда акции удерживаются вопреки здравому смыслу, и «адреналиновый» эффект, когда они начинают стремительно повышаться в цене. Мы все еще исследуем эти категории, чтобы определить, как они влияют на рынок, и улучшить нашу модель. — Эстербрук поднял руку. — Да, Билл?

— Этот алгоритм уже работает?

— Ну раз вопрос носит практический, а не теоретический характер, на него лучше ответит Хьюго.

— Мы начали тестировать ВИКСАЛ-1 почти два года назад, но тогда это был лишь симулятор, на рынок программа не выходила. Мы вышли в режим реального времени с мая 2009 года с ВИКСАЛ-2, имея в своем распоряжении порядка ста миллионов долларов. Когда мы сумели решить первые, самые серьезные проблемы, то в ноябре перешли к ВИКСАЛ-3 — с этого момента использовался уже миллиард долларов. И все пошло настолько успешно, что неделю назад мы решили перейти на ВИКСАЛ-4 для всего фонда.

— И каковы результаты?

— В конце мы вам покажем все результаты самым подробным образом. Но первое, что приходит в голову: ВИКСАЛ-2 принес двенадцать миллионов долларов за шесть месяцев. ВИКСАЛ-3 помог нам заработать сто восемнадцать миллионов. А ко вчерашнему вечеру ВИКСАЛ-4 обеспечил прирост в семьдесят девять и семь десятых миллиона.

Эстербрук нахмурился.

— Насколько я понял, ВИКСАЛ-4 использовался всего неделю?

— Так и есть.

— Но из этого следует…

— Из этого следует, — вмешался Эзра Клейн, вскакивая со стула — он сделал вычисления устно, — что фонд в десять миллиардов долларов, который вы намерены создать, будет приносить 4,4 миллиарда в год.

— ВИКСАЛ-4 — автономный алгоритм, способный к самообучению, — сказал Хоффман. — По мере того как он собирает и анализирует все больше и больше информации, его работа становится более эффективной.

Сидящие за столом переглядывались и шептались. Китайцы начали что-то тихонько обсуждать.

— Теперь вы понимаете, почему мы решили привлечь дополнительные инвестиции, — с ухмылкой сказал Квери. — Нам необходимо максимально использовать новые алгоритмы, пока никто не создал чего-то похожего. А теперь, леди и джентльмены, самое время показать вам, как работает ВИКСАЛ-4.

В трех километрах, в Колоньи, криминалисты завершили осмотр дома Хоффмана. Молодые мужчина и женщина, которые вполне могли быть студентами или любовниками, собрали свое оборудование и уехали. Скучающий полицейский сидел в патрульной машине, стоявшей напротив дома.

Габриэль находилась в своем кабинете, разбирала портрет зародыша, поочередно вынимая листы стекла из прорезей в деревянном основании, заворачивала их в бумагу и воздушно-пузырьковую пленку и укладывала в картонную коробку. Она вдруг обнаружила, что размышляет о том, какое количество энергии должно было излиться из черной дыры этой трагедии. Два года назад она потеряла ребенка на шестом месяце беременности: не первая из ее беременностей, закончившихся выкидышем. Однако она оказалась самой длительной и самой тяжелой. В больнице ей сделали магнитно-резонансную томографию, поскольку у них возникли какие-то подозрения, что было весьма необычно. А потом, вместо того чтобы оставаться в Швейцарии, она отправилась вместе с Алексом в деловую поездку в Оксфорд. Расхаживая по музею, пока он беседовал с докторами философии в отеле «Рэндольф», Габриэль наткнулась на трехмерную модель структуры пенициллина, построенную на щитах из плексигласа в 1944 году Дороти Ходжкин, лауреатом Нобелевской премии по химии. У нее зародилась идея, и, вернувшись в Женеву, Габриэль использовала такую же технику на снимке магнитно-резонансной томографии — единственном, что осталось от ее ребенка.

У нее ушла неделя проб и ошибок, чтобы создать нечто из двухсот перекрывающихся образов скана, а потом перевести изображения на стекло так, чтобы оно не расплывалось. Габриэль множество раз резала руки об острые грани, но тот день, когда она впервые сумела их выровнять, и появилось изображение — сжатые пальчики рук и ног, — стал для нее чудом, которое никогда не забыть. За окном квартиры, где они жили в те дни, почернело небо, пока она работала; ослепительные желтые вспышки разветвленных молний вонзались в пики гор.

Габриэль не знала ни одного человека, кто поверил бы в это, если ему рассказать. Слишком театральным выглядел эффект. У нее возникло ощущение, что она подключилась к какой-то природной стихии: вступила в тайные сношения с мертвыми. Когда Алекс вернулся домой и увидел портрет, он ошеломленно сидел десять минут.

С тех пор Габриэль совершенно поглотила мечта объединить науку и искусство, чтобы создавать образы живых существ. Как правило, она сама служила моделью, делая рентгеновские снимки в больнице, — ее просканировали от головы до пальцев ног. Труднее всего было правильно использовать сканы мозга. Ей пришлось разобраться, какую из линий лучше всего отслеживать — сильвиев водопровод, мозговую большую вену, мозжечковый намет или спинной мозг. Более всего ее привлекала простота форм, как и парадоксы, которые она несла — прозрачность и тайну, безличное и личное, универсальное и совершенно уникальное. Когда Габриэль в тот день смотрела, как Алекс разглядывает результаты сканирования, ей захотелось сделать его портрет. Интересно, позволят ли доктора взять ей его снимки, и согласится ли на это сам Алекс?

Габриэль осторожно завернула последние стеклянные листы, а потом заклеила картонную коробку толстой коричневой клейкой лентой. Ей очень нелегко далось такое решение — отдать именно эту работу на выставку: если кто-нибудь ее купит, она почти наверняка больше никогда ее не увидит. И все же ей казалось, что в этом состоял главный смысл ее создания — дать ему самостоятельное существование, отпустить в мир.

Она взяла коробку и отнесла ее в коридор, словно это было подношение. На ручках дверей и на деревянных панелях остались следы голубовато-белого порошка для снятия отпечатков. В зале уже успели смыть с пола кровь. Поверхность оставалась влажной, так что Габриэль могла легко представить позу, в которой лежал Алекс. Она аккуратно обошла пятно. Со стороны кабинета послышался шум, и женщина почувствовала, как ее охватывает страх — в дверном проеме появилась массивная фигура мужчины. Габриэль испуганно вскрикнула и едва не выронила коробку.

Она его узнала — это был эксперт по системам безопасности Жену. Он показал ей, как пользоваться тревожной сигнализацией, когда они въехали в этот дом. С ним шел еще один мужчина — коренастый, похожий на борца.

— Мадам Хоффман, простите, если мы вас напугали. — У Жену был немного мрачноватый голос человека, привыкшего разговаривать с испуганными людьми. Он представил своего напарника. — Камиля прислал ваш муж, чтобы он приглядывал за вами до конца дня.

— За мной нет нужды приглядывать… — начала Габриэль.

Однако она оказалась слишком потрясена, чтобы оказать серьезное сопротивление. Молча отдала телохранителю коробку, и тот отнес ее в ожидающий «Мерседес». Габриэль заявила, что сама сядет за руль и доедет до галереи. Но Жену настоял на том, что это небезопасно — ведь человек, напавший на ее мужа, все еще на свободе, — и его профессиональная настойчивость оказалась такой убедительной, что Габриэль снова согласилась.

— Просто блестяще, — прошептал Квери, подхватив Хоффмана за локоть, когда они выходили из зала для заседаний.

— Ты думаешь? А мне показалось, что в какой-то момент они перестали за мной следовать.

— Они были готовы потеряться, потому что знали, что рано или поздно все поймут, а остальное не имеет значения. И всем нравится толика греческой философии. — Он подтолкнул президента вперед. — Боже мой, старый Эзра — мерзкий тип, но я бы мог его поцеловать, когда он сделал устные подсчеты в конце.

Клиенты терпеливо ждали на краю торгового зала, за исключением молодого Херсхаймера и поляка Лукашински, которые повернулись спиной к остальным и с кем-то тихо говорили по сотовым телефонам. Хьюго переглянулся с Александром, и тот пожал плечами. Даже если они нарушили обещание хранить тайну, с этим ничего нельзя поделать. ДОН очень трудно использовать в суде без серьезных улик; к тому же уже все равно слишком поздно.

— Проходите сюда, пожалуйста, — позвал Квери, поманив их, как настоящий гид, и повел за собой через большой зал.

Херсхаймер и Лукашински быстро закончили разговоры и присоединились к группе. Эльмира Гюльжан в крупных темных очках автоматически заняла место во главе процессии. Кларисса Мюсар, в кардигане и мешковатых брюках, семенила за ней и выглядела как ее горничная. Хоффман инстинктивно посмотрел на тиккер «Си-эн-би-си», чтобы выяснить, что происходит на европейских рынках. Продолжавшееся целую неделю падение наконец прекратилось. Футси 100 поднялся на половину процента.

Они собрались вокруг монитора, который показывал текущие операции. Один из аналитиков освободил свой письменный стол, чтобы не мешать остальным смотреть на монитор.

— Вы видите ВИКСАЛ-4 в работе, — сказал Хоффман, который встал так, чтобы не закрывать собой экран. Он решил не садиться, чтобы они не увидели рану у него на голове. — Алгоритм выбирает, что нужно покупать. На левой стороне монитора выводятся названия отложенных ордеров. Справа — уже исполненных. — Он подошел ближе, чтобы прочитать цифры. — Ну, вот пример… — начал он и замолчал, удивленный объемами торгов; на мгновение ему показалось, что запятая стоит не на своем месте. — Вот видите, у нас опцион на продажу полумиллиона акций «Аксенчер» по пятьдесят два доллара за штуку.

— Ничего себе, — заметил Эстербрук. — Очень серьезная сделка за такое короткое время. Вам известно нечто об «Аксенчер», чего не знаем мы?

— Финансовые доходы за второй квартал — понижение на три процента, — по памяти начал цитировать Клейн, — доходы шестьдесят центов на акцию: не слишком хорошо, но логики я не понимаю.

— Ну должна быть какая-то логика, — вмешался Квери, — в противном случае ВИКСАЛ на это не пошел бы. Почему бы тебе, Алекс, не показать что-нибудь еще?

Хоффман поменял картинку на экране.

— Ладно. Вот, видите, еще одна продажа без покрытия, которую мы выставили сегодня утром: двенадцать с половиной миллионов акций «Виста эруэйз» по семь евро за акцию.

«Виста эруэйз» — дешевая высокообъемная авиалиния, которую никто из присутствующих не считал идеальным выбором.

— Двенадцать с половиной миллионов? — повторил Эстербрук. — Серьезный объем. У вашей машины есть яйца, надо отдать ей должное.

— Послушайте, Билл, — ответил Хьюго, — разве это так рискованно? Все авиалинии в наши дни — достаточно хрупкие вложения. Эта позиция меня совершенно не смущает.

Однако он перешел к защите, и Хоффман понял, что Квери заметил подъем европейского рынка: если такая тенденция пересечет Атлантику, то их может увлечь течение, и им придется продавать с потерями.

— «Виста эруэйз», — сказал Клейн, — имеют двенадцать процентов роста по пассажирским перевозкам в последнем квартале и, по прогнозам, получат девять процентов прибыли. Они только что закупили новые самолеты. Я также не понимаю смысла этой позиции.

— «Уинн резортс», — прочитал со следующего экрана Хоффман. — Без малого миллион по сто двадцать четыре доллара.

Он недоуменно нахмурился. Такие огромные ставки на понижение не были характерными для обычного комплекса мер ВИКСАЛ.

— Ну а это меня и вовсе поражает, — заявил Клейн, — потому что в первом квартале у них был рост с семи и четырех десятых миллиона до десяти, с дивидендами в размере двадцати пяти центов на акцию, и у них появился новый курорт в Макао. Настоящая лицензия на прибыль — только на настольных играх они заработали двадцать миллиардов за первый квартал. Вы позволите? — И не дожидаясь разрешения, он наклонился, схватил мышь и начал быстро просматривать последние продажи.

От его костюма пахло так, словно он только что вернулся из химчистки; Хоффману пришлось слегка отодвинуться.

— «Проктор энд Гэмбл», шесть миллионов по шестьдесят два… «Экселон», три миллиона по сорок один с половиной… и все опционы… Господи, Хоффман, на землю скоро упадет астероид?

Он почти прижался лицом к монитору и, вытащив блокнот из нагрудного кармана, принялся быстро записывать цифры. Но Квери протянул руку и ловко выхватил блокнот.

— Непослушный мальчик, Эзра, — сказал он. — Вы же знаете, в нашем офисе нет бумаги. — Он вырвал страничку, скомкал ее и засунул в карман.

— Скажите мне, Алекс, такая резкая игра на понижение… — вмешался Франсуа де Гомбар-Тоннель, любовник Эльмиры. — Компьютер принимает решения самостоятельно, или требуется вмешательство человека, чтобы претворить их в жизнь?

— Совершенно независимо, — ответил Хоффман, стирая с экрана детали продаж. — Сначала алгоритм определяет акции, которыми он намерен торговать. Затем изучает имеющиеся тенденции за последние двадцать дней. После чего осуществляет покупку или продажу таким образом, чтобы рынок ничего не заметил, а цены не изменились.

— Получается, что весь процесс полностью автоматизирован? И ваши трейдеры — лишь пилоты аэробуса?

— Очень точное сравнение. Наша система общается непосредственно с брокерами, после чего мы используем их инфраструктуру, чтобы осуществить покупку или продажу. Брокерам теперь никто не звонит.

— Однако я надеюсь, что существует какой-то контроль со стороны человека? — спросил Иен Моулд.

— Да, все происходит, как в кабине аэробуса, — осуществляется постоянное наблюдение, но вмешательство требуется только в исключительных случаях, когда что-то идет не так. Если у кого-то из наших парней из отдела исполнения возникают сомнения, естественно, он может все остановить — и тогда решение принимаю я или Хьюго, или кто-то из наших старших менеджеров.

— И такие случаи имели место?

— Нет, с ВИКСАЛ-4 пока ни разу.

— Сколько сделок система осуществляет в день?

— Около восьмисот, — ответил Квери.

— И всякий раз решение принимает алгоритм?

— Да. Я не помню, когда в последний раз что-то покупал или продавал сам.

— Вашим основным брокером является «АмКор», ведь вы с ним уже давно сотрудничаете?

— Сейчас у нас несколько основных брокеров, мы работаем не только с «АмКор».

— Какая жалость, — рассмеялся Эстербрук.

— Со всем глубочайшим уважением к Биллу, — сказал Квери, — мы не можем позволить себе, чтобы одна фирма брокеров знала все наши стратегии. В данный момент мы используем крупные банки и брокеров фондовой биржи: три для обыкновенных акций, три для промышленных изделий и пять для вложений с фиксированным доходом. А теперь давайте взглянем на техническое обеспечение.

Когда группа двинулась дальше, Квери отвел Хоффмана в сторону.

— Я что-то путаю, — тихо сказал он, — или эти позиции в самом деле выглядят сомнительно?

— Да, они показались мне излишне уязвимыми, — согласился президент, — но у нас нет оснований для тревоги. Кстати, теперь я припоминаю, что Гана хочет созвать встречу Комитета риска. Я сказал ему, что поговорю с тобой.

— Господи, так вот чего он хотел? У меня не было времени с ним поговорить по телефону. Проклятье. — Квери посмотрел на часы, потом перевел взгляд на тиккеры. Европейский рынок удерживал завоеванные позиции. — Ладно, я выделю пять минут, пока они пьют кофе. Скажу Гане, чтобы он встретился с нами в моем кабинете. А ты пока постарайся сделать их счастливыми.

Компьютеры находились в большом зале без окон на противоположной стороне того же этажа. Именно туда и повел гостей Хоффман. Он встал перед камерой, распознающей лица — лишь немногим был разрешен вход в святая святых, — подождал, пока стальные засовы отойдут в сторону, а потом толкнул дверь. Она была массивной, огнеупорной, с панелью пуленепробиваемого стекла в центре и резиновыми вакуумными прокладками по бокам, поэтому распахнулась с легким шипением, скользнув по белому кафельному полу.

Хоффман вошел первым, остальные последовали за ним. По сравнению с тишиной в операционном зале здесь царил почти промышленный шум — гудение компьютеров было достаточно громким. На складских полках ряды компьютеров мерцали красными и зелеными индикаторами. В дальнем конце помещения, в длинных плексигласовых шкафах стояли два печатных робота «Ай-би-эм TS3500», которые двигались вниз и вверх по монорельсам с быстротой атакующей змеи от одного конца к другому, по мере того, как ВИКСАЛ-4 приказывал им сохранять полученную информацию. Температура здесь была на несколько градусов ниже, чем в остальных частях здания. Мощные кондиционеры охлаждали центральный процессор, и в сочетании с шумом лопастей вентиляторов получался фон, мешающий вести нормальную беседу. Когда все вошли, Хоффману пришлось сильно повысить голос, чтобы его слышали те, кто стояли чуть дальше.

— Если на вас это произвело впечатление, должен заметить, что здесь лишь четыре процента мощности процессора ЦЕРНа, где я работал прежде. Но принципы остались неизменными. У нас почти тысяча стандартных процессоров, — Александр с гордостью положил руку на полку, — и каждый с двумя или четырьмя ядрами; точно такие же стоят у вас дома, только без оболочки и специальной сборки. Мы пришли к выводу, что так получается надежнее и дешевле, чем вкладывать деньги в суперкомпьютеры; их проще модернизировать, что приходится делать постоянно. Полагаю, вы знакомы с законом Мура? Он гласит, что число транзисторов, которые можно поставить в интегральную сеть, определяющую объем памяти и скорость процессора, удваивается каждые восемнадцать месяцев, а цены уменьшаются вдвое. Закон Мура неизменно выполнялся с 1965 года — верен он и в настоящее время. В девяностых годах, в ЦЕРНе, у нас был «Крэй X-МР/48» — суперкомпьютер, стоивший пятнадцать миллионов долларов; его мощность составляла половину мощности «Майкрософт Иксбокс», а ее можно купить за двести долларов. Вы можете себе представить, к чему такая тенденция приведет в будущем.

Эльмира Гюльжан скрестила руки на груди и демонстративно содрогнулась.

— Почему здесь так чертовски холодно?

— Процессоры выделяют много тепла, и здесь должно быть прохладно, чтобы избежать поломок. Если мы выключим кондиционеры, температура будет подниматься со скоростью один градус Цельсия в минуту. Через двадцать минут находиться здесь станет некомфортно. Через полчаса система полностью выйдет из строя.

— А что произойдет, если отключится электричество?

— Если речь идет о коротком разрыве, то мы используем автомобильные аккумуляторы. Через десять минут начнут работать дизельные генераторы, установленные в подвале.

— А если начнется пожар, или вас атакуют террористы? — спросил Лукашински.

— Естественно, у нас есть полное дублирование системы. И мы будем просто продолжать торговлю. Но не беспокойтесь, этого не случится. Мы вложили в безопасность очень серьезные деньги — противопожарная система, детекторы дыма, брандмауэры, видеонаблюдение, охранники, системы информационной безопасности. И не забывайте, это Швейцария.

Большая часть гостей заулыбалась. Однако Лукашински сохранял серьезность.

— У вас собственная система безопасности или вы привлекли людей со стороны? — спросил он.

— Со стороны, — «Интересно, почему поляк так одержим безопасностью? — подумал Хоффман. — Паранойя богатых?» — Мы всех нанимаем — охрану, юристов, бухгалтеров, транспорт, поставщиков провизии, техническую поддержку, уборщиков. Офисы взяты в аренду. Даже мебель. Мы намерены стать компанией, которая не только делает деньги в цифровой век; мы сами хотим быть цифровыми. Из чего следует, что мы желаем сохранять полную свободу с минимальным количеством собственности.

— А как относительно вашей собственной безопасности? — не унимался Лукашински. — Ваши швы… насколько я понимаю, на вас напали вчера в вашем доме?

Александра охватило странное ощущение вины и смущение.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Мне рассказали, — небрежно ответил поляк.

Эльмира положила руку на плечо Хоффмана; ее длинные красно-коричневые ногти напоминали когти.

— О, Алекс, — тихо сказала она. — Как это ужасно.

— Кто? — упрямо повторил Хоффман.

— Могу лишь заметить, — вмешался Квери, который незаметно проскользнул в комнату, — что произошедшее с Алексом не имеет никакого отношения к делам компании — речь идет о каком-то психе, которого очень скоро отыщет полиция. А теперь я отвечу на ваш вопрос, Мечислав. Мы предприняли ряд шагов, чтобы обеспечить Алексу дополнительную защиту до тех пор, пока проблема не разрешится окончательно. У вас есть вопросы относительно нашего оборудования? — Все молчали. — Нет? Тогда я предлагаю уйти отсюда, пока никто не замерз до смерти. В зале для заседаний для вас приготовлен кофе. Если вы направитесь туда, то мы через несколько минут к вам присоединимся. Мне нужно кое о чем переговорить с Алексом.

Они находились в операционном зале, спиной к огромным мониторам, когда один из аналитиков громко ахнул. В зале, где все говорили шепотом, его восклицание оказалось подобным выстрелу в библиотеке. Хоффман застыл на месте, повернулся и увидел, что половина аналитиков вскочила на ноги; их привлекло то, что показывали «Блумберг» и «Си-эн-би-си». Ближайший к нему аналитик поднес руку ко рту.

Оба спутниковых канала показывали одно и то же — очевидно, кто-то снимал на мобильный телефон: пассажирский самолет садился в аэропорту. С ним явно что-то случилось, он двигался слишком быстро, одно крыло заметно выше другого, над самолетом поднимался дым.

Кто-то схватил дистанционный пульт и включил звук.

Самолет скрылся за башней управления полетами, появился снова и промчался над низкими зданиями песочного цвета — вероятно, ангарами; на заднем плане виднелись ели. Казалось, он задел брюхом одно из зданий — и уже в следующий миг взорвался, превратившись в огненный шар, который продолжал катиться вперед. Одно из крыльев вместе с работающим двигателем поднялось над алым смерчем и сделало изящный кульбит в небе. Оператор проследил за ним, пока оно не скрылось из вида, а потом звук взрыва добрался до камеры. Раздались далекие крики на незнакомом языке — возможно, на русском, — Хоффман не сумел разобрать, картинка задрожала и вновь стала четкой; в небе над аэропортом появился столб черного маслянистого дыма, обрамленного оранжево-желтым пламенем.

Затем они услышали задыхающийся голос:

— Вы только что видели сцену, заснятую во время катастрофы пассажирского самолета «Виста эруэйз», на борту которого находилось девяносто восемь пассажиров, — говорила женщина-американка. — Самолет разбился на подлете к московскому аэропорту Домодедово…

— «Виста эруэйз»? — переспросил Квери, повернувшись к Хоффману. — Она сказала «Виста эруэйз»?

Дюжины людей заговорили в разных частях зала.

— Господи, мы их продаем все утро.

— Странно.

— Мне как-то не по себе.

— Кто-нибудь выключит эту проклятую штуку? — крикнул Хоффман. Никто не шевельнулся, тогда он решительно прошел между рядами и выхватил пульт у злополучного аналитика. Запись уже начали повторять; не приходилось сомневаться, что так будет продолжаться весь день, пока зрелище не перестанет щекотать зрителям нервы. Наконец, Александр нашел кнопку, отключающую звук, и в зале вновь воцарилась тишина. — Ладно, достаточно. А теперь за работу.

Он швырнул пульт на стол и вернулся к клиентам. Эстербрук и Клейн, закаленные ветераны операционных залов, уже прильнули к ближайшим терминалам, чтобы проверить цены. Остальные ошеломленно застыли на месте, словно доверчивые крестьяне, которые стали свидетелями сверхъестественного события. Хоффман чувствовал, что они не сводят с него глаз. Кларисса Мюсар даже перекрестилась.

— Боже мой, — сказал Эстербрук, отводя взгляд от монитора. — Самолет разбился пять минут назад, а акции «Висты» уже упали на пятнадцать процентов. Они падают.

— Пике, — добавил Клейн с нервным смешком.

— Прекратите, парни, — вмешался Квери, — здесь присутствуют гражданские. — Он повернулся к остальным клиентам: — Я помню парочку трейдеров у Голдмана, которые продавали акции на авиационное страхование утром девятого сентября. Они хлопали друг друга по ладоням, стоя посреди офиса, когда в здание врезался первый самолет. Они не могли знать. Никто из нас не знал. Всякое случается.

Глаза Клейна все еще были устремлены на данные рынка.

— Ничего себе, — одобрительно пробормотал он. — Ваш маленький черный ящик очищается, Алекс.

Хоффман заглянул из-за плеча Клейна. Цифры в колонке «Исполнение» быстро менялись — ВИКСАЛ получал доход от продаж акций «Виста эруэйз» по прежним ценам. Счетчик прибылей и убытков стремительно увеличивал сумму доходов.

— Интересно, какую прибыль вы получите в результате этой сделки — двадцать или тридцать миллионов? Господи, Хьюго, законодатели набросятся на вас, как муравьи на угощение во время пикника.

— Алекс? — позвал Квери. — Нам нужно на встречу.

Но Хоффман, не в силах отвести взгляда от монитора, его не слушал. Он ощутил сильное давление на череп, поднес пальцы к шву и слегка провел по нему. Ему показалось, что тот так сильно натянут, что может лопнуть.