Глава 12
Когда я проснулся во вторник утром, то довольно долго пялился на свой потолок. Мне было не по себе; я будто перестал ориентироваться в пространстве и смотрел в чужие очки. Ощупью нашел на подоконнике визитку из бумажника Джули Кирнс. Впрочем, слова на ней остались теми же: «Таланты Леса Сент-Пьера. Мило Чавес, заместитель».
Рулончик пятидесятидолларовых купюр, полученный мной от Мило, лежал на своем месте, причем он стал ненамного легче после проведенной мной ночи в городе.
Наконец я встал, сделал на заднем дворе свою обычную зарядку, принял душ и приготовил мигас на завтрак себе и Роберту Джонсону.
Затем я просмотрел последний выпуск «Остин крониклс» и выяснил, что концерт Миранды Дэниелс в кафе «Кактус» начнется в восемь вечера. Я помыл посуду и позвонил своему брату Гарретту, сказал «Сюрприз!» и оставил на автоответчике сообщение, что у нас на сегодняшний вечер имеются кое-какие планы. Я люблю своего брата. Но еще больше мне нравится, что благодаря ему я могу переночевать в Остине бесплатно.
Я попытался дозвониться до детектива Шеффера из убойного отдела полицейского управления Сан-Антонио, но того не оказалось на месте. Мило Чавеса — тоже.
Я вытащил несколько бумажек из рулончика с полтинниками Мило — ровно столько, сколько требовалось за жилье за октябрь, — и оставил конверт на кухонном столе, не сомневаясь, что Гэри Хейлс его найдет. Может быть, если все пойдет хорошо, до следующей пятницы я смогу расплатиться и за ноябрь. Но еще не сейчас.
Я оставил побольше воды и корма «Фрискис» на столе и кусок газеты в том месте, где Роберта Джонсона обязательно вырвет, когда он сообразит, что я не буду ночевать дома. Покончив с делами, я направился к своему «Фольксвагену».
До Остина я добрался около полудня и провел еще несколько бесполезных часов в барах, где любил бывать Сент-Пьер, разговаривая с людьми, которые не видели его вот уже несколько дней. На сей раз я выдавал себя за автора песен и сообщал всем, что ищу Леса, чтобы передать пленку с моими произведениями, так как сочинил самый настоящий хит под названием «Влюбленные из Лаббока». Должен сказать, что особого энтузиазма моя история ни у кого не вызвала.
После ленча я заехал в «Ватерлоо рекордс» на Норт-Ламар и нашел в распродажной корзине кассету Джули Кирнс, выпущенную в 1979 году. Записей Миранды Дэниелс еще не было. В разделе «Песни Техаса» под фирменным знаком Шекли «Сплит рейл» стояло всего несколько CD-дисков с известными только узкому кругу именами вроде «Клэя Бэмбурга и Сэйджбраш Бойз», Джеффа Уитни и «Полька Мен из Перденэйла». Их я покупать не стал.
С Ламар я поехал на север, потом направо на Тридцать восьмую, в Гайд-парк, следуя маршрутом, по которому следил за Джули Кирнс на прошлой неделе. Затем свернул на Спидвей налево и припарковался на противоположной стороне от дома Джули Кирнс.
На самом деле район Гайд-парка совсем не такой снобистский, как можно подумать. В нем живут студенты колледжа, стареющие хиппи и такие же немолодые яппи. В нем имеется и своя доля разрухи — дешевые общественные прачечные, покосившиеся студенческие общежития и баптистские церкви. На тихих улицах, окутанных тенью виргинских дубов, выстроились дома постройки сороковых годов.
Дом Джули Кирнс был всего лишь потрепанным, но самым обычным. В шестидесятых он, наверное, отвечал определению моего брата Гарретта «дом хоббита». Круглое окошко из треснувшего витражного стекла над дверью давно покрылось грязью, кометы и изображения солнца, когда-то нарисованные по краю крыши и вокруг окон, кто-то закрасил тонким слоем штукатурки. На пожелтевшую лужайку перед домом падала тень пекана, настолько изъеденного гусеницами, что тот стал похож на «сахарную вату». Единственное, что выглядело ухоженным, это ящик с цветами под окном гостиной Джули, в котором росли желтые и лиловые анютины глазки, правда, и они уже начали вянуть.
Движение на Спидвее днем было напряженным. Мимо проехал оранжевый автобус Техасского университета, к неухоженным лужайкам перед домами спешили грузовички «Форды», загруженные газонокосилками, граблями и целыми семьями латиноамериканцев на задних сиденьях. По улице ползли «Хонды» и «Фольксвагены»-«жуки», появившиеся на свет еще в 70-х, с облезающими наклейками на бамперах, которые гласили: «НеРейгановский» или «Чтите богиню». Остин — это единственный в Техасе город, где моя машина никому не мозолит глаза.
Никто не обращал на меня ни малейшего внимания, никто не останавливался около дома Кирнс. Если полиция и побывала здесь, никаких признаков своего присутствия они не оставили.
Я уже собрался перейти на другую сторону улицы и заглянуть в дом, когда со стороны пассажирского сиденья в окне моей машины показалась голова и я услышал:
— Я так и подумал, что это вы.
У соседа Джули, жившего на противоположной стороне улицы, было лошадиное лицо, и когда тот улыбался, казалось, что в следующее мгновение он заржет или ткнется носом вам в руку, чтобы вы угостили его кусочком сахара. Черные с проседью волосы, коротко подстриженные около ушей и намазанные каким-то гелем, торчали почти вертикально на макушке. Голубую рубашку на пуговицах он заправлял в шорты цвета хаки, подпоясанные разноцветным гватемальским ремнем, а когда наклонился ко мне, я не столько почувствовал запах, сколько каким-то образом догадался, что он из числа тех, кто выступает в сюрреалистичных пятнадцатисекундных рекламных роликах, посвященных одеколонам знаменитых дизайнерских марок.
Сосед ухмыльнулся.
— Я знал, что вы вернетесь. Я сидел под окном, пил «эспрессо» и думал: «Могу побиться об заклад, что тот полицейский детектив сегодня сюда приедет». Потом выглянул в окно, а вы тут как тут!
— Я тут как тут, — не стал спорить я. — Слушайте… вас, кажется, Хосе зовут?
— Харрас. Хосе Харрас… — Он начал произносить свою фамилию по буквам.
— Это просто здорово, мистер Харрас, но…
Хосе поднял вверх палец, будто только что вспомнил жизненно важную вещь, и еще больше залез головой в мою машину.
— Я же вам говорил, что тут происходит нечто странное? — заявил он, понизив голос.
— Да, говорили, — подтвердил я.
Я пытался понять, что, черт подери, он имеет в виду. Может, убийство Джули попало в «Остин американ стейтсмен»? Или Хосе решил развить одну из своих грандиозных теорий, которыми угощал меня в субботу утром — например, что мисс Кирнс нуждается в его помощи, потому что за ней охотится мафия, или федералы, или даже «Дочери республики Техас»?
Хосе с заговорщическим видом прищурился и продолжал:
— Я начал об этом думать после того, как поговорил с вами, и спросил себя: «Почему полиция так заинтересовалась Джули Кирнс? Почему они следят за ее домом?». И понял: один из ее дружков торгует наркотиками, значит, она подпадает под действие программы по защите свидетелей.
Я сказал Хосе, что у него потрясающие дедуктивные способности.
— Бедняжка невероятно нервничала, — сообщил мне он. — Перестала печь для меня сахарное печенье и даже не останавливалась, чтобы поздороваться. Она выглядела так, будто… Ну, не знаю… — Он помахал рукой, чтобы я понял, какие ужасные преступления против приличий совершила бедняжка Джули, и принялся сочувственно кивать. — В субботу вечером к ней кое-кто приходил…
— Я знаю, — попытался успокоить его я. — Мы следили за домом.
К Джули приходила подружка Вина, занимавшаяся любительской ароматерапией, и непримечательную историю ее жизни я уже подробно изучил. Вина пришла к Джули со своим чемоданчиком с маслами около восьми и пробыла у нее примерно до девяти. Я не стал говорить Хосе, что Вина совсем не тянет на наемного убийцу, подосланного мафией.
Хосе еще больше забрался в мою машину, и я подумал, что еще дюйм, и он уткнется мне в колени.
— Вы собираетесь войти в ее дом? — спросил он. — Чтобы проверить, нет ли там ловушек?
Я заверил его, что это стандартная процедура и ему не о чем беспокоиться.
— О! — Хосе энергично закивал. — Не стану мешать вам работать. Разве вы не должны оставить мне свою визитку на случай, если я вдруг что-то вспомню?
— Дайте руку, — велел я ему.
На его лице появилось сомнение, но через секунду он протянул мне руку. Я взял несмываемый черный маркер, который лежал на приборной доске, и записал на ладони Хосе один из номеров голосовой почты Эрейни, тот, который приветствовал позвонившего словами: «Управление криминальных расследований».
Хосе нахмурился и целую минуту рассматривал номер на ладони.
— Нам урезали бюджет, — объяснил я ему.
Когда я подошел к входной двери дома Джули, мне потребовалось около двух минут, чтобы выбрать подходящую отмычку для замка. Я с беззаботным видом прислонился к дверному косяку и принялся, насвистывая, пробовать разные ключи, даже улыбнулся проходившей мимо пожилой паре. Никто не стал громко вопить и поднимать тревогу.
Лицензированный частный детектив скажет вам, что совершение преступлений во время работы — это миф. Частные детективы собирают улики, которые можно использовать в суде, а те, что добыты незаконным путем, автоматически разрушают дело. Так что все они, как хорошие мальчики и девочки, наблюдают за своими объектами, находясь на территории общественной собственности, чтобы оставаться чистенькими.
Это истина на девяносто процентов. Оставшиеся десять относятся к ситуациям, когда необходимо узнать или забрать нечто такое, что никогда не найдет дорогу в суд, и клиенту — как правило, адвокату — плевать, насколько законными методами вы пользуетесь, если вероятность того, что вас поймают и свяжут с ними, невысока. Они нанимают человека, не слишком обремененного принципами и не имеющего лицензии, чтобы он сделал то, что им требуется, не привлекая ни к кому внимания. Именно так я работал целых пять лет в Сан-Франциско — без лицензии и принципов. Потом вернулся в Техас, и здесь старые друзья моего отца, служившие в полиции, стали давить на меня, требуя, чтобы я получил лицензию и соблюдал правила. Никто из них не хотел оказаться в ситуации, когда им придется арестовать сына Джека Наварра.
Я открыл боковой замок, вынул из почтового ящика корреспонденцию, скопившуюся за два дня, и вошел в дом.
В кухне пахло лимонами и аммиаком, деревянный пол был подметен. Несколько экземпляров «Скрипача» и «Нэшвилл тудэй» аккуратной стопочкой лежали на стеклянной поверхности ящика из-под фруктов, превращенного в кофейный столик. На обеденном столе стояли свежие цветы. Джули Кирнс оставила дом в идеальном порядке для того, кто туда никогда уже не вернется.
Я сел на диван и начал просматривать почту Джули: счета, письмо от Тома и Сэлли Кирнс из Орегона, снимок их новорожденной дочки и записка: «Не можем дождаться, когда же ты увидишь нашу Андреа! С любовью, Т и С». Несколько мгновений я рассматривал розовое морщинистое личико, потом перевернул письмо и фотографию и положил на столик.
Задние комнаты дома я обошел довольно быстро. На автоответчике не было никаких сообщений, в мусорном ведре не нашлось ничего стоящего, кроме покрывающейся плесенью кофейной гущи. Единственное, что меня заинтересовало, лежало на верхней полке в стоящем в спальне Джули шкафу. Под пуховой подушкой прятался двухцветный коричневый чемодан, какие обычно можно увидеть в водевилях.
Внутри на самом верху я обнаружил фотографии Сент-Пьера — Лес пьет пиво с Мерлем Хаггардом, Лес принимает награду из рук Тани Такер, молодой Лес в розовой рубашке с широким воротом, копной вьющихся волос, сплошной полиэстер, стоит рядом с точно так же одетым ковбоем «диско», который, наверное, когда-то был знаменитостью, но я его не узнал.
Под фотографиями лежала куча мужской одежды, которая выглядела так, будто кто-то в спешке освобождал ящики, а не собирал вещи в дорогу. Одни носки и трусы. Впрочем, может быть, когда Лес путешествовал, именно так он и одевался? Кто знает, может, это я неправильно выбираю места отдыха.
Я убрал чемодан обратно на полку.
И тут я увидел клетку, в которой сидел зеленый, невероятно голодный на вид попугай. Он тут же сообщил мне, что я шумный ублюдок, и принялся снова яростно царапать свою кормушку.
Я нашел на кухне несколько фисташек, отдал ему, уселся за «IBM ПК2» Джули и уставился на черный экран.
— Задница, — проскрипел попугай и расколол орех.
— Приятно познакомиться, — ответил я.
На стене за компьютером висела доска из прессованной плиты с огромным множеством самых разных бумаг, и среди них потрепанная фотография молодой Джули Кирнс, на которой та, держа в руках скрипку, стоит рядом с Джорджем Джонсом. Тогда ее каштановые волосы были длиннее, а сама она гораздо стройнее. И еще один снимок, более свежий, группы Миранды Дэниелс, где Джули находилась на переднем плане. Эту фотографию обрамляли вырезки из местных газет, посвященные их концертам, строчки, отведенные игре Джули Кирнс, она обвела розовым маркером. Довольно большую статью из «Стейтсмен», явно напечатанную на одной из страниц в разделе развлечений, иллюстрировала фотография Миранды Дэниелс, заснятой между контрабасом и колесом фургона. Заголовок громко оповещал читателей: «Возрождение западного свинга. Почему новый талант из Техаса штурмует Нэшвилл».
Доска поменьше, висящая слева, оказалась более приземленной. Я обнаружил на ней корешки чеков на двести пятьдесят долларов, выданных «Пейнтбраш энтерпрайзес», расписание концертов Джули и гонорары за работу, которую она получала через «Суллис темпс» в последние несколько месяцев, чтобы свести концы с концами, — базовая обработка данных для крупных корпораций в городе. Не знаю, собиралась ли Миранда Дэниелс взять Нэшвилл штурмом, но у меня не сложилось впечатления, что Джули Кирнс в ближайшее время грозило стать очень богатой.
Я просмотрел все дискеты, открыл расположенный по горизонтали шкафчик и достал оттуда стопку покрытых плесенью голубых папок. Я уже собрался пролистать ту из них, на которой стояла надпись «Личное», когда передняя дверь в дом открылась и послышался мужской голос:
— Дома есть кто-нибудь?
Хосе, виновато улыбаясь, как будто ему не терпелось попасть в туалет, на цыпочках вошел в кабинет.
Он оглянулся на дверь и сказал:
— Я должен был посмотреть.
— Тебе повезло, что я не пристрелил тебя.
— О… — он уже собрался засмеяться, но тут увидел мое лицо. — У вас ведь нет пистолета, или есть?
Я пожал плечами и снова занялся папками. Я никогда не ношу с собой оружие, но говорить ему этого не собирался.
Хосе немного пришел в себя и принялся оглядываться по сторонам, брал и ставил на место безделушки, изучал корешки книг. Попугай ел фисташки и смотрел на него.
— Задница, — сказал он снова.
Я дал ему еще орехов, потому что верю в закрепление позитивных отношений.
Быстро пролистав папку с надписью «Личное», я понял, что по большей части речь там идет о долгах Джули, и их оказалось великое множество. Кроме того, я наткнулся на бумаги известной в штате компании «Консультации по кредитованию» и понял, что Джули примерно два месяца назад начала с ними переговоры касательно своих долгов. Получалось, что ей принадлежали только дом, попугай и «Кугуар» 68-го года, в котором ее застрелили. На дом она уже оформила две закладные и находилась на расстоянии одного чека Шекли от того, чтобы стать бездомной бродягой.
Я включил компьютер Джули, решив, что быстренько его проверю и заберу с собой жесткий диск, чтобы просмотреть в спокойной обстановке, если меня что-нибудь заинтересует.
Однако ничего стоящего я не нашел. На самом деле там вообще ничего не было. Я сидел и смотрел на пустой зеленый экран, на котором командная строка ДОС спрашивала меня, куда подевались его мозги.
Я секунду подумал, выключил компьютер и снял корпус. Жесткий диск был на месте. Его стерли, но не забрали. Хорошо. Я вытащил его, завернул в газету и убрал в рюкзак. Теперь моему братцу Гарретту будет чем заняться.
— Что это? — спросил Хосе.
Он подошел, встал у меня за спиной и заглядывал через мое плечо, завороженный зрелищем разобранного компьютера. Запах его одеколона был таким сильным, что попугай чихнул.
— Ничего, — ответил я. — Совсем. Кто-то позаботился о том, чтобы мы не смогли ничего найти в компьютере Джули Кирнс.
— Это, наверное, тот мужчина, который приходил, — предположил Хосе.
— Какой мужчина? — обернувшись, спросил я.
— Я же пытался вам сказать на улице, — в отчаянии выпалил Хосе. — Мужчина, который приходил в субботу ночью. Вы говорили, что знаете про него.
— Подожди-ка минутку.
Я провел мысленную проверку данных. Ночь субботы, это перед тем, как я разговаривал с Джули. Я занимался стандартным наблюдением, используя методы, к которым даже Эрейни не смогла бы придраться. Следил за домом до пяти минут двенадцатого, иными словами, еще полчаса после того, как погас свет, потом намазал мелом шины «Кугуара» Джули на случай, если она решит куда-то поехать ночью, и отправился к себе, чтобы немного поспать перед тем, как вернуться в Остин к половине пятого на следующее утро.
— Когда приходил мужчина? — спросил я у Хосе.
— Он постучал в дверь Джули в пятнадцать минут двенадцатого, — с гордым видом ответил Хосе. — Я специально посмотрел на часы.
Попугай встряхнулся и проскрипел:
— Дерьмо, дерьмо, дерьмо.
— Точно, — согласился с ним я.