Нет, это был другой звон. Сначала Литусу показалось, что звон был тот же самый, что раздавался у него в ушах, просто он усилился на берегу, но потом понял, что нет. Со стороны Уманни вдоль воды дул ветер, путался в досках убогой пристани, захлестывал мелкими волнами глинистый берег, теребил натянутый к видневшейся на косогоре часовне канат, и висевшие на нем амулеты звенели на ветру – жалобно и обреченно.

– Не обращай внимания, – посоветовал ему Веррес. – Они не звенят. Они не могут звенеть. Чему там звенеть? Раскрашенная деревяшка да шнурок. Они могут только стучать. Так что нет звона.

– Нет звона, – согласился Литус. – Надолго я здесь?

Выстроенные в ряд паломники карабкались на высокий берег. Храмовники с баграми шли в том же строю, пропуская по пять-шесть паломников между собой. Кто-то помогал себе руками, опираясь о глинистый склон, кто-то хватался за канат, и тогда амулеты звенели с удвоенной силой, а кто-то и добавлял в звон малую толику, подвязывал на свободное место и собственный оберег.

– А кто же знает? – удивился Веррес. – Я вот, когда пять лет назад высадился на этом берегу, и сам не знал, надолго ли. И вот пять лет прошло, а я все еще не знаю. Хотя поправился немного. Не будешь дураком, и ты станешь человеком. Ну что, парень, начнем с младшего служки? Поклонишься предстоятелю, и за работу?

Литус оглянулся. Желтые храмовники с баграми стояли безмолвно, но было ясно, что странное оружие они готовы пустить в ход, не раздумывая.

– Мне такой дадут? – спросил бастард.

– Со временем, – кивнул Веррес. – Хотя походы от Уманни к Бараггалу и обратно не то, чего следует желать. Но на поблажки не рассчитывай. Иначе придется усвоить, что Светлая Пустошь – это лучшее место для просветления и чистоты. А теперь идем. Лучше убраться отсюда поскорее, шалит она в последнее время, Светлая Пустошь. Так что, если хочешь добраться до места, держись пока за мной. Энки, благовествующий, спаси и помоги! Вот ты спрашиваешь, надолго ли? А куда спешить-то? Иногда мне кажется, что Бараггал – единственное спокойное место во всей Анкиде.

Веррес продолжал что-то бормотать себе под нос. Литус карабкался наверх за ним, думая, что не все ладно у храмовников в головах, неужели нельзя было вырубить в глине ступени да подбить их досками? Вон сколько досок. Справа от часовни, в десяти шагах, покосился древний сарай, ну так крыша его дощатая не прогнила еще вроде? Разбирай да пили. А если просмолить, так и не на один год хватит. А уж по уму можно было бы и камнем выложить.

У сарая стоял человек. На нем был кафтан или рубаха до колен, которая от времени пошла распускаться, рассыпаться бахромой, но на худых плечах одеяние еще держалось, хотя и похлопывало на ветру. Точно так же и седые волосы человека рвались с его полулысого черепа. Старик стоял неподвижно, лишь иногда переступая на одном месте, и поворачивал голову вслед за каждым, проходящим вдоль каната.

– В глаза не смотреть, – предупредил, обернувшись, Веррес. – Эта мерзость тут и месяца нет как выползла, прочистили ее уже немного, но не хочешь глотать дерьмо, не смотри в глаза. Никогда!

Литус опустил голову, но, уже взобравшись на косогор, не удержался, бросил быстрый взгляд в сторону старика, наткнулся не на глаза, а на запекшиеся черные ямы на их месте, но и того хватило. Дрожь пошла по ветхому телу. Локти старого пошли вверх, руки изогнулись огрызками крыльев на уровне плеч, и сам старик, шаг за шагом, заковылял к бастарду.

Сразу два багра уперлись ему в глазницы, и покуда старый месил ногами скользкую глину, пытаясь справиться с неожиданным препятствием, еще один храмовник саданул по горлу обратной, заточенной стороной крюка. Шея перерубилась, как трухлявый ольховый ствол. Ноги продолжали идти вперед, но тело старика опрокинулось, упало и тут же завязло в глине, продолжая трепыхать руками и ногами. Храмовники стряхнули с багров страшную добычу и подтолкнули окаменевшего бастарда в спину.

– Слушай, – зло прошипел через плечо Веррес, – все, что ни говорю, слушай. Когда пятки запекутся, спрашивать некогда будет, говорить нечем, слушать нечем! Не смотреть в глаза!

Под ногами валялись останки подобных ходоков. Вот показался край вымазанного в глине – цвет в цвет – балахона паломника. Литус взглянул на лицо несчастного. Глаза его вылезли от ужаса из орбит, горла и части щеки не было, словно зверь выдрал их, вонзив клыки. Литус поднял глаза. Цепочка паломников шествовала впереди. Над головой ползли низкие облака. Такие низкие, что даже древний колодезный журавель окунал в них клюв. И Уманни, до которого оставался пяток лиг, тоже тонул в облаках, и крыши изб, выстроившихся вдоль натянутого каната, упирались в облака, и у каждого крыльца стояли люди, подобные тому же старику. И ждали. Запах тлена шибал в нос.

– Двигай ногами, двигай, – бурчал Веррес. – Как только увидишь две полубашни угодников, недостроенные они, часовнями служат, так можешь садиться и отдыхать.

– Я не устал, – твердо проронил Литус, хотя в глазах у него все плыло и муть поднималась к горлу.

– Ты не устал, другие устали, – равнодушно сказал Веррес. – Привал – значит привал. Тут тебя неволить никто не будет, но и воли никто не даст. В любую сторону шагай да спотыкайся. Но все, кто вернулся, кто деревяшку с печатью получил, все слушали, что им говорили. А те, кто неволиться не согласился, те здесь и остались. Поймешь со временем. Думаю, через пару часов поумнеешь. За часовнями кольцо смерти начинается.

За околицей деревни начиналась пропасть. Точно такая же, как была в реке, когда барка повисла в воздухе. Только теперь в воздухе висела не барка, а настил, устроенный из гнилых досок. Он шевелился под ногами, какие-то доски срывались, падали, рассыпаясь на лету, тонули во мраке, в котором еще не было крылатых теней, но что-то шевелилось, извивалось и шипело. Литус против воли ухватился за канат обеими руками и уже не отпускал его, перехватывал шаг за шагом, а обернувшись, увидел, что храмовники идут с закрытыми глазами, только одной рукой скользят по канату, а их ноги порой ступают мимо досок, но не проваливаются. Чувствуя, что липкий пот покрывает все его тело, Литус уже приготовился и сам закрыть глаза, но в этот миг крылья захлопали где-то под его ногами, тень накрыла лицо, клочья потревоженных облаков над головой раздвинулись, обдав бастарда пеплом, и тут же канат задрожал. Раздался сдавленный крик, и один из храмовников желтым пятном полетел вниз.

Между двух часовен, которые и в самом деле казались основаниями небольших, не чета бэдгалдингирским, башен угодников, была твердая сухая земля, и даже как будто небо проглядывало сквозь облака. Паломники сидели на земле кучей, странно было, что почти двести человек сгрудились в не слишком большое живое пятно. Или их опять стало меньше? Литус оглянулся. Оставленная за спиной деревня теперь казалась только скопищем старых полуразрушенных домов, пропасть представляла собой заросшее бурьяном поле. Канат подрагивал на ветру и продолжал звенеть. Впрочем, до башен звон почти не доносился. За башнями стояла стена тьмы. На самом ее краю, на расстоянии друг от друга в десяток шагов, высились два каменных столба. Между ними был забит в землю деревянный кол, на котором лежал все тот же уходящий во тьму канат. От каменных столбов начиналось что-то вроде изгороди, сплетенной из жердей, веревок и как будто проволоки. С каждым шагом бастард отдалялся от солнечной улицы Самсума и домика с коричневой занавеской. Или становился ближе?

– Вот ведь нелегкая! – выругался Веррес, пересчитывая храмовников. – Давно я не терял служителей Храма. Уже и не вспомню. И впрямь поганые пошли времена. Дальше пойдешь первым, а не то оступишься, а мне потом… С этими вельможами…

Литус посмотрел на провожатых. Храмовники стояли с закрытыми глазами, прижав к себе багры, обхватив плечи, и бормотали молитвы. У некоторых из них за плечами были мешки.

– Еда, – поймал взгляд Литуса Веррес. – Будешь стараться, из младшего служки поднимешься до среднего. Станешь старшим – доверят ходить за едой.

– Уже не хочу, – вновь обернулся к деревне Литус. – Не великое удовольствие.

– Кому как, – пробормотал Веррес.

Холодные капли ударили по плечам, по лицу. Пятно чистого неба над головой затянули тучи. Опустились сумерки. Паломники, сидевшие кучей, сжались. Многие стянули с глаз повязки и теперь озирались в ужасе. Среди испуганных, словно омертвелых лиц видны были и женские, но того профиля, который запомнился Литусу на барке, он не находил.

– Уже вечер? – спросил Литус.

– Не знаю, – вздрогнув, открыл глаза Веррес. – Там, на холме Бараггала, будет и день, и вечер, и ночь, и утро. А что здесь – не знаю. Это предстоятель имеет силу сохранять для себя время, а для прочих – как Пустошь захочет, так и будет. Случалось, от этих башен до Бараггала на неделю прогулка растягивалась, а случалось, и в день укладывались. Хотя все Кольцо Смерти – двадцать пять лиг, ни убавить, ни прибавить. Да и кусок Кольца Теней до Бараггала – двадцать лиг. Канат ветшает, менять приходится. Так что уж расстояния все известны. За день не управимся. Вряд ли.

– Что там? – спросил Литус, показывая на тьму.

Веррес покосился на каменные столбы, пожал плечами.

– Кольцо Теней у каждого свое. Но оно дальше. А что в этой темноте, которую кличут Кольцом Смерти, никому не известно. Не видно там ни демона. Двадцать пять лиг кромешной темноты. Одно скажу тебе точно, парень. Тот, кому суждено умереть, там и останется. Только мы первыми пойдем, а то еще пару дней так протопчемся. Только ты уж, парень, ноги поднимай.

– Выше, чем обычно? – не понял Литус. – Зачем?

– Там поймешь, – пообещал Веррес. – Наша сторона правая. По левой идут оттуда. Ну, тебе это не скоро.

– Так чего мы ждем? – поднялся на ноги Литус.

– Колокола, – показал на башни Веррес. – Колокола должны прозвонить.

– Колокола? – не понял Литус. – В этих огрызках?

– Представь, что эти не самые великие башни были достроены, – наклонился к бастарду Веррес. – Представь, что их успели достроить. И там, как на каждой башне угодников, есть колокол. Вот они и звонят.

– Я могу представить башню, – в ответ наклонился к Верресу Литус. – Даже две башни. И колокол могу представить. И звон. Тоже могу представить. Тем более что в ушах у меня звенит не переставая еще с барки. И эти деревянные амулеты на канате тоже звенят, что бы ты ни говорил. Но я не могу услышать звон представленного колокола…

Тягучий, глубокий звон словно упал с неба. Сразу два колокола загудели в такт, заставили заныть зубы. Железные двери часовен задребезжали. Литус готов был поклясться, что на мгновение ему показалось, будто башни целы. Небо посветлело над головой.

– Наверное, нам это послышалось? – усмехнулся Веррес. – Шагай вперед.

Литус стиснул зубы и решительно двинулся во тьму.

Под ногами скрипели, дробились, ломались кости. Несколько раз Литус наступал на что-то мягкое, скользкое. Пару раз под ноги попадались мертвые тела. Запах мертвечины бил в ноздри. Время от времени все тело обдавало холодом, словно тропа ныряла под ледяные своды. Убедившись с самого начала, что его окружает кромешная тьма, Литус какое-то время шел с закрытыми глазами. Так было проще. Опасность словно отдалялась. Как в детстве, когда теплое одеяло казалось непреодолимой преградой для любых страхов и любой опасности. К тому же от Литуса ничего не зависело. Он мог полагаться только на удачу. И закрытые глаза сулили легкость в ее достижении. Но затем что-то заставило бастарда остановиться. Он открыл глаза, ничего не увидел, потому как тьма по-прежнему была кромешной, но дальше идти не мог. Сзади в него уперся Веррес.

– Что там еще? – недовольно проворчал храмовник, подталкивая Литуса в спину. Его слова прозвучали так, как будто он произносил их, забив рот паклей. – А ты, парень, крепок. С места не сдвинешь. Ты точно бастард короля Эбаббара или какой-нибудь каменщик или мясник?

– Неужели нельзя взять лампы или фонари? – так же невнятно, как Веррес, произнес он.

– Можно, – хохотнул Веррес. – А что толку? Тяжесть в руке. Света на палец во все стороны, а дальше все одно – тьма. Ты идешь или стоишь?

Литус протянул вперед руку, сделал еще один шаг, еще – и почувствовал прикосновение к чему-то холодному, затем нащупал проволоку, веревку.

– Столб покосился, – ответил он. – Нужно наклониться, чтобы не разбить голову.

– Демон раздери всю эту Светлую Пустошь, – раздраженно заскрипел зубами Веррес. – Теперь гнать сюда служек поправлять ограду. Задние! Руки вперед и вверх! Столб покосился! Наклоняйтесь, а то лбы расшибете! Прямо не Кольцо Смерти, а Кольцо Увечности. Ну, мы идем дальше или нет?

– Идем, – ответил Литус, но еще промедлил долю секунды. Ему показалось, что он что-то видит. Он сделал один шаг, другой, едва не споткнулся о что-то круглое, с ужасом зажмурился, представив чью-то голову под ногами, и вдруг поймал взглядом какой-то силуэт. На мгновение ему почудилось, что он видит все – уходящий в темноту, обвешенный амулетами, провисающий между столбами канат, неказистую, пусть и закрепленную на каменных столбах стену справа и слева от каната, мертвенную равнину во все стороны, кости под ногами и что-то страшное за стенами. С двух сторон. Впереди послышались шаги.

– Шаги впереди, – обернулся Литус.

– Слышу, – донесся раздраженный голос Верреса и тут же его окрик: – Встречные впереди!

– Встречные впереди! – послышались крики за спиной Литуса, и точно так же закричал кто-то и перед ним: – Встречные впереди!

Он их видел! То, что мгновение назад казалось ему собственной фантазией, теперь не оставляло сомнений, он видел! Да, он с трудом угадывал силуэты, черты лица, но эти силуэты были определенны и узнаваемы, словно каждый из них нес светильник за спиной, разве только снаружи тропы, за ограждением оставались какие-то непроглядные тени, куски мрака. Но навстречу ему, так же скользя левой рукой по канату, шли паломники, перемешавшись с храмовниками. Кто-то был с повязками на глазах, кто-то жмурился от ужаса, кто-то бессмысленно таращился в темноту.

«Я вижу, – подумал Литус. – Почему-то вижу. И как будто не только глазами, потому что чувствую каждого идущего навстречу. Его ужас, усталость, страх, надежду или что-то еще, бьющее изнутри. Или уже не бьющее, а застывшее. Омертвевшее. Обреченное. Подвешенное на тонкой-тонкой нити. К примеру, как у вон того мальчишки-храмовника, который прихрамывает. Наверное, сбил ноги…»

Литус не успел додумать, потому что вдруг, неожиданно, нежданно одно из тех черных пятен, которое он не мог проглядеть, подхватилось порывом ветра, хлопьями сажи пересекло оба ограждения, прошло сквозь храмовника и унесло его жизнь. Бездыханное тело упало вниз, и те, кто шел за ним, стали ступать ему на спину.

Не останавливаясь, Литус нагнулся, подхватил багор из мертвой руки, выругался, потому что оружие оказалось тяжелым не только на вид, подхватил его и пошел дальше. Без сомнения, он видел все. По выгороженному через мертвую равнину прогону в обе стороны шли отчаявшиеся, измученные люди. И черные тени, словно стервятники, налетали на того, кто слабее прочих цеплялся за жизнь. И уносили его прочь.

«Зачем это все нужно, – подумал Литус. – Зачем эти бессмысленные прогулки в проклятое место? Зачем эти багры, которые не только нести, поднять непросто тем, кто не держал оружия в руках? Зачем это все? Было бы угодно Энки такое паломничество к месту его сожжения? Каково число несчастных, кто не дошел до Бараггала или не вернулся от него? Кому нужно это поклонение? Энки или Лучезарному? Кто дает силу храмовникам, хотя бы таким, как Веррес, – Энки или Лучезарный?»

Ограждение в полусотне шагов перед Литусом вдруг вздулось, словно огромный шар прикатился по равнине, ударился о преграду, наклонил, едва не выворотил два каменных столба, натянул плетенку и порвал ее. На мгновение, как показалось Литусу, блеснуло лоскутом звездное небо, холмистая неровная равнина, избушки или полуобрушенные сараи вдали, и в проход ввалился зверь. Наверное, когда-то он был кабаном, или создатель замысливал его кабаном, но теперь его спина горбилась панцирем, словно у огромного жука, клыки торчали вверх и вниз на локоть, а холка была Литусу едва ли не по пояс.

– Встречный! – выкрикнул Литус и, удивляясь сам себе, выставил вперед багор, присел у ближайшего столба, а когда зверь, разбрасывая кости, устремился к добыче, упер случайное оружие в каменную грань ближайшего столба.

Зверь напоролся на оружие точно огромным пятаком. Острие вошло ему в глотку, а изгиб крюка начал разворачивать небо. Столб, у которого присел Литус, дрогнул, покосился и упал наружу, обрывая плетенку и выворачивая грязную глину, а зверь, хрипя и захлебываясь кровью, пролетел под канатом и забился в судорогах с другой стороны тропы.

– Что здесь? – почувствовал Литус хлопки по собственному плечу.

– Встречный, – выпрямился он и расслышал, как шедшие за ним и за храмовниками паломники послушно передают по цепочке: «Встречный, встречный, встречный».

– Что за шум?! – раздраженно и испуганно заорал Веррес.

– Поросенок, – ответил Литус. – Кажется, поросенок сбил столб. Наружу. Осторожно. Я едва не споткнулся. Комель его торчит на высоте колена.

– Почему поросенок? – не понял Веррес. – Как ты определил?

– Пятак, – ответил Литус. – Он свалился под канат. Можно протянуть руку и пощупать пятак. Наверное, его оглушило. Или ты не слышал визг?

Кабан уже перестал дергаться.

– Еще не хватало мне щупать кого-то! – заорал Веррес. – Почему ты крикнул «Встречный!»?

– А что я должен был крикнуть? – удивился Литус. – Тут же темно. Или нет? Откуда я знал, что это поросенок?

– Ладно, – вновь подтолкнул бастарда в спину храмовник. – Идем.

– Осторожно, – предупредил Литус. – Тут еще столб наклонился внутрь. И плетень разорван. И еще один столб.

Когда они вышли к часовне, что отмечала границу Кольца Смерти, Литус уже едва стоял на ногах. Вокруг древнего сооружения, внутри которого сидел седой храмовник в сером балахоне и чадила масляная лампа, виднелось пятно сухой травы. Часовня сама казалась лампой, потому что и это пятно освещалось ею самою. Другого источника света не было. И за часовней, где должно начаться Кольцо Теней, тьма как будто сгущалась еще сильнее. Тем светлее казалась нежданная опушка… Паломники сразу окружили часовню, попадали, привалились к ее фундаменту, словно были в пути неделю.

– Что с твоими руками? – спросил Веррес у Литуса.

Бастард, который уже присматривался, где упасть и закрыть глаза, взглянул на руки, ободранные в кровь, поднял глаза на храмовника, который уже не казался ему благополучным толстяком.

– Упал, – проговорил он. – Кажется, упал. Тогда, возле поросенка. Веррес, ты ведь не самый незначительный человек в Храме Последнего Выбора?

– Я первый помощник предстоятеля Алдона! – гордо выпрямился Веррес.

– Хорошо, – кивнул Литус. – Как первый помощник предстоятеля, ответишь мне на один вопрос?

– У нас нет времени, – поморщился Веррес. – Через пять минут мы пойдем дальше. И эти двадцать лиг, которые осталось пройти до Бараггалла, – особенные. Там нельзя останавливаться. Совсем! Тот, кто останавливается, рискует не дойти никогда! К тому же ты всего лишь служка! Почему я должен…

– Я там буду служкой! – оборвал храмовника Литус. – Там. Может быть. И может быть, недолго. И пусть я бастард, но пока я сын короля Эбаббара. Может так случиться, что завтра я буду королем. Может так случиться, что завтра ты, Веррес, будешь предстоятелем. И мне нужен ответ на один вопрос.

– Спрашивай! – скривился храмовник.

– Послушай, – вздохнул Литус, – ведь ты страдаешь не меньше меня. Ты редко проходишь этой тропой. И ты пошел только ради меня. И вряд ли какой еще послушник заслуживает эскорта из помощника предстоятеля и десяти храмовников, тем более что один из них уже погиб.

– Спрашивай! – повысил голос храмовник.

– Как вы узнали, что я должен прибыть? – спросил Литус. – Неужели есть короткий путь, которым в Храм Последнего Выбора примчался гонец и сообщил, что король Эбаббара отправил своего сына на послушание к вашей святыне?

– Это легкий вопрос, – скривился в гримасе Веррес. – Нет короткого пути. Не трать время на его поиски. И я без всякого удовольствия отправился к тебе навстречу, бастард. И почтовые голуби не летают над Светлой Пустошью. И поганые сэнмурвы тоже не летают. А если летают, то не к нам. Но те, кто обладает силой, истинные правители этого мира, способны разговаривать друг с другом на расстоянии. Да, предстоятели Храмов – не Великие Мастера магических орденов, вряд ли они могут составлять заклинания по любому поводу, но их сила больше, чем сила орденцев, поскольку она обращена к богу и питается божественной силой! И если твой отец, который, без сомнения, истинный правитель, потому что и он обладает божественной силой, может говорить с предстоятелем Храма, значит, и он угоден богу, и оказать ему помощь, наставить его отпрыска на истинный путь – наш долг!

– Сила обращена к богу, – повторил Литус и поежился, оглядываясь, натыкаясь всюду на непроглядную тьму, и Кольцо Смерти отсюда, от часовни, вновь казалось непроглядным. – Обладает божественной силой. Странно слышать подобное, находясь на равнине, залитой кровью и захваченной мерзостью. О каком боге ты говоришь? Об Энки или о Лучезарном?

– Об Энки или о Лучезарном? – переспросил Веррес, захихикал, погрозил Литусу пальцем, оглянулся, словно вновь взявшая силу инквизиция стояла за его спиной, наклонился к самому уху бастарда и весело прошептал: – Это уже второй вопрос!