В конце третьей недели второго месяца зимы заснеженная равнина у правого берега реки Азу, где все еще стоял древний Аббуту – пожелтела. Сначала всадники в желтых плащах затопили ее, затем пошло пешее воинство, поползли обозы. Город Аббуту был взят с ходу, но ни единой живой твари, исключая каркающих ворон, степняки в нем не нашли. Все двери были распахнуты, все кладовые – пусты. Вся, даже деревянная утварь, что не унесли с собой хозяева, была выставлена во дворах. Но это не умерило злобы степняков. В тот же день город запылал. Горело все, что могло гореть. Несколько отрядов ордынцев форсировали реку, поднялись на высокий левый берег и обнаружили, что в новой крепости напротив Аббуту защита все-таки есть. Во всяком случае, с высоких стен в ордынцев полетели стрелы. Но дальше, вплоть до крохотной крепостенки Манус – все села и деревни оказались пусты и пусты уже давно. Но и они запылали. Разбойники вернулись в становище, развернутое возле пылающего Аббуту, и заползли на коленях в шатер первого помощника ужасного и великого Телоха – Очила. Тот лениво выслушал сбивчивый рассказ о том, что творится на левом берегу Азу, и махнул рукой.

– Тот берег не наш. Найдется кому им заняться. Тем более что там нечем поживиться. И от крепостенки мало толку, но взять ее нужно. До того, как воины в ней сдохнут от ужаса. Отправьте туда пять тысяч воинов. Пусть учатся брать крепости. Куда ушли жители Аббуту и окрестных деревень?

– На север, ваше могущество, – изогнулся в поклоне один из тысячников. – И ушли уже давно, с месяц. Наши лазутчики говорят, что некоторые укрылись в заново отстроенной Шуманзе, некоторые в Иевусе, а кое-кто добрел и до Этуту!

– А что в Обстинаре? – зевнул Очил.

– Деревни пусты, ваше могущество, – закивал тысячник, – жечь их пока не стали, но в крепостях стоят воины. Но какие там крепости, так… Зато в горных ущельях, за их родовыми башнями, кажется, имеются жирные деревеньки.

– Жирнее Тимора здесь ничего нет, – поморщился Очил. – Даже Касаду и Махру мало чего нам дали. Не успели разжиреть за последние шесть лет. Думаю, что и Иевус с Шуманзой все еще бедны. А уж Хатусс и другие городки Этуту никогда не были богаты. Только Тимор.

– А Рапес и Монтанус? – заикаясь от собственной храбрости, прошептал тысячник. – Ваше могущество? А города и королевства Сабтума и Силлу? Они богатые! Там не было войны шесть лет назад! А самый богатый город после Самсума и Ардууса – Эбаббар? Мы прошли мимо него, даже слышали звон колоколов на его башнях! Зачем нам Тимор? Свеи обломали о него зубы шесть лет назад, а теперь его сила прибыла! Зачем нам Ти…

Договорить тысячник не успел. Только что полулежавший в резном кресле Очил изогнулся, клацнул зубами, махнул рукой, и словно выросший из его ладони меч отсек голову разговорившемуся тысячнику. Фонтан крови ударил из тела. Голова откатилась к ногам Очила. Он пнул ее к выходу и проговорил, лениво облизывая клинок:

– Люблю запах крови. Кто был его правой рукой?

Из дрожащей у полога толпы вытолкнули молодого манна.

– Хорошо, – кивнул Очил. – Повторяю для тебя и для всех остальных. Пять тысяч молодых воинов к крепости, не спеша, с умом – крепость взять. Умение еще пригодится, и для осады южных городов в том числе. Но это все будет весной, или летом, или следующей зимой. Разве маннский пастух режет осенью всех своих овец или коров? Он должен позаботиться и о следующем годе. Ведь так?

– Так, так, ваше могущество, – заскулили стоящие на коленях тысячники.

– Точно так же и крепости прайдов, – снова зевнул Очил. – Только безумец полезет в горы Абанаскуппату зимой. Но летом мы не упустим возможности почесать прайдам их животики. Что касается Эбаббара, то хотел бы напомнить вам, несмотря на то, что здесь более пятисот тысяч клинков, большая часть орды, правит нами по-прежнему несравненный Телох, его величие!

– Да, да, да! – дружно загалдели тысячники.

– Он вместе с нашим другом и братом Кабом добивает Самсум, в котором многие из вас пополнили свои кошели, добивает безвольную, но сладкую Пету, чтобы потом соединиться с нами. Неужели вы хотите, чтобы Телох и Каб проклинали нашу жадность, повторяя наш путь?

– Нет, нет, нет! – почти заплакали тысячники.

– Поэтому Эбаббар – его, – развел руками Очил. – Нас же вполне удовлетворит Тимор. Но все равно ты, – Очил ткнул пальцем в вытолкнутого тысячника, – возьмешь десять тысяч воинов и отправишься в Обстинар. Я хочу проверить, чего ты стоишь. Я хочу увидеть, что таят атеры в обстинарских замках. Я хочу посмотреть, как выглядят молодые обстинарские женщины. Ты меня понял?

– Да, ваше могущество, – закивал, забился головой о пол новый назначенец.

– Тогда пошел вон! – поморщился Очил и посмотрел на остальных тысячников. – Разбили лагерь?

– Да, разбили, конечно, да, ваше могущество, – понеслось от полога.

– Собирайте, – скривил губы Очил. – Идем к Тимору. Там будет наш лагерь. И передайте воинам, что тот, кто первым окажется на другой стороне пропасти, получит от меня тысячу золотых монет!

– Сколько их? – спросил король Адамас, расхаживая по залу совета королевского замка Тимора.

Собранные королем Тимора воеводы обходились без стола. Мягкие скамьи были расставлены вокруг дымящейся жаровни, и возле каждой имелась тумба со светильником и простым угощением: бутылью с настойкой кислых ягод с медом на тиморском кваче и блюдом, на котором лежали ломти вяленого мяса, пласты сыра, свейские пряные лепешки и плошки с овощным соусом. Возле двух скамей, на которых сидели те, кто превосходил прочих ростом почти в полтора раза, блюда были больше обычного. Но никто не притрагивался к еде. Они сидели близко друг от друга, потому что их было всего семеро, но именно семеро должны были решить судьбу не только Тимора, но и изрядной части Анкиды.

– Пятьсот тысяч, – ответил Соллерс, дядя нынешнего короля Обстинара, ставший воеводой Тимора. Он был невысокого роста, не мог похвастаться шириной плеч, но так вышло, что успевал сделать то, на что всем прочим требовалось чуть больше времени, чем ему. Поэтому то, что он стал воеводой, не удивило никого, кроме него самого.

– Пятьсот тысяч, – повторил Соллерс. – Или чуть больше, если считать обозных и лазутчиков.

– Сколько лазутчиков проникли через пропасть? – спросил Адамас.

– Поймали восемнадцать, – ответил Соллерс. – Но если кто из них пока не пойман, то вряд ли сможет принести особенную пользу своему правителю. Деревни не просто пусты – их нет. Дома разобраны и вывезены. Во всех лесах вырублены все деревья, толщина стволов которых превышает ладонь. Очил ничего не найдет в Тиморе, кроме собственной смерти.

– Все-таки Очил? – спросил Адамас.

– Очил, – кивнул Соллерс. – Телох и Каб еще в Самсуме. Но, думаю, и они придут сюда. У них там еще двести тысяч клинков. Разграбят Самсум, может быть, зацепят и Пету и пойдут к нам.

– Почему ты так уверен? – удивился Адамас.

– Две причины, – ответил Соллерс. – Первая – проста. Очил прошел по Махру и Касаду словно степной пожар. Да, почти не захватил рабов, жители были предупреждены, ушли на север и на запад, но без добычи Очил не остался. Однако даже не сунулся в Эбаббар, хотя прошел по самому берегу Азу. А уж в Эбаббаре, я думаю, богатств не меньше, чем в Самсуме. Он оставил его Телоху.

– Там река, – подал голос молодой король Обстинара Аэс.

– И здесь река, – пожал плечами Соллерс. – Однако пусть и малыми силами новая крепость Аббуту осаждена, деревеньки на день конного пути – сожжены, Манус разграблен.

– Бастионы Эбаббара выше бастионов маленькой крепости Аббуту, – заметил Аэс. – К тому же у Сигнума отличное войско. Пятьдесят тысяч воинов, закаленных в схватках с нечистью Светлой Пустоши.

– Светлая Пустошь слабеет, – ответил Соллерс. – Телох высадится выше по течению и подойдет к городу с суши. Там укрепления хуже.

– Светлая Пустошь не слабеет, а сжимается в кулак, – возразил Адамас. – Вторая причина?

– Очил не возьмет Тимор, – ответил Соллерс. – Поэтому без помощи Телоха он не обойдется. Я думаю, что он не возьмет Тимор и с Телохом, но Телоху нужна слава. И с Очилом он делиться ею не будет.

– Нечем ему будет делиться, – прогудел сидящий рядом с Аэсом Дорсум, воевода двух сотен рефаимов. Даже будучи одетым в суконное платье, сапоги и кожаный жилет, он напоминал вырубленного из камня древнего бога. В первые дни, когда рефаимы только появились в Тиморе, толпы бродили по улицам за каждым. Еще бы, если даже высокий король Адамас дышал тому же Дорсуму в живот. А ведь тиморцы были избалованы обилием этлу, каждый из которых превышал ростом обычного человека на полторы, а то и на две головы. Но вот же, воевода этлу Магна сидит рядом с Дорсумом и кажется обычным человеком. Мало того, что в дружине этлу пять тысяч воинов, с ними еще и семьи, и детишки. И почти никаких хлопот. Сами выбрали глухую долинку высоко в горах, заваленную камнями, и за осень успели ее расчистить и заселить. Очень на них рассчитывал Адамас, очень. Потому что пятьсот тысяч ордынцев стояло у Аббуту. Ордынцев, которым покорились все города по восточному берегу моря Тамту, а также Аштарак, Самсум, Пета, Махру, Касаду, Турша. И их пятьсот тысяч, а у него, вместе со всеми ухищрениями, – только сто тридцать пять тысяч воинов. Как тут не рассчитывать на этлу?

– Колдунов у тебя нет, – заметил Магна. – Я видел, король, что все твои воины обвешаны амулетами, многие покрыты татуировками, но колдун нужен не только для защиты от чужого колдовства, но и для того, чтобы слышать его. Трудно защищаться от врага, если твои глаза завязаны.

– Да, – кивнул Адамас, – есть знахари и ворожеи, но хорошего мага нет. Обходимся пока амулетами, но не всегда они выручают. Однако я надеюсь, что колдун появится. Я жду его. Точнее, ее. Хозяйка ордена Воды должна появиться со дня на день. К сожалению, она идет через Светлую Пустошь.

– Боюсь, что там она может задержаться, – заметил Соллерс.

– Да, – подал голос седьмой из собеседников, рыжеволосый молодой воин – свейский воевода Долор. – Задержится непременно. Три дня назад я посылал, как мы договаривались, Ирама с сотней лучших вентов в пределы Светлой Пустоши со стороны Бэдгалдингира. Он едва не потерял всех лошадей. То же самое произошло и с Натантой. Анты завязли на южном берегу Азу. Нечисть там роится, как мухи на болоте в жаркий день. А у них тоже не было недостатка в амулетах, и их тела расписаны заклинаниями от горла до пят.

– Хотел бы я посмотреть на те надписи, что украшают эту самую Натанту, – рассмеялся Магна. – Вот такие воительницы и заставляли когда-то этлу забывать о своих правилах и смешивать кровь с людьми. Она восхитительна, почтенный Долор. Да, если она не преуспела в Светлой Пустоши, ждать обещанную колдунью придется долго.

– Есть колдунья, – подала голос Фосса, хозяйка оставленного Аббуту. – Ты же знаешь, Адамас, что вчера ночью белый корабль прибыл в Тимор? Тот, что стоит под нижними порогами в скалах?

– Еще бы я не знал, – усмехнулся Адамас. – Половина принцесс из южных королевств были спасены. Да еще с детьми. Может быть, с наследниками королевских домов. Некоторых из них я не мог обнять несколько лет. Хотя бы собственную сестру, Ламеллу. Да и короля Аэса порадовала прибытием мать его королевы – Бета Краниум. Ведь так?

Под общий смех Аэс выпрямился, развел руками и поклонился Адамасу.

– Но я не заметил там ни одного колдуна, – продолжил король. – Или колдун – огромный черный капитан? Прошу прощения у почтенных Досума и Магны – огромный только на фоне меня.

– Нет, – покачала головой Фосса, – я говорю о Лацерте, принцессе Араманы и жене принца Бабу – Веритаса. Разве ты забыл ее представление в Ардуусе?

– Это была всего лишь забава, – махнул рукой Адамас. – К тому же прошло шесть лет.

– Шесть лет! – подняла палец Фосса. – И я слышала, что она не теряла времени. И уж во всяком случае, сможет слушать чужое колдовство.

– Хорошо, – кивнул Адамас. – Я поговорю с ней.

– А я все-таки пришлю для разговора своего колдуна, – добавил Магна. – Лучшего. Даже единственного.

– Как его имя? – спросил Адамас.

– Его имя? – рассмеялся Магна. – Фалакс.

– Я запомню, – кивнул Адамас. – Все остальные наши планы остаются неизменными. Каждый из нас знает, что ему делать. Хотите ли вы что-нибудь спросить у меня?

– Мы кое-что слышали о том, что творится на юге, – подал голос Долор. – Тем более что именно оттуда этот чудесный корабль, который облизали и обнюхали в очередь уже все мои свеи, доставил спасенных женщин. И я надеюсь, что их воины остановят этих ужасных гахов, которые, как говорят, ползают по стенам словно тараканы. Мы знаем, что нам предстоит здесь. Но мы ничего не знаем ни об Ардуусе, ни о Светлой Пустоши, ни о Бэдгалдингире. Ничего, кроме того, что воины Бэдгалдингира сражаются сейчас с войском Эрсет. С огромным войском. И когда мы разобьем степняков, когда воины южных королевств справятся с гахами, нам придется столкнуться с той силой, предела которой нет. Поэтому я спрашиваю, что с Ардуусом, с Бэдгалдингиром, со Светлой Пустошью?

– И что с нашими соседями, прайдами? – прогудел рефаим. – Я не скажу, что им нет числа, но они должны понять, что когда сойдет снег, степняки полезут в горы, чтобы поковыряться в их каменных раковинках.

– Ужас поселился в горах Абанаскуппату, – ответил Соллерс. – Я ничего не могу сказать о том, что с их войском. И даже есть ли оно или разбежалось. Низкий поклон этим горам уже потому, что вы, рефаимы, пришли к нам.

– Все это стараниями одного маленького воина, – усмехнулся Дорсум. – Я говорил о нем. Где-то его зовут Пусиллус, где-то Хубар, где-то Нуллус, где-то еще как-то, но именно он нашел слова, которые заставили нас прийти сюда.

– Он был и у нас, – кивнул Долор. – И не только он. Приходил еще и некий принц без королевства со своей супругой, Игнис. И тоже разговаривал с нами. И вот мы здесь. Где они?

– Анкида большая, – вздохнул Адамас. – А люди маленькие. Они легко могут потеряться в ней. Главное, что вы здесь. Никто не может сказать о том, что творится в Светлой Пустоши. А вот что творится в Ардуусе и Бэдгалдингире…

– В Ардуусе провозглашен императором некий Зелус, – проговорила Фосса. – Мой отец – король Пурус и брат Болус – убиты. Многие из вельмож убиты. Но больше никаких вестей из Ардууса нет, потому что непроглядное колдовство накрыло город. И это убеждает в том, что теперь Ардуус – часть Светлой Пустоши. Да и Зелус, тот, который племянник бедного короля Тигнума, – вроде бы уже не тот Зелус.

– Но в Ардуусе ведь тоже есть войско? – спросил Аэс.

– Сто шестьдесят тысяч, не считая королевской стражи! – отчеканила Фосса.

– И что же? – развел руками Магна. – Эти сто шестьдесят тысяч теперь на стороне Светлой Пустоши? Кто ими правит? Кто воевода?

– Был объявлен Церритус, брат моего мужа, – вздохнула Фосса. – Но он исчез или отбыл в Бэдгалдингир – неизвестно. Последнее имя, которое долетело до меня до того, как пелена накрыла город – это Урсус Рудус из Хонора.

– Так он же дурак! – воскликнул Аэс.

– Я видел много вельмож, которых считали дураками, – заметил Адамас, – но их подданные оказывались героями. Что слышно о твоем муже, Фосса?

– Ничего, – прошептала она. – И никаких вестей из Бэдгалдингира. Последняя была о гибели герцога Импиуса Хоспеса. То войско, что ведет через Бэдгалдингир король Атеры Балзарг, больше орды в два раза.

– И на кого же он его пошлет, когда пройдет через долину и выйдет на равнину Шеннаар? – спросил Магна.

– Может быть, на Ардуус? – нехорошо засмеялся Соллерс.

– Вряд ли, – ответил Адамас.

Столицу Бэдгалдингира удалось очистить от тысячи ардуусцев только к следующему полудню. Лишь сотня их побросала оружие и теперь сидела со стянутыми за спиной руками на главной площади, ошалело ворочая головами и беспрерывно прося пить. Остальных пришлось убить. К счастью, едва был сражен безлицый, а потом освобождена башня угодников, почти все ардуусцы перестали быть хладнокровными убийцами, выполняющими указания их властителя, подобно дружине мечников на поле битвы. Большинство из них словно превратилось в зверей, охваченных бешенством, или злобных псов, сорвавшихся с привязи, но очищенные от скверны башни угодников гнали их прочь. Они ринулись к главным воротам и полегли там под стрелами стражников. Еще две сотни лишь преисполнились злобы и со звериным блеском в глазах бились за каждый дом, за каждый переулок. Всякое место, где они потеряли связь с хозяином, превратилось для них в последний рубеж. В схватках с этими воинами Эксилис был ранен в руку и потерял два десятка воинов. Среди стражей Бэдгалдингира, которые словно пытались вымолить прощение за сошедшее на них затмение, счет убитым приближался к полусотне.

После полудня, когда уцелевшие стражники повели приходящих в себя ардуусцев в темницы и стали снимать мертвых со стены, начали выползать из домов, подвалов и тайников жители. Тут отыскались и выжившие дворцовые слуги, но только те, кого не было во дворце в самый страшный день. Все они говорили разное, но сходились в одном. Все началось после того, как в городе появился Церритус. Он вошел в город с пятью тысячами воинов и безлицым воином за спиной, но это был не тот Церритус, к которому привыкли в Бэдгалдингире. Никто не питал к младшему принцу Бэдгалдингира добрых чувств, тот был заносчив, груб, дерзок, мстителен, завистлив. Теперь же это был расплывающийся в улыбке добряк. Только на глаза его улыбки не хватало, но и они блестели слезой, как будто, перед тем как радостно улыбнуться, их обладатель горько рыдал или долго и сладостно зевал. С этой улыбкой он и построил свои тысячи на главной площади и долго прохаживался вдоль строя, пока над башнями угодников не захлопали крылья сэнмурвов. Сразу после этого Церритус отдал приказ сменять караулы в городе и отправил одну тысячу в замок, другую ко дворцу. В замок отправился безлицый, и именно оттуда стали выносить мертвецов. Во дворец пошел сам Церритус. Он построил ардуусцев у входа и стал кричать, что безродная должна выйти на площадь. Она не выходила. Тогда он послал туда одного воина и стал ждать. Сначала из дворца вышли все стражники и поклонились Церритусу. Потом, наконец, появилась испуганная и залитая слезами мать Биберы, чей муж уже несколько дней сражался на бастионах Алки, Церритус был улыбчив и мягок. Никто не слышал, что ему сказала Сипарра, но через мгновение она хрипела на снегу, пытаясь удержать внутренности в распоротом животе.

– На стену, – приказал с улыбкой Церритус, – повесьте ее на стену вместе с чернью.

Сказал и тоже пошел во дворец. Никто не видел, что он там делал. Вышел из дворца он с такой же улыбкой, с какой и вошел. А потом за ним вошли ардуусцы и стали выносить мертвых. Слуг – на стену. Вельмож – в склеп. Но Тутуса убил не Церритус. Тутуса убил безлицый. Церритус уже ушел с четырьмя тысячами и двумя сотнями пленников к Алке, когда появился его брат. Он въехал в ворота Бэдгалдингира на рассвете. Безлицый словно был предупрежден о его приезде, потому что на площади были выстроены и стражники Бэдгалдингира, и ардуусцы. И в тот день он снял повязку. Но странным образом никто не запомнил его лица. На лице Тутуса смешались тревога за Алку и благодарность за торжественный прием. Оглядываясь в поисках знакомого лица, он спрыгнул с коня и подошел к безлицему без опасений, словно знал его и раньше. Тот поклонился Тутусу, опустившись на одно колено, а когда вставал, одновременно вспорол ему живот. Эскорт принца уже рубили. Затем безлицый вернул повязку на место и отправился в замок. За ним повели нескольких человек. Их уводили туда каждый день. Зачем, никто не знал. Впрочем, никто из замка не возвращался.

– Почему он носил повязку? – спросил Игнис у Аментии, когда спутники собрались поздним вечером на ужин в небольшом трактирчике у тракта, расположенном ближе к восточной стене. Конечно же, никакого трактирщика там не нашлось, но при трактире имелась конюшня, а один из ветеранов-кирумцев оказался отличным поваром.

– Не знаю, – принцесса Утиса тянула из чаши горячее вино с медом и бормотала что-то вполголоса, словно вытаскивала из памяти заклинания, стряхивала с них пелену забвения и укладывала на место.

– Привычка, – предположила все еще заплаканная Серва. – У них нет своего лица во плоти. Поэтому они пользуются чужим, но изменяют его под себя. Или же они могут явить себя лишь в бесплотном образе. Поэтому придумывают, как придумывает молодой воин и лепит себе петушиное перо на шлем. Смешно же и глупо, а он лепит.

– Не думаю, – не согласилась Туррис. – Никогда не следует ничего громоздить. Рухнет. Все всегда объясняется просто.

– И как же? – с интересом уставилась на Туррис Монс.

– Сделка, – объяснила Туррис. – Ему сделали предложение в Ардуусе. Или еще раньше. В Хоноре. Могли бы и раздавить, как клопа, но сделали предложение. Каприз императора. Сонитус отдал свое тело мурсу на время, но потребовал, чтобы тот не показывал всем его рожу. И все.

– Да уж, – задумался Эксилис. – Скорее всего, так и было. Но разве это смешно?

Герцог повернулся к засмеявшемуся Холдо.

– Ничего смешного, – ответил тот, удерживая на руках дочь Катены, – кроме одного. Я сижу за столом рядом с вельможами и слушаю их умные разговоры. И меня никто не пнет ногой и не прогонит. Воистину Анкида катится в пропасть.

– Сейчас я тебя пну, – усмехнулась Туррис. – Тем более что я вовсе не вельможа.

– Не ходи в Алку, – вдруг сказала Аментия, глядя на Туррис. – Не ходи. Плохо будет. Я чувствую, поверь мне.

– Пойду обязательно, – скривила губы угодница. – Всегда все делала наперекор собственной трусости и чьим-либо предсказаниям. Когда выходим?

– Завтра с утра, – прошептала бледная и молчаливая Бибера.

– Да, – кивнул Игнис, – завтра с утра. Только зачем туда тебе, Бибера?

– Там отец, – прошептала она. – Конечно, если он еще жив. И там – Церритус. Надеюсь, что он еще жив.

– Кто еще пойдет? – спросила Туррис.

– Только Бибера и Холдо, – ответил Игнис. – Бибера оденется побогаче, мы трое, если ты, Туррис, не передумаешь, ее слуги.

– Так мы сможем подобраться к Церритусу, – прошептала Бибера.

– Так мы сможем добраться до Алки и, может быть, спасти твоего отца, – улыбнулась Туррис.

– Спасти войско Бэдгалдингира, – вздохнул Игнис. – И все остальное тоже.

– Церритус должен привести войско Бэдгалдингира к императору, – подал голос Эксилис. – Об этом говорят те ардуусцы, которые пришли в себя. Все жители королевства будут отправлены на корм Светлой Пустоши. Войско Эрсет должно пройти сквозь долину Себет-Баби, как проходит узкий нож сквозь свиную тушу.

– А потом? – спросила Монс.

– Про «потом» им ничего не известно, – пожал плечами Холдо. – Но едва я подумаю, что в Ардуусе еще больше ста тысяч таких безумцев, мне становится не по себе. Надо бы заканчивать тут и убираться. Хотя бы вместе с войском и жителями.

– Пока с войском ничего не ясно, мы останемся здесь, – сказал Эксилис. – Ведь эта погань может вернуться. Правда, башни уже чистят, окна и арки на их оголовках закладывают камнем. Большая часть сэнмурвов улетела, каких-то перебили стрелами. Но главное, нужно будет внушить жителям, каждому из них, что им придется собираться и уходить.

– Куда? – вдруг подала голос молчаливая Катена, которая сидела рядом и, держа на руках грудного ребенка, не отрывала взгляда от малышки Хамиоты, которая с веселым смехом пыталась оседлать Холдо, нещадно дергая его за вихры.

– В Тимор, – пожал плечами Эксилис. – Больше некуда. Но идти без армии нельзя. Так что…

– Их очень много, – прошептала Катена. – Они лезут на стены как заговоренные, словно нет ни кипящей смолы, ни стрел, ни камней, ничего. Импиуса убили в самом начале осады. На него будто охотились. С той стороны много колдунов. Очень много. Но Импиус явно знал все это. Он был готов. Мало того, что не было ни одного воина без амулетов, сама стена была покрыта рунами. Мы были готовы держаться долго, ведь даже сэнмурвы кружились над нами высоко, не рисковали опускаться. А потом…

Катена всхлипнула, сглотнула, выпила воды, продолжила:

– А потом мальчишка-водонос воткнул Импиусу в спину нож. У мальчишки не оказалось амулета. Бечевка лопнула.

– И… – замер Игнис.

– Убил Импиуса, а потом убил себя, – пожала плечами Катена. – В двух шагах от меня. Но не думайте, если бы я смогла шевельнуться, я бы сбросила его со стены, будь он даже под чужой магией. Но я оцепенела. Он мог убить и меня.

– А потом? – спросила Туррис.

– Потом я отправила всех голубей, что у меня были, с этим известием и держала осаду еще четыре дня. Затем пришел с войском из Бэдгалдингира отец Биберы – Ванитас. Стало чуть полегче. Он дал мне полсотни воинов и потребовал, чтобы я отправлялась в Тимор, спасала детей. Я очень устала к тому времени, поэтому согласилась. Уже у столицы я столкнулась с дружиной Церритуса. Его воины убили моих стражников, скрутили мне руки и отправили в подарок Табгесу. Но нас еще долго держали в подвале с другими несчастными, пока не дошел мой черед. Остальное вы знаете.

Катена встала и, не выпуская из рук ребенка, поочередно поклонилась всем, кто сидел за столом.

– Спасибо вам не за меня, а за моих детей. Простите меня за Фестинуса. В Тимор я пойду только вместе со всеми. Но вернуться в Алку я не смогу.

– Магия рассеялась, но ужас никуда не делся, – прошептала Аментия. – Жители Ардууса скорее умрут, чем двинутся с места. С одной стороны воинство Эрсет, с другой – Светлая Пустошь.

– Кто-то уйдет в горы, – предположил Игнис, рассматривая клинок, оброненный Табгесом. – Но большинству придется уходить, чтобы выжить. Иначе…

– Я уже отправил посыльных во все деревни, – сказал Эксилис. – Говорят, что в пятидесяти лигах к востоку огромные обозы скопились вдоль тракта. То ли Церритус их напугал, то ли ждут, когда начнет отступать войско…

– Эта сила, что штурмует Алку, – прошептала Катена… – Она огромна. Импиус сказал мне, когда она заполнила Сухоту от стен Алки едва ли не до горизонта, что ее число вдвое превышает число всех жителей Бэдгалдингира. Их больше, чем было воинов у Лучезарного!

– Будь осторожнее, – предупредила Игниса Аментия. – Этот меч нужно чистить. Он похож на меч Холдо. Той же породы, но, как мне кажется, древнее его. Я видела такой же года три назад на поясе у старшины тайной стражи Пуруса – Русатоса. Так вот, именно его меч не дал мне рассмотреть: кто он такой – этот Русатос, вызывающий ужас.

– Его легко чистить, – сморщил гримасу Холдо, потому что Хамиота дергала его за уши. – Но это нужно делать собственной кровью. Мать говорила, что так делал прадед. Но он делал это не один раз. К тому же валялся в беспамятстве много дней после этого. Хотя, может быть, это сказки.

Катена, пристально наблюдающая за собственной дочерью, заплакала.

– Не это самое страшное, – подала голос Туррис. – Табгес обязательно вернется за своим мечом. К тому же ты явил ему нутро. Поэтому явиться может не только Табгес.

– Бьется, – протянула перед собой руку Аментия. – Бьется и дрожит ткань сущего. С того самого дня, как посветлела Светлая Пустошь. Что-то сплетается и вяжется узлами, не могу разглядеть. Но за скрытым не явится никто. Если только за мечом.

– Почему? – задвинул клинок в ножны Игнис.

– Потому что никто не спросит твоего согласия, когда будет закидывать невод в море. Ты всего лишь узелок на его плетении. Зачем тебя теребить? Разве смотрит рыбак на свою сеть, он смотрит на улов.