На второй день после разговора Камы с Процеллой в Лапис прибыл Фалко Верти, впервые подержал на руках маленького Никса, обнял жену, затем поговорил сначала с Таркосой, а затем с собственной сестрой – Стратой. Затем, оставив в слезах двух новых вдов, мрачный, как грозовая туча, вернулся к Каме, которая с самого утра то торчала в крепости Ос, то уходила на горный тракт в Ардуус, в самом начале которого на две лиги растянулся лагерь ее войска.

– Здесь все случилось? – спросил он ее, с удивлением приглядываясь к принцессе, которую не видел шесть лет.

– Изменилась? – устало улыбнулась Кама.

– И да, и нет, – покачал головой Фалко. – Внешне – нет, хотя ты была гибкой, как речной тростник, а теперь кажешься гибкой, как стальной меч. Лаписский меч. Я ведь был тобой так увлечен, что даже делал предложение твоей двоюродной сестре Лаве, когда ты пропала. Она тоже красавица, и есть в ней что-то такое же, как в тебе. К счастью, она мне отказала. Так что я рад тебя видеть. Не переменившуюся, но закаленную. Да, и у тебя что-то появилось в глазах.

– Там много разного, – усмехнулась Кама и подошла к стене с отметинами. – Здесь была убита моя мать. Это сделал Стор Стормур. Тот самый, чьей смертью и смертью моей тетки закончилась в Аббуту свейская война. Отец был зарублен вон там. Нукс и Нигелла – здесь. Лауса сбросили вниз на мечи отсюда. Дядю Латуса – отца Дивинуса и Процеллы – убили в спину, напротив вон той двери. Малум, младший брат Латуса и моего отца, открывал эту дверь, запускал убийц. Потом еще вонзил меч в живот Нигеллы. Но добила ее Тела. А своего двоюродного брата – Палуса, я убила сама. Проткнула стрелой вон с той башни. Он был с матерью на стороне свеев. Вызвался порубить плененных крестьян, чтобы сыграть с Лаписом в игру. У меня была одна или две секунды для выбора, кого убить – Палуса или Телу. Я выбрала Палуса.

– И тем самым убила обоих, – кивнул Фалко.

– Не думаю, – скривила губы Кама. – Я видела Телу. Не могла ее убить, она была с детьми, но я ее видела.

– И я видел, – согласился Фалко. – И год назад, и два года назад. И всякий раз мне казалось, что я вижу живого мертвеца. Малума в Ардуусе ведь тоже убила ты?

– Да, – сказала Кама. – И не только его.

– Знаешь, – заметил Фалко, – странно, но у меня возникло ощущение, что эта война идет уже давно. Начиная с войны со свеями. Мы их разбили, ушли на несколько лет на отдых, а ты продолжала воевать. И воюешь до сих пор. Уже вместе с нами. Что у тебя в глазах? Тебе нужно влюбиться и родить ребенка. И не одного.

– Ты уже не первый, кто мне это говорит, – усмехнулась Кама. – Я подожду окончания войны. Какой смысл влюбляться, если каждый второй, или вообще каждый, не выживет?

– В любви нет никакого смысла, – развел руками Фалко. – Но без нее смысла еще меньше. И никак не угадаешь и не убережешься.

– Хорошо, – улыбнулась Кама. – От любви я буду уберегаться в последнюю очередь. Что-нибудь изменилось за последние дни?

– Ничего в наших планах, но кое-что изменилось вокруг них, – кивнул Фалко. – Войско Лауруса как раз теперь переправляется на наш берег возле Утиса. У него более ста тысяч воинов из Раппу, Бабу, Араманы, Аштарака и Дины. Хорошая добавка к моим сорока тысячам.

– Сорока двум, – поправила Фалко Кама.

– Тогда еще больше, – улыбнулся Фалко. – Оружие роздано всем, кто может его держать в руках. Одних стариков, которые еще стоят на ногах и не забыли, с какой стороны держаться за меч, набралось тысяч десять. Все, кому не досталось оружие, вооружаются тем, чем могут. Так и у тебя ведь хорошее войско. Пятьдесят тысяч. Всего у нас около двухсот тысяч воинов.

– Столько же, сколько и у гахов, – вздохнула Кама. – Или даже чуть меньше.

– Мы справимся, – твердо пообещал Фалко.

– Да, – согласилась Кама. – Но мне не хотелось бы разменивать одного нашего воина за одного гаха. Надеюсь, мы обойдемся малыми жертвами. Что там с Иктусом?

– Он в порядке, – кивнул Фалко. – Я даже думаю после уговорить его прийти ко мне в Фиденту воеводой. Если он выживет.

– Он не выживет, – сказала Кама.

– Да, это вряд ли, – согласился Фалко. – Там никто не выживет. Твои еще ничего не знают?

– Нет! – отчеканила Кама. – Почти все войско на горной дороге за дозорной башней крепости Ос. Все уверены, что мы огромная засада для противника, который захочет покуситься на нашу твердыню.

– А Лапис? – нахмурился Фалко. – Конечно, я видел начальницу твоей стражи – Фангу, она произвела на меня впечатление, да и две сотни лучших воинов на страже твоего замка – тоже на загляденье, но если гахи…

– Сотня лазутчиков в горах, – сказала Кама. – Дозоры и ловушки на всех тропах. Мосты разрушены. Если будет хоть что-то, я узнаю мгновенно.

– Хонор продержался не более трех часов, – напомнил Фалко.

– Гахи по-прежнему собираются в лесах вокруг замка твоего дядюшки – Фуртима, – напомнила Кама. – Касасам не сводит с них глаз.

– Твой Касасам – находка, – кивнул Фалко. – Ладно, все идет как надо, но я думаю, что уже завтра или же сегодня ночью – начнется. И вот еще, имей в виду. Гахи красят доспехи и одежду в белый цвет. И лазутчики говорят, что это страшнее, чем черная пелена. Пока войско Лауруса дошло до Утиса, им пришлось трижды отражать нападения гахов. Когда они в белом, это хуже. Прощай.

– Фалко, – окликнула правителя Фиденты Кама, когда он уже подошел к лестнице, чтобы спуститься к своей охране. – Зачем ты стал сражаться с плененным нами гахом? Правда, что ты обещал ему волю?

– Понимаешь, – Фалко остановился, – Фидента наполнена беженцами из Араманы, Раппу и Бабу. Гахи, особенно пожирающие людей, это ужас в их глазах. Надо было его развеять. Я дал этому гаху отдохнуть, накормил его и через твоего великана Орса передал ему, что даю слово короля или принца, как ему угодно, что отпущу его, если он меня убьет. Точнее, заставил при нем поклясться в этом свою мать. Хотя должен заметить, что отпустить я его обещал после войны. Его это устроило.

– Как ты сумел уговорить мать? – удивилась Кама.

– Она из Валоров, а они всегда выше всего ставят храбрость, – пожал плечами Фалко. – Кстати, я тоже наполовину Валор. Так или иначе, гах согласился. Я взял только меч, без доспехов и ножей, хотя зубы и когти у меня не сравнятся с зубами и когтями гаха. Он выбрал короткое копье. Мы вышли во двор замка и сразились в присутствии нескольких тысяч человек на его стенах. Я его убил через минуту. Он не был слишком уж умелым, но вот что я тебе скажу, Кама: он не человек, и движется не как человек, я, конечно, не Фелис Адорири и не знаменитый фехтовальщик, но я сумел понять – с ними тяжело сражаться. К счастью, мне повезло, и теперь вся Фидента знает, гахи – убиваемы. Но если бы я ночью наткнулся на отряд из десяти гахов, как твоя Ви, я бы сейчас с тобой не говорил. Хотя Фелис не был удивлен. Он всегда отмечал умение этой девчонки.

– Она была не одна, – заметила Кама.

– Конечно, – развел руками Фалко, – однако этого неплохого воина она скрутила живым. Удачи тебе, принцесса!

– Удачи, – прошептала Кама и отправилась в южную башенку крепости, в которой устроила себе что-то вроде наспех собранного гнезда.

Теперь ей оставалось только лечь и ждать, вспоминая то, что произошло за последние дни. Касасам, который вдруг оказался удивительным лазутчиком и ползал по горам в белом балахоне, заявил, что гахов вокруг Лаписа – больше нет. Предположил, что давние предсказания морозов, когда горы станут неприступны для гахов, насторожили их. Лапис для них может обратиться в ловушку, из которой нет выхода. Да и все, кто ушел от гахов, вся добыча и свежее «мясо», все скопилось на равнине Фиденты. Но через реку они не полезут, тем более что дозоры Фиденты не оставляли без присмотра ни одной лиги берега. Гахов так и не обнаружилось в окрестностях Утиса, зато на восточной окраине Фиденты, в горах, где изредка кое-где торчали сторожевые башни и небольшие замки, там следы гахов Касасам нашел. Нашел и явился к Каме с тайным разговором. А уже на следующий день перед ней стоял Иктус.

– Касасам посоветовал обратиться к тебе, – сразу начала она разговор. – Сказал, что ты не предашь.

– Клясться не буду, – сухо ответил воевода. – Хорошее же у нас войско, если ты уверена в верности одного воеводы.

– Я твоих воинов за причинное место не держала, – так же сухо ответила Кама. – И по именам их не знаю. Их только в твоей дружине – двадцать тысяч. А всего их пятьдесят. Но у тебя нет пришлых. Все они из Даккиты. Все знают друг друга много лет. Мне нужна тысяча воинов, которые будут готовы пойти на смерть.

– Надеюсь, не на эшафот посылаешь? – прищурился Иктус.

– Нет, казни не будет, – ответила Кама. – Но умереть, скорее всего, придется. Пусть и с мечом в руке. Но главное, пока не отберешь этих воинов, будешь знать ты один.

– Рассказывай, – предложил Иктус.

Он выслушал Каму молча, кивнул и так же молча ушел. А уже на следующее утро сказал ей, что нашел полторы тысячи человек и готов поручиться за каждого. Хотя и не все из этих полутора тысяч из его дружины. Потом добавил, что в его отсутствие дружину под руку возьмет Ремордет. Воин не слишком великий, но с головой у него все в порядке, а с сердцем еще лучше.

– У него пять тысяч, а у тебя двадцать, – напомнила Кама. – И кто тебе сказал, что ты должен идти на смерть?

– Я сам себе сказал, – ответил Иктус. – И тебе могу повторить. А как ты хотела, чтобы я посылал кого-то на смерть, а сам желал ему удачи? Я не король, принцесса. И воевода я капризом судьбы. А у Ремордета тоже уже не пять тысяч. Двести человек пойдут от него. Триста от Канема. Проверенные воины. Обо всех переговорил еще и с Касасамом. Он ведь знает, в чем дело?

– Знает, – кивнула Кама.

– И тысяча моих. И вот еще, – Иктус помедлил, – я, конечно, не колдун и не лазутчик, но обрати внимание на двух человек.

– На двух из пятидесяти тысяч? – удивилась Кама.

– На двух из трехсот тысяч, – поправил ее Иктус. – Из всех жителей. Мы же тут смотрим вокруг себя. Не то что бросаемся на каждый шорох, но вот те же лучники тетивы с луков не снимают, сэнмурвов высматривают, амулеты на каждом, да не по одному. Сберегаемся.

– И насберегались на двоих неугодных? – прищурилась Кама.

– А я не доносы пришел выписывать, – ответил Иктус. – Я пришел доложить, что ухожу на предписанную мне и моим воинам смерть и еще – чтобы сохранить твою жизнь, принцесса. И если я ошибусь, то порадуюсь своей ошибке, зато, если не ошибусь, надеюсь не огорчиться тому, что промолчал.

– Кто? – спросила Кама.

– Один из моих, – ответил Иктус. – Я знал его не слишком хорошо, многие знали его долго. Кто-то лет десять. Он пришел в Кагал за два года до нашего исхода. До того был караульным в Абуллу. Это точно. Еще раньше – родился и жил в Бабе. И там его вроде бы помнят, но уже не так точно. Мало у нас людей из Баба. Очень мало. И смертность среди них есть. Двоих придавило лавиной. На одного упало дерево. Давно уж, но было такое. Его зовут Стант. Он руф. Хороший воин. Очень хороший.

– Что тебя смутило? – спросила Кама.

– Фехтование, – ответил Иктус. – Я всех проверяю. Он старше меня на десять лет. Но и его я проверял тоже. Язык может говорить разное. Глаза тоже. Да и не женщина я, чтобы в глазах читать. А вот тело… Он был единственным, кто сражался со мной вполсилы.

– Касасам говорил, что ты и сам сражаешься со всеми в половину силы, – улыбнулась Кама.

– Да, – согласился Иктус. – Но тот, кто меряет свою силу, знает ей цену. Не уверен, что он смог бы победить меня, выложившись полностью, но что-то скрытое в его умении есть. И еще одно. Он не так ставит ноги, как я. Воротит носок наружу. Чуть-чуть, но я заметил.

– И это все? – удивилась Кама.

– Этого достаточно, – сказал Иктус.

– Второй? – нахмурилась Кама.

– Второй более опасен, – отметил Иктус. – Это Винум.

– Винум? – удивилась Кама. – Синий от татуировок? Пьянчуга Винум? Он же сын прежнего старшины стражи. Лет как пятнадцать умер старик. Уже и его сменщик погиб. Винума каждая собака в Лаписе знает. Ему, кажется, лет тридцать пять. Был прожженным пьянчугой последние десять лет. Но взялся за ум, с прошлой весны, как сказал Дивинус, не был пьяным ни разу. И татуировки его – заговоры от пьянства. Я видела на руках. Неумелые, вряд ли действенные, но результат есть. Что еще надо? Он обычный мечник, не более того.

– Мы на войне, – не согласился Иктус. – Десять лет человек пил, валялся, как говорят, под заборами, трясся, имел обвисшие веки и красный нос, и вот он уже как зеленое яблочко. Такой кислый, что не укусишь. И руки не дрожат. И кожа – деревенская девушка мечтает о такой коже в семнадцать, а ему – тридцать пять. И заклинания на руках – полная ерунда. Они не неумелые, они никакие не заклинания. Или принцесса думает, что вычерченные на староатерском заклятия против пьянства кого-то избавляют от пагубной страсти? А что у него за татуировки на спине? На животе? Отчего он никогда не раздевается, даже если лаписцы устраивают баньку. Отчего рядом с ним если закроешь глаза, то его словно и нет. Рядом с любым другим я чувствую человека, а его нет.

– Закрой глаза, – сказала Кама, и едва Иктус сделал это, тут же подобралась, свернулась клубком, сжалась, схоронилась.

– Как ты это делаешь? – восхитился Иктус. – Да не просто исчезла, а будто истаяла. Руки, ноги, голова, словно огонь оставила, а потом и его притушила. Как?

– Ты маг? – спросила Кама.

– Почти такой же, как воевода, – поклонился Иктус. – Неученый, но еще и не выбранный. Винум прячется почти так же, как это сделала ты. Но ты исчезаешь, а он – словно пропасть. Дыра. Его не просто нет. В нем кроется что-то. Очень глубоко.

– Я поняла, – сказала тогда Кама, вытащила из поясной сумки два куска желтоватого мела на шнурках и один из них протянула Иктусу. – Возьми. Я расскажу тебе сегодня вечером, что вы будете делать. Завтра с утра – вы выйдете на место, неся оружие не на поясе, а в мешках на спине. Путь будет лежать через Фиденту. Но не через мост, а вброд или вплавь. Зима теплая, переживете. Переправитесь через десять лиг западнее моста. Там вас будет встречать Фортис Верти, брат покойного короля Фиденты. Там ты и он и расскажете воинам, что нужно делать.

– На сколько дней брать запас еды? – спросил Иктус.

– На день, на два, – ответила Кама.

– Тогда я знаю, что ты задумала, – кивнул Иктус. – Мел зачем?

– Сломаешь, когда начнется, – ответила Кама. – Я буду знать.

– Помощи ждать не буду, – отрезал Иктус и ушел.

…И вот теперь она перебирала все в голове и думала, не упустила ли чего? Соглядатаев, лучших соглядатаев к подозрительным Станту и Винуму Касасам приставил. Процелла с мечом Игниса уже определена на ближайшее время на постой в крепости Ос, да не просто так, а в укрепленной дозорной башне под присмотром самого Орса, как бы тот ни противился и ни горячился. Пришлось напомнить ему слова Сина о важности меча, да объяснить, что вряд ли он предназначен гахам, если с ними можно сражаться и без него. Тем более что враг так и не обнаружен, а те, на кого падало подозрение, ведут себя как невинные младенцы, разве только слюни для всеобщего умиления не пускают. Впрочем, и Процеллу в Ос удалось доставить тайно, и хода к ней никому, кроме Орса, нет. Одно слегка насторожило великана, что за мальчишка сидит ярусом ниже Процеллы, и почему он тоже попадает под надзор Орса, и отчего Процелла то и дело шушукается с ним через дымоход?

– С дымоходом бороться бесполезно, – вздохнула Кама. – Главное, чтобы он не вылез через него.

– Это как же? – удивился Орс. – Там же решетка, да и печь топится постоянно. Кто он такой, этот Эм? Из Эрсет прибыл? Лаэт, а волосы черные. Может, мне Процеллу как раз от него надо оберегать?

«Вряд ли», – подумала Кама и вспомнила, как Процелла через половину дня после того самого разговора притащила к ней мальчишку, да не так, как было уговорено, а одного, зато с метелкой, ведром и лесенкой.

– Это что еще? – спросила тогда Кама.

– Трубы чистить, – прошипела Процелла таким тоном, что все понимающая Имбера тут же поднялась и ушла. – Это Эм.

– Эм, – поняла Кама. – И что же?

– Меня зовут Эм, – произнес мальчишка с легким восточным акцентом и взъерошил черные кудри. – Я лаэт, а волосы черные в бабку. Она была атеркой. Родом из Вохима, ушел сюда, потому что… балахонники стали подбирать все под себя. Убили многих. Мать мою. Брата. Отца. Но это давно было. Мне еще тогда шестнадцать только стукнуло. Сейчас мне уже двадцать два.

– Почему такой худой? – спросила Кама.

– Так он трубы чистит, что на этом заработаешь? – пожала плечами Процелла.

– Хорошо заработаешь, – не согласился Эм. – Но я их чищу и в замке, а здесь они длинные. Цепью да грузом не везде доберешься, так что приходится сохранять худобу. Для дела. Найду другую работу – потолстею.

– Ты его ко мне на прокорм привела? – спросила Кама, взглянув на Процеллу.

– Это он самый, – прошептала та. – Мудрец!

– Мудрец? – удивилась Кама. – В двадцать два года видом на шестнадцать? И в чем же его мудрость?

– Какой я мудрец? – замялся парень. – Вот отец у меня был мудрец, а я разве мудрец?

– У меня одна долинка была на примете, – рассказала Процелла. – Все хорошо, только прохода в нее не находилось. Скала там торчала на другом берегу пропасти. А можно было и овец пасти, и деревеньку поставить на полсотни дворов. А мост – не перекинешь толком. Долбить надо. А это на все лето работы. Я стала собирать работников. Вроде него. Какие летом трубы? Не скажу, что он был очень рад. Но уже через день на том самом месте случился камнепад. Скала с изрядным куском берега обрушилась. Мало того, что и мост не нужен стал, присыпало ущелье, так и озерцо образовалось. Просочится, конечно, вода, но когда еще. И сильно громыхнуло. Старожилы говорят, что никогда такого грохота не было. Стекла вылетели в избах в ближней деревеньке. А до нее лига. Обвалы кое-где приключились, но никто не пострадал, к счастью. А в долинке той деревня. Второй год уже.

– А я тут при чем? – недоуменно переставил лестницу под другую руку парень.

– Ты единственный, кто не пришел на начало работ, – улыбнулась Процелла. – Никто не знал, что долбить уже ничего не надо.

– Я проспал! – надул губы парень. Надул и щелкнул пальцами. Легко, еле заметно, но послал и Процелле, и Каме наговор лености и спокойствия.

– А? – развела руками Процелла. – Вот он всегда так. И ведь скажет, что и знать ничего не знает.

– А мы сейчас посмотрим, – щелкнула в ответ пальцами Кама, отправляя парню наговор на болтливость. На болтливость, да с небольшим довеском. С небольшим, но с искрами. Станешь заговаривать зубы, пальцы начнут искрить.

Так и вышло. Искры посыпались из рук умельца, но и тогда ничего не нашел лучше, как в одной руке образовать пригоршню воды и плеснуть на другую. Сгоряча и забыл о болтливости:

– А это у каждого трубочиста. Наговор на воду от зубов должен отскакивать! Мало ли, уголек какой где, или сажа загорится!

– Ну конечно, – протянула Кама, – заговор, который и я не знаю, тот, что известен только в ордене Воды, да и то по силам самому магистру или его первым помощникам, вовсю в пользовании у обычных трубочистов. Когда призрак к тебе приходил?

Осекся парень, огляделся с тоской, прошептал:

– Давно уже. Недели две или три как. Только он не совсем призрак. Появлялся и исчезал как призрак, а когда говорил со мной, половицы скрипели.

– Что говорил? – спросила Кама.

– Сказал, что ищут меня здесь, – побледнел Эм. – Везде искали, но нигде не нашли, теперь ищут здесь. Посланники Храма Света. Которые отца моего убили.

– Горшки с магией, что сэнмурвов у крепости Соболн отпугивают, твой отец делал на заказ? – спросила Кама.

– Мой, – вовсе затосковал Эм. – Только туда и делал. По старой дружбе одному тамошнему проводнику. Только нет там никакой магии. И состав простой, из тех, что для шутих да для фейерверков в замысел идет на празднества всякие, разве только чуть точнее надо части отмерять. И второй состав, что мой отец придумал, тоже – простой. Есть хитрости, но не магической породы. Ну, еще для блеску он тоже кое-что добавлял в смесь. Опасное это дело. Можно самому размазаться по стенам и потолку. Если потолок не сорвет.

– Но ты это дело знаешь? – уточнила Кама. – Отчего в действие приходит состав? От удара или от вскрытия?

– От вскрытия, – вздохнул Эм. – Если б от удара, всех носильщиков поразрывало бы давно. Да и что их было? Ну и что теперь? Кому хуже от того, что я проход в долину проделал?

– Что сказал тебе призрак? – спросила Кама.

– Сказал, что придет дева, которая края силы не знает, мокроту может щелчком пальцев зажечь, и что она меня сбережет, но и я помочь ей должен, – прошептал парень.

– Намочи! – подбросила платок Кама, а когда парень щелкнул пальцами и обратил его в мокрую тряпку, ответила таким же щелчком. Плюхнувшийся на пол платок запылал.

– Вот так вот, – вовсе отставил в сторону лестницу Эм.

– Из-за горшков отца убили? – поинтересовалась Кама.

– Нет, – вздохнул парень. – По пьяному делу сболтнул где-то, что может мурса развоплотить. А то и акса. А в Эрсет языки короткие, зато уши как лоханки. Пришли за ним. Он сначала отбивался, дал мне с братом улизнуть, потом сжег себя с домом. Мать тоже погибла. Брат не дошел до Анкиды. В дороге наткнулся на дозор. Так что… из-за ерунды.

– Действительно, – вздохнула Кама. – Кто не знает ведьминых колец? Только что от них толку? Чтобы мурса ими изгнать – нужно много силы. Сколько у меня. А чтобы развоплотить… Тут самому нужно быть или аксом, или магистром ордена.

– Ерунда – эти кольца, – поморщился парень. – Есть средство и проще, и заковыристей. Чего его жечь кольцами, если его можно схлопнуть?

– Как это схлопнуть? – не поняла Кама.

– Да обратить его же силу на него самого, – поморщился Эм, – только чуть изменить. Это долго рассказывать, хотя делать быстро. Но силенка нужна, да. И умение. Я вот знаю как, да умения не хватает. Ты бы смогла…

– Вот что, – сказала тогда Кама, – получишь от меня пергамент и изложишь все ясно и в подробностях. А чтобы у меня сердце за тебя не болело, поживешь пока в довольствии, но в высокой башне, откуда ходу тебе до разбора твоей опасности – не будет. Понял?

Эм понял и без разговоров отправился туда, куда его повела Процелла, а теперь Орс беспокоится, что еще за странный подопечный у него появился, который только и делает, что пергаменты да самсумскую бумагу расчерчивает и рунами покрывает. Нет, успокоила она Орса, не нужно оберегать Процеллу от черноволосого лаэта, хотя мозги ему вправить было бы нелишне. Но то, что он корябает на пергаментах – очень важно, и ни к кому в руки, кроме как к самой Каме, это попасть не должно.

– А ты не думала, – спросил тогда Орс, – что вот эти лазутчики, которых Син заклинал бояться, не за Процеллой и не этим чудаком посланы, а за тобой самой? Что у тебя за охрана? Касасам? Да, лучше и не найти. Но так он не сам тебя пасет, приставляет кого-то, о ком ты и сама не всегда знаешь. А кто с тобою рядом будет всегда?

– Ингера и Ви, – сказала Кама.

– Ингера хороша, – сказал Орс, сдвинув брови. – Толк будет. А уж о Ви и говорить нечего. Но смотри, выпадет счастливый случай, уведет она его у тебя. Красоты в ней твоей нет, но уж больно ты сама черную воду в холодной реке напоминаешь. В дрожь бросает всякого почти. Боятся тебя в Лаписе. Любят, но боятся.

– Ты сейчас о каком счастливом случае заговорил? – заинтересовалась Кама.

– Ну, так это, – осекся Орс. – Да ладно, молчу я уже. Ухожу-ухожу. Понял.

Зачем она после разговора с Орсом пошла к Процелле? Уж не для того, чтобы поправить белье на ее постели. Посидела рядом, погладила сестру по плечу, сунула руку под одеяло, нащупала у стены меч, погладила его и как будто наполнилась спокойствием.

– Почему он здесь? – спросила Кама Процеллу о стоявшем у противоположной стены тяжелом дубовом помосте.

– Дивинус велел его сохранить, – пожала плечами сестра. – На нем кровь моего отца, Кама. Может быть, и не только его. С этого помоста проверяли возки купцов. В тот день он стоял на правой галерее от входа. У той двери.

Кама закрыла глаза, вспомнила тот день. Гибель отца, матери, Нукса, Нигеллы, Лауса, Латуса. Да, кажется, помост стоял слева от того самого выхода, через который прошли убийцы Латуса. Справа стоял Малум. Он и открыл дверь. А потом, когда Латуса ударили в спину, падая, он оперся локтем о помост. Кама вздохнула, стараясь не всхлипнуть, вытащила второй кусок мела и протянула его Процелле.

– Что это? – не поняла та. – Я у Орса видела такой. Но он был чуть побольше.

– Орс его и сделал, – проговорила Кама и, уже поднявшись, сказала: – Обычная магия. Самая простая. Если что случится плохое, сломаешь. Я буду знать.

– И ты придешь на помощь? – улыбнулась Процелла.

– Вряд ли успею, – призналась Кама. – Но я буду знать. Иногда помогает даже это.

Счастливый случай. Боятся ее в Лаписе. Любят, но боятся. Об этом ли надо думать? Замок под защитой. Даку, или, как называли ее дакиты, дакушка Фанга – очень хороша. Хотя и была уязвлена, когда выяснилось, что Кама фехтует лучше ее. Но злости не проявила. Впрочем, Касасам плохого не посоветует. Горные перевалы и тропы под защитой и под присмотром. Старшие мальчишки Касасама – теперь уже широкоплечие парни, под началом Спиранта в кирумских тысячах. Арму и Гладиоса – детей Лауруса – в очередной раз удалось выловить из походных шатров и отправить под надзор Фидусии – жены Касасама. Дивинус уже ходит и даже сколачивает дружину ветеранов и дружину юнцов. Может быть, и прав. Что же еще? Чего не хватает? Какой-то линии, черты, точки, звука…

Уже ночью в келью постучали, затем дверь приоткрылась, и появился Касасам. Он был укутан в белое и ежился от холода.

– Началось, – прошептал он довольно. – С темнотой приползло не менее сотни гахов, разбирают мост. Думаю, к утру обрушат.

– Началось, – кивнула Кама. – Будем считать, что нас от Фиденты отсекли.

– Удачи нам, – кивнул Касасам и исчез, а Кама наконец уснула.

Проснулась она от того, что приготовленное колдовство ударило по ладони. Мел Иктуса был сломан. Началось. Кама закрыла глаза и представила, как где-то там, на протяжении не слишком глубокого рва, который протянулся на сто лиг и ощетинился деревянными кольями, из густого ельника, стоявшего на склонах гор Балтуту, выползли тысячи, десятки тысяч гахов и сначала срубили охрану, потом преодолели ров и пошли на запад, подминая под себя деревню за деревней, в которых не было ни одного жителя, а только воины. Начиная от самого рва и на три десятка лиг в глубь равнины Амурру. Воины-смертники. Одетые как простые крестьяне или стражники. Воины, которые обречены на смерть. И где-то там, как раз в этот миг – хмурый воевода Иктус. Тот, который, против воли, не выходит у нее из головы. Тот, которого она послала на смерть. Кама вытянулась на тюфяке и стиснула зубами его угол, чтобы не завыть. Через несколько минут она вышла во двор крепости. Ингера и Ви уже ждали ее на галерее, внизу стояли тысячники.

– Ваше Высочество, – развел руками Ремордет. – Вы удивитесь, но ночью был обрушен мост.

– Это очень хорошо, – сказала Кама. – Воины в строю?

– Так и есть, – с тревогой заметил Канем. – Дровишки приготовлены, хворост и все остальное. Чего жечь-то будем? И где враг? Что со штурмом.

– Враг рядом, – сказала Кама. – Жечь ничего не будем, костры, где надо, уже горят. Связки хвороста – для другого. Спускаемся вдоль Малиту до брода. Там уже воины Касасама. Воды теперь по пояс. Пешим придется раздеться, на той стороне будет немного времени обсушиться. Будем бить гахов.

– И сколько их? – осторожно хохотнул Спирант. – И где?

– В Фиденте, – сказала Кама. – Как сражаться с гахами – вы знаете.

– Ваше Высочество? – забеспокоился Ремордет. – Я помню наставления, но нужны колья, щиты…

– Щиты – ваши вязанки, – отрезала Кама. – Смочите их в воде. Колья на том берегу. Их готовили несколько дней. Поторопимся. Нужно, чтобы живым не ушел ни один гах. Пленных не брать, раненых добивать на месте.

– И много их… – прищурился Канем, дергая тетиву лука, надетого на плечо.

– Думаю, не меньше двухсот тысяч, – ответила Кама.

– Ну, – крякнул дакит, – тогда даже я не промахнусь.