Часть вторая
ВЕСТИ

Крохотный даккитский дворик, сжатый до десятка шагов глинобитной, высотой в полтора человеческих роста выбеленной стеной и таким же беленым домиком, ничем не походил на дворы небогатых подданных лаписского короля. Скамья у стены соседствовала с чахлой вишней на клочке живой земли и подобием бассейна или врытого в грунт чана в углу. Даже для огородика не нашлось места у жилища безымянного обитателя Гранитной улицы, и вряд ли двор дяди Камы – Авункулуса Этли был большим. Впрочем, до размера ли двора было теперь Каме или Глебе? Они прикрыли за собой ворота, остановились, положив руки на рукояти мечей, замерли на долгие пять минут, после чего внезапно ожившая Эсокса удивила их во второй раз. На крыше дома раздался тихий шелест, и принцесса Даккиты тенью соскользнула во двор почти с безоблачного неба.

– Тссс, – приложила она палец к губам и, оглянувшись, толкнула дверь в дом. Створка беззвучно повернулась на щедро смазанных жиром петлях, и спутницы последовали за Эсоксой внутрь. Только там, в полумраке даккитского жилища, Эсокса позволила себе обнять и Глебу, и Каму и даже обнаружить в уголках глаз что-то, похожее на слезинки.

– Все плохо, – повторила она вполголоса, косясь на крохотное, выходящее на улицу оконце. – И будет еще хуже.

– Куда уж хуже-то? – выдохнула Глеба. – Что же стряслось? Неужели удар по затылку твоего неуемного братца привел к такой беде?

– Если бы от подобных ударов рушились королевства, то они бы не успевали создаваться, – горько заметила Эсокса, сдернула со стоявшего у стены сундука половичок, вынула корзинку, расстелила льняной платок, стала доставать лепешки, сыр, овощи, бутыли с легким даккитским вином. – Ешьте. Если обойдется, расскажу кое-что. В следующий раз поесть удастся не скоро. Только тихо!

– Да уж приучились уже, – с одобрением посмотрела на Каму Глеба.

– Я ждала вас еще вчера, – Эсокса говорила тихо, посматривая в окно, словно была обеспокоена чем-то. – Сама здесь – четвертый день. Загнала четырех лошадей, выехала через общие ворота прочь из Даккиты, обратно вернулась за мзду беженкой под чужим именем. Да, беженцы еще есть, точнее, вновь появились. Но уже другие. Пока их мало, но будет много. Кажется, мне удалось затеряться среди них, они еще плохо знают друг друга. Я вошла в город, покрутилась на рынке, оторвалась от слежки, которая была приставлена за мной, может быть, на всякий случай. Сбросила все, что у меня было, в гостинице на Пекарской улице, в другом конце города, и пришла на эту улицу. Впрочем, что там у меня было… Ничего… Через уличного мытаря, подрядив на это дело одного из алчных торговцев на рынке, я купила два домика. Этот и следующий. Купила бы тот, что примыкает к дому твоего дяди, Кама, или соседний, но пустовали только эти. И хорошо, что не купила те… И вот четыре дня изображаю служанку неведомо куда исчезнувших хозяев.

– Разве ты не могла обратиться к воеводе крепости Баб? – прошептала Глеба. – Он бы помог тебе!

– Как? – поинтересовалась Эсокса. – Сказал бы, что я не убита двумя мерзкими негодяйками, а жива? Предъявил бы меня дружине крепости Баб? Ты еще ничего не поняла, Глеба? Даккиты больше нет. Мой отец, – Эсокса как будто сглотнула комок желчи, клацнула клыками, проглотила слезы, – проспал свое королевство. Или же не успел его спасти. К тому же воевода крепости Баб мертв. Объявлен убитым или умершим – не важно. Думаю, что и воевода Кагала мертв. Тем, кто пришел к власти в Дакките, прежние воеводы не нужны.

– Подожди, – мотнула головой и отставила кубок с вином Кама. – Разве к власти в Дакките пришел не принц Фамес? Кто убил короля и королеву? Или же они вроде тебя? Спрыгнут с крыши и тоже расскажут нам какую-то историю?

– Не расскажут, – прошептала, закрыв глаза, Эсокса. – Боги всемогущие, а ведь я и в самом деле думала, что сопровождаю тебя, Камаена Тотум, в наиболее безопасное для тебя место… Еще неделю назад мне казалось, что я хорошо понимаю тебя. Чувствую. А теперь мне кажется, что и не понимала, и не чувствовала. Разве только теперь… Я видела смерть своих родителей.

– Видела? – в ужасе прикрыла рот ладонью Глеба.

– Да, – кивнула Эсокса. – После того как вы удалились, я оставила Фамеса связанным, вышла, сказала его охранникам, что через пару часов они могут зайти за своим управителем, а сама направилась в замок. Мне нужно было поговорить с матерью. Может быть, и с отцом. Это дошло до предела. Не до предела моего терпения, но грозило страшным. Что бы ни происходило, я все равно помнила, что Фамес мой старший брат. Да, он еще ребенком позволял себе немало гадостей, хотя и был достаточно скрытен и умен, чтобы не обнаруживать черное нутро, но, демон меня раздери, все еще был моим старшим братом!

– Ты очень добра, – холодно прошептала Глеба.

– Глупа, ты хотела сказать? – усмехнулась Эсокса. – Или слепа? Хотя ты имеешь право так говорить. Я даже подумала, что если бы ты свернула ему шею во время одного из тех случаев… Хотя Даккиту это вряд ли спасло бы. Даже будь мой отец прозорливее, что бы он смог сделать? Когда с горы сходит каменная лавина, в горной деревушке гибнут все – и те, кто живет в шалашах, и те, кто возводит прочные бастионы…

Эсокса помолчала мгновение, смахнула слезу с щеки.

– Не знаю, может быть, зачарованный сэнмурв нагадил в его колыбель, когда она стояла на открытой веранде замка Абуллу? В любом случае, слишком много мерзости дышит поблизости от Даккиты, чтобы недоумевать об источнике скверны. А может быть, так сошлись линии судьбы? Я не верю, что есть семьи, которые во всех поколениях плодят одних негодяев, хотя некоторым это удается лучше прочих. Так вышло. Чего уж теперь сожалеть о том, что невозможно исправить?

– Невозможно исправить? – сдвинула брови Кама. – Даккита может выставить до шестидесяти тысяч воинов! Постоянной стражи в королевстве пять тысяч воинов! Не самых плохих, я полагаю!

– Ты хорошо слушала наставников, – кивнула Эсокса. – Я тоже старалась учиться. Вот Глеба приносила мне свитки из книгохранилища замка. Я многое из них узнала. Кстати, насколько я помню из них, дружина Лаписа невелика, всего полсотни человек или около того. Но войско для столь невеликого царства более чем приличное – пять тысяч клинков! Они помогут тебе вернуть трон, если ты сейчас окажешься в Лаписе? А удержать его?

Кама стиснула зубы, промолчала.

– В замке постоянно находятся двести стражников, – продолжила, понизив голос, Эсокса. – Полсотни стоят во внутренних дозорах, остальные отдыхают. Если кому-то надо уйти в город, на замену из городской стражи присылается столько же воинов, сколько уходит. Все расписывается заранее. Все учтено, и все затвержено наизусть… Кроме одного. Я никогда не приходила к матери, воспользовавшись главным входом. Да, прочие ворота заперты, но башни Абуллу стары, между камнями достаточно выбоин, чтобы забраться до самого верха. А дозорные на башнях, которые смотрят на скалы Хурсану, всегда покрывали меня. Когда я еще была девчонкой. У них даже имелся моток веревки, чтобы бросить упрямице на тот случай, если ее нога или рука соскользнет с камня… Собственно, дозорный меня и спас…

Эсокса замолчала, подошла к окну вплотную, прислушивалась к чему-то несколько секунд, потом продолжила рассказ, но говорила уже тише:

– Я поднялась наверх, оставила дозорному монетку на сладости детям, пошла по стене к переходу во внутреннюю цитадель. Внизу, во дворе при свете факелов, толпились стражники. Без оружия. Примерно человек пятнадцать. Ждали, когда к главным воротам подойдут их вечерние сменщики. Те, наверное, уже подходили. Я миновала еще два дозора, перешла в цитадель, но не пошла сразу к матери. Я поднялась к себе. В свою любимую комнату в восточной башне цитадели, которую покинула в надежде, что Фамес все-таки отстанет от меня!

– Да, – мертвенным голосом произнесла Глеба. – Я прожила там с тобой пять лет. Но не смогла защитить тебя.

– Брось, – поморщилась Эсокса. – Ты бы легко свернула ему шею. Фамес всегда был слишком ленив, чтобы уделять достаточно времени упражнениям с оружием. Это я тебе запретила. И об этом я тоже думала, когда сбросила пыльное покрывало со своей забытой постели и дала волю слезам. Наверное, я пролежала так с час. В конце концов, ведь мне было и стыдно перед тобой, Кама, – прошептала Эсокса. – Поверь мне, ошибка твоего брата – ничто рядом с мерзостью моего…

– А потом… – прошептала Кама.

– Потом все произошло стремительно, – сказала Эсокса. – Я хотела отловить мать на галерее, по которой она уходила в свою спальню, она всегда ложилась поздно, и пошла наверх. Проходя над большим залом, я услышала скрежет клинков и посмотрела вниз. При свете ламп несколько воинов бились со стражниками отца. Чужих воинов. Это было страшно. Никто не кричал, раздавался только скрежет клинков. Нет, это было еще страшнее. Их было пятеро. И они не бились со стражниками отца. Они убивали их. Виртуозно, стремительно. Мой отец и моя мать были уже мертвы.

– Может быть, ранены? – прошептала Глеба.

– Их головы были отсечены, – медленно произнесла Эсокса. – Я уже могу говорить об этом. Наверное, ветер осушил мои слезы, пока я летела в Баб… Я выскочила на стену, побежала прочь, глянула вниз и увидела чужих воинов, которые складывали в кучу мертвых стражников. Они выносили их из казармы. Значит, они убили всех.

– Пятнадцать? – поразилась Глеба. – Против двухсот?

– Я бы не хотела, чтобы ты когда-нибудь столкнулась с такими же воинами, – ответила Эсокса. – Они двигались, как даку. Может быть, среди них и были даку. И я не знаю, сколько их вошло в замок, когда открылись ворота. Но внизу я еще увидела Фамеса. Не скажу, чтобы он был весел или бодр, но никто не скручивал ему руки, он стоял во дворе, смотрел на трупы и даже разговаривал о чем-то с одним из чужих.

– И что же ты сделала? – спросила Кама.

– Я вспомнила о тебе, – повернулась к ней Эсокса. – Да, как это ни странно, вспомнила о тебе. И о том, что мне сказал Йор: эта девочка должна быть в безопасности. А если она будет в опасности, ты должна быть рядом с ней.

– Разве дакит с окраинной улицы Ардууса вправе распоряжаться даккитской принцессой? – не поняла Кама.

– Он не просто дакит, – вздохнула Эсокса. – Он мой наставник, и он угодник.

– Угодник? – не поняла Кама.

– Да, – кивнула Эсокса. – Не простой, но угодник. Запомни, угодники не только те, кто ходит в балахонах и лечит нищих. Ими могут быть и торговцы, и вельможи, и кто угодно. Тот, кто не причиняет зла и служит добру.

– Что же, все приличные люди – угодники? – усомнилась Кама.

– Те, кого посвящает в угодники другой угодник, – сказала Эсокса. – Но быть приличным человеком уже хорошо. Дакиты тоже могут быть угодниками. Говорят, что среди угодников случались и даку. Кстати, твой наставник, Сор Сойга, тоже мог стать угодником. Но судьба сложилась так, что он стал тем, кем стал. Хотя разве ты уверена, что он не был угодником?

– Не знаю, – вздохнула Кама.

– Даже если и нет, – прошептала Эсокса. – И я стала тем, кем стала. Если, конечно, я стала хоть кем-нибудь. Но теперь, кажется, ничто не мешает мне стать угодником.

– Энки пресветлый! – вскочила на ноги Кама и прошипела: – Ты ведь женщина!

– Успокойся, – мотнула головой Эсокса. – Я говорю не о том, чтобы стать мужчиной, а о том, чтобы стать угодником. Почему ты думаешь, что колдуньей, воительницей, даже убийцей женщина может быть, а угодником нет?

– Тогда уж угодницей… – пробормотала Кама.

– Как знаешь… – зло поклонилась Эсокса. – В любом случае, угодником может быть кто угодно, но их мало. Очень мало. И я все еще не угодник. Но сейчас ты в опасности, Кама, и я рядом с тобой. Я пролетела всю Даккиту, и меня не догнали только потому, что всякий раз на почтовом дозоре я забирала лучшую лошадь. Но теперь выигрыша в скорости нет. Если за мной и за вами была погоня, она здесь.

– Подожди, – осторожно начала говорить Глеба. – Может быть, следует просто переждать? Спрятаться? Затаиться? Двести охранников в замке… Это не убийство правителя, которое можно свалить на кого-нибудь. Это двести смертей. Воины Даккиты не овцы и не цепные псы. Они почувствуют неладное.

– И что они сделают? – прищурилась Эсокса. – Я тоже думала об этом. Произошедшее не было случайностью. Случайностью был только приход Фамеса в мой дом. На больших восточных воротах стояли чужие воины. Они были в доспехах Даккиты, но я не знала их лиц. Я пролетела их на скорости, они впускали какой-то обоз с востока. И вот, что я скажу вам, что-то случится еще. Что-то, что объяснит все.

– Да, – прошептала Глеба. – Когда я выкатывала повозку с Камой из ворот Кагала, мне тоже лица стражников показались… чужими. Что это значит?

Эсокса не ответила, перевела взгляд на Каму. И Глеба посмотрела на Каму.

– Вы думаете, что это все из-за меня? – оторопела она.

– Нет, – медленно произнесла Эсокса. – Но то, что внутри тебя, предвестник того, что вокруг нас.

– Ты чувствуешь? – прошептала Кама. – Ты догадалась?

– Йор сказал мне, – качнулась Эсокса. – А угодник из Бэдгалдингира подтвердил. Его зовут Бенефециум. Я уже упоминала его имя. Он специально спускался из большой башни, чтобы взглянуть на тебя до того, как к тебе подошла я. Я сама ничего не чувствую. Во всяком случае, не чувствовала раньше. Ты хорошо прячешь это. Но сама прячешься плохо. Твой дядя убит.

– Убит? – замерла Кама.

– Да, – кивнула Эсокса. – И люди в соседних домах тоже. Во всяком случае, из этих домов не доносится ни звука. Они все убиты.

– Этими же… чужаками? – вымолвила побелевшими губами Кама.

– Не знаю, – прошептала Эсокса. – Но дядя твой убит, скорее всего, ими. И ты знаешь их. Помнишь тех двоих стражников из обоза, что старались не смотреть в нашу сторону? Я их видела здесь, у дома твоего дяди. Они не были лазутчиками Даккиты. Я преувеличила отцовскую заботу обо мне.

– И они убили Скурру Сойга! – стиснула кулаки Кама. – Отчего же они не убили меня по дороге от Бэдгалдингира!

– Не были уверены, что ты – это ты, – пожала плечами Эсокса. – Да и мы были на виду, и они. К тому же те, кто послал их, поручили убить сначала тех, к кому ты могла прийти. У твоего дяди они тебя и ждали…

Эсокса хотела сказать что-то еще, но вдалеке раздался приглушенный хлопок, словно упала скамья или полка сорвалась со стены.

– Ну вот, – побледнела принцесса Даккиты, наклонилась к сундуку и вытащила из него свой меч. – Я чем-то выдала себя. Но ведь и они не слишком ловки? Уронили лавку… Только что нам с их неловкости? И ни доспеха, и ничего больше у меня нет.

– Подожди, – Кама вслед за Эсоксой и Глебой тоже обнажила свой меч. – Но если эти двое те самые стражники, то их нечего бояться. Я видела, как неуклюже они двигались. Они опасны, только если окажутся за спиной.

– Брось, – почти беззвучно произнесла Эсокса. – Те стражники тоже нашли свою смерть. Я слышала короткую схватку. И слышала стоны одного из них, его пытали. И запах мертвой травы доносился, которым заглушают вонь разложения. Думаю, что теперь нам угрожает кое-кто посерьезнее.

– Но почему кое-кто посерьезнее пришел к моему дяде? – прошипела Кама.

– Потому что в нем течет кровь бывших королей Фаонтса! – ответила Эсокса. – Того Фаонтса, наследницей которого стала Даккита. Так же, как в тебе. Все корни должны быть вырваны. Все ради одного Фамеса. Впрочем, я не уверена, что и он будет устраивать их долго…

– Их? – не поняла Кама.

– Ты умеешь драться вслепую? – отмахнулась от ее вопроса Эсокса.

– Вслепую? – повторила в недоумении Кама.

– Схватка в замковом закутке, – коротко бросила уже полузабытые Камой слова Эсокса и задернула оконце занавеской. – Только не говори мне, что Сор Сойга не учил тебя этому.

«Учил», – подумала Кама и тут же беззвучно упала на руки, умудрившись не зазвенеть мечом, и откатилась в угол, к стене, где замерла, приготовив не только меч, но и нож.

– Моя дверь, – прошелестела Глеба, и почти в то же мгновение на крыше послышались шаги. Или не шаги? Что-то невесомое коснулось чуть наклоненной крыши даккитского домика, словно осенние листья прилетели с клена через дорогу. Один шаг, второй, третий. Чем они покрывают крыши на своих домах? Камышом или соломой? Для чего-то тяжелого слишком редки жерди и слабы доски, перестилающие их. Почему Кама не пригляделась к потолку, пока слушала Эсоксу… И почему крыша выдерживает воина наверху? Почему она не рушится? Почему она почти не скрипит?

Чужак не провалился. Он прыгнул внутрь домика, проломив крышу и доски и точно пройдя между жердями, и в луче света Кама успела разглядеть, что он не даку и не дакит, а обычный, чуть смуглый мужчина, в руке у которого странный короткий меч и маленький, почти детский самострел. Его меч разрезал темноту над головой Камы, а стрела из его самострела полетела в Глебу, которая замерла с мечом напротив двери, потому что именно в дверь ворвался второй чужак. Глеба оказалась между врагами.

Она не упала. Стрела совершенно точно вонзилась ей в спину, но она не упала. Она даже взмахнула мечом, преграждая дорогу второму чужаку, и простояла на ногах еще половину секунды, которая и спасла и Каму, и Эсоксу. Еще лежа, Кама метнула из-под Глебы нож в чужака у двери, а тот чужак, что уже блеснул клинком, чтобы сразить Эсоксу, вдруг замер, пошатнулся и упал на колени. Клинок Эсоксы, которая точно так же замерла у пола под окном, рассек ему ноги, а клинок Камы вслед за этим перерубил гортань. Второй чужак хрипел, пытаясь зажать кровь, бьющую из горла, пронзенного ножом. Вся схватка не заняла и секунды.

– Глеба! – бросилась к няне Эсокса.

Короткая стальная стрела торчала у нее из спины. Эсокса подхватила няню, осторожно перевернула ее, обнаружила вторую стрелу, которая пронзила сердце женщины, и успела поймать ее улыбку и короткие слова, слетевшие с губ:

– Будь умницей…

Эсокса опустила Глебу на пол, обернулась к порубленному мертвецу, рванула рукав на его куртке, осмотрела руку. Рванула рукав на другой руке, вывернула ее и показала Каме два выжженных круга один в другом.

– Воины Храма Света, – в ужасе прошептала Кама.

– Быстро, – чужим голосом, с помертвевшим лицом произнесла Эсокса. – У нас несколько минут, не больше, чтобы убраться отсюда. И вряд ли больше часа, чтобы остаться в живых.

Она наклонилась, поцеловала Глебу в лоб, закрыла ей глаза, а потом вытащила из все того же сундука два мешка, бросила в них самострелы, обыскала тела чужаков, вытащила какие-то ярлыки, осторожно сняла мешок с плеч Глебы.

– Прощай, – сказала и кивнула Каме: – Пошли. Заглянем к твоему дяде. Насколько я читала в трактатах, воины Света идут убивать по двое.

Улица оставалась все такой же тихой и пустынной, и в какое-то мгновение Каме показалось, что и остальные дома на ней полны мертвецами или живыми, которым суждено умереть. Дядя Камы, которого она никогда не видела живым, был мертв. Он оказался высоким, видно, оставалось что-то в нем от этлу, крепким, но седым и изможденным, словно смерть от чужого ножа почти совпала со смертью от усталости жить. Обстановка его домика была строгой и скудной, зато оружия на стенах было предостаточно, но ничто не заинтересовало ни Каму, ни Эсоксу. Зато их заинтересовали те самые стражники, которые, присыпанные мертвой травой, но уже издавая запах тлена, лежали рядом с дядей Камы. Один из них умер не сразу. Его пытали. Но, судя по тому, что пальцев на руке у него было отрезано только два, рассказал он то, что требовалось, почти сразу. Тут же лежали ярлыки убийц. Они были кирумскими, но на них стояли ардуусские отметки.

– Вот и все, – произнесла Эсокса. – Великая и сильная Даккита развеивается, как утренний туман.

– Куда теперь? – спросила Кама.

– Куда-нибудь, но прочь из ущелья Истен-Баба, – процедила сквозь стиснутые зубы Эсокса.

– Авункулус! – вдруг послышался старческий голос с улицы. – Ты куда пропал? Я уже заждался тебя! Пора уходить! Мы же говорили с тобой об этом! Где ты, демон тебя раздери, этлу-недоросток? Я вижу, калитка твоя не заперта!

– Хаустус! – выскочила на улицу Эсокса и осеклась. Перед оградой дома Авункулуса стояла подвода, запряженная двумя мулами, на облучке которой сидела сухая и сморщенная старуха с крючковатым носом. Увидев Эсоксу, старуха помрачнела и сдвинула платок, обнажив лысину старика.

– Что с ним? – спросил Хаустус.

– Он мертв, – произнесла Эсокса и взяла за руку Каму. – Воины Света были здесь.

– Как мертв? – оторопел старик, отвернулся, секунду тер щеки, потом зыркнул покрасневшими глазами. – Совсем?

– Совсем, – кивнула Эсокса и подтолкнула вперед Каму. – Это племянница твоего приятеля, Хаустус. Меня ты не забыл, надеюсь?

– Ты, значит, все-таки жива? – без всякой радости заметил старик, снова обращаясь в старуху. – То-то я удивился, когда узнал о твоей смерти. Не могли они так легко отделаться от самой пронырливой дакитки из тех, что я встречал. Не скажу, что я не рад, но… Садитесь на подводу. Мечи, мешки прячьте в соломе под кожами. Нужно уходить из города, пусть даже некуда, но нужно уходить. С Авункулусом у нас все было решено, но с вами…

Старик щелкнул кнутом, и животные неожиданно резво потянули подводу вниз по улице. Колеса загремели по булыжной мостовой.

– Как же нам теперь пройти через ворота? – вслух размышлял старик. – У меня ярлык есть, я теперь вроде как сумасшедшая торговка всяким гнильем, даже купчая есть на эти шкуры из Кармы, а с вами-то как?

– У нас несколько ярлыков, – мрачно ответила Эсокса, заталкивая мешки в солому. – Можем предстать кирумскими стражниками, можем стражами Храма Света из Иалпиргаха, я вот взяла еще ярлык у своей няни. Он, кстати, с отметками Кармы. Со старыми, правда, ее родни там не осталось.

– А ты? – повернулся к Каме Хаустус. – Что-то с тобой не так… Ну ладно, рассматривать будем позже. Не похожа ты на Авункулуса Этли. Да и что за племянница? Была у него одна… нет, две. Где-то далеко. За Ардуусом. И, кстати, обе королевские дочки!

– Осталась одна, – прошептала Кама, глядя, как подвода минует домишки, ничем не отличающиеся от дома ее дяди. – Но у меня есть ярлык на имя Пасбы Сойга. И еще что-то… Ключики для паломников в Иалпиргах. Целая горсть.

– Вот ведь тебя угораздило, – побледнел Хаустус. – Откуда эта пакость? Сто лет не слышал об этих поганых ключах? Кто их раздает-то? Не может же быть!

– Мы нашли проповедника, – ответила Кама. – Мертвого.

– Убили? – взвился Хаустус.

– Глеба… – Кама запнулась. – Глеба сказала, что он…

– Умер? – закрутил головой Хаустус. – Сам?

– Глеба сказала, – Кама посмотрела на побледневшую Эсоксу. – Она сказала, что он вроде как был…

Она прикусила язык.

– Ну, говори же! – проскрипел Хаустус.

– Она сказала, что на нем была тень Лучезарного, – быстро выговорила Кама. – И что он гнил на ходу. А потом забился в башню угодника в Кагале и там разложился.

– Враки, – отрезал Хаустус. – Бабские сказки про ходячих мертвецов! Ты еще скажи, что с его смертью сэнмурв отлетел от его тела!

– Из окна, – растерянно произнесла Кама. – Я видела. Но Глеба сказала, что тот проповедник мог передать тень и сам. Но спрятался в башне угодника.

– У него ярлык был? – мрачно спросил Хаустус и повысил голос. – Кроме этих поганых ключей, ярлык был?

– Да, – буркнула Кама, выдернула из сумы и протянула Хаустусу деревяшку. Тот взглянул на нее, выхватил, перевернул и тут же сунул обратно в руки Каме. – Спрячь.

– Что это? – спросила Эсокса.

– Я его знал, – зло прошипел Хаустус. – Он служил при храме в Абуллу. Приходил ко мне. Даже жил с полгода в Бабе. Учился. Хороший парень. Только глупый. Не той глупостью, что от дурости, а той, что от ума. Не без таланта, но без потолка. Ушел в Иалпиргах. Сказал, что хочет посмотреть на останки Бледной Звезды собственными глазами. Я отговаривал. И вот. Четыре года прошло, и он стал проповедником всякой погани. Уж не знаю, что они с ним там сделали, но…

– Ну и что? – пожала плечами Эсокса. – Ведь он уже умер?

– Ты что, не поняла? – заскрипел Хаустус. – Я, конечно, не верю в тень Лучезарного, потому что если вдруг все на самом деле так, то вовсе конец нашему миру. Но там, в Иалпиргахе, завариваются темные дела. И нельзя вот так вот просто уйти от той доли, что на тебя там взвалят. Уверен, что ни одного ключа он так и не раздал. А в башне сидел, потому что только там и мог удержаться от воли правителя Иалпиргаха. Умирать он туда пришел! Прятался он там! Башня какая? Кагалская? Может, и пришел в нее из мертвого города через горы. Перевалил где-то, нашел лазейку. И не расспросишь уже… Эх… Старину Авункулуса жаль… Как жаль… Рано он умер, рано…

– Ты думаешь, что Авункулус умер? – спросила Эсокса.

– Кому был нужен старик? – скривился Хаустус. – Или убили? Воины Света были там, ты сказала? Точно? Энки всеблагой… За что?

– Ты забыл, что в нем кровь королей Фаонтса? – спросила Эсокса.

– Вот ты вспомнила, – помрачнел Хаустус и ткнул пальцем в Каму. – Теперь только в ней. Да в тебе, принцесса, что бы ты там себе ни думала. Да, вы дальние родственницы, очень давние. Многоюродные сестры, я бы сказал. А ты, – он снова повернулся к Каме, – лучше в себе прячь то, что прячешь. Я хоть и не вижу, а чувствую. Словно возле гончарной печи, огня не видно, а припекает. Лучше прячь!

– Я стараюсь, – прошептала Кама.

– Кровь королей Фаонтса, – продолжал бормотать себе под нос Хаустус. – Проповедник Храма Света. Какой там свет? Если только от поганых костров… Как же нам из города-то выбраться? Ну ладно, у этой ярлык ее няни, а этой как…

– Хаустус! – вдруг закричала Эсокса.

Подвода перевалила через каменный мост над рекой, выехала на площадь перед воротами, и взгляду открылись распахнутые створки, пустынные улицы и входящие через открытые ворота воины с черными щитами и с черными копьями. Их были тысячи. Некоторые из них сияли белоснежными балахонами.

– Ну вот, – упавшим голосом произнес Хаустус. – Теперь все ясно. Совсем ясно. Вот уж не думал, что позавидую Авункулусу. Ладно. Вперед!

– Куда! – воскликнула Эсокса, пытаясь нащупать в соломе рукоять меча.

– Туда, – хрипло ответил Хаустус. – Навстречу строю. Половину воротного проема занимает, все же не толпой идут. И стражи на воротах нет. Если едем навстречу, значит, свои.

На них даже не посмотрели. Воины входили на площадь и строились в шеренги. За воротами уже виднелись всадники. Огромное войско чужаков вливалось в королевство, чтобы захватить его или подпереть власть куклы по имени Фамес. И навстречу этому войску через эти же ворота на равнину Эрсетлатари выкатилась подвода, в которой сидела старуха и две девчонки. Подвода свернула на проселок к горам Митуту и покатила, вздымая за собой пыль. Чужое войско продолжало тянуться через равнину в паре лиг севернее. Когда часа через три оно закончилось или стало неразличимым, одна из девчонок, та, которой мешали приклеенные смолой фальшивые клыки, произнесла чужие слова:

– Все пройдет. Все, все, все, что ты видишь. Ты еще будешь вспоминать это время, Эсокса, и плакать о нем. Оно не скоро повторится. И если повторится, то не для нас.

Та, к которой были обращены эти слова и которая однажды уже произнесла их или почти их, обернулась и попросила:

– Кама. Прошу тебя. Заткнись.