Когда Корон и Одиночка покидали деревню, никто, кроме Себера Тонбена, их не провожал. Часть жителей, потрясенная смертью близких, ненавидела магиера, большинство хлопотали о погребальных церемониях, а некоторые, спрятавшись за ставнями и засовами, все еще не могли поверить, что кровавый ужас позади. Корон мрачно усмехнулся собственным мыслям. Он знал, что так будет. Пусть тварь убита, место трусливого и недалекого деревенского головы занял молодой и сметливый помощник, а сам магиер принес общине избавление от потустороннего кошмара. Все равно люди относились к их отъезду с облегчением. Отъезд магиера означал возвращение к нормальной жизни. А магиеры… магиеры были злом, искоренявшим еще большее зло. С их существованием мирились, но нигде в человеческих землях их не любили. Старый Таут, накануне молча расплатившийся с Короном и тут же, на сходе общины, объявивший об уходе на покой, тоже не вышел на крыльцо, когда они проезжали мимо его мрачного, похожего на крепость дома.

Выехав за деревню, они миновали общинные поля и оказались на тракте. Себер Тонбен натянул поводья.

– Спасибо тебе, магиер. И тебе, воин. Прощайте. Надеюсь, больше вы никогда не окажетесь в наших краях. Простите, это звучит грубо… но честно. Люди боятся таких, как вы. Теперь я деревенский голова и должен думать об их спокойствии, благополучии и…

– …и чести общины. – Одиночка ухмыльнулся. Бинты взъерошивали его волосы и стягивали кожу, а порезы на лице едва затянулись, но он уже пытался улыбаться. – Все возвращается на круги своя, мастер Тонбен. Прощай!

Коротко кивнув, Себер Тонбен развернул лошадь и поскакал к деревне.

Корон и Одиночка направили коней по дороге, все больше и больше отклонявшейся от реки. День только начинался. Они ехали не торопясь, думая каждый о своем, и в седельной сумке магиера позвякивали золотые монеты. Одиночка потянулся в седле. От тяжелого удара голова все еще побаливала, но свежий ветер приятно холодил лоб и унимал боль.

На землю постепенно приходила осень. Для кого-то ее приход означал новый урожай, для кого-то – приближение долгих зимних холодов, для кого-то – скорую смерть. Это было неизбежно, и именно так должно быть всегда. Магиер угрюмо смотрел вдаль. Только спустя некоторое время Одиночка решился его побеспокоить.

– Слышь, Корон, я вот чего понять не могу… – Одиночка поправил перевязь с секирой и поморщился: резкое движение отозвалось тупой болью в ребрах. – По правде говоря, если не захочешь, можешь не отвечать. С меня достаточно того, что мы живы и малость подзаработали. Но… там, в часовне… я ж не дурак, приятель. Тварь оказалась нам не по зубам. Сильнее меня, сильнее тебя, сильнее нас обоих. Не понимаю я, как мы с тварью этой совладали.

Корон, оторвавшись от раздумий, горько усмехнулся.

– То была не тварь, Денит. Я ошибся. Все-таки это существо больше было Анной Ренбежд, чем демоном. Я понял это в самом конце, когда она готовилась перегрызть мне глотку. А когда понял, помог ей умереть и избавиться от боли. Помог перехитрить саму себя.

– Говори попроще, магиер. Меня слишком часто били по башке, я тупой.

На лице Корона промелькнуло странное выражение.

– Знаешь, Денит, когда в моих руках остался только обычный стальной меч, который не может противостоять Нереальности, я заглянул ей в глаза. В них было страдание. Не боль плоти, Денит, а отчаяние, безысходность и тоска. И тогда я додумался показать ей кольцо, которое нашел в логове Краула Ренбежда. Сообразил вот. Видимо, очень хотелось жить.

Магиер сунул пальцы за пояс и бросил что-то Одиночке. Воин ловко поймал на лету и разжал кулак. На ладони лежало дешевое обручальное кольцо из простой меди. Лишь там, где узоры сплетались в буквы, сохранились остатки позолоты. Грошовое колечко для бедняков. Одиночка всмотрелся в надпись: «Молода, красива, любима – ты мое счастье навечно». Обручальное кольцо, каких много. Одиночка поднял на магиера недоумевающий взгляд. Корон отвел глаза.

– Я нашел ее слабое место, Денит. Она… ее любовь к Краулу Ренбежду, как ни странно, была истинной. В припадке безумия убив Краула за те мучения, которым он ее подвергал, Анна поняла, что не может жить дальше. К страданиям плоти добавилась другая боль… куда более сильная. Когда в часовне я напомнил ей о муже, эта боль стала так сильна, что она захотела умереть во второй раз. Анна бросилась на мой меч намеренно, в последнее мгновение превратив железо в серебро.

Одиночка сглотнул. К горлу подкатил непонятный ком.

– Корон, но значит… она была почти человек? Демоны неспособны любить…

– Это существо было смертельно опасно. – Лицо магиера посуровело. – Мы остановили кровавую бойню, и хватит об этом.

Забрав у Одиночки кольцо, Корон швырнул его в придорожный кустарник. В молчании они поехали дальше. До полудня было еще далеко, и путь предстоял неблизкий. Одиночка очень рассчитывал добраться до постоялого двора засветло. Заново подкованные кони гулко отбивали аллюр по дорожной пыли.

Они перевалили гребень холма и не видели, как позади, у обочины дороги, вдруг полыхнула короткая вспышка и рассыпалось в прах обручальное кольцо Анны Ренбежд, унося в небытие три простых слова: «Молода, красива, любима…»