Отряд добровольцев во главе с Арнюсом отправился в путь на рассвете, хорошенько подкрепившись для храбрости молодым вином и оглашая окрестности воинственными кличами.

Решив начать поиски у старого кладбища, Арнюс повел людей вдоль реки, намереваясь позже развернуть отряд в цепь. На край деревни, к кузнице, провожать смельчаков высыпали все, от мала до велика. Люди с надеждой смотрели, как скрываются за холмом лихие, разудалые всадники.

Их ждали назад к вечеру, потому что в любом случае искать тварь в темноте было бессмысленно и опасно. Одни полагали, что смельчаки вернутся с пустыми руками, и не верили в быстрый успех, другие надеялись, что назавтра смогут лицезреть лохматое (или лысое, или чешуйчатое) тело мертвого монстра у столба перед домом деревенского головы. Но вечером добровольцы не вернулись. Они не вернулись и к утру, когда старый Таут уже ополоумел от бессонного ожидания, и к полудню, когда все поняли, что случилась беда. Они не вернулись и на закате следующего дня, когда обезумевшие женщины, матери и жены лихих смельчаков, уже считали себя сиротами.

Их вообще возвратилось лишь пятеро из двух дюжин поздно ночью, грязных, оборванных и смертельно напуганных. Деревенского магиера Арнюса среди спасшихся не было.

Старый Таут, после бессонной ночи больше похожий на лешего, его помощник Тонбен, Корон, закутавшийся в черный плащ, и его неизменный спутник Одиночка молча слушали рассказ выживших.

…Они натолкнулись на тварь очень скоро – где-то около полудня. На том самом поле, где росли красивые и печальные нежно-голубые цветы. Тварь не особенно и пряталась. Просто одинокая женская фигура последи цветущего кладбищенского склона. Неподвижная и молчаливая, она выглядела совершенно безобидно. Наверное, именно поэтому ей удалось уложить сразу троих – тех, что подошли ближе других. Она убила бы больше, но Арнюс оказался неподалеку. Но двигалась она очень быстро: едва магиер успел выхватить жезл и изготовиться к бою, как твари и след простыл. Потрясенные рыбаки только и успели заметить, как среди деревьев на опушке леса мелькнуло светлое платье.

В тот момент у них еще была возможность вернуться. Но они, подогретые вином и жаждой мщения, бросились в погоню. Теперь уже никто не думал о надвигающемся вечере. Тварь испугалась и бежит, надо закончить дело!

О том, в какую ловушку они попали, стало ясно к ночи, когда отряд оказался в непроходимой лесной чаще. Тварь убивала их поодиночке. Обреченные с воплями метались в темноте, путаясь в густых зарослях и спотыкаясь о корни деревьев, без шансов хотя бы угадать, кто станет следующей жертвой. Арнюс, на которого возлагали столько надежд, бессмысленно бегал туда-сюда, пытаясь опередить тварь, но успевал увидеть лишь пятна свежей крови и растерзанную плоть.

Когда забрезжил рассвет, десяток уцелевших рыбаков и магиер выбрались наконец на берег реки. Прижавшись спина к спине, выставив бесполезные стальные мечи, они ждали смерти. И смерть пришла – некоторое время спустя, потому что тварь не торопилась. Из-за деревьев вышла обыкновенная женщина…

Что произошло дальше, выжившие помнили плохо. Скорее всего, им удалось спастись только потому, что тварь замешкалась, разделываясь с магиером. Без лошадей, без оружия, перепуганные насмерть, уцелевшие бежали в сторону деревни…

Слушая сбивчиво-торопливый рассказ рыбаков, Одиночка украдкой посмотрел на деревенского голову. Лицо мастера Таута изменилось до неузнаваемости. Теперь это было лицо беспомощного старика, желавшего одного: забыть обо всем, спрятаться за стенами и спокойно дожить свой век.

Когда последний из рыбаков закончил жуткое повествование, над площадью повисла тишина. Женщины, до сих пор вопреки всему не верившие в гибель мужей и сыновей, потрясенно молчали. Молчал, уперев тяжелый взгляд в землю, Себер Тонбен, молчал Корон, молчал Одиночка. Это была страшная тишина, беззвучие смерти, молчание людей, осознавших горечь утраты. И вдруг воздух прорезал истошный женский вопль. Толпа раздалась в стороны. Беззубая старуха с растрепанными седыми волосами рванулась, вцепившись в грудь деревенскому голове.

– Убийца! Это ты во всем виноват, ты отправил их умирать! Верни мне теперь моего мальчика, верни! Ты не сможешь, и ты знаешь это! Но ведь это ты отпустил его со своим прихвостнем Арнюсом! Убийца, убийца…

Глухие рыдания сдавили горло старухи, она без сил опустилась на землю.

Остолбеневший под обвиняющими взглядами Таут беспомощно оглянулся на стоящего поодаль Корона.

– Мастер Корон… Я, наверное, ошибался… – с трудом выдавил он. – Ваша помощь… если вы еще не передумали…

Старуха у его ног вдруг приподняла голову.

– Ты погубил наших детей, Таут! И знай: следующим к твари пойдет не чужак, а ты, ты сам!

– Возьми себя в руки, бедная женщина. – Голос Корона звучал глухо. – Мастер Таут вел себя неразумно, и твоего сына уже не вернуть… но тварь получит свое! Я обещаю… – Такая ярость, обжигающая и холодно-расчетливая, прозвучала в его голосе, что старуха умолкла, лишь сдавленно всхлипывая.

Желающих ехать на берег реки, чтобы осмотреть место последнего боя злополучного отряда, не нашлось. Они отправились вчетвером: Себер Тонбен, вооружившийся огромной дубиной, молчаливый, погруженный в невеселые размышления Корон, невозмутимый Одиночка и деревенский голова Таут, жалкий, с трясущимися руками. Он то и дело бросал на магиера заискивающие взгляды, но первым заговорить не решался.

Следы побоища начинались на опушке и постепенно спускались к воде. При виде того, что осталось на прибрежном песке, Таута вырвало. Остальные некоторое время стояли неподвижно, глядя, как легкий речной ветерок шевелит перемешанные с бесформенными кусками плоти лоскуты одежды и клочья волос.

У самой воды, на буром от крови песке, лежал общинный магиер Арнюс.

– Они отчаянно сопротивлялись. – Опершийся на дубину Тонбен шумно сглотнул.

– Но вряд ли долго, – проронил Корон. – Тварь в ярости. Здесь нет ни одного целого тела.

Стараясь не наступать на человеческие внутренности, Корон и Одиночка приблизились к останкам Арнюса. Наклонившись, Одиночка осторожно перевернул труп на спину. Открывшаяся картина заставила их отшатнуться: лица у Арнюса не было совсем, а тело сверху вниз пересекала ужасная рваная рана.

– Чем же его… так… – прошептал Таут.

Корон пожал плечами.

– Когтями, скорее всего. Или его же собственным мечом. Теперь это не имеет значения.

Одиночка снова наклонился, разжимая кулак мертвеца, затем выпрямился и что-то протянул замолчавшему магиеру. Корон поднес находку к глазам. Несколько длинных светлых волос. Ветер подхватил их и понес к речной глади.

– Женщина. – Старик Таут был готов лишиться чувств. – Рыбаки говорили, но…

Корон горько усмехнулся. Усмешка вышла нехорошая, похожая на гримасу боли.

– Женщина? Она была ею когда-то. До того, как вернулась демоном. И пока мы не узнаем, кто сделал с ней ЭТО, тварь будет непобедима. Ты понимаешь меня, мастер Таут?

– Да… да. – Старик снова вгляделся в останки и сделал судорожное усилие, чтобы удержать желудок на месте.

– В таком случае мы возвращаемся немедленно. И ты, мастер, сделаешь то, что надо было сделать давно. Ты дашь нам общинную книгу рождений!

– Я… конечно, магиер. Конечно. – Опустив плечи, старик пошел к лошадям. Он мог бы рассказать магиеру и без книги, но… У старого головы были свои представления об общинной чести. Пусть уж магиер узнает все сам. А он… он был не в силах это сделать. Не в силах…

Корон поправил перевязь меча и задумчиво посмотрел вслед уходящему Тауту.

– Знаешь, в чем главная проблема, Денит? С тварью давно было бы покончено, если бы не хваленая общинная честь. Старику явно есть что рассказать, но он деревенский голова, и честь общины превыше всего, даже человеческих жизней. Глупо…

Одиночка только невозмутимо пожал плечами.

Корон получил книгу рождений сразу, как только они вернулись в деревню. Мальчишка, принесший ее, добавил, что мастер Таут заболел и слег.