Глава 10

В эту ночь Гай и Вилли спали на разных кроватях. По крайней мере, Гай спал. К Вилли сон не шел, она ворочалась и думала про отца, вспоминала тот день, когда видела его в последний раз. Он тогда собирался в дорогу, а она стояла у кровати и смотрела, как он кидал в открытый чемодан одежду. По характеру собираемых вещей она видела, что отец снова пребывал в смертоносных объятиях войны. Защитная жилетка, лаосско-английский разговорник, увесистые золотые цепочки – последнее спасение подбитого летчика от расправы на земле. Здесь также была правительственная бирка, напечатанная на куске материи и украденная у летчика ВВС США.

«Я гражданин Соединенных Штатов Америки. Я не говорю на вашем языке. Непредвиденные обстоятельства вынуждают меня просить вас помочь мне с едой и убежищем. Прошу вас указать мне того, кто сможет поручиться за мою безопасность и возвращение к своим».

Надпись была сделана на тринадцати языках. Последнее, что он упаковал в чемодан, был пистолет 45-го калибра, поставленный на предохранитель. Вилли стояла у кровати, уставившись на оружие, от осознания силы которого у нее по коже прошел мороз.

– Зачем ты опять идешь туда? – спрашивала она.

– Такая у меня работа, крошка, – отвечал он, утопив в чемодане пистолет, – я хорошо делаю свое дело, к тому же это наш кусок хлеба.

– Мы можем перебиться без лишнего куска, нам нужен ты!

Он закрыл чемодан.

– Ты опять говорила с мамой, да?

– Нет, я говорю это от себя, папка, это я говорю.

– Конечно, конечно, малышка.

Он усмехнулся и потрепал ее по волосам, и она снова почувствовала себя папиной дочкой. Он опустил чемодан на пол и широко улыбнулся, как он всегда ей улыбался – улыбкой, неизменно подкупающей и маму.

– Ну послушай, а хочешь, я привезу тебе что-нибудь этакое, какую-нибудь диковинку из Вьентьяна? Может быть, рубин? Или сапфир? Тебе должен понравиться сапфир!

Она пожала плечами:

– Какая разница?

– Что значит, какая разница? Ты же детка моя!

– Твоя детка? – Она подняла глаза к потолку и усмехнулась: – Да разве я когда-нибудь была твоей деткой?

Улыбка исчезла с его лица.

– Мне не нужны ваши капризы, сударыня.

– Да тебе ничего не нужно! Ничего, кроме как летать на своих дурацких самолетах на своей дурацкой войне!

Он не успел ответить, как она, задев его плечом, устремилась к выходу и вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице вниз, она расслышала его крик:

– Ты еще всего-навсего ребенок! Когда-нибудь ты поймешь! Подрасти немного, в один прекрасный день до тебя дойдет!..

«В один прекрасный день. В один прекрасный день».

– А я все-таки не понимаю, – шептала она в ночи. С улицы донеслось тарахтение проезжающего мимо автомобиля. Она сидела на кровати и, расправляя рукой влажные волосы, оглядывала комнату. Занавески колыхались паутинкой в залитом лунным светом окне. На соседней кровати спал Гай. Простыня, накрывавшая его, была сбита в сторону, и в темноте поблескивала его голая спина. Она поднялась и подошла к окну. Внизу, на углу улицы, трое водителей-велорикш в обносках сидели, сгрудившись, на корточках в тусклом свете уличного фонаря. Они молчали, сморенные усталостью и ночной тишиной. Она спрашивала себя, сколько их таких, утомленных и молчаливых, блуждало по городу среди ночи. А ведь они считали себя победителями в той войне.

Проскрипели пружины матраса, и она обернулась. Гай перевернулся на спину, скинув простыню на пол. Тайное его обаяние действовало на нее, и она не могла отвести от него взгляда. Она стояла впотьмах, глядя на его спутанные волосы, на поднимающуюся и опускающуюся грудь. Даже пока спал, он улыбался, как будто приснившейся ему шутке. Она подошла и стала гладить его по волосам, и вдруг остановилась – рука ее застыла в нерешительности, пока она боролась с желанием снова прикоснуться к нему. Как давно уже она не испытывала подобного к мужчине, это даже напугало ее – ведь это был первый знак того, что она побеждена, что она готова отдать душу в его распоряжение. Этого нельзя было допустить! Не с этим человеком! Она вернулась к своему месту и повалилась на кровать. Она лежала и думала, до чего это все неправильно, какие они разные. Такими же разными были когда-то ее отец и мать.

Энн Мэйтленд не хотела признавать эту разницу, простую и совершенно очевидную несовместимость. Хотя для Вилли это было ясно как божий день. Билл Мэйтленд был рисковым малым, непредсказуемым и азартным в игре под названием жизнь. Энн без оглядки принимала любые его выкрутасы, потому что он был ее мужем, и она любила его. Но Вилли не нужна была такая любовь. Ей не нужен был молодой вариант Дикого Билла Мэйтленда. Хотя, Бог свидетель, она так его хотела! А он вот он – перед ней на соседней кровати. Она закрыла глаза и пролежала так, считая часы до самого утра, ворочаясь и потея.

– Какой любопытный поворот, – произнес министр Транх, он только что прилетел из Сайгона и, сидя на стуле с жесткой спинкой, пристально глядел на чаинки, плавающие в чашке. – Вы говорите, что они ведут себя как простые туристы?

– Да, типичные западные туристы, – подтвердила мисс Ху с отвращением.

Она раскрыла блокнот и начала зачитывать тщательно задокументированные события дня.

– Этим утром в 9.45 утра они посетили могилу нашего любимого лидера, но не выказали никаких эмоций. В 12.17 им был сервирован обед в отеле, в меню входила жареная рыба, тушеная речная черепаха, пареные овощи и заварной крем. Днем их сводили в Музей войны, а потом в Музей революции.

– Что-то не похоже это все на маршрут западных туристов.

– А затем, – она перелестнула страницу, – они отправились в магазин за покупками. – Она торжествующе захлопнула блокнот.

– Но послушайте, товарищ Ху, даже самый преданный партийный работник вынужден иногда делать покупки.

– В антикварных лавках?

– Ну что ж, они просто ценят местную старину.

Мисс Ху подалась вперед.

– Мы подошли к моменту, который вызывает у меня подозрения, министр Транх. Здесь леопард показывает свои полоски.

– Тогда уж пятна, – улыбнувшись, поправил ее министр.

Без сомнения, товарищ Ху – эта поистине рьяная соратница – снова штудировала американские идиомы. Какая жалость, что она не улавливала их юмора.

– И чем же именно они занимались?

– В этот день, после антикварной лавки, они провели два часа в австралийском посольстве – в коктейль-баре, если быть точной, – где они вели беседы с разными подозрительными иностранцами.

Ничего необычного министр Транх не увидел в том, что американцы потянулись к западному посольству. Любой другой, находясь в чужой стране, конечно же жаждал бы родной компании. Несколько десятилетий назад в Париже Транх испытывал такую же точно тоску. Потягивая кофе в сытых западных кофейнях и упиваясь радостями богемной жизни, он время от времени тосковал по черным как смоль волосам, по протяжному звуку родной речи. Но при этом как он любил Париж!..

– Таким образом, как вы можете убедиться, американцы находятся под присмотром, – сказала мисс Ху. – Можете быть уверены, министр Транх, все под контролем.

– То есть, полагаю, они продолжают сотрудничать с нами, так?

– Сотрудничать? – Мисс Ху гордо поджала губы. – Да они и не догадываются, что за ними все время ведется слежка.

Как жаль, что мисс Ху, будучи столь политически грамотной особой, так плохо проникала в суть вещей. Но у министра Транха не было сил спорить с нею, ведь он давно знал, что фанатиков редко волновала суть, и он лишь глядел на чаинки и вздыхал.

– Вы, без сомнения, правы, товарищ, – отвечал он.

– Прошел уже целый день, почему с нами до сих пор никто не связался? – шептала Вилли, сидя за покрытым клеенкой столом.

– Возможно, они пока не могут достаточно близко к нам подобраться, – сказал Гай.

– Или же они все еще изучают нас.

«Изучают, как и все остальные здесь», – думала Вилли, оглядывая шумное кафе. Одним взглядом она охватила столики, загроможденные кофейными чашками и суповыми тарелками, посетителей, сидящих в чаду готовки и сигарет, официантов, разносящих подносы с едой. «Все они наблюдают за нами», – думала она. В дальнем углу сидели двое полицейских и стряхивали пепел сигарет в блюдце. А через грязные уличные окна детские мордахи глазели на редких гостей из Америки. Официант, изможденный и молчаливый, поставил перед ними две миски супа с лапшой и исчез в створках дверей. В кухне лязгали горшки, слышалась болтовня, к этим звукам примешивалось стаккато нарубаемых овощей. Створки дверей не переставали ходить туда-сюда, пропуская официантов, согнувшихся под тяжестью подносов. Полицейские не смыкали глаз. Вилли, готовая рассыпаться от напряжения, машинально взяла в руки палочки и принялась есть. Это была скромная трапеза из лапши и почти прозрачных ломтиков мяса, плавающих в перченом бульоне. Это было мясо индийского буйвола, по словам Гая. Мясо вкусное, но жесткое. Согнувшись над столом и стараясь не замечать надсмотрщиков, она ела в полном молчании. Лишь когда она неосторожно прокусила семечко чили и надо было запить остроту лимонадом, она отложила палочки для еды.

– Даже не знаю, долго ли я смогу терпеть эту роль туристки, – вздохнула она.

– Терпеть придется столько, сколько нужно. Чему-чему, а терпению в этой стране можно здорово научиться. Надо ждать и ловить удобный момент, использовать возникшую возможность.

– Двадцать лет ожидания – по-моему, достаточный срок.

– Вот это как раз то, что меня сильно беспокоит, – сказал он, хмурясь, – что спустя целых двадцать лет контора по-прежнему интересуется этим делом, почему, спрашивается.

– Возможно, они и не интересуются. И Тоби Вульф просто ошибся.

– Тоби никогда не ошибается, – ответил Гай, тревожно озираясь в переполненном помещении. – Есть еще что-то, что меня все еще беспокоит, и беспокоило с первого дня. Наша так называемая случайная встреча в Бангкоке. Мы оба вдруг задаем одни и те же вопросы, ищем одного и того же человека. – Он сделал паузу. – В дополнение к этакой легкой паранойе я ощущаю какое-то…

– Совпадение?

– Скорее предначертание.

Вилли покачала головой:

– Я не верю в судьбу.

– Придется поверить.

Он стал разглядывать сигаретный дым, сворачивающийся у потолка вокруг вентилятора.

– Такова эта страна. Она изменяет твое представление о реальности, лишает тебя чувства контроля. Ты начинаешь верить в то, что все события были заранее предначертаны и сопротивляться этому бесполезно. Словно бы твоя жизнь уже расписана по мелочам в какой-то книге, и книгу эту никак уже не перепишешь.

Их взгляды встретились.

– Я не верю в судьбу, Гай, – сказала Вилли спокойно, – и никогда не верила.

– А я и не прошу тебя верить.

– Я не верю в то, что наши пути непременно должны были пересечься. Они просто пересеклись, и все.

– И все-таки что-то нас свело ведь, называй это как хочешь: судьба, рок или кто-то все это подстроил нарочно.

Он наклонился к ней, не сводя с нее глаз.

– Из всех возможных и невозможных мест в этом мире мы с тобой сидим именно здесь, за этим столиком, в этом самом кафе. И… – Он запнулся. Карие глаза его излучали тепло, а кривоватая улыбка лишь усилила серьезность сказанного. – И я думаю, настало время смириться и принять выпавшую нам долю, настало время отдаться инстинкту.

Они смотрели друг другу в глаза через завесу дыма. А она подумала: «Я знаю, какому инстинкту хочу отдаться я, – пойти с тобой обратно в гостиницу и отдаться тебе. Знаю, что потом пожалею, но это то, чего я хочу сейчас, а может, и хотела с самого первого дня знакомства».

Он протянул к ней руку, а она встретила ее своей рукой. Как только пальцы их соединились, словно бы какая-то волшебная цепь замкнулась вдруг, и словно так и должно было быть, и теперь эта связь вела их куда-то, не каждого в отдельности, но обоих вместе. Их ждали объятия, ждало ложе.

– Пойдем в номер, – прошептал он.

Она кивнула.

Между ними пропорхнула улыбка ожидания, улыбка, полная обещания. Она уже представила себе, как снимаются их рубашки, как расстегиваются ремни, как блестят вспотевшие плечи и спины. Она медленно отодвинула назад свой стул.

Но как только они поднялись из-за стола, до них донесся до боли знакомый голос.

Додж Гамильтон пробирался к ним через сумятицу столиков и, весь в поту и бледный, рухнул на стул рядом с ними.

– Какого хрена ты здесь делаешь? – воскликнул Гай в недоумении.

– Это еще хорошо, что я вообще есть, – сказал Гамильтон, проводя по лбу носовым платком. – Один из движков на нашем самолете дымил всю дорогу от Дананга. Ох, как мне не хотелось быть раскиданным где-то там, по горам.

– Но я думала, что ты останешься в Сайгоне, – сказала Вилли.

– Если бы. Вчера получил телеграмму от министра финансов – он согласился дать интервью, я ждал этого не один месяц. Ну я и вскочил в последний самолет из Сайгона.

Он покачал головой:

– Все, отказываюсь я теперь летать, точка! Боже, выпить мне! – Он показал пальцем на стакан Вилли: – Это что у тебя в стакане?

– Лимонад.

Гамильтон повернулся и позвал официанта:

– Эй, послушайте, нельзя ли мне вот этого вот, лимонного?

Вилли отпила немного, внимательно глядя поверх стакана на Гамильтона.

– А как ты нас нашел?

– Что? А, да проще простого, консьерж в отеле направил меня сюда.

– А он откуда знал?

Гай вздохнул:

– Как видишь, нам и шагу нельзя ступить, чтобы об этом все не узнали.

Гамильтон подозрительно нахмурился при виде официанта, принесшего салфетку и стакан с лимонадом.

– Небось зараза какая-нибудь смертельная плавает. – Он поднял бокал. – Авось выживем. Что ж, за Ильюшиных – надежду и опору на крыльях. Чтобы не падали, пока я внутри по крайней мере.

Гай поднял свой бокал и от всего сердца добавил:

– Аминь! Отныне переходим на корабли.

– Или велорикш, – сказал Гамильтон, – ты только представь, Барнард, нас будут катать через весь Китай!

– Я думаю, что безопаснее будет все же самолетом, – произнесла Вилли и взяла свой стакан. Когда она подняла его, заметила темное пятно, отпечатавшееся на скатерти. Несколько секунд она соображала, что же это такое, эта голубая полоска. Конечно. Чернила. Что-то было написано на обратной стороне ее салфетки.

– Все упирается в самолет, – сказал Гамильтон, – с меня хватит русской техники после сегодняшнего. Прошу прощения за каламбур, но уж если хочешь плыть по небу, то «Ил» тебе не поможет.

Взрыв смеха, исторгнутый Гаем, отрезвил Вилли. Она подняла глаза на Гамильтона и поймала на себе его насупленный взгляд. Додж Гамильтон, думала она, он все время оказывался рядом с ними. Все время наблюдал за ними. Она скомкала салфетку в кулаке.

– Если вы не против, я, пожалуй, пойду к себе в номер.

– Что-нибудь не так? – спросил Гай.

– Я утомилась.

Она встала.

– И меня немного мутит.

Гамильтон тотчас отставил свой стакан в сторону.

– Так и знал, что лучше было продолжать пить виски. Тебе что-нибудь заказать? Может, банан? Это действительно помогает.

– Ничего страшного, – сказал Гай, помогая Вилли встать из-за стола, – я позабочусь о ней.

На улице стояла жара и бурлила жизнь. Вилли вцепилась Гаю в руку, боясь проронить хоть слово. Но он уже понял ее состояние и повел ее через толпу в сторону отеля.

В номере Гай запер дверь на все замки и задернул занавески. Вилли развернула салфетку. При тусклом свете настольной лампы они с трудом прочитали смазанное послание.

«2.00. Переулок за отелем. Берегитесь хвостов».

Вилли посмотрела на Гая:

– Ну, что ты думаешь?

Он не ответил. Она смотрела, как он ходил по комнате, оценивая степень риска, взвешивая все за и против. Затем он взял салфетку, разорвал ее на мелкие кусочки и скрылся в ванной. Послышался слив бачка – улика была уничтожена. Когда он снова появился в комнате, лицо его было непроницаемо.

– Почему бы тебе не прилечь? Что может быть лучше хорошего сна от расстроенного желудка.

Он потушил лампу, и на фосфоресцирующем циферблате своих часов Вилли увидела 7.30. Ждать оставалось немало. Они едва сомкнули глаза в эту ночь. В темноте номера они считали часы. За окном потихоньку затихали шумы улицы, голоса, велосипеды. Они даже не разделись, а лежали так, боясь произнести слово. Должно быть, было уже за полночь, когда Вилли наконец провалилась в глухую дремоту. И как будто через мгновение она почувствовала, как ее толчком пробудили от сна. Потом губы Гая прикоснулись к ее лбу и послышался его шепот:

– Пора идти.

Она тут же села на кровати, сон улетучился, а сердце заколотилось быстро-быстро.

С обувью в руках она на цыпочках просеменила за ним до двери.

На этаже не было ни души. Голая лампочка, освещавшая коридор, тускло отсвечивала на паркете. Они направились к лестнице.

Они остановились на втором этаже и посмотрели вниз. У стойки в вестибюле никого не было, а через всю лестничную клетку до них доносился львиный храп. Они стали спускаться вниз, и в их поле зрения вплыла комната вахтера.

На диване, распластавшись и с открытым ртом, блаженно отдыхал этот ответственный муж. Гай оскалился в улыбке и показал Вилли поднятый кверху большой палец. Затем он повел ее дальше вниз по лестнице, а затем через дверь для персонала отеля. Они прошли через темное складское помещение, заставленное по одной стороне ящиками. В конце была дверь наружу. Когда они вышли, их окутала такая кромешная темнота, что Вилли стала водить вокруг руками, чтобы обрести хоть какой-то ориентир. Тогда Гай взял ее за руку, и она почувствовала себя уверенней, ведь она знала теперь, что этим рукам можно доверять. Они вместе прокрались через темноту к узкому проулку позади отеля и стали там ждать. Времени было 2 часа и 1 минута. В 2.07 они скорее почувствовали, чем услышали, какое-то движение в темноте. Словно из воздуха соткалась чья-то плоть. Они разглядели женщину, лишь когда она стояла уже совсем рядом с ними.

– Идите за мной, – сказала она.

Вилли узнала ее голос – это была Нора Уокер. Они петляли за ней по переулкам и улочкам, все дальше углубляясь в городскую паутину, каким был Ханой. Нора не проронила ни слова. Там и тут уличные фонари выхватывали ее из темноты, освещая спрятанные под панамой волосы, темную, поношенную для неприметности блузку.

Наконец они остановились в проулке, залитом лужами. В темноте Вилли различила лишь три велосипеда, стоящие наготове у стены. Ей в руки попал сверток, в котором оказалась пара пижамоподобных штанов, блузка и панама, пахнущая свежей соломой. Такой же набор достался Гаю. Переодевались в полной тишине. Потом несколько миль было проделано на велосипедах по задворкам города. В этом царстве теней все жило по своим законам. Ветви деревьев лезли в лицо, дорога петляла змеей. Вилли совершенно утратила ориентиры, и теперь ей казалось, что они ехали по кругу. Но она крутила машинально педали, держась взглядом за едва различимые в темноте очертания Нориной панамы, маячившей впереди. Из мощеной дорога превратилась в обычную проселочную, а каменные постройки – в хижины и огороды. Наконец, где-то на отшибе города, они спешились. На обочине дороги притулился старый грузовик. В кабине светился огонек сигареты. Дверца со скрипом открылась, и оттуда выпрыгнул водитель-вьетнамец. Они с Норой пошептались, и водитель, стрельнув в темноту окурком, жестом позвал их к кузову грузовика.

– Залезайте, – сказала Нора, – теперь вас повезет он.

– Куда мы едем? – спросила Вилли.

Она откинула вверх брезент и поторопила их лезть внутрь.

– Сейчас не время для вопросов, поторопитесь.

– А вы разве не с нами?

– Мне нельзя, они сразу заметят мое исчезновение.

– Кто – они?

В голосе Норы, и без того напряженном, зазвучала паника.

– Прошу вас, залезайте внутрь немедленно!

Они перелезли через задний борт грузовика и бухнулись на пол среди мешков с рисом.

– Запаситесь терпением, – сказала Нора, – путь неблизкий. Тут внутри есть вода и пища, вам хватит на дорогу.

– А кто водитель?

– Никаких имен, так безопасней.

– Но ему можно доверять?

Нора помолчала.

– А кому мы вообще можем доверять?

Она дернула за конец брезента, и их закрыло по ту сторону ночи.

Обратная дорога к квартире Норы была долгой. Она проворно крутила педали, разрезая ночную мглу, встречный ветер колыхал панаму на голове. Она хорошо знала этот путь и даже в темноте чуяла препятствия и обходила провалы на дороге.

Но было и еще что-то, что она чувствовала в эту ночь. Что-то недоброе витало в воздухе. И чувство это было настолько острым, что она не могла не остановиться и не посмотреть назад. С добрую минуту она стояла так, затаив дыхание и всматриваясь в темноту. Все было спокойно, лишь плыли сквозь лунный свет облака.

«Я все это себе представила», – подумала она. Никто ее не преследовал. Да и не мог преследовать, ведь она была так осторожна, без конца петляя с амерканцами по всему городу, никто бы не смог остаться незамеченным.

Успокоившись, она теперь дышала ровно и доехала так до самого дома, поставила велосипед на общей стоянке и взбежала по ступенькам к своей квартире. Дверь оказалась незапертой. Всю значимость этого она осознала, лишь когда уже шагнула внутрь, но было слишком поздно. Дверь за ней захлопнулась, она мгновенно обернулась, и тут же в глаза ей направили пучок света.

– Кто?! что это?!

Чьи-то руки из-за спины сомкнулись вокруг нее в жестоком объятии. К горлу поднесли нож.

– Молчи, – прошипели за спиной.

Тот, что с фонарем в руках, шагнул вперед. Он огромен, до того огромен, что тень от него перекрыла стену.

– Мы ждали вас, мисс Уокер, – произнес он, – куда вы их доставили?

Она сглотнула.

– Кого?

– Вы встретились с ними в отеле, а куда вы поехали потом?

– Я не встреча… – вырвалось у нее, и в тот же момент лезвие ножа зацепило ее.

Она почувствовала, как теплая капля крови прокатилась вниз по шее.

– Полегче, мистер Сианг, – сказал человек, – у нас вся ночь в распоряжении.

Нора заплакала:

– Умоляю, умоляю вас! Я ничего не знаю…

– Да нет, знаете. И все нам расскажете, правда же?

Человек пододвинул стул и уселся на него. В потемках мрамором сияли его зубы.

– Вопрос только в том, как скоро вы расскажете.

Из-под трепыхающегося брезента Вилли наблюдала лучи восходящего солнца, пробивающиеся сквозь ветви деревьев, пыль от колес на дороге, кристальную зелень рисовых полей. Позади уже были часы езды, и мешки с рисом теперь давили на спину, словно куски бетона. Это хорошо, что их снабдили едой и питьем. В открытом ящике они нашли бутыль с водой, большой ломоть французского хлеба и четыре яйца вкрутую. По-началу этого казалось достаточно. Но покуда день разгорался и жара крепчала, единственная бутыль с водой становилась на вес золота. Они распределили потребление воды по глотку на каждые полчаса, и этого едва хватало на то, чтобы промочить горло.

К полудню грузовик начал взбираться в гору.

– Куда мы едем?

– Похоже, на запад, в горы. Может быть, в Дьен-Бьен-Фу.

– Это Лаос?

– То место, где упал самолет твоего отца.

Впотьмах лицо Гая, небритое и все в пыли, казалось обреченным в своем измождении. Интересно, а она выглядела такой же замученной? Он стянул с себя мокрую от пота рубашку и швырнул ее в сторону, не заботясь о комарах, снующих вокруг. Во мраке шрам на его животе показался совсем свежим.

В ужасе Вилли протянула руку, но, притронувшись, немного успокоилась.

– Ничего страшного, – сказал Гай, проведя ее рукой себе по животу, – это не больно.

– Но было-то еще как больно, когда ты его заработал!

– Да я и не помню толком.

Видя ее вопрошающий взгляд, он продолжил:

– В смысле, не помню на сознательном уровне. Хотя забавно то, что я помню отчетливо все, что было до падения. Тоби сидел рядом, хохмил вовсю. Потом говорил про летчика, вроде его старого приятеля, он был из общества анонимных алкоголиков. Из летной школы Тоби знал, что лучшие пилоты были алкашами, что трезвенники и не сунулись бы за штурвал развалюх, на которых приходилось порой летать. Помню, как мы ржали как раз перед посадкой. А потом…

Он покачал головой.

– Потом мне сказали, что я вытащил его оттуда как раз перед тем, как рвануло. Героем меня назвали. – Он отпил из бутылки. – Смеху подобно.

– А по-моему, ты заслужил это название.

– А по-моему, меня просто по башке так шарахнуло, что я ничего не соображал уже.

– Настоящие герои это те, которые перешагивают через себя. Отвага – это вовсе не тупое бесстрашие, а бросок навстречу своему страху.

Гай усмехнулся:

– Н-да? Ну, тогда я тут впереди всех.

Он вдруг напружинился, потому что грузовик внезапно замедлил ход и остановился. Вдали послышались выкрики командным голосом. Гай и Вилли беспокойно переглянулись.

– Что там такое, – прошептала Вилли, – что они говорят?

– По-моему, это контрольно-пропускной пункт… кажется, машины проверяют.

– О боже… Что же мы будем дел…

Он приложил палец к ее губам.

– Похоже, впереди еще полно машин, есть время, пока они дойдут до нас.

– Мы можем развернуться?

Он пробрался к щели в брезенте.

– Нет. Грузовики вплотную с обеих сторон.

Вилли судорожно стала шарить глазами в потемках, надеясь найти какой-нибудь пустой мешок или что-то, в чем можно было бы укрыться.

Голоса солдат приближались.

«Нам надо бежать», – пронеслось у Вилли. Гай уже приготовился выпрыгивать, но через щель они видели, что вокруг повсюду были рисовые поля, и их сразу же заметят.

«Но ведь они не тронут нас, – подумала Вилли, – мы же американцы».

Как будто в этом сумасшедшем мире какое-то изображение орла в паспорте может гарантировать безопасность!

Солдаты подошли к их грузовику. Судя по голосам, их было двое. Водитель стал заигрывать с ними, шутил и предлагал сигареты, чтобы отвлечь их от проверки.

Мужик имел крепкие нервы, голос его ничем не выдавал тревоги. Сигареты не помогли, и шаги зашумели по гравию к кузову грузовика. Гай инстиктивно пригнул Вилли к мешкам и закрыл ее собой. Его они увидят первым. Он приготовился к неизбежному. Чья-то рука взялась за конец брезента… и вдруг задержалась. Вдали засигналила машина, провизжали колеса, послышался удар и ругань шоферов. Рука отдернулась от брезента, двое солдат обменялись короткими фразами и зашагали по камням прочь. Их водитель тут же вскочил в кабину и нажал на газ. Грузовик подался вперед, бросив Гая на мешки прямо рядом с Вилли.

Они лежали, вцепившись друг в друга и с трудом веря в свою удачу, пока машина неслась на полном ходу, объезжая остальную колонну. На них напала истерика радости, обезумев на время от счастливого исхода, они катались по мешкам как дети и смеялись. Гай придвинул Вилли к себе и поцеловал ее в самые губы.

– Это еще зачем? – отпрянула она изумленно.

– Чисто инстинктивно, – прошептал он в ответ.

– И всегда ты следуешь инстинктам?

– Всегда, когда знаю, что мне за это ничего не будет.

– А ты полагаешь, тебе ничего за это не будет?

Вместо ответа, он взял ее голову и поцеловал опять, длинно и с чувством.

По телу ее прошла волна желания, такая сильная, что лишила ее способности говорить.

– Я думаю, – пробормотал он, – что ты этого хочешь не меньше, чем я.

В порыве страсти она откинула его на мешки и села на него сверху.

– Гай Барнард, конченый ты тип, будет тебе то, что ты заслужил.

Он засмеялся:

– Да неужели?

– О да!

– И что же такого я заслужил?

Мгновение она смотрела на него сквозь пыль и потемки кузова, затем пригнулась к нему.

– Вот это, – тихо произнесла она.

Поцелуй был другим на этот раз – в нем было тепло и желание. Она была готова к этому, и, зная это, он ответил тем же. Она ясно осознавала, что они зашли уже слишком далеко и что еще чуть-чуть – и назад пути не будет. Она уже чувствовала, как под ней выросла его страсть, и тело ее готово было принять эту твердость.

И все время, пока она целовала его, пока тела их были слиты воедино, она не переставала думать: «О, как я пожалею об этом! Не сойти мне с этого места – я буду платить за это. Но, бог мой, как хорошо!»

Она слезла с него, пытаясь отдышаться.

– Ну что же, мисс Вилли Мэйтленд, – улыбаясь, сказал Гай, глядя на нее, – вы меня удивили.

Она стала судорожно приводить свои волосы в порядок.

– Это произошло совершенно случайно.

– Это вряд ли.

– Глупость, и все.

– Тогда почему ты совершила эту глупость?

– Это произошло, – она посмотрела ему в глаза, – чисто инстинктивно.

Он засмеялся. И не просто засмеялся, а стал кататься по мешкам и хохотать что было мочи. Грузовик подпрыгнул на какой-то хорошей кочке и швырнул ее на пол рядом с ним, а он все хохотал.

– Ты сумасшедший, – сказала она.

Он обхватил ее рукой и прижал к себе.

– И ты одна тому виной.

Сианг сидел за рулем черного лимузина с тонированными окнами и проклинал разбитое шоссе, а вернее, то, что в этой стране называли словом шоссе. Он никогда не мог понять, почему коммунизм и приличные дороги не дружили друг с другом.

А тут еще и пробки вдобавок, да еще эти проверки автомобилей, устроенные властями. Его на секунду охватила тревога при виде вооруженных солдат на обочине дороги. Но всего несколько слов, сказанные человеком на заднем сиденье, да советский паспорт, предъявленный через окно, – и их пропустили без всякой задержки.

Машина двинулась дальше на запад. Дорожный знак подтверждал, что они ехали по шоссе на Дьен-Бьен-Фу. Этакий странный знак, думал Сианг – что едут они не куда-нибудь, а в город, где когда-то потерпели поражение французы, где Восток победил Запад. За много столетий до этого один восточный мыслитель оставил пророчество:

Сианг глянул в зеркало на человека, сидящего сзади. Этот человек не думал в категориях Восток или Запад, ему было все равно, что значат слова родина или патриотизм. «Настоящая власть, – сказал он однажды Сиангу, – находится в руках отдельных личностей, таких личностей, которые знают, как этой властью воспользоваться и как ее удержать. И не кто иной, как я сам, намереваюсь ее удержать».

Сианг и сам не сомневался в этом. Он вспомнил день, когда они познакомились. Это было в долине Хеппи-Вэлли – на американской базе, которую служаки из тех, что посмешливее, окрестили «полем для гольфа». На дворе был 1967 год. У Сианга тогда было другое имя. Щуплый, босой мальчишка тринадцати лет, он влачил жалкое существование среди прочей сиротени. Его первое впечатление от американца было «вот это грома-дина». Широченное, мясистое лицо страшно пылало огнем в жару, ботинки великана огромные, руки… Был жаркий день, и Сианг торговал напитками. Человек купил кока-колу, в несколько глотков опрокинул ее в себя и протянул обратно пустую бутылку. Сианг взял тару и заметил на себе изучающий и даже как бы измеряющий взгляд американца. Потом тот удалился. На следующий день, а потом и в течение всей недели человек приходил из своих расположений за одной и той же кока-колой. Хотя вокруг было с десяток других мальчишек, зазывающих приобрести напиток, американец брал только у Сианга. В конце недели человек одарил Сианга новой рубашкой, тремя банками тушенки и неслыханной кучей денег. Сказал, что рано утром покидает долину, и попросил привести ему на ночь самую миловидную девчонку, какую только можно было найти.

Позже Сианг узнал, что это была только проверка. И проверку эту он прошел.

Надо сказать, что американец даже немного удивился, когда увидел на пороге Сианга, а с ним девчонку ослепительной красоты. Американец конечно же ожидал, что Сианг, заработав свои деньги, удалится. Но каково было удивление Сианга, когда тот отпустил девчонку, даже не притронувшись к ней. Вместо этого он попросил мальчишку остаться, не в качестве замены для утех, как сначала со страхом в душе подумал Сианг, но в качестве помощника.

«Мне нужен кто-то, кому я могу доверять. И кого могу научить чему-то», – сказал он.

Даже теперь, по прошествии стольких лет, Сианг продолжал испытывать мальчишеский трепет при виде американца. Он глянул в зеркало – на лицо, которое мало изменилось с того первого дня в Хеппи-Вэлли. Щеки, может, и пополнели еще больше и стали краснее, но глаза по-прежнему были цепкими и проницательными. Собственно, как и голова. Глаза эти наводили на него что-то вроде страха. Сианг устремил внимание обратно на дорогу. Человек на заднем сиденье мычал мелодию «Янки Дудль». Остроумный выбор, учитывая советский паспорт у него в кармане. Сианг улыбнулся ироничности всего положения. Американец был полон сюрпризов.