38

Женщина добра ко мне. Пока мы едем по проселочной дороге, она берет меня за руку и сжимает ее в своей. С ней я чувствую себя в безопасности, хотя знаю, что она не всегда будет рядом; есть еще столько девчонок, о которых ей надо позаботиться, девчонок, затерявшихся в темных уголках этой страны. Но пока она со мной. Она моя защитница, и я кладу голову ей на плечо в надежде, что она меня обнимет. Но она думает о чем-то своем, и взгляд ее устремлен на пустыню, по которой мы сейчас едем. Волос с ее головы упал на мой рукав и блестит, словно серебряная нить. Я снимаю его и прячу в карман. В память о нашей встрече.

Машина останавливается.

— Мила, — говорит она, легонько толкнув меня локтем. — Мы приближаемся? Ты узнаешь место?

Я поднимаю голову с ее плеча и смотрю в окно. Мы стоим у русла пересохшей речки, где растут низенькие измученные деревца. Над нами возвышаются бурые холмы, усеянные валунами.

— Не знаю, — отвечаю я.

— Но это место похоже?

— Да, но… — Я вглядываюсь в пейзаж, заставляя себя вспомнить то, что я так упорно пыталась забыть.

Один из мужчин с переднего сиденья оборачивается к нам.

— Вот здесь обнаружили тропу, по той стороне от русла, — поясняет он. — Задержали группу девушек, переправлявшихся на прошлой неделе. Может, ей лучше выйти и посмотреть самой. Глядишь, узнает что-то.

— Пойдем, Мила. — Женщина открывает дверь машины и выходит, но я не двигаюсь. Она заглядывает в машину. — Только так мы сможем что-то сделать, — тихо поясняет она. — Ты должна помочь нам найти это место. — Она протягивает мне руку. Я неохотно подаю ей свою.

Один из мужчин ведет нас через заросли кустарника и деревьев вниз по узкой тропе, которая спускается к сухому руслу реки. Здесь он останавливается и смотрит на меня. Он и женщина оба наблюдают за мной, ждут моей реакции. Я смотрю на берег и вижу старый ботинок, потрескавшийся на жаре. Память проясняется, и в сознании встают картинки из прошлого. Я смотрю на противоположный берег, усеянный пластиковыми бутылками, и вижу болтающийся на ветке обрывок синего брезента.

Еще один кадр из прошлого всплывает в сознании.

Вот здесь он ударил меня. А здесь стояла Аня, разбившая в кровь ноги в открытых сандалиях.

Ни слова не говоря, я разворачиваюсь и карабкаюсь назад. Сердце бешено бьется, и ужас смыкает пальцы на моем горле, но теперь у меня нет выбора. Я вижу ее призрак, он маячит прямо передо мной. Я вижу развевающиеся на ветру волосы. Грустный взгляд, брошенный через плечо.

— Мила! — окликает меня женщина.

Но я продолжаю двигаться вперед, продираясь сквозь кусты, пока не оказываюсь на дороге. «Здесь, — проносится у меня в голове. — Вот здесь стояли фургоны. Здесь нас ждали мужчины». Память оживает, и в мозгу всплывают страшные картины. Мужчины, с вожделением оглядывающие нас, когда мы раздеваемся. Девочка, которую насилуют прямо у фургона. И Аня. Я вижу Аню, которая неподвижно лежит на спине, а мужчина, изнасиловавший ее, застегивает штаны.

Аня шевелится, неуверенно встает на ноги, словно новорожденный теленок. Такая бледная, такая худенькая, просто тень.

Я бреду за призраком Ани. Пустыня усеяна острыми камнями. Колючая трава пробивается сквозь песок, и Аня бежит по этим колючкам, наступая на них своими окровавленными ногами. Задыхаясь от рыданий, она бежит, как ей кажется, навстречу свободе.

— Мила!

Я слышу тяжелое дыхание Ани, вижу ее светлые волосы, струящиеся по плечам. Перед ней простирается пустыня. Если бы она могла бежать быстрее, если бы она могла…

Раздается выстрел.

Я вижу, как она спотыкается и ее кровь брызжет на песок. Но она все равно встает на колени и ползет по колючкам, по камням, острым, как осколки стекла.

Гремит второй выстрел.

Аня падает, белая кожа на буром песке. Здесь она упала? Или там? Я хожу кругами, лихорадочно пытаясь отыскать то место. «Где ты, Аня, где?»

— Мила, скажи нам что-нибудь.

Я вдруг останавливаюсь, не отводя глаз от песка. Женщина что-то говорит, но я почти не слышу ее. Я могу только смотреть на то, что лежит у моих ног.

— Отойди, Мила. Не надо смотреть, — ласково просит меня женщина.

Но я не могу двинуться с места. Я стою как вкопанная, а двое мужчин опускаются на корточки рядом со мной. Один из них натягивает перчатки и разгребает песок, под которым обнаруживаются обтянутые кожей ребра и коричневый череп.

— Похоже, женский, — говорит он.

Некоторое время все молчат. Горячий ветер несет нам в лица пыль, и я зажмуриваюсь. Вновь открыв глаза, я замечаю, что из-под песка показалась большая часть тела Ани. Изгиб ее тазовой кости, коричневое бедро. Пустыня решила отпустить ее, и она вновь выбирается на свет.

Исчезнувшие иногда возвращаются к нам.

— Пойдем, Мила.

Я смотрю на женщину. Она кажется такой строгой и неприступной. Серебристые волосы сверкают, как рыцарский шлем. Она обнимает меня за плечи, и мы вместе возвращаемся к машине.

— Пора, Мила, — тихо говорит женщина. — Пришло время все рассказать.

Мы сидим за столом в комнате без окон. Я смотрю на стопку бумаги, которая лежит перед ней. Чистые страницы ждут, когда их коснется стержень ее ручки. Ждут, когда на них лягут мои слова, которые я так боюсь произнести.

— Я уже все рассказала.

— Я так не думаю.

— Я ответила на все ваши вопросы.

— Да, ты очень помогла нам. Ты сообщила нам все необходимое. Карлтон Уинн отправится за решетку. Он заплатит за все. Теперь весь мир узнает, что он совершил, и мы благодарны тебе за это.

— Я не знаю, что еще вы хотите услышать от меня.

— Я хочу знать, что спрятано здесь. — Она тянется через стол и касается моей груди со стороны сердца. — Я хочу знать то, о чем ты боишься рассказать мне. Это поможет мне понять схему их действий, и мне будет легче бороться с ними. Я смогу спасти других девушек, таких же, как ты. Ты должна это сделать, Мила.

Я сглатываю слезы.

— И вы отошлете меня обратно.

— Нет. Нет. — Она придвигается ближе, смотрит на меня выразительным взглядом. — Теперь это твой дом, если ты захочешь здесь остаться. Тебя не станут депортировать, даю тебе слово.

— Даже если… — Я замолкаю. Я больше не могу смотреть ей в глаза. Я краснею от стыда и опускаю глаза.

— Ты не виновата в том, что с тобой случилось. Все, что вытворяли с тобой эти люди, все, что заставляли делать, было помимо твоей воли. Но это касается только тела. Но не души. Твоя душа, Мила, по-прежнему чиста.

Я не в силах смотреть ей в глаза. Я сижу, уставившись в стол, и вижу, как капают на столешницу мои слезы, чувствую, как истекает кровью мое сердце, и мне кажется, что с каждой слезой я теряю саму себя.

— Почему ты боишься смотреть на меня? — мягко спрашивает она.

— Мне стыдно, — шепчу я. — То, что вы хотите услышать…

— Тебе будет легче, если меня не будет в этой комнате? Если ты останешься одна?

Я по-прежнему избегаю ее взгляда.

Она вздыхает.

— Хорошо, Мила, вот что мы сделаем. — Она ставит на стол диктофон. — Я включу это и выйду из комнаты. Тогда ты сможешь сказать все, что захочешь. Все, что вспомнишь. Можешь говорить по-русски, если тебе так легче. Любые мысли, любые воспоминания. Рассказывай все, что с тобой произошло. Ты будешь говорить не с человеком, а с машиной. Она тебя не обидит.

Она встает, нажимает кнопку записи и выходит из комнаты.

Я смотрю на красную лампочку, которая горит на диктофоне. Лента медленно крутится, ожидая моих признаний. Ожидая моей боли. Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. А потом начинаю говорить:

— Меня зовут Мила, а вот моя история.