Весь день я наблюдаю за этой девочкой.

Она не подает виду, что заметила меня, хотя машина, взятая мною напрокат, хорошо видна с того угла, где девочка и другие подростки собрались этим вечером — убить время так, как это обычно делает скучающая молодежь. Она выглядит младше остальных, но, возможно, так кажется, потому что она азиатка, и в семнадцать по-прежнему миниатюрна — тростинка, а не девочка. Ее черные волосы острижены коротко, как у мальчишки, а синие джинсы потерты и разорваны. Это не дань моде, думаю я, а последствия долгой носки и уличной жизни. Закурив сигарету, она небрежно, словно бандит в подворотне, выпускает облако дыма; это поведение не идет к ее бледному китайскому личику с тонкими чертами. Она достаточно красива, чтобы привлечь голодные взгляды двух проходящих мимо мужчин. Девочка замечает их интерес и, ничуть не испугавшись, тоже сердито смотрит на них, однако бесстрашие дается легко лишь тогда, когда опасность — всего-навсего абстрактное понятие. А как поведет себя эта девочка, если столкнется с настоящей угрозой? — размышляю я. Станет защищаться или растеряется? Мне нужно узнать, из какого теста она сделана, но пока у меня не было возможности проверить.

С наступлением темноты собравшиеся на привычном месте подростки начинают расходиться. Сперва от группки отделился один из них, затем — второй. В Сан-Франциско вечерами прохладно даже летом, а потому оставшиеся ребятки в свитерах и куртках сбиваются в тесную кучку и, поднося друг другу зажигалку, прикуривают и наслаждаются мимолетным жаром пламени. Однако холод и голод в конце концов прогоняют последних подростков, и на улице остается только девочка, которой некуда идти. Она машет вслед удаляющимся друзьям и некоторое время стоит в одиночестве, словно ожидая кого-то. Наконец она пожимает плечами и покидает место сборищ — сунув руки в карманы, девочка двигается в мою сторону. Проходя мимо моей машины, она совсем не глядит на меня, а смотрит куда-то вдаль — ее взгляд кажется самоуглубленным и неистовым, словно она мысленно пытается справиться с какой-то дилеммой. Вероятно, она размышляет о том, где сегодня можно отхватить ужин. А может быть, ее гнетет нечто более важное. Ее будущее. Способность выжить.

Наверно, она не замечает, что за ней идут двое мужчин.

Всего через несколько секунд после того, как девочка прошла мимо моей машины, я вижу мужчин, выныривающих из переулка. Я узнаю их — те же двое, что пялились на нее чуть раньше. Когда, следуя за ней, они минуют мою машину, один из мужчин смотрит на меня сквозь ветровое стекло. Его быстрый взгляд оценивает, представляю ли я угрозу. Похоже, увиденное не вызывает у него ни малейшего беспокойства, так что оба товарища продолжают путь. Они передвигаются, словно два уверенных в себе хищника, преследующих более слабую добычу, которая вряд ли может оказать сопротивление.

Выбравшись из машины, я иду за ними. Точно так же, как они следуют за девочкой.

Она направляется в район, где слишком много заброшенных зданий, а тротуары словно вымощены битыми бутылками. Ничто в ней не выдает ни страха, ни сомнений, словно ей хорошо знакомы эти места. Девочка ни разу не оглядывается, и это свидетельствует о том, что она либо до безрассудства смела, либо не представляет, как этот мир может обойтись с девочками вроде нее. Преследующие ее мужчины тоже не оглядываются. Даже если эти двое заметят меня (а я ни за что не позволю такому случиться), они не испугаются. Никто никогда не видит во мне угрозы.

Девочка минует еще один квартал и, свернув направо, исчезает в дверном проеме.

Я отступаю в тень — понаблюдать, что будет дальше. Двое мужчин останавливаются у дома, в который вошла девочка, чтобы обсудить стратегию, а затем тоже заходят внутрь.

Стоя на тротуаре, я смотрю вверх, на заколоченные окна. Это опустевший склад с табличкой: «Посторонним вход воспрещен». Дверь в него приоткрыта. Я проскальзываю внутрь, в такой густой мрак, что мне приходится остановиться, — пока глаза привыкают к темноте, я полагаюсь на другие чувства, временно заменяющие мне зрение. Я слышу, как скрипят половицы. Ощущаю запах горящей свечи. И наконец вижу слабый отсвет в дверном проеме слева от меня. Остановившись возле него, я заглядываю в помещение.

Девочка стоит на коленях возле импровизированного стола; ее лицо освещает дрожащее пламя свечи. Вокруг — признаки временного жилища: спальный мешок, консервные банки и маленькая газовая плитка. Она сражается с упрямым консервным ножом и не замечает приближающихся сзади мужчин.

Я набираю воздуха в легкие, чтобы крикнуть ей: «Берегись!», — но тут девочка оборачивается и оказывается лицом к лицу с незваными гостями. У нее в руке консервный нож — жалкое оружие против двух крупных мужчин.

— Здесь мой дом, — говорит она. — Убирайтесь.

Я собираюсь вмешаться. Но все-таки останавливаюсь посмотреть, что произойдет дальше. Понять, из чего сделана эта девочка.

— Мы просто пришли в гости, милая, — смеется один из мужчин.

— Разве я вас приглашала?

— По твоему виду ясно, что тебе компания не помешает.

— А по твоему — что тебе не помешают мозги.

Не самое лучшее поведение в подобной ситуации, думаю я. Теперь их похоть смешалась со злобой, а это опасная комбинация. Однако девочка стоит спокойно, не двигаясь с места, и помахивает этим жалким кухонным приспособлением. Когда мужчины набрасываются на нее, я уже опираюсь на пятки, готовясь к прыжку.

Она опережает меня. Один скачок — и ее нога бьет в грудину первому мужчине. Удар неуклюжий, но действенный, и первый мужчина, покачиваясь, хватается за грудь — он не может дышать. Второй незнакомец не успел еще среагировать, а она уже поворачивается к нему и бьет консервным ножом ему в висок. Взревев, он пятится назад.

Что ж, это уже интересно.

Первый мужчина приходит в себя и, бросившись на девочку, ударяет ее так сильно, что они вместе падают на пол. Она отбивается руками и ногами, и ее кулак попадает мужчине в подбородок. В ярости он не обращает внимания на боль и с рыком наваливается на нее всем весом, не давая девочке пошевелиться.

Теперь в схватку снова включается второй незнакомец. Он обхватывает запястья девочки и прижимает их к полу. Юность и отсутствие опыта стали причиной катастрофы, из которой ей уже не удастся выбраться. При всей своей горячности девочка слишком неумела и неподготовленна — вот-вот случится неизбежное. Первый мужчина расстегнул ее джинсы и теперь сдергивает их, обнажая худенькие бедра девочки. Его возбуждение несомненно, даже брюки в области ширинки оттопырились. В такие моменты любой мужчина становится уязвимым.

Он не слышит, как я приближаюсь. Вот он расстегивает ширинку. А вот уже лежит на полу со сломанной челюстью — зубы вываливаются у него изо рта.

Второй мужчина едва успевает выпустить руки девочки и вскочить, но я его опережаю. Я — тигр, а он всего-навсего неуклюжий буйвол, глупый и беспомощный перед моим ударом. Он с диким криком падает на пол. Судя по нелепо согнутой руке, его кость переломилась пополам.

Я хватаю девочку за руку и рывком помогаю ей встать.

— Ты цела?

Застегнув джинсы, она пристально смотрит на меня.

— Черт возьми, а вы-то кто?

— Об этом потом. А сейчас — уходим! — рявкаю я.

— Как вам это удалось? Как вы одолели их так быстро?

— Хочешь научиться?

— Да!

Я смотрю, как двое мужчин корчатся и стонут у наших ног.

— Итак, первый урок: умей вовремя убежать. — Я подталкиваю ее к двери. — Сейчас как раз пора.

Я наблюдаю за тем, как она ест. Она худенькая девочка, но аппетит у нее волчий — она уничтожает три куриных тако, целое море пережаренной фасоли и большой стакан колы. Ей хотелось именно мексиканской еды, поэтому мы сидим в кафе, где звучит музыка мариачи, а стены украшены пестрыми картинками с изображением танцующих сеньорит. Пусть лицо у девочки китайское, однако она совершеннейшая американка — от короткой стрижки до потертых джинсов. Это грубое, одичавшее существо, причмокивая, тянет через соломинку последние глотки колы, а потом шумно хлюпает, пытаясь собрать остатки напитка с кубиков льда.

Я начинаю сомневаться в разумности своего предприятия. Девочка уже слишком взрослая для обучения и слишком необузданная — такая вряд ли освоит дисциплину. Стоит отпустить ее назад, на улицы, если именно туда ей хочется вернуться, и пойти по другому пути. Но потом я замечаю шрамы на костяшках ее пальцев и вспоминаю, как близка она была к тому, чтобы в одиночку одолеть двоих мужчин. У нее есть талант, и она бесстрашна, а этим двум вещам невозможно обучить.

— Ты помнишь меня? — спрашиваю я.

Отставив стакан, девочка хмурит брови. Мне кажется, что в ее глазах мелькает осознание, но потом эта искра исчезает. Она качает головой.

— Это было давно, — подсказываю я. — Двенадцать лет назад. — Целая вечность для такой юной девушки. — Тогда ты была еще маленькая.

Она пожимает плечами.

— Неудивительно, что я вас не помню.

Девочка лезет в карман куртки, вытаскивает сигарету и начинает прикуривать.

— Ты оскверняешь организм.

— Это же мой организм, — возражает она.

— Только не в том случае, если ты хочешь тренироваться. — Протянув над столом руку, я выхватываю сигарету у нее изо рта. — Если у тебя есть желание учиться, нужно меняться. Необходимо проявлять уважение.

— Вы прямо как моя мама, — фыркает она.

— Я была знакома с твоей мамой. В Бостоне.

— Ну так она умерла.

— Я знаю. Она написала мне месяц назад. Сообщила, что больна и что ей осталось недолго. Поэтому я здесь.

Я удивляюсь, увидев, как в глазах девочки заблестели слезы. Она быстро отворачивается, словно ей стыдно демонстрировать слабость. Но в это мгновение уязвимости, до того как она отводит глаза, мне на ум приходит мысль о собственной дочери, утраченной в еще более юном возрасте, чем эта девочка. Слезы обжигают мои глаза, но я не пытаюсь прятать их. Печаль сделала меня другим человеком. Стала очищающим пламенем, пробудившим мою решимость и закалившим мои намерения.

Эта девочка необходима мне. Да и она, конечно же, во мне нуждается.

— Мне пришлось искать тебя несколько недель, — говорю я.

— Приемная семья меня достала. Одной мне гораздо лучше.

— Если бы тебя сейчас увидела твоя мама, она очень огорчилась бы.

— У нее никогда не было времени для меня.

— Может, потому, что она работала на двух работах, пытаясь прокормить тебя? Ведь в этом вопросе она могла рассчитывать только на себя.

— Никто не считался с ней. Я ни разу не видела, чтобы она защищала свои интересы. Она и меня-то не защищала.

— Она была напугана.

— Она была слабохарактерной.

Я наклоняюсь вперед, придя в бешенство из-за этой неблагодарной мерзавки.

— Ты даже вообразить не можешь, как сильно страдала твоя бедная мать. Она все для тебя делала.

Я с отвращением швыряю девчонке ее сигарету. Нет, раньше она представлялась мне совсем иной. Пусть она сильна и бесстрашна, но эта девочка больше не испытывает чувства долга по отношению к покойным отцу и матери, не знает, что такое честь семьи. Без связи с предками мы не более чем несомые ветром, бесцельно блуждающие пылинки, ни к кому и ни к чему не прикрепленные.

Я поднимаюсь, оплатив счет за ее ужин.

— Надеюсь, что в один прекрасный день у тебя достанет мудрости понять, чем твоя мать пожертвовала ради тебя.

— Вы уходите?

— Мне нечему учить тебя.

— А с чего вы вообще решили меня обучать? Зачем вы стали искать меня?

— У меня была надежда, что ты другая. Что я смогу обучить тебя. А ты поможешь мне.

— Помогу сделать — что?

Я не знаю, как ответить на ее вопрос. Некоторое время мы молчим, слушая лишь неприятные металлические звуки мариачи, которые льются из ресторанных динамиков.

— Ты помнишь своего отца? — спрашиваю я. — Помнишь, что с ним случилось?

Девочка изумленно смотрит на меня.

— Так вот в чем дело, правильно? Поэтому вы и приехали искать меня. Потому что мама написала вам о нем.

— Твой отец был хорошим человеком. Он любил тебя, а ты позоришь его. Позоришь обоих родителей. — Я кладу перед ней стопку банкнот. — Это в память о них. Прекрати шататься по улицам и возвращайся в школу. По крайней мере там тебе не придется отбиваться от незнакомых мужчин. — Я поворачиваюсь и выхожу из ресторана.

Через несколько секунд она тоже появляется в дверях и бежит за мной.

— Подождите! — кричит она. — Куда же вы?

— Домой, в Бостон.

— Я помню вас. И, по-моему, знаю, чего вы хотите.

Остановившись, я оборачиваюсь к ней.

— Этого же должна хотеть и ты.

Я окидываю девочку взглядом с головы до ног и вижу костлявые плечики и узкие бедра, на которых едва держатся ее синие джинсы.

— Дело не в том, что нужно делать, — продолжаю я, — а в том, кем ты должна быть.

Я медленно приближаюсь к девочке. До этого момента у нее не было причин опасаться меня, да и кого ей было бояться. Я всего-навсего женщина. Однако то, что она сейчас видит в моих глазах, заставляет девочку отступить назад.

— Боишься? — тихо спрашиваю я.

— Нет. Не боюсь, — с глупой хвастливостью отвечает она, вздернув подбородок.

— А должна бы.