13
22 июля. Фаза Луны: первая четверть.
Тетя Эми стоит у плиты и с довольным, как у коровы, видом помешивает в кастрюле рагу.
День сегодня пасмурный, на западе сгущаются тучи, слышатся отдаленные раскаты грома, а она как будто не обращает на них внимания. В тетушкином мире каждый день — солнечный. Она не видит и не боится зла. Она похожа на домашнюю скотину, жиреющую на придорожном фермерском клеверном поле, на эдакую овцу, не подозревающую, что такое скотобойня. За отблесками счастья она не видит пропасти, разверзшейся у нее под ногами.
Она совсем не похожа на мою маму.
Тетя Эми отворачивается от плиты и говорит:
— Обед почти готов.
— Давайте накрою на стол, — предлагаю я, и она одаривает меня благодарной улыбкой.
Как же мало надо, чтобы ей угодить. Пока я расставляю на столе тарелки и раскладываю салфетки и вилки — зубцами вниз, на французский манер, ловлю на себе ее любящий взгляд. Она видит перед собой только тихого, милого мальчика — и даже не представляет себе, кто я на самом деле.
Только моя мама это знает. Мама может проследить нашу родословную до самых гиксосов, правивших Нижним Египтом в те времена, когда священным считался Бог войны. «В твоих жилах течет кровь древних охотников, — говорила мама. — Только никому об этом не рассказывай, потому что люди не поймут».
За столом я почти все время молчу. Их болтовни о семейных делах вполне хватает, чтобы заполнить тишину. А болтают они о том, что Тедди поделывал сегодня на озере и что Лили слыхала дома у Лори-Энн. Да какой чудесный урожай помидоров они соберут в августе.
Когда заканчиваем есть, дядя Питер спрашивает:
— Кто хочет в город за мороженым?
Я единственный, кто предпочитает остаться дома.
Я стою у входной двери и смотрю, как отъезжает их машина. И как только она скрывается за холмом, поднимаюсь по лестнице в тетушкину с дядюшкиной спальню. Я давно ждал подходящего случая, чтобы обследовать ее. Там все пропахло лимонной жидкостью для полировки мебели. Постель аккуратно заправлена, хотя кое-где все же заметны следы беспорядка — дядюшкины джинсы на спинке стула, пара-тройка журналов на ночном столике, — словно в доказательство того, что в этой комнате живут настоящие люди.
В ванной открываю аптечку и там, среди обычных таблеток от головной боли и капсул от простуды, нахожу рецепт двухлетней давности, выписанный на имя доктора Питера Соула:
«Валиум, 5 мг. Принимать по одной таблетке три раза в день по мере ощущения болей в спине».
В пузырьке осталась по меньшей мере дюжина таблеток.
Возвращаюсь в спальню. Выдвигаю ящики комода и узнаю, что у тетушки размер бюстгальтера 80В и что она носит хлопчатобумажное белье, а дядюшка — длинные трусы в обтяжку. В самом нижнем ящике нахожу еще ключ. Для дверей — маловат. Кажется, я знаю, от чего он.
Внизу, в дядюшкином кабинете, вставляю ключ в замок, и дверцы секретера широко распахиваются. Там, на полке, лежит его пистолет. Старый такой, отцовское наследство, — наверное, поэтому он его бережет. Никогда не достает и, по-моему, даже побаивается брать в руки.
Запираю секретер и кладу ключ обратно в нижний ящик комода.
Через час слышу, как к дому подъезжает их машина, спускаюсь вниз и, когда они проходят в дом, всех приветствую.
Тетушка Эми при виде меня улыбается.
— Какая жалость, что ты не поехал с нами. Наверно, скучно тебе было?