12
Маура прошла в теплую переднюю. Лицо у нее еще не успело отойти от жгучих укусов ветра. Лишь после того, как она постояла у камина, ожидая, когда дворецкий сообщит господину Сансоне о ее приходе, щеки ее мало-помалу обрели прежнюю чувствительность — она ощутила приятное покалывание пробуждающихся нервных окончаний под кожей, к которой снова прилила кровь. Из соседней комнаты доносились приглушенные отзвуки разговора — голос детектива Кроу, задающего вопросы, и тихие, едва различимые ответы. Второй голос был женским. В камине прыгали искры и вился дымок, и Маура вдруг поняла, что это горят настоящие дрова и что это не какой-нибудь искусственный газовый камин, как ей показалось сначала. Над камином висела средневековая картина маслом — вполне вероятно, подлинная. Это был портрет мужчины в темно-красной бархатной мантии, с золотым крестом на шее. Хотя мужчина выглядел немолодо и его черные волосы уже тронула седина, глаза у него горели юношеским огнем. В мерцающих отблесках пламени, освещавших комнату, эти глаза казались поразительно живыми.
Маура вдруг вздрогнула и отвернулась, странным образом смутившись под взглядом мужчины, почти наверняка давным-давно умершего. К тому же были в комнате и другие диковины — другие сокровища, достойные восхищения. Кресла, обшитые полосатым шелком, китайская ваза, покрытая мерцающим зеленоватым налетом времени, сервировочный столик красного дерева, на котором помещались коробка для сигар и хрустальный графин с бренди. Через весь ковер, на котором она стояла, тянулась протоптанная дорожка, свидетельствовавшая о его древности и о том, что по нему прошлось несметное количество ног; судя по практически не тронутым краям, ковер этот был соткан руками искусного мастера из добротной толстой шерсти. Маура посмотрела себе под ноги — на замысловатый узор из виноградных лоз на бордовом фоне, переплетенных вокруг единорога, тихо-смирно возлежащего под сенью деревьев. Внезапно Мауре стало стыдно от того, что она топчет этот шедевр. И она шагнула с ковра на деревянный пол, поближе к очагу.
И вновь увидела портрет. Снова устремив свой взор в пронзительные глаза священника в мантии, как будто неотрывно наблюдавшего за ней.
— Он достался мне от предков. Изумительно, не правда ли, краски по-прежнему яркие. А ведь уже прошло четыре сотни лет.
Маура обернулась и увидела, как в комнату вошел какой-то мужчина. Вошел так тихо, словно материализовался из воздуха прямо у нее за спиной; от удивления она даже не нашлась, что сказать. Одет он был в черный свитер с высоким воротником, на фоне которого его седина выглядела еще эффектней. Хотя на вид ему было не больше пятидесяти. Если бы они случайно встретились на улице, она непременно обратила бы на него внимание: уж очень привлекательным было его почему-то казавшееся смутно знакомым лицо. Лоб — высокий, осанка — благородная. В черных глазах отражались отблески горевшего в камине огня, и создавалось такое впечатление, будто они горят сами по себе, как бы изнутри. Он сказал, что портрет — фамильная ценность, и она сразу подметила, что между ним, живым человеком, и мужчиной на портрете есть явное сходство. Глаза.
Он протянул ей руку.
— Здравствуйте, доктор Айлз. Я Энтони Сансоне.
И посмотрел ей в лицо так пристально, что она даже подумала: может, они и правда уже где-то встречались?
«Нет. Уж такого привлекательного мужчину я бы непременно запомнила».
— Рад наконец-то с вами познакомиться, — сказал он, пожимая ей руку. — После всего, что о вас слышал.
— От кого же?
— От доктора О'Доннелл.
Маура почувствовала, как у нее вдруг похолодела ладонь, несмотря на его теплое пожатие, и она тут же отдернула руку.
— Никогда не думала, что могу быть объектом пересудов.
— Она говорила о вас только хорошее.
— Это несколько неожиданно.
— Почему же?
— Потому что я не могу сказать о ней то же самое, — ответила Маура.
Он понимающе кивнул.
— Порой она ведет себя обескураживающе. Но только до тех пор, пока не узнаешь ее ближе. Не научишься ценить ее проницательность.
Тут распахнулась дверь — так тихо, что Маура даже не услышала. И только по легкому позвякиванию фаянсовой посуды она поняла, что в комнату вошел дворецкий с чашками и кофейником на подносе. Он поставил поднос на край столика, вопросительно посмотрел на Сансоне и засим удалился. Они не обменялись ни единым словом — лишь взглядами и кивками. Им обоим, знавшим друг друга, очевидно, не один год, не нужно было тратить лишних слов, чтобы общаться.
Сансоне жестом предложил Мауре сесть, и она опустилась в кресло в стиле ампир, обитое полосатым шелком.
— Простите, что приходится держать вас в передней, — сказал он. — Но все другие комнаты оккупировала бостонская полиция — проводит там допросы. — Он налил в чашку кофе и передал Мауре. — Вы, кажется, уже осмотрели жертву?
— Только мельком.
— И что скажете?
— Вы же знаете, я не вправе давать какие бы то ни было пояснения.
Он откинулся на спинку кресла — нисколько не смущаясь, что за его спиной парча в сине-золотую полоску.
— Я имею в виду не само тело, — заметил он. — Я прекрасно понимаю, почему вы не можете делиться своими медицинскими наблюдениями. Я говорю только о месте. О форме преступления в целом.
— Спросите у старшего следователя, детектива Риццоли.
— Меня больше интересует ваше мнение.
— Я врач. А не следователь.
— Но, как я догадываюсь, у вас есть свое, личное суждение о том, что произошло сегодня у меня в саду. — Он подался вперед и посмотрел на нее в упор своими угольно-черными глазами. — Вы видели знаки на двери черного хода?
— Я не вправе рассуждать…
— Доктор Айлз, вам не придется выдавать никаких секретов. Я видел тело. Доктор О'Доннелл тоже. Когда Джереми нашел ту девушку, он сразу же пришел и все рассказал.
— И вы с О'Доннелл отправились поглазеть — как туристы?
— Ваше сравнение совершенно не к месту.
— А вы не подумали, что можете стереть следы? Уничтожить улики?
— Мы прекрасно понимали, что делали. Надо было осмотреть место преступления.
— Надо?
— Этот особняк не просто мое жилище. Я еще принимаю здесь коллег со всего света. И тот факт, что насилие случилось на пороге моего дома, встревожило нас.
— Такое любого встревожит, наткнись он у себя в саду на труп. Только далеко не каждый станет собирать толпу гостей, чтобы полюбоваться эдаким зрелищем.
— Мы хотели узнать, случайно ли было совершено насилие.
— Что вы имеете в виду?
— Это могло быть предупреждение, адресованное непосредственно нам. — Он отставил свою чашку, сосредоточив все свое внимание на гостье — его взгляд словно пригвоздил Мауру к шелковой спинке кресла. — Вы видели на двери знаки, нарисованные мелом? Глаз. Три перевернутых креста.
— Да.
— Я так понимаю, в сочельник тоже произошло убийство. Убили другую женщину. И на месте преступления, на стене в спальне, были нарисованы точно такие же перевернутые кресты.
Мауре даже не пришлось ничего говорить: этот тип прочел ответ у нее на лице. Она почти физически ощутила, как глубоко проник в ее сознание его пытливый взгляд и как много ему там открылось.
— Мы могли бы обсудить и это, — предложил он. — Тем более что подробности по тому делу мне известны.
— Откуда? Кто вам рассказал?
— Люди, которым я доверяю.
Она недоверчиво усмехнулась.
— И доктор О'Доннелл из их числа?
— Любите вы ее или нет, однако же в своей области она человек авторитетный. Посмотрите, сколько трудов положила на серийных убийц. Научилась понимать этих субъектов.
— Говорят, она даже отождествляет себя с ними.
— В некотором смысле не без того. Она пытается проникнуть в их сознание. Заглянуть в каждый его потайной уголок.
В точности как сам Сансоне, только что пытавшийся пронзить Мауру насквозь своим взглядом.
— Чтобы понять чудовище, надо и самой быть чудовищем, — заметила Маура.
— Вы и в самом деле так считаете?
— Если иметь в виду Джойс О'Доннелл — да. Я так считаю.
Он наклонился к ней еще ближе, и голос его превратился во вкрадчивый шепот.
— Может, вы недолюбливаете Джойс исключительно по личным причинам?
— Личным?
— Ведь она много чего о вас знает. О ваших близких.
Маура не ответила, потрясенно гладя на собеседника.
— Она рассказывала нам об Амальтее, — признался он.
— У нее нет на это права.
— Ни для кого не секрет, что ваша мать в тюрьме. О преступлениях Амальтеи нам известно.
— Это моя личная жизнь…
— Да, и ваш личный демон. Понимаю.
— Вас-то, черт возьми, почему это интересует?
— Меня интересуете вы. Вы столкнулись лицом к лицу со злом. Вы видели его в глазах матери. И знаете, оно никуда не делось, оно у вас в крови. И вот что завораживает, доктор Айлз, — как это вы, возникшая из злого семени, и вдруг на стороне ангелов.
— Я на стороне науки и разума, господин Сансоне. Ангелы тут ни при чем.
— Ну хорошо, значит, в ангелов вы не верите. А в их соперников?
— Вы имеете в виду демонов? — Она усмехнулась. — Конечно же, нет.
Некоторое время хозяин особняка смотрел на Мауру с едва уловимым разочарованием.
— Если, как вы сами говорите, ваша религия — наука и разум, как можно научно объяснить то, что случилось сегодня у меня в саду? И с той женщиной — в сочельник?
— Вы просите меня объяснить природу зла.
— Да.
— Я не могу. Наука — тоже. Просто зло существует.
Он кивнул.
— Совершенно верно. Оно просто существует и всегда было с нами. Некая реальная сущность, живущая среди нас, преследующая нас. Выжидающая удобного случая насытиться. Многие не знают о зле и не узнают его, даже когда оно касается их, проходя по улице. — Говоря эту фразу, он перешел на шепот. На мгновение воцарилась тишина, и до слуха Мауры донеслись потрескивание дров в очаге и приглушенные голоса в соседней комнате. — Но вы другое дело, — прибавил он. — Вы видели зло своими собственными глазами.
— Я видела только то, что видят детективы по расследованию убийств.
— Я говорю не о повседневных преступлениях. Не о мужьях, убивающих жен, и не о поставщиках наркотиков, отстреливающих конкурентов. Я говорю о том, что вы видели в глазах своей матери. О вспышке. Искре. Не божественной — дьявольской.
В дымоходе загудел воздух — от усилившейся тяги из очага взметнулось облачко пепла и тут же осело, наткнувшись на каминный экран. Пламя задрожало, словно испугавшись незримого вторжения незваного гостя. В комнате вдруг повеяло холодом, как будто из нее разом ушли все тепло и весь свет.
— Прекрасно понимаю, — сказал он, — почему вам не хочется говорить об Амальтее. Ужасно, когда есть такие родственники.
— Она не имеет ко мне ни малейшего отношения, — возразила Маура. — Не она воспитывала меня. И вообще о ее существовании я узнала лишь несколько месяцев назад.
— И все-таки для вас это опасная тема.
Она перехватила его взгляд.
— Мне действительно все равно.
— Странно, если вам и правда все равно.
— Грехи родителей не передаются нам по наследству. Как и добродетели.
— Иные наследственные черты бывают слишком ярко выражены, чтобы их не замечать. — Он указал на портрет над камином. — Шестнадцать поколений отделяют меня от этого человека. Но даже я не в силах избавиться от его наследия. Мне никогда не отмыться от того, что он содеял.
Маура поглядела на портрет. И снова ее поразило сходство между сидящим перед нею живым человеком и лицом на холсте.
— Вы говорили, эта картина — ценная фамильная реликвия.
— Не могу сказать, что я был рад ее унаследовать.
— Кто он?
— Монсеньор Антонино Сансоне. Портрет был написан в Венеции в тысяча пятьсот шестьдесят первом году. Когда монсеньор был в зените могущества. А можно сказать — в бездне безнравственности.
— Антонино Сансоне? Это же ваше имя!
— Я его прямой потомок.
Маура присмотрелась к портрету.
— Но ведь он же…
— Был священником. Вы это хотели сказать, верно?
— Да.
— На рассказы о нем может уйти вся ночь. Как-нибудь в другой раз. Скажу только, что Антонино не отличался благочестием. Он вытворял с другими людьми такое, что, без сомнения, повергло бы вас в ужас… — Он замолк. — Таким предком нельзя гордиться.
— И тем не менее в вашем доме висит его портрет.
— Как напоминание.
— О чем?
— Взгляните на него, доктор Айлз. Похож на меня, не правда ли?
— Даже страшно как.
— В сущности, мы с ним как братья. Поэтому он здесь и висит. Напоминает мне, что у зла человеческое лицо, и порой благообразное. Можно пройти мимо такого человека, заметить, как он вам улыбается, и при этом даже не догадываться, что он о вас думает. Вы можете сколько угодно всматриваться в его лицо и никогда не поймете, что на самом деле скрывается под маской. — Он наклонился к ней, и свет от камина заиграл на седых волосах, как на серебряном шлеме. — Они похожи на нас, доктор Айлз, — тихо проговорил он.
— Они? Вы говорите о них как об отдельном виде.
— Может, так и есть. Пережиток далекого прошлого. Все, что я знаю, — они не такие, как мы. И единственный способ их узнать — отслеживать то, что они творят. Идти по кровавым следам, прислушиваться к стонам и воплям. Искать то, что большинство полицейских в силу непомерной занятости просто не замечают, — присущий им стиль. На фоне отзвуков повседневных преступлений, обычных убийств мы видим точки наивысшего напряжения. Ищем следы чудовищ.
— Кто эти «мы»?
— Люди, собравшиеся здесь сегодня вечером.
— Ваши гости?
— Мы все верим, что зло не просто понятие. Оно реально и имеет физическое воплощение. У него есть лицо. — Он немного помолчал. — Каждый из нас хоть раз в жизни видел его во плоти.
Маура удивленно приподняла брови.
— Сатану?
— Называйте, как хотите. — Он пожал плечами. — У него издревле было много имен. Люцифер, Абигор, Самаэль, Мастема. В каждой культуре у зла есть свое имя. Я и каждый из моих друзей сталкивались с ним лично. Мы видели его силу, и, признаться, нам страшно, доктор Айлз. — Он поймал ее взгляд. — А сегодня больше, чем когда бы то ни было.
— Так вы думаете, убийство в вашем саду…
— Имеет к нам самое прямое отношение. К тому, чем мы здесь занимаемся.
— И чем же?
— Мы изучаем деяния извергов. У нас в стране. И по всему свету.
— Клуб кабинетных детективов? Я так понимаю.
Маура снова посмотрела на портрет Антонино Сансоне, наверняка стоивший целое состояние. Впрочем, ей хватило и первого взгляда на гостиную, чтобы понять — у хозяина дома денег куры не клюют. И времени на всякие чудные увлечения — хоть отбавляй.
— Почему же все-таки эту девушку убили в моем саду, доктор Айлз? — спросил он. — Почему выбор пал на мой дом и на этот конкретный вечер?
— Так вы полагаете, все дело в вас и в вашем клубе?
— Вы же видели рисунки у меня на двери. И те, с места убийства в сочельник.
— Но я понятия не имею, что они означают.
— Перевернутые кресты — давно известный сатанинский символ. Но меня больше интересует круг, начертанный мелом в доме Лори-Энн Такер. На кухонном полу.
Отрицать факты смысла не было: этот человек все уже знал.
— Что же означает этот круг?
— Может, это защитное кольцо. Еще один символ из сатанинских обрядов. Начертив этот круг, Лори-Энн, вероятно, пыталась защищаться. Может, она хотела обуздать высшие силы зла, которые сама и вызвала.
— Погодите. Вы думаете, его начертила сама жертва, чтобы оградить себя от дьявола? — Ее тон не оставлял никакого сомнения — она считала его теорию полным бредом.
— Если она начертила его сама, значит, у нее не было ни малейшего представления, кого — или что — она вызывает.
Пламя вдруг задрожало и ярко вспыхнуло. Маура повернулась на звук открывшейся внутренней двери и увидела, как вошла доктор Джойс О'Доннелл. Заметив Мауру, она остановилась в полном изумлении, потом обратилась к Сансоне.
— Мне повезло. После двухчасовых расспросов бостонские молодцы наконец-то соблаговолили отпустить меня восвояси. Ты устроил чертовски замечательную вечеринку, Энтони. Сегодняшний вечер тебе не удастся превзойти.
— Остается надеяться, что ты права, — заметил Сансоне. — Позволь я подам тебе пальто.
Он встал и отодвинул деревянную панель, за которой помещался встроенный шкаф. Подал О'Доннелл отороченное мехом пальто, и она быстро, с кошачьей грацией накинула его на себя, скользнув по рукам Сансоне своими светлыми волосами. Маура уловила в этом мимолетном прикосновении некую фамильярность — незатейливую игру между двумя людьми, хорошо знающими друг друга.
Быть может, даже слишком хорошо.
Застегивая пуговицы, О'Доннелл неотрывно смотрела на Мауру.
— Давно не виделись, доктор Айлз, — сказала она. — Как поживает ваша мать?
«Она всегда знает, куда бить. Только не показывай, что она задела тебя за живое».
— Понятия не имею, — ответила Маура.
— Вы так ни разу ее и не проведали?
— Нет. Да вы, наверно, и без меня это знаете.
— О, последний раз я беседовала с Амальтеей более месяца назад. И с тех пор больше ее не видела. — О'Доннелл не спеша натягивала шерстяные перчатки на длинные изящные пальцы. — Во время той встречи она выглядела неплохо, если вам это интересно.
— Ничуть.
— Ей дали работу в тюремной библиотеке. Она превратилась в настоящего книжного червя. Прочла все учебники по психологии, попавшие к ней в руки. — О'Доннелл замолчала, плотнее натягивая перчатки напоследок. — Будь у нее раньше возможность учиться в колледже, она бы стала настоящим светилом.
«Но моя мать выбрала другую стезю. Хищницы. Безжалостной убийцы».
И как ни пыталась Маура отстраниться, как ни старалась забыть Амальтею, всякий раз, смотрясь в зеркало, она видела глаза своей матери, ее рот, ее подбородок. Из зеркала на нее глядело чудовище.
— Ее делу я собираюсь посвятить целую главу своей следующей книги, — заявила О'Доннелл. — Если у вас будет желание как-нибудь посидеть и поговорить со мной, это существенно дополнило бы ее историю.
— Мне тут совершенно нечего добавить.
О'Доннелл только улыбнулась — она явно ожидала такого ответа.
— Спросить никогда не вредно, — сказала она и посмотрела на Сансоне. Посмотрела долгим взглядом, как будто хотела еще что-то сказать, но в присутствии Мауры не могла. — Доброй ночи, Энтони.
— Может, распорядиться, чтобы Джереми проводил тебя до дома, для верности?
— Не стоит. — Она одарила его лучезарной улыбкой, показавшейся Мауре откровенно кокетливой. — Я уж как-нибудь сама о себе позабочусь.
— Обстоятельства изменились, Джойс.
— Боишься?
— Не бояться в нашем положении было бы полным безрассудством.
Она обмотала шею шарфом — этот жест был нарочито театральным, словно О'Доннелл хотела показать, что такая ерунда, как страх, не способна остановить ее.
— Завтра позвоню.
Сансоне открыл дверь, впустив в дом стылый воздух с облаком снежинок, усеявших старинный ковер яркими блестками.
— Будь осторожна, — бросил он на прощание, стоя в дверях и глядя, как О'Доннелл направляется к своей машине.
Он закрыл дверь лишь после того, как она отъехала. И снова обратил взгляд на Мауру.
— Стало быть, вы с вашими друзьями ставите себя на сторону ангелов, — сказала Маура.
— Так и есть.
— А она на чьей стороне?
— Знаю, она не дружит с защитниками закона и порядка. Но у нее такая работа как у свидетеля защиты — выступать против стороны обвинения. Только я знаком с Джойс уже три года. И точно знаю, на чьей она стороне.
— Вы в этом совершенно уверены?
Маура взяла пальто, которое повесила ранее на спинку канапе. Но он даже не попытался помочь ей одеться — вероятно, почувствовал, что, в отличие от О'Доннелл, ей вряд ли бы это понравилось. Застегивая пуговицы, она, как ей показалось, ощущала на себе взгляд двух пар глаз. С портрета за нею наблюдал и Антонино Сансоне, пронзая ее взором сквозь пелену четырех столетий, — она не удержалась и еще раз посмотрела на портрет. На изображение человека, чьи деяния даже спустя века ввергали в дрожь его прямого потомка и тезку.
— Вы говорили, что смотрели злу прямо в глаза? — уточнила она, оборачиваясь к хозяину дома.
— Мы оба это пережили.
— В таком случае вы наверняка заметили, — прибавила она, — что оно чертовски хорошо маскируется.
Маура вышла из дома в ночную мглу и вдохнула ледяной воздух. Впереди черной рекой тянулся тротуар; отсветы уличных фонарей образовывали на нем островки бледного света. На улице осталась только одна патрульная машина — она стояла с работающим двигателем, и Маура разглядела за рулем полицейского. Она помахала ему рукой.
Он махнул в ответ.
«Нервничать нет причины, — подумала она, двинувшись с места. — Машина моя тут, неподалеку, да и полицейский рядом». Сансоне тоже. Она оглянулась и заметила, что он все еще стоит на ступеньках перед входной дверью и глядит ей вслед. И все же она достала брелок с ключами от машины и приставила большой палец к кнопке аварийной сигнализации. Двигаясь по тротуару, Маура приглядывалась к каждой тени, силясь уловить ее движение. И только оказавшись в машине и захлопнув за собой дверцу, она почувствовала, как напряжение покинуло ее.
«Пора домой. Самое время хлебнуть чего-нибудь покрепче».
Оказавшись дома, Маура обнаружила на автоответчике два сообщения. Сперва она прошла на кухню и плеснула себе в бокал бренди. Потом вернулась в гостиную, потягивая из бокала, подошла к телефону и нажала на кнопку воспроизведения. Услышав голос первого звонившего, она замерла.
«Это Даниэл. Неважно, как поздно ты вернешься и когда прослушаешь мое сообщение. Все равно позвони, прошу тебя. Мне так неприятно думать, что мы с тобой… — Пауза. — Маура, нам надо поговорить. Перезвони».
Она не шелохнулась. Стояла, сжимая пальцами бокал с бренди, и ждала, когда прозвучит второе сообщение.
«Доктор Айлз, это Энтони Сансоне. Я просто хотел убедиться, что вы добрались до дома без происшествий. Перезвоните мне, пожалуйста, и подтвердите, что с вами действительно все в порядке».
На этом автоответчик смолк. Маура вздохнула, сняла трубку и набрала номер.
— Особняк Сансоне. Джереми у аппарата.
— Это доктор Айлз. Не могли бы вы…
— Здравствуйте, доктор Айлз. Сейчас я его позову.
— Нет, просто передайте, что я уже дома.
— Насколько я знаю, ему очень хотелось поговорить с вами лично.
— Не стоит его беспокоить. Доброй ночи.
— Доброй ночи, доктор.
Маура положила трубку и склонилась над аппаратом, раздумывая, набирать другой номер или нет.
Тут на крыльце послышался громкий удар — Маура встрепенулась. Прошла к входной двери и включила на крыльце свет. Снаружи ветер вздымал клубы мельчайшего, точно пыль, снега. Там, на полу, валялась разбившаяся на множество сверкающих осколков сосулька похожая на расколовшийся кинжал. Маура выключила наружный свет, прильнула к окну и увидела, как мимо ее дома проехал грузовик из службы коммунального хозяйства, посыпая обледенелую дорогу песком.
Она вернулась в гостиную, села на диван и уставилась на телефон, допивая остатки бренди.
«Маура, нам надо поговорить. Перезвони».
Она поставила бокал, потушила свет и направилась в спальню.