После отъезда Анны во дворце словно зашло солнышко. С малых лет она успевала вмешиваться во множество дел, дать совет, когда ее и не спрашивали, всюду сунуть свой любопытный нос. Но злиться на синеглазую проказницу не удавалось, ей прощалось даже то, за что другие обязательно были бы наказаны.

Для князя самым страшным было замечать, как тают силы любимой жены. Она много моложе, но мало кто сомневался, что Ярослав переживет Ингигерд. Княгиня не просто недужила, она уходила, медленно, но неотступно.

Ярослав все дни и ночи проводил возле ложа жены, пытаясь вдохнуть в нее свою жизнь, но получалось плохо. Наконец она попросила:

– Ярослав, не держи меня на этом свете, мне пора.

– А как же я буду без тебя?

Княгиня чуть улыбнулась бледными губами:

– Ты сильный, ты выдержишь. Тебе еще надо внуков на ноги поставить.

– Я любил тебя с самой первой минутки, как увидел.

– Я тоже, только не сразу это поняла. Ты уж прости меня за боль, тебе причиненную.

– Что ты, родная, та боль только добавила счастья, какое ты мне дала, заставила почувствовать его сильнее.

Бледная рука коснулась его волос, Ингигерд погладила, как умела только она, провела пальцами по губам, вытерла скупую мужскую слезу, выступившую на глазах.

– Не плачь, все мы там будем. Хочу уйти спокойно. Сыновья женаты, дочери замужем. Даст бог, будут счастливы. Не плачь, ты должен быть сильным…

Княгиня умерла в феврале, не зная, что свадьба Анны и Генриха еще не состоялась, но это было уже неважно, ведь судьба младшей Ярославны была решена.

Сам князь очень тяжело переживал смерть жены. Ее похоронили в Святой Софии, положив начало новой княжеской усыпальнице.

Теперь предстояло учиться жить без Ингигерд. Ярослав каждый день ходил к ее саркофагу, подолгу молился, стоял на коленях. Наконец с ним решился поговорить духовник Иларион.

Жизнь не бывает без потерь, каждый уходит, когда Господом определено, нельзя хоронить и себя рядом с умершим. Живые должны жить, тем более князь такой огромной державы.