Голод на Руси
1
Со страхом, затаенным ужасом, обреченно входила Русь в зиму тысяча двести тридцатого года. Голод неумолимо и безжалостно затягивал петлю, не щадя ни старого, ни малого. Со слезами от безысходности пускали под нож домашнюю животину: и корову-кормилицу, и пахотную лошадь, и птицу, ибо нечем было их кормить. Летом страшная засуха испепелила посевы и траву, а осенью ранние морозы побили озимые. Люди, обессиленные, умирали в домах, на улицах, и некому было их предавать земле.
Юрий Всеволодович уже не в первый раз собирал бояр, купцов, воевод. Правда, пришли на совет не все. Кое-кто уже был не в силах исполнить волю князя, а некоторые — таких было немного — стеснялись своего цветущего вида, так как не поделились припасами с простолюдинами.
Великий князь, исхудавший, с черными ввалившимися глазницами, недобро оглядел собравшихся и хрипло произнес:
— Что делать будем, володимирцы? Посылал я людей верных, посольских и торговых в иные земли, да все вернулись ни с чем. Голод на Руси. Ни за злато, ни за серебро, ни за рухлядь никто хлеба дать не хочет. Мрет народ. Весна придет, да и та без радости: сеять нечем, все зерно подмели подчистую. Скоро и мои кладовые опустеют. Дружину кормить нечем будет. Прознает ворог про нашу беду, голыми руками возьмет. Что делать будем, володимирцы?
Только дыхание слышно было в нависшей тишине.
— Чего же вы молчите, православные? Обезумел народ, человечину есть начал! — вскричал Юрий. — Кары господней не страшится!
— Дозволь слово? — опираясь на посох, с лавки медленно поднялся боярин Никита Храпов. Словно собираясь с мыслями, он провел ладонью по лицу. — Был у меня ноне человек, из Переяславля, со двора брата твоего, князя Ярослава Всеволодовича. Сам-то он в Новугороде, а семейство — в отчине. Говорил тот человек, что народ переяславский не бедствует, живет, правда, голодновато, но с голодухи не мрет. Новгород торгует с орденом и Литвой, вот крохи с новгородского стола переяславцам и перепадают. Что я думаю: пока не всех лошадей съели, снарядить купцов в Западные земли.
— Ходили уже в Литву, — отмахнулся Юрий. — Лазарь ходил. Ты где, торговый человек?
— Здесь я, государь, — отозвался купец.
— Только и дошел-то он до Новугорода, а дальше купцы новгородские не пустили, сами торговлю ведут. За хлебушко такую цену заломили, что… Да чего там говорить! Купцы новгородские только о выгоде своей пекутся, им и дела до чужого лиха нет!
— Народ из городов по деревенькам направить надобно. Там хотя и голодно, а все на земле прокормятся, — предложил кто-то из сидящих по лавкам у входа в думную палату.
— Так кто был в силах, уже сошел и без твоего совета, — прошамкал беззубым ртом боярин Евмен Федорович и, помолчав, как бы рассуждая, продолжил: — Кто зиму переживет, того летом лютая свалит. — И пояснил: — Сеять нечем, а значит, и собирать по осени будет нечего.
— Чего каркаешь? — подал голос из своего угла воевода Еремий Глебович. — Нам бы только до теплых денечков дожить, а там Волга-кормилица очистится, по ней хлебушек и придет. С юга ли, с севера, а хлебушек будет, — заявил он уверенно.
Растолкав стоявших в дверях купцов, в палату протиснулся Ермила Лукич. Приблизившись к креслу, в котором сидел Юрий Всеволодович, он перекрестился на образа, поклонился князю и не спеша начал:
— Прости, великий князь, коли скажу не в лад с другими речами, но сколь ни гадай, а все одно выходит: за допомогой идти надобно к булгарам. Хотя и зол я на них, что изведал земляной ямы в Ошеле, а поклониться бедой след перед соседом. Булгары ноне покладисты, у самих беда на пороге. Коли далее обид на нас смотрят, то в просьбе не откажут. Да и Роман Федорович в этом деле нам поможет.
Закончив свою речь, купец чинно поклонился и направился к выходу.
— Погоди, Ермила Лукич, — окликнул его князь. — Знамо, что несладко в места возвращаться, где познал горе, но скажи: готов ли в Булгарию отправиться?
Ермила остановился, оглядел соколом сидевших в совете владимирцев и с достоинством заявил:
— Будет на то твоя воля, великий князь, пойду к булгарам. Одно токмо смущает меня: чином не вышел для разговора с царем Булгарии.
Впервые за последние полгода Юрий Всеволодович, глядя на подбоченившегося купца, улыбнулся. Погрозив перстом, нарочито строго сказал:
— Посольского чина не дам! Его заслужить надобно! Пойдешь провожатым в землю булгарскую с посольскими боярами. Им речи вести. Тебе же поручаю разговор с Романом. Ему всю правду о беде нашей поведаешь.
На этом и порешили. Не прошло и недели, как посольство на санях, по зимнику, пошло по льду Клязьмы и Волги к Городцу и, передохнув там, отправилось дальше, в Ошел.
2
С великой надеждой, моля Господа о снисхождении, ожидали обессилевшие от голода владимирцы прихода весны. И, видимо, Господь сжалился: весна выдалась ранней, с обильным снеготаянием и дождями, съедавшими снег и лед на глазах. В конце марта пришла долгожданная весть: пошел лед по Волге, а вскоре и Клязьма вскрылась.
— Даст Бог, скоро и насады по реке пойдут. Князь обещал, что по высокой воде хлеб придет, недолго уже ждать, — поговаривали, с надеждой глядя на реку, владимирцы.
В начале апреля пришли первые насады из Булгарии. Алтынбек в знак уважения прислал в подарок владимирскому князю тридцать больших речных лодий с зерном. Привели их посольский боярин и зять царя Булгарии Роман Федорович. В сопровождении десятка молодцов он поспешил в княжеские палаты.
С трудом признал Роман в еле передвигающем ноги человеке великого князя. Упав перед ним на колени, он воскликнул:
— Прости, государь, что не пришел ранее.
— Встань, — тихо просипел князь и, положив руку Роману на плечо, устало добавил: — Услышал Господь мои молитвы. — Опустившись на лавку, Юрий Всеволодович спросил: — Много ли жита царь булгарский дал?
— Не тревожься, государь, всем хватит. Следом идут караваны купцов булгарских, не только зерно, но и иных припасов везут вдосталь. Алтынбек, дружбы твоей ища, отпустил всех пленных со своих городов, земли мордвы по Тешу тебе отдал, посольство прислал с предложением мира на шесть лет, тридцать насадов жита тебе в подарок, — на одном дыхании выпалил Роман.
Юрий Всеволодович устало смежил веки и дрожащей рукой перекрестился. Слезинки сбежали по впалым щекам, оставив искрящийся след.
— Слава тебе, Господь наш, спаситель, — прошептал князь.
Так он сидел долго, отдыхая. Затем, поманив Романа пальцем, сказал:
— Сядь рядом, — и, когда тот осторожно присел, продолжил: — Царю Булгарии готовь ответное посольство. В подарок ему от меня тканей множество, посуды из золота, каменьев и диковинных зверушек из рыбьего зуба. Грамоты готовь: мир дам булгарам на шесть лет. — Подумав, добавил: — Сколь людей с собой привел?
— Полсотни моих мужиков да булгар десятка три.
— Хорошо. На тебя и на твоих мужиков надежа: коли не захоронить зимой умерших, то страшная болезнь прийти может. Называют ее «черной». Нет от нее спасения.
— Не тревожься, государь. Только жито разгрузим…
— Вот и славно, — вздохнул Юрий Всеволодович облегченно. — Ты иди, а я посижу немного. Устал.
Днем, а ночью при свете костров и факелов прибывшие с Романом мужики хоронили владимирцев. Поначалу, заступами вгрызаясь в еще не отогретую после зимы землю, копали могилы для каждого, но очень скоро отказались от этой изнурительно тяжелой работы. В неглубокие ямы клали по три-четыре трупа и присыпали землей, ставя наскоро сооруженный из двух березовых палок крест. Отпевали всех скопом и скорбели обо всех разом.
Обезлюдела земля владимирская. Лишь на севере голод только показал свой страшный лик, во всех же иных уделах унес каждого второго. Всю весну уныло гудели колокола на звонницах, провожая в последний путь безвременно ушедших в иной мир. Но жизнь неумолимо шла вперед, отсчитывая день за днем, месяц за месяцем… Где лошадьми, а где и впрягшись в соху вспахали землю, засеяли зерном. Задымили трубы печей гончаров, зазвенели молоты по наковальням в кузнях, с каждым днем все многолюднее становился владимирский торг. В начале же лета зазвенели гуслями и свирелями свадьбы.
Не обошло веселье и княжеский двор. Великий князь Юрий Всеволодович решил женить своего старшего сына Всеволода на дочери киевского князя Владимира Рюриковича. В Киев за красавицей-невестой владимирский князь отправил своего брата Святослава. Тот воспринял предложение Юрия с большой охотой, ибо уже давно не выезжал из своего удела. Вместе со Святославом во главе почетной охраны ехал и посольский боярин Роман Федорович. Накануне отъезда Юрий Всеволодович позвал Романа в харатейную палату и вел с ним долгий разговор. О чем шла речь, никто не знал, но что тайный разговор состоялся, довели до Святослава тут же. Тот старшему брату ничего не сказал, но обиду затаил и к Роману приставил своего доверенного человека, поручив ему не спускать глаз с посольского боярина ни днем, ни ночью.
В Ростове, где Святослав остановился на отдых, к нему присоединился князь Василько Константинович, пожелавший тоже поучаствовать в сватовстве дочери киевского князя, а главное было то, что молодому ростовскому князю страсть как хотелось посмотреть Киев.
До стольного града Южной Руси ехали не спеша, перемежая утомительную езду с охотой, пирами, которые устраивали князьки и воеводы городов и городков, стоявших на пути владимирского посольства. Великого князя Белой Руси уважали, боялись и потому стремились выказать милость его родственникам.
О намерениях Юрия Всеволодовича в Киеве знали и потому встречали князя Святослава колокольным перезвоном. Сватовство было желанным, хотя невеста и не видела своего суженого, да кто ее об этом спрашивал, и проходило весело в пирах и гуляньях.
Накануне отъезда киевский князь Владимир Рюрикович принял Романа Федоровича по его просьбе тайно. Усадив посольского боярина напротив себя, князь строго спросил:
— Почему грамоты доверительной Юрий Всеволодович не дал? Как верить тебе я могу, человеку, мне неведомому? Может, ты замыслил что недоброе?!
— Прости, великий князь, но вина в том не моя. А то, что речь поведу по воле князя владимирского, подтвердит словом своим и святой клятвой епископ Киевский. Дозволь слово, государь?
— Слушаю, — кивнул Владимир Рюрикович.
— Не как князь Белой Руси, но как родственник обращается к тебе Юрий Всеволодович. По-родственному просит в тайне сохранить разговор. А дело в том, что беда идет непрошено, горе и слезы людские несет она, разорение земли володимирской и всей Руси.
— Как я разумею, о татарах речь ведешь?
— О них, государь.
— Так чего же хочет Юрий Всеволодович?
— Помощи, государь. Помощи и союза.
Владимир Рюрикович рассмеялся и, прокашлявшись, с возмущением заговорил:
— Не ему, а мне помощь нужна! Не у рубежей земли володимирской татарва стоит, а тучей грозовой над головами нашими висит! Хитрит князь Юрий. Но хитрость его ему же боком и выходит. Неспешно шел к Калке, да ноне спешит град свой защитить!
Киевский князь подскочил с кресла, в котором сидел, и нервно зашагал по горнице. Владимир Рюрикович понимал, что неспроста Юрий Всеволодович взывает к родственным чувствам, видимо, знает то, чего он еще не ведает. Но владимирский князь тоже знает не все: неведомо ему, что нет в Южной Руси меж князей согласия и зарятся на великий стол киевский Михаил черниговский и Изяслав Мстиславич смоленский, что половецкие ханы, по милости его нашедшие приют в земле киевской, затаились и ждут только случая, чтобы самим властвовать. Видимо, и Юрий Всеволодович силу порастерял, коли своему родному брату доверия нет.
Уняв волну негодования, киевский князь опустился в кресло.
— Слышал я, что голод опустошил землю, так ли это? — помолчав, спросил он.
— Да, государь. Победствовали, — кивнул Роман. — Доселе еще от лиха не оправились.
«Так вот почему сватов Юрий Всеволодович прислал… Ослаб владимирский князь, союза ищет. Поди, и Рязань голодовала. Сейчас бы пройтись с дружиной по Белой Руси», — мелькнула коварная мысль.
— Вот что, боярин, князю своему передай, что коли татарвя придет в землю володимирскую, то я приду с дружиной и князей меньших приведу, но и он, доведись мне сойтись в битве с темной силой, приведет свое войско. Союза нашего таить не след. Вместе со свадебным поездом направлю во Владимир посольство с грамотой.
Поняв, что разговор окончен, Роман встал, поклонился и решительно произнес:
— Скажу тебе, великий князь, то, чего не осмелился бы сказать Юрию Всеволодовичу: пройдет лето, наступит осень, земля одарит мужика житом, и с первыми морозами пойдут татары из Дикого поля на булгар.
— А почему не на Киев? — удивленно вскинул брови князь Владимир Рюрикович.
— Верь мне, великий князь: не набрали еще татары силы для похода на Русь. Хотя и кровью полита Калка, а держит хана Бату настороже.
— Гладко говоришь, боярин. Речь твоя и князю Юрию по душе бы пришлась. Но наперед загадывать да за татар решать — последнее дело. Поживем — увидим.
3
Епископ Митрофан венчал молодых в Успенском соборе. Через окна купола на головы и плечи собравшихся падали столбы солнечного света. Разбиваясь о зеркало майоликовых плит пола, они рассыпались огненными брызгами, оседая искорками на драгоценных камнях украшений. Легкий дымок ладана казался осязаемым. Он плыл над головами, растекаясь и пропадая в затененных местах собора. Голос Митрофана дрожал — епископ еще не окреп после голодной зимы и длительного Великого поста.
На свадьбу племянника съехались все Всеволодовичи: Ярослав, Святослав, Иван, с женами, детьми, многочисленной челядью и охраной. Свадебный пир был многолюден, но столы, некогда ломившиеся от обилия кушаний, хмельного меда и вина, были скромны, ибо великий князь отдал в голод все, что имел. Не так много приехало и гостей. Лишь Муром да Рязань, напуганные угрозой нашествия татар, прислали свои посольства, но князья уделов своих не оставили.
Пять дней шел пир своим чередом, когда Юрий Всеволодович, созвав братьев на совет, поделился с ними мыслями, терзающими его последние полгода.
— Немало уж прошло с тех пор, как батюшка наш, царствие ему небесное, — перекрестился князь на образа, — преставился. Перед смертью он наказал держаться нам вместе, быть подпорой друг другу, радеть о земле володимирской. Плохо ли, хорошо ли, вам о том судить, я все эти годы исполнял волю родителя. Сегодня же пришло время всем нам подумать о крепости рубежей, и не только нашей отчины, но и всей Руси. Ворог подступает зело страшен: и числом, и неимоверной жестокостью. Киевский князь Володимир Рюрикович, познавший уже силу татар на собственной шкуре, дал свое согласие на союз супротив хана Бату. Муромские князья нам помощники, царь Булгарии Алтынбек ищет дружбы, Рязань приведет свои полки по моему зову. Дело за вами, братья! Пойдете ли вы со мной, куда поведу?
— На татар собрался? — подал голос Ярослав. Он внимательно слушал старшего брата, кивая в такт словам головой.
— На татар. Но не в Диком поле, не в половецких землях, а в Булгарии.
— Э-э, куда тебя, братец, занесло! — усмехнулся переяславский князь. — Вроде бы татарвя землю булгарскую не воюет, чего нам понапрасну бить ноги, дорога-то до Булгарии не близкая?
— Лучше ворога на чужой земле бить, нежели свою разорять, — нравоучительно произнес Юрий.
— Не лукавь, брат. Думается мне, что время пришло платить за хлеб, привезенный булгарами зимой. Дело то твое: задолжал — расплачивайся. Но сам! Почто нам своей кровушкой долги твои оплачивать? — возвысил голос Ярослав.
Юрий видел, как братья насторожились. Он понимал, что призывать к совести, к долгу перед старшим князем, к родственным чувствам было бесполезно: враг был далеко, голод отступил, а дружины ослабил голод. И хотя угроза нашествия татар была реальной, верить в это не хотелось, как не хотелось и торопить время, приближая кровавую круговерть. И тогда он произнес:
— Долг свой перед булгарами я помню. Ни золотом, ни серебром, ни рухлядью — ничем его покрыть нельзя, ибо привезенный ими хлеб позволил земле володимирской выжить. Тебе, брат Ярослав, не понять этого. Но я тебя не виню. Всяк своим умом силен. Одно хочу сказать: вспомните сказ, что частенько перед смертью сказывал нам батюшка: всяк палец в растопырку, а сожмешь — кулак, кулаком же и бить сподручнее.
Иван, поднявшись со своего места, весомо изрек:
— За других не скажу, но во мне будь в надеже: позовешь — приду!
— Татар воевать я не против, но лишь тогда, когда хан Бату станет у порубежья земли володимирской, — добавил Святослав.
— А что ты скажешь? — обратился Юрий Всеволодович к Ярославу. Тот медленно оглядел каждого, осуждающе покачал головой и сквозь зубы процедил:
— Тебе не вновь молодших дурить, Липица тому пример! Но ноне я учен. Меня не жди, не приду! У меня другая забота: как от Ордена уберечься, а что до татар, то с булгарами рядись на битву супротив них. — Ярослав горделиво расправил плечи, потянулся, а затем, усмехнувшись в бороду, медленно произнес: — Прощай, брат, ноне путь мне в Новугород. Попировал бы еще, да Александр захворал…
Юрий понимающе кивнул:
— Не держу. Одно скажу: хотя ты в воле великого князя и крест целовал на верность, но я прав своих силой утверждать не хочу! Больше того: коли нужда будет, позови, все мы, братья твои, придем к тебе на помощь!
4
Не дожидаясь окончания свадебного пира, Роман Федорович покинул стольный город и отправился в Булгарию. Юрий Всеволодович его не удерживал, понимал, что не столько служба при царе Алтынбеке влечет посольского боярина, сколько тревога за семью. Прощаясь, великий князь наказал:
— Ты, Роман, разговоры наши помни! Ошел — он на пути татар стоит первым, тебе первым и бой принимать. Пойдешь мимо Городца, к Устину загляни. Для него у меня грамотка припасена. Передай! Он тебе поможет, коли чего, да и с Андрюшкой повидаешься. Молодец теперь в Городце всем заправляет. И вот еще чего: жену свою с детишками отправь к Дубраве, да и сам, коли татарва нагрянет, голову побереги. Ты мне что брат, помни об этом!
Городец-Радилов встретил Романа настороженно: на башнях караул, ворота на запоре, пристань пуста.
— От кого ворота затворили, не от нас ли? — скаля зубы, подал голос Роман, подойдя к воротам города.
— Никак Роман Федорович? — обрадованно вскричал один из ратников, свесившись из окошка воротной башни. — Каким ветром принесло тебя в нашу глухомань?
— Попутным! Только встречаете неприветливо. По весне ворота нараспашку…
— Так то по весне. А ноне у нас порядки строгие: как солнышко под горку покатилось — ворота на запор. Теперь до утра!
— Кто же порядки такие завел? Неужто Устин Микулич? — удивленно воскликнул Роман.
— Какое! Сынок твой ретив до службы и нам покоя не дает. Может, продержим отца у ворот до утра, и сын проявит к нам милосердие, а то совсем ратной службой извел.
— Зови, Кузьма, — вспомнил имя ратника Роман Федорович, — мучителя вашего, поди, я-то его урезоню.
Вскоре ворота распахнулись и в створе показался Андрей. Сдерживая себя, он не спеша подошел к стоявшим на мосту владимирцам. Увидев Романа Федоровича, смахнул с головы шапку с куньим околышем и поясно поклонился.
— Так-то ты отца встречаешь? — сжимая в медвежьих объятиях Андрея, радостно воскликнул Роман Федорович. — Думал уж на берегу заночевать.
— Не от тебя, от лихих людей ворота на запоре держим.
— Никак булгары за старое взялись?
— Да нет, — боднул головой Андрей, — с булгарами у нас мир. Татарвя: то на лодке кто заплывет, то на лошадях кто объявится.
— Ну, об этом мы еще поговорим, — отмахнулся Роман. — Ты лучше расскажи, как живешь-поживаешь? Как матушка? Хотя постой! Ты в город-то меня пускаешь?
— А не то, — широко развел руки Андрей. — Проходите и вы, — обернулся он к сопровождавшим Романа молодцам, — проходите, желанными гостями будете.
По пути к воеводскому дому, где жили мать с сыном, Андрей поведал, что Дубрава жива-здорова, что Устин Микулич скрипит с утра до вечера, поучая его уму-разуму, что с приходом весны начал углублять ров и укреплять крепостные стены в Городце, что седьмицу тому повстречал в лесу голодного злющего медведя и завалил его, имея при себе лишь засапожный нож. Роман слушал Андрея, улыбаясь своим мыслям: окреп, возмужал, настоящим воеводой становится!
— Ты зазнобу себе не завел, часом? По годам свадьбу пора играть, — обнял за плечи Андрея Роман.
Но тот лишь отшутился:
— Матушка не велит. Говорит, что мал еще.
— Ну-ну, — спрятал улыбку в усы Роман, — Дубраве-то оно виднее.
Встреча с сестрой, с Устином Микуличем была шумной, радостной, долгожданной. Как ни спешил Роман в Булгарию, а провел неделю в Городце, отдыхая в воеводском доме среди близких ему людей. О многом было говорено, немало было и сделано Романом Федоровичем по улучшению ратной службы в крепости, по укреплению стен и башен, по созданию дальних и ближних застав. Даже намечена крепостица между Городцом и Ошелом и обговорено, как соорудить ее. Дело осталось за малым: спросить дозволения у великого князя владимирского и царя Булгарии.
Не менее радостной была встреча и в Ошеле. Но с первых же мгновений Роман прочитал тревогу в глазах Марии.
— Что случилось? — обнимая жену, спросил он.
— Монголы объявились! Их кибитки стоят на порубежье.
5
И вновь созвал Юрий Всеволодович братьев-князей на совет во Владимир, ибо царь Алтынбек прислал посольство с нижайшей просьбой выступить всем войском против хана Бату, стоявшего у самых границ Булгарии. В знак величайшего уважения к великому князю владимирскому он прислал соответствующий чину подарок: несколько глыб редкого красного мрамора.
Братья приехали не ко времени, но все. Последним появился князь новгородский Ярослав. Был он сердит на Юрия за его вмешательство в дела черниговские и поначалу не собирался ехать на совет, но княгиня Ростислава настояла на его отъезде в стольный град и даже научила, как вести себя с братьями.
— Все вы уже знаете, почему я вас оторвал от дел мирских, — начал Юрий, обращаясь к братьям. — Ворог близко! Возможно, что уже этой зимой нам предстоит встретиться с татарами в чистом поле в смертельной битве.
— А может, обойдется… Побоится татарва идти в Русь. На Калке-то получили по зубам, — прервал речь брата Ярослав.
Юрий нахмурился, кашлянул выразительно в кулак, но Ярославу не выговорил за неуважение к себе. Никто не смел прерывать речь великого князя.
— По зубам-то они получили, да мы еле ноги уволокли! Стоят татары у рубежей царства булгарского. Не скрывая, скажу: силой немалой. Царь Алтынбек просит помочь ему. В прошлый раз говорил я вам, что, пока есть возможность сражаться с ворогом на чужой земле, надо сражаться и оградить свои города от разорения. Одним булгарам татар не остановить.
— Нам-то что за беда? Не на наши земли хан Бату зарится, — тряхнул кудрями Иван. — Побьют булгар, нам же меньше мороки на восточном порубежье.
— Быстро же хорошее забывается! — в сердцах стукнул кулаком по столу Юрий. — Кто нас от голодной смерти спас? Не булгары ли?
— Так мы с ними честно серебром расплатились, — буркнул себе под нос Иван, угнув голову.
— А я так и без их помощи обошелся, — вставил свое Ярослав.
— Все так! Но помяните мое слово: разгромив булгар, татары двинутся на Русь!
— Ты что, брат, дикого народа испугался? Встретим, спеси-то им поубавим. А коли и правда, что они хитры да злобны, что воинов в войске хана Бату множество, то отсидимся за крепостными стенами. Это им хорошо было половцев воевать. У тех городов нет. А у нас стены-то вон какие, — развел руками Ярослав.
— А я бы помог булгарам, — подал голос Святослав, молчавший до того. — Самое дело, пока Волга преградой лежит, ударить по татарам. Коли побьем татар — честь нам и слава, коли они нас — будет еще время до того, как мороз закует реки в лед, силу собрать по Руси.
Долго еще судили-рядили князья в тот день и сошлись в одном: готовить дружины к сентябрю. Вот только хан Бату не согласен был дожидаться, пока русские мужики уберут хлеб на полях да накосят для скотины сена на лугах: в начале июля трехсоттысячная конная лавина хлынула в Булгарию.
